Слово писателя «Мечтать не вредно…» (Беседа с детским писателем М. А. Каришневым-Лубоцким) отражения владимир
Скачать 3.07 Mb.
|
| С. Х.), кинулась она к нему на шею, обхватив его снегоподобными, чудными руками, и зарыдала». После истинно гомеровского описания битвы козаков и ляхов (парафраз «Илиады», где равными красками описаны и троянцы, и греки, их обоюдное мужество и мелкое тщеславие, проявлявшееся в каждом войске), патетической речи Тараса с превознесением русской души, русской мужественности, русского товарищества, которое выше, чем в любой земле, утверждается, что племенные (потом будут в гражданскую – классовые) чувства выше любого семейного родства, выше любви отца и детей, тем более любви мужчины и женщины: «Нет уз святее товарищества!» Во имя этой спаянности войска, шайки, братовщины можно жертвовать любимой (Стенька Разин и персидская княжна), матерью, отцом, сыном. Тарас встречает Андрия. И у мужественного Андрия, перед этим громившего козаков, бежавших от него врассыпную, рука на отца не поднимается: «Покорно, как ребёнок (курсив мой. – С. Х.), слез он с коня и остановился ни жив ни мёртв перед Тарасом». И этого ребёнка, а не воина убивает отец, принося как жертву богу войны: «Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью!» Иного слова как сыноубийца не находит Гоголь для Тараса: «Остановился сыноубийца и глядел долго на бездыханный труп...» Затем погибает в страшных пытках старший его сын Остап, втянутый отцом в распрю с польскими соседями. И уж тут Тарас разворачивается во всю свою мощь, называя массовые гекатомбы из трупов мирных жителей «поминками по Остапу». Как же он их справлял? Гоголь рисует своего рода пугачёвщину средневековья: «Тарас гулял по всей Польше с своим полком, выжег восемнадцать местечек (курсив мой. – С. Х.) близ сорока костёлов и уже доходил до Кракова. Много избил он всякой шляхты, разграбил богатейшие и лучшие замки. <…> «Ничего не жалейте!» – повторял только Тарас». И вот отношение козаков к женщинам: «Не уважили козаки чернобровых панянок, белогрудых, светлоликих девиц; у самых алтарей не могли спастись они: зажигал их Тарас вместе с алтарями. Не одни белоснежные руки поднимались из огнистого пламени к небесам, сопровождаемые жалкими криками, от которых подвигнулась бы самая сырая земля и степовая трава поникла бы от жалости долу. Но не внимали ничему жестокие козаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя» (курсив мой. – С. Х.). Степень описанного зверства соизмерима разве что со зверствами, описанными Достоевским в «Бунте» Ивана Карамазова («Братья Карамазовы»), где генерал гончими травит до смерти мальчика на глазах его матери или турки стреляют в голову младенцу, сидящему на руках у матери. Впоследствии такие же турецкие зверства описал Вл. Соловьёв в «Трёх разговорах», и рассказывавший об этих зверствах генерал самым богоугодным своим делом называл уничтожение этих кровожадных зверей. Уездная барышня У Пушкина есть строки: «Зорю бьют… из рук моих / Ветхий Данте выпадает…» То есть читал он его всю ночь. Что же вычитал? Европейскому миру идею Вечной Женственности дали поэты и мыслители. Ибо они нуждались более других в душевном и духовном понимании, которое волей-неволей содержит эротический элемент: чтобы текст понять, этот текст (а может, и его автора) надо любить. Такому мужчине дано увидеть в женщине высшее, Божественное начало, которое и его преобразит, настоящая избранница будет побуждать его к творчеству. Пример Данте и Абеляра характерен. Впрочем, и поэт возносит свою избранницу на уровень высший, какой только может быть в христианской культуре: «Просто мы на крыльях носим / То, что носят на руках». Что бы ни рассказывали об отношении Пушкина к женщинам, именно ему в России дано было выразить и внести это новое сознание в русскую культуру. Он-то и был тот самый «рыцарь бедный», о котором сложил балладу, но мало кому это пришло тогда в голову. В пушкинском «Романе в письмах» уехавшая из Петербурга героиня пишет подруге о своей новой приятельнице – провинциальной барышне: «Маша хорошо знает русскую литературу – вообще здесь более занимаются словесностию, чем в Петербурге. Здесь получают журналы, принимают живое участие в их перебранке, попеременно верят обеим сторонам, сердятся за любимого писателя, если он раскритикован. Теперь я понимаю, за что Вяземский и Пушкин так любят уездных барышень. Они их истинная публика». Что же это за феномен? В это надо вдуматься, ибо уездные барышни стали вровень Пушкину по жизнеповедению и восприятию поэзии. Не раз замечалось, что русские девушки у Пушкина сильнее мужчин, говорилось на этом основании (Бердяевым) вообще о женском начале России, требующей властелина (что с удовольствием подхватывалось с пренебрежением глядящими на русских западными европейцами). Для Пушкина, однако, эта русская барышня нисколько не сильнее его, поэта, выразителя России, разгадки её судьбы, вполне мужественного, более того – несущего в себе «Божественный глагол». Но она – его муза, которую он воспел неоднократно. Это и Татьяна Ларина, и Маша Миронова, и Маша Троекурова, и Лиза Муромская, и Марья Гавриловна (из «Метели»). Встречая понимание уездных барышень, он и нашёл свою музу. Ибо понимающий поэта есть его вдохновитель, его муза. В чём же своеобразие дворянской барышни начала прошлого века, чтобы не отделываться словами о Вечной Женственности, ибо в каждую эпоху принимает эта женственность свой облик? Идеал русской женщины у нас привычно (и справедливо!) связывают с образом Татьяны Лариной, обаятельнейшей из пушкинских героинь. И здесь очевидны три существенных момента. Первый – это книжное воспитание, причём вне светской фальши. Ей рано нравились романы; Они ей заменяли всё. Второй момент тесно связан с первым. Книжное воспитание означало европейское воспитание, ибо дворянские девушки читали западно-европейских писателей «не в переводах одичалых», а в подлиннике. И читали их душой. Поэтому письмо Татьяны до сих пор остаётся образцовым примером для воспитания девических душ в России. Написано же оно по-французски: Я должен буду, без сомненья, Письмо Татьяны перевесть. Свой перевод письма Татьяны с французского на русский (который уже почти два столетия чарует всех русских читателей) Пушкин называет: «Неполный, слабый перевод, / С живой картины список бледный». Кстати, Онегин своё письмо Татьяне пишет по-русски: «Вот вам письмо его точь-в точь». Но отсюда следует третий момент, выраженный у Пушкина с нежной иронией: Татьяна (русская душою, Сама не зная почему)… Замечательно это – «сама не зная почему». Казалось бы, европейское воспитание должно было сделать её иностранкой, как того боялись и боятся наши патриоты… Но для Пушкина очевидно, что европейские языки нисколько не меняют национальную структуру души, просто облагораживают её, придают форму, шлифуют бриллиант, если таковой имеется. Европейская культура только способствует расцвету «русской души» уездной барышни как души европейской, создавая тех русских женщин, которых уже в начале ХХ века Мандельштам назвал «европеянками нежными». Среди них-то и нашёл, в конце концов, поэт свою музу. Он искал её и в «студенческой келье», и в «вакханочке» среди «пиров и буйных споров», и «по брегам Тавриды», и «в глуши Молдавии печальной»: И вот она в саду моём Явилась барышней уездной, С печальной думою в очах, С французской книжкою в руках. Русского европейца Пушкина, как и Вяземского (которого в своих письмах Пушкин иначе, как Европеец, не называл), ценили русские европейские женщины – та реальная почва возможной европейской России, которая в силу ряда трагических причин была разрушена. Ибо для понимания поэта и переживания любви необходимо воспитание души. Повесть Пушкина «Барышня-крестьянка» есть, по сути дела, спор с Карамзиным, со знаменитой его «Бедной Лизой». Героиню пушкинской повести неслучайно, разумеется, зовут тоже Лизой, она тоже выступает в роли крестьянки, как, строго говоря, выступала и карамзинская героиня, по воспитанности своей напоминавшая скорее западно-европейскую мещаночку, ту же гётевскую Гретхен, но совсем не русскую крестьянку. Пушкин вполне реалистически показывает разницу между простой натурой и натурой воспитанной. С деревенскими девушками Алексей Берестов – обыкновенный молодой барчук, у которого «кровь играет» – «...поймает – и ну целовать!» И далее служанка не без удовольствия простонародного добавляет: «Да грех сказать, никого не обидел, такой баловник!» Лиза поражает его контрастом между обликом крестьянки и просвещённостью чувств и языка. «Лиза призналась, что поступок её казался ей легкомысленным, что она в нём раскаивается, что на сей раз не хотела она не сдержать данного слова, но что это свидание будет уже последним и что она просит его прекратить знакомство, которое ни к чему доброму не может их довести. Всё это, разумеется, было сказано на крестьянском наречии; но мысли и чувства, необыкновенные в простой девушке, поразили Алексея» (курсив мой. – С. Х.). И Лиза тоже воспринимает простонародную речь как иностранную: «А по-здешнему я говорить умею прекрасно». Разумеется, речь в данном случае идёт о языке культуры. Пушкин всё время подчёркивает, что союз барина и крестьянки – вещь почти невозможная. Знаменитую фразу Карамзина «и крестьянки любить умеют» (из «Бедной Лизы») он вышучивает и переосмысливает: не крестьянки, а уездные барышни, прошедшие, благодаря западным книгам, школу воспитания чувств, умеют любить и достойны действительной любви. Деревенские девки рады играть с барином в горелки, могут и поддаться ему по природной склонности, но любовь возможна лишь у духовно и душевно развитых натур. То есть в крестьянку можно влюбиться, если она барышня. При глубоком понимании проблемы у Достоевского в его пушкинской речи есть тем более удивительная ошибка. Говоря о Татьяне как «русской женщине, сказавшей русскую правду», как почвенном идеале русской женщины, т. е. выразительнице народных устоев, Достоевский в качестве примера цитирует слова её заключительного монолога: «И вот она твёрдо говорит Онегину: Но я другому отдана И буду век ему верна. Высказала она это именно как русская женщина, в этом её апофеоза. Она высказывает правду поэмы». И всё бы хорошо, если бы не союз «и». Безлично присоединяющий Татьяну к сонму таких же верных жён. «И» – это значит «как и другие». Татьяна говорит как европеянка со своим «я», своим личным выбором: Но я другому отдана; Я буду век ему верна. Конечно, она говорит «отдана», а не «отдалась». То есть, как сказала бы эмансипированная женщина, относится к себе как к объекту. Но она сама разрешила себя «отдать». И далее была верна этому христианскому, заключённому через церковь договору. Это разница принципиальная: между почвой необработанной и обработанной, между целинной дикостью и разумным устройством окружающего и своего мира. Не говоря о том, что муж Татьяны отнюдь не «старик генерал», как увидел его идеологически прочитавший пушкинский роман Достоевский. Генерал – друг Онегина, с ним на «ты», у них совместные «проказы, шутки прежних лет». Да и в Онегине Татьяна ценит как раз его европейское: «Я знаю, в вашем сердце есть / И гордость, и прямая честь». И она права: русский европеец Евгений Онегин, пощадивший некогда уездную барышню, щадит и честь светской барыни, близости с которой он мог бы добиваться и, может быть, и добился бы, если бы не подлинная любовь, охватившая его. *** Он встал, пошёл на кухню и начал пить холодный чай. Перечитав собственные строки о русских барышнях, Хворост подумал о гнусноватости мужского поведения, поведения вполне в духе Виктора Шкловского. Как-то, ещё в студенческие времена, Лёня Гаврилов, всехний друг, познакомил его с однокурсником, тоже архитектором, Тишкой Серёгиным, парнем с широким умным лицом, в светлых очках с большой широкой оправой, знавшим бездну похабных, но интеллектуальных анекдотов. Тишка вдруг задружился с Хворостом, позвал с собой в архитектурную поездку в Армению. Хворост потом привёл его в один из лучших советских журналов по искусству, где главным редактором был двоюродный дядя Хвороста, его единственный влиятельный родственник в Москве. Тишка там напечатал несколько статей, стал совсем там своим. Он тогда учил изо всех сил немецкий, говоря, что это единственный европейский язык, который может пригодиться. Ведь существует ГДР, куда можно съездить. Выучил и съездил, завёл связи, к нему стали присматриваться номенклатурные работники. И предложили как вариант пост главного редактора организующегося нового журнала «Советское градостроительство». Это был фантастический карьерный взлёт. Но было со стороны руководящих товарищей и непременное условие. Тишка уже давно расстался с Оленькой Васильевой, прошли тени других девушек, а в тот момент у него был страстный роман с красавицей-еврейкой, приёмной дочерью одного писателя, отбывавшего за диссидентство срок в лагере. Девушка Соня тоже была абсолютно своя в журнале, где главным был дядя Хвороста. Дело в том, что там работала третья жена лагерного сидельца, опекавшая Соню. Роман Сони и Тишки очень переживался редакцией, которая обещала устроить им феерическую свадьбу. Они ходили, взявшись за руки, как настоящие влюблённые. Соня ловила Тишкины взгляды и исполняла все его желания. Хворост немного удивлялся, поскольку помнил Тишкины рассуждения, что жениться нужно на дочерях больших чиновников. В результате Тишка так на Соне и не женился. Руководящие работники сказали ему, что для того, чтобы занять пост главного редактора, он должен вступить в партию, а это несовместимо с женитьбой на еврейке, тем более дочке диссидента. Он-де должен выбирать – партия или любовь. Тишка выбрал партию. Выбор, как очевидное прикрытие темы совести у Тишки, сопровождался кошмарной историей. Хотя, может, это была и сплетня. Рассказывали, что редакция уже заказала ресторан отмечать свадьбу, все бумаги на заказ были у Тишки, и тут-то он, вроде бы, позвонил Соне и сказал, что свадьбы не будет, в ЗАГС он не придёт и пусть она его забудет. Соня рыдала, а Тиша Серёгин пошёл с новыми партийными друзьями в ресторан и весь вечер там пил и веселился. Не пропадать же заказу! Хворост всё же в эту историю не очень верил, но тогда, как в старинных романах, отказал Тишке от дома. Потом время прошло, они даже встречались. Тишка стал главным редактором, был женат на Алисе, дочери крупного партийного чиновника, успел год прожить в капиталистической Италии и рассуждал о том, что перестройка даёт возможность свалить из России, что больше такого шанса не будет. «Мне, – сказал он, – Соня из Штатов написала. Она ведь туда уехала. Простила, к себе зовёт». Но так и не уехал, уже сильно пил. Потом лет десять Хворост его не видел, он и вообще мало с кем общался из-за своих любовных историй, в которых заплутал безвыходно. Но теперь подумал вдруг, что русские мужчины всегда отдавались карьере, поэтому читателями Пушкина были русские барышни, смотревшие на мир сквозь очки европейского образования. И чего он вдруг вспомнил Тишку? Вскоре он это понял. Он продолжил чтение и правку. *** Смена эпох: ведьма как носительница Вечной Женственности В величайшем романе XIX в., в «Братьях Карамазовых», старший брат Митя произнёс знаменитую теперь на весь мир фразу: «Красота не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». Речь шла о том, что искусство есть камертон реальной жизни и по искусству можно понять, кто же реально оказался победителем в сердцах людей. В искусстве определённо отразилось и предчувствие крушения русской империи, затем установления в имперских формах советского тоталитаризма и последовавшего в результате этих процессов изменения в духовных предпочтениях и ценностях русского общества. На рубеже веков возникает среди символистов группа поэтов, которую часто называли также «соловьёвцами», духовными последователями Владимира Соловьёва – прежде всего в контексте его рассуждений о любви, Софии и мистике Вечной Женственности. Среди этой группы поэтов безусловным лидером был Александр Блок, скоро ставший первым поэтом начала века. Андрей Белый писал: «Выход Блока из философии Соловьёва есть выход в конкретности факта зари; в воплощения Вечного в жизнь». Надо сказать, что Соловьёв очень чувствовал опасность соприкосновения Вечной женственности с дьявольским началом, с темой соблазна, греха Евы, но он же верил, что Вечная Женственность, несущая в себе Божественную сущность, из мечтаний поэтов стала некоей почти физической реальностью, исторической явленностью. Именно об этом его стихотворение 1898 года: Das Ewig-Weibliche Помните ль розы над пеною белой, Пурпурный отблеск в лазурных волнах? Помните ль образ прекрасного тела, Ваше смятенье, и трепет, и страх? Та красота своей первою силой, Черти, не долго была вам страшна; Дикую злобу на миг укротила, Но покорить не умела она. В ту красоту, о коварные черти, Путь себе тайный вы скоро нашли, Адское семя растленья и смерти В образ прекрасный вы сеять могли. Знайте же: вечная женственность ныне В теле нетленном на землю идёт. В свете немеркнущем новой богини Небо слилося с пучиною вод. Стихи Блока о Прекрасной Даме были восприняты современниками поэта как поэтическая реализация философии Соловьёва и продолжение и развитие его поэтических интуиций. Вяч. Иванов, говоря о блоковской книжке, вспомнил лишь Соловьёва: «Владимир Соловьёв, этот Doctor Marianus заключительной сцены «Фауста», пророк «Вечной женственности, идущей на землю в теле нетленном», – первый в русской поэзии начал строить новый Парфенон, Храм Девы, – не из пентелийского мрамора, а из алмазов снега и голубых туманов, розовых зорек и чистых звёзд. Что он был большой поэт, явствует из значения его лирики для лирики преемственной». Вот в этой преемственной лирике первым был Блок. Он, по сути, оказался не только первым последователем Соловьёва, но и первым по-настоящему куртуазным русским лириком – не в банальном смысле манерности и воспевания женщин, а именно в страстном и высоком служении Прекрасной Даме, служении, совпадавшем с религиозным. Не случайны строки о «мерцанье красных лампад», о «тёмных храмах», о девушке в церковном хоре. Блок стал мифом, стал камертоном поэзии Серебряного века, на него равнялись все иные великие поэты, сформировавшиеся в эту эпоху. А тема оставалась, строго говоря, у него одна, пусть и в видоизменениях. Об этом почти сразу написала З. Гиппиус: «Она, Она, везде Она – и песни её рыцаря так прекрасны, во всём их однообразии, что не знаешь, которую выписать. Кто Она? Конечно, не земная дама средневековых рыцарей; может быть, «Дева Радужных Ворот» Владимира Соловьёва? Вечная женственность? София Премудрость? Всё равно». Уже после «Двенадцати» многие задавали себе вопрос: как возможен путь от Прекрасной Дамы до воспевания убийства Катьки-проститутки прислужниками антихриста? Быть может, точнее других сказал об эволюции Блока Г. П. Федотов: «Поэзия Блока растёт и крепнет в разложении единого образа, озарившего его юность. <…> Многоликость Прекрасной Дамы не просто ряд икон, воплощений, но ряд измен. В дни безбурных восторгов его гложет предчувствие, и с поразительной чёткостью он предрекает собственную судьбу». Русь была его Прекрасной Дамой, но доверял ли он ей? В 1906 году он пишет: Русь, опоясана реками И дебрями окружена, С болотами и журавлями, И с мутным взором колдуна, Где разноликие народы Из края в край, из дола в дол Ведут ночные хороводы Под заревом горящих сёл. Федотов цитирует знаменитое программное стихотворение Блока («Предчувствую Тебя») от 4 июня 1901 года с эпиграфом из Вл. Соловьёва: «И тяжкий сон житейского сознанья / Ты отряхнёшь, тоскуя и любя». Приведу его полнее, нежели Федотов: Весь горизонт в огне, и близко появленье, Но страшно мне: изменишь облик Ты И дерзкое возбудишь подозренье, Сменив в конце привычные черты. О, как паду – и горестно, и низко, Не одолев смертельные мечты! Как ясен горизонт! И лучезарность близко. Но страшно мне: изменишь облик Ты. И здесь дело не в «грядущей измене» поэта, как полагает Федотов, а в реальном изменении в катастрофическом мире облика Вечной Женственности, Прекрасной Дамы. Особенность Блока как поэта, как визионера в том, что он не способен был выдумывать, он писал, что видел. Он мог назвать антихриста Христом в «Двенадцати», но при этом изобразил, что видел: абсолютно антихристову ситуацию. И все изменения облика Прекрасной Дамы – через Незнакомку, погружённую в дурман кабаков, до проститутки Катьки из «Двенадцати», убитой каторжниками-красноармейцами. Но именно к ней относятся, быть может, лучшие надрывно-романсовые строки Блока. Всплывает снова архетипическое воспоминание о Стеньке Разине и персидской княжне: «Нас на бабу променял!» – Что, товарищ, ты не весел, – Что, дружок, оторопел? – Что, Петруха, нос повесил, Или Катьку пожалел? – Ох, товарищи, родные, Эту девку я любил… Ночки чёрные, хмельные С этой девкой проводил… – Из-за удали бедовой В огневых её очах, Из-за родинки пунцовой Возле правого плеча Загубил я, бестолковый, Загубил я сгоряча… ах! И внутренний рефрен: «Ах ты, Катя, моя Катя, толстоморденькая». Это уже не «прекрасная дама», а «толстоморденькая», гулявая девица. Но любит-то он (Петька здесь сам Блок) её как «прекрасную даму». Показательна внутренняя смена содержания Вечной Женственности. Если в «Незнакомке» ещё звучат воспоминания о синем цветке Новалиса («Очи синие бездонные /Цветут на дальнем берегу»), в Катьке есть поруганная любовь, то в цикле стихов о России, которая, по точной мысли Федотова, и является для Блока иновоплощением Прекрасной Дамы, появляются пугающие мотивы, Русь выступает скорее дьявольской, а отнюдь не святой: («Русь», 24 сентября 1906 г.) Насмешка Вл. Соловьёва над чертями, которые будут побеждены Вечной женственностью, оказалась, похоже, преждевременной. Творчество Блока говорит о другом, его дама сердца меняет свой духовный облик. Не случайно «прекрасная дама» Катька гибнет от пуль двенадцати антихристовых апостолов. И гибнет именно потому, что Катька пока ещё отнюдь не ведьма, а выжить в наступающую эпоху, похоже, могла только ведьма. Таково был предчувствие грядущего века. А далее черти проникают в самый состав Вечной Женственности. Надо сказать, что великий революционный поэт, написавший страшную строчку («Я люблю смотреть, как умирают дети») именно ведьму увидел в своей возлюбленной. Возможно, эта фраза – своеобразный эпатажный ответ на известный тезис Достоевского, что нельзя строить здание будущей гармонии даже на одной слезинке ребёнка. Но автор такой строки, отрицавший, по сути, саму идею нравственного императива, только такую женщину (словно из романа Казота «Влюблённый дьявол») и мог получить. Лиле Брик как своеобразной анти-Беатриче посвящено много строк, где не раз произносятся слова от просто «ада» до «крученыховского ада», т. е. ада одного из тех поэтов, что уничтожал нравственный смысл русской поэзии, русского слова. Слово в их творчестве становилось магическим заклинанием, антихристовым знаком. В поэме «Флейта-позвоночник» (1915) Маяковский взвалил на Бога ответственность за ведьмовство своей любимой, но дьявольскую суть этой женщины увидел точно: Вот я богохулил. Орал, что Бога нет, а Бог такую из пекловых глубин, что перед ней гора заволнуется и дрогнет, вывел и велел: люби! Это Ему, Ему же, чтоб не догадался, кто ты, выдумалось дать тебе настоящего мужа и на рояль положить человечьи ноты. Если вдруг подкрасться к двери спáленной, перекрестить над вами стёганье одеялово, знаю – запахнет шерстью пáленной, и серой издымится мясо дьявола! Достоевский сказал однажды, что чёрт пошл. Столь же пошла оказалась и избранница великого поэта. Путешествуя по Европе, когда поэта травили в СССР, в день его смерти она записывала в дневник: «14.4.1930. Встали в 5 утра. В 6 с чем-то сели в поезд, прямо в вагон-ресторан. <…> До Амстердама ехали цветочными коврами, каналами, пёстрыми домиками. Всё утро бродили по старому городу». Узнав о самоубийстве, вдруг раскрывается, что воспринимала его – как средство жизни для себя и Оси: «Володик доказал мне, какой чудовищный эгоизм – застрелиться. Для себя-то это, конечно, проще всего. Но ведь я бы всё на свете сделала бы для Оси, и Володя должен был не стреляться – для меня и Оси». У Данте Бог посылает Беатриче помочь поэту подняться в рай, у Маяковского рисуется прямо противоположная ситуация. Он богохулит, за это наказывается адовыми муками странной, преступной любви. Кажется, что отвергнутый новым миром Бог сам отворачивается от этого мира. В «Мистерии-Буфф» изображается новый потоп, где ничего не остаётся от старой Земли с её трагическим, но Божественным миропорядком, где зло и добро получают воздаяние. Наступает новый порядок, где предсказанный Соловьёвым антихрист торжествует над миром, а черти – вопреки надежде Вл. Соловьёва – пытаются проникнуть и проникают в само существо даже тех женщин, которых мы могли бы раньше назвать носительницами Вечной Женственности. И если Беатриче предстательствует за Данте перед престолом Всевышнего, то Лиля Брик пишет письмо земному воплощению Сатаны – Сталину, в котором объясняет значение Маяковского для выгод нового порядка и вкладывает в уста вождя слова о «лучшем и талантливейшем поэте советской эпохи». В платоновском «Чевенгуре» вместо живой Прекрасной Дамы идеалист, почти Дон Кихот, Копенкин поклоняется неизвестной ему, умершей уже революционерке Розе Люксембург. Профанация темы очевидная и нарочитая. В России нет больше Прекрасных Дам!.. И эта смена мирового состава с потрясающей ясностью изображена в великом русском романе тридцатых годов. Речь, разумеется, о «Мастере и Маргарите», где неслучайно эпиграфом стоит провокативная фраза Мефистофеля из гётевского «Фауста»: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». В эти годы не один Булгаков, но многие в Советской России, как писал Степун, к месту и не к месту поминали эту фразу Мефистофеля. Значит ли, иронизировал Степун, что «фактически творящий добро чёрт – становится добром? Очевидно, что нет, что он остаётся злом». И уже в 1928 году твёрдо и убеждённо писал: «Против становящегося ныне модным убеждения, будто всякий полосатый чёрт лучше облезлого, затхлого парламентаризма и всякая яркая идеократическая выдумка лучше и выше демократической идеи, необходима недвусмысленно откровенная защита буржуазных ценностей и добродетелей: самозаконной нравственности правового государства, демократического парламентаризма, социальной справедливости и т. д., и т. д.». Уже из эпиграфа булгаковского романа понятен отказ от идеи божественного предначертания жизни. Писатель, по сути дела, на протяжении всего своего текста полемизирует с Гёте. Если «Фауст» начинается с «Пролога на небесах», где Бог спорит с дьяволом, то в романе русского писателя Бог вообще отсутствует как таковой. Его место занимает Сатана. Ревнители православия не раз пытались обвинить Булгакова в разнообразных грехах. Но, в отличие от церкви, он показал истинное состояние христианской веры, а точнее, неверия в стране. Именно такое парадоксальное подтверждение дехристианизации страны показано в романе о визите дьявола в Советскую Россию. В романе Михаила Булгакова Христос уже не Иисус, а Иешуа Га Ноцри, он просто добрый человек, хотя как-то и связан с высшими силами мироздания, и ему симпатизирует дьявол. Более того, нам даётся и блистательное жизнеописание Христа, но… в представлении дьявола, так сказать, «евангелие от Воланда». А уж как дьявол трактует Христа, это понятно: как существо слабое и во многом ему, дьяволу, уступающее. Меняется здесь и Вечная Женственность. Но она отнюдь не противостоит чёрту, как надеялся Соловьёв. Вспомним, как гётевская Маргарита опасалась Мефистофеля. У Булгакова Маргарита – единственная, кто понимает Поэта, мастера, не только понимает, но и пытается его спасти. Она, кстати, одна и действует, мастер в сущности восковая фигурка. Единственным помощником на этом её пути спасения оказывается дьявол. И она, в отличие от гётевской Гретхен, вступает с ним в союз (напомню ещё раз о Лиле Брик). Если Маргарита-Гретхен из «Фауста» готова была пожертвовать жизнью за любимого, но берегла свою душу, потому и была вознесена Богом, потому и смогла спасти бывшего возлюбленного от дьявола, то у Булгакова Маргарита готова отдать за любимого свою душу. Она восклицает: «Черт, поверь мне, все устроит! – Глаза её вдруг загорелись, она вскочила, затанцевала на месте и стала вскрикивать: – Как я счастлива, как я счастлива, что вступила с ним в сделку! О дьявол, дьявол!.. Придётся вам, мой милый, жить с ведьмой! – После этого она кинулась к мастеру, обхватила его шею и стала целовать в губы, в нос, в щёки». Её возлюбленный воспринимает спокойно эту информацию: «Ну, хорошо, – ответил мастер, – ведьма так ведьма. Очень славно и роскошно!» Правда, Маргарита просит Воланда о помиловании Фриды, задушившей собственного младенца (прямой намёк на гётевскую Гретхен). Разница лишь в том, что спасает эту грешницу не Бог, а ведьма Маргарита с разрешения Воланда. Бессилие Бога в этом мире очевидно. Правда, были и противостоящие этому сатанизму и ведьмовству. Какое-то время оставался Мандельштам со своей «нищенкой-подругой», написавший «Разговор о Данте»; выжила Ахматова, с надменной гордостью произносившая: «Я всю жизнь читаю Данте». Не только выжила, но для целого поколения российских людей оказалась той самой духоводительницей к высотам поэзии, ибо чувствовала себя преемницей дантовских идей, и являвшаяся к ней Муза подтверждала, что именно она диктовала великому флорентийцу страницы «Ада», как сейчас диктует Ахматовой её строки. Был ещё роман Пастернака, где звучала и тема мужского предательства, но одновременно образ Ларисы можно было трактовать как образ поруганной Вечной женственности. Много отчётливее об этом в одном из стихотворений героя романа – Юрия Живаго: Прощайте, годы безвременщины! Простимся, бездне унижений Бросающая вызов женщина! Я – поле твоего сраженья. У Пастернака – уход в любовь как в катакомбы, в любовь – как в противостояние взбесившемуся миру: Мело, мело по всей земле Во все пределы, Свеча горела на столе, Свеча горела. Эта негасимая свеча – весьма древний символ противостояния силам зла, взметеленному дьяволом миру. Но можно ли было в этом мире найти такую – божественную – любовь? Чуть позже утвердилось и сомнение в возможности существования женщины-духоводительницы. Я имею в виду «Песню, которой тысяча лет» Наума Коржавина (1958), где речь о том, что рыцарь или поэт любит её, видит в ней свое озаренье, и она, вроде, понимает поэта: Но всё-таки, всё-таки Тысячу лет Он любит её, А она его – нет. Почему же? – спрашивает поэт в отчаянии и сам себе отвечает: А просто как люди Ей хочется жить… И холодно ей Озареньем служить. Казалось бы, конец. Но нет. Всё-таки без конца задавался выжившими в эту эпоху поэтами вопрос, вопрос, затерявшийся в сталинские времена – о возможности подлинной любви. И ответ на него пришёл. В русскую лирику образ Вечной Женственности вернулся (60 е годы) в неожиданном – почти средневековом – обличье: в песнях бардов, помноженных на находку ХХ века, на магнитофон,– своего рода русский миннезанг прошлого уже столетия. Приведу только одну песню Окуджавы 1960 года: Тьмою здесь всё занавешено, и тишина, как на дне… Ваше величество женщина, да неужели – ко мне? Тусклое здесь электричество, с крыши сочится вода. Женщина, ваше величество, как вы решились сюда? … Кто вы такая? Откуда вы? Ах, я смешной человек… Просто вы дверь перепутали, улицу, город и век. Строчки поразительные – ошеломлён: по всему составу окружающего мира Её величество Женщина не должна бы явиться, он и спрашивает, не перепутала ли она улицу, город и, главное, век. Но нет, не перепутала, потому что вновь вернулось святое и рыцарское отношение к женщине: «Просто мы на крыльях носим / То, что носят на руках», – пел Окуджава. Вообще лирика Окуджавы – невероятное явление прошлого столетия. Но, быть может, она просто оказалась высшей точкой русского миннезанга, певшего о любви: это и Визбор, и Городницкий, и Высоцкий. Как повторял в «Подростке» Достоевского Версилов: «Нас таких в России, может быть, около тысячи человек; действительно, может быть, не больше, но ведь этого довольно, чтобы не умирать идее. Мы – носители идеи, мой милый!..» Вот для того, «чтобы не умирать идее», и написан мой текст». *** Да-да, именно после того, как вдруг сказала ему на автобусной остановке, что она потрясена его текстом, она написала ему: «Между прочим, мама прочитала твою «Вечную Женственность». Сказала, что ты уникальный. И что понимает, почему мои бастионы навеки пали перед тобой:) По-моему, она потрясена тем, что на свете бывает такое отношение к женщине. Вот так. Целую, твоя ВЖ (ведь это я, правда?)» Оказалось, что не навеки. Думать об этом было невесело. Вспомнив её круглое лицо, Семён вдруг произнёс вслух: «Толстоморденькая моя». И сам испугался. Открыл файл «черновик к женственности», полистал. Ещё раз остановился на выписанной жестокой фразе из русского трактата XVII века: «Рече отецъ к сыну своему: «Сыне мой, не буди укоряти собою естество женское велми есть зло». Приточник же рече: «Бежи и не озирайся красот жен, яко Ной потопа и яко Лот Содомского запаления, и не буди с прилежанием зрети на чюжие жены, и не объят буди руками их, и не желаи ея, та бо погубляет человеки острейша меча». Назывался текст: «Беседа отца с сыном о женской злобе». Но, подумав, вставлять в статью не стал. |
Похожие:
 | Урок 114. «Мятежный человек, полный бунтующих страстей». Слово о... Урок посвящается биографии писателя и обзору его творчества. Лекция учителя и сообщения заранее подготовленных учеников о личности... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Основным средством воспитательного воздействия на уроке было и остается слово – слово учителя, слово писателя |
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Твардовского; познакомиться с общественной деятельностью писателя; увидеть постоянный и мучительный путь Твардовского к правде; проследить... | | Лекция «Вредная пятёрка». Интерактивная беседа по теме «Что вредно и что полезно» ... |
| Учебно-методический комплекс по дисциплине опд. В. 04 В. Распутин... В. Распутина, значение решаемых писателем нравственных проблем. Определяется важность изучения творчества писателя в школе, обсуждаются... | | Тема «Отражение света» Образовательная – сформировать понятие отражения света, раскрыть сущность законов отражения |
| План урока: Организационный момент. Работа над произношением. Работа... Закона Российской Федерации «Об образовании» (редакция от 1 декабря 2007 г. №309-фз) | | Международный литературный конкурс «Купель» 2012 2013 года по произведениям... Номинация: методическая разработка «Урок-беседа по повести-хронике «Сплетение душ» |
| Рабочая программа По детским болезням Для специальности 060103. 65 Педиатрия Программы по детским болезням для студентов педиатрических факультетов высших медицинских учебных заведений (Москва, 2000г.) | | #15. Коля ловил девчонок, окунал их в лужу и старательно измерял... Григорий Остер. Сборник задач по физике (фрагменты) Предлагаю Вашему вниманию сборник задач по физике составленный известным детским... |
| Урок – беседа по повести Оборудование: портрет писателя, выставка книг, слова В. Распутина : «У старух меня особенно поражает спокойное отношение к смерти,... | | Александр Григорьевич Цейтлин Труд писателя «Труд писателя»: Советский писатель; Москва; 1968 В книге правомерно исследуются и проблемы психологии творчества, воспитания писателя, его подготовленности к литературной работе,... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Хором, по слогам читаем 1 слово (слово закрывается) – пишем это слово; читаем 2 слово (слово закрывается) – пишем это слово; читаем... | | Учебно-методический комплекс по модулю кв15 Язык писателя Факультет филологический Цель: формирование понятия «идиостиль писателя»; приобретение студентами углубленных знаний о жизни и творчестве М. А. Шолохова одного... |
| Разработка урока на тему «Как правильно мечтать?» Разработка урока на тему «Как правильно мечтать?» по повести Ф. М. Достоевского «Белые ночи» | | Разбойник Цель:- познакомить с Виды и формы работы: слово учителя, работа в группах, словарная работа, слушание, беседа |
