Отчет о выполнении 1 этапа Государственного контракта № П869 от 18 августа 2009 г и Дополнения от 22 октября 2009 г. №1/П869 Исполнитель: Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный университет им.
Скачать 1.2 Mb.
|
В других своих работах русский мыслитель анализирует духовные основания национального идеала, точнее – психологические особенности русской души. К примеру, в статье «Тяга в Россию» [111], он пытается решить «нелегкую психологическую загадку» - объяснить, почему среди эмигрантов находятся желающие вернуться на советскую территорию: «идеи могут быть разные, но Россия останется как костер, на который летят бабочки». Возвращенчество (не только идеологического характера), по его мнению, - это «болезнь русского национального чувства», который носит органический, животный или растительный характер. Русский человек отличается от представителей других народов, легко скитающихся по земному пространству как растение, которое засыхает, вырванное из почвы. «Родина прежде всего - не мысль, и даже не слово, тембр голоса. Вне этой узкой природной среды трудно. Для нас и культура, и сама вера кажутся нежизненными без родного чернозема (и краснолесья)». Не преувеличивая важность идейных мотивов возвращенчества, сам Г.П. Федотов свое нежелание вернуться на родину обосновывал не без помощи идей: «есть и среди нас люди, которые начинают с умиления перед русской природой, русской молодежью в советских фильмах и кончают - панегириком И. Сталину. Таким людям не мешают даже казни» [112]. Он был убежден во второй половине 1930 гг., что момент политического возвращения не наступил ни для одной из общественных групп эмиграции. Своим убеждениям он остался верен и в конце 1940 гг., когда в статье-некрологе, посвященной памяти Н. Бердяева, довольно жестко отмечал, что в послевоенных работах покойного “национальные мотивы подлежат сомнению”, и что многие друзья и ученики Н. Бердяева были глубоко и тяжело поражены этим последним уклоном учителя. Первая статья в цикле «Письма о русской культуре», посвященная национально-психологической проблематике, была озаглавлена «Русский человек». В ней философ проанализировал предпосылки формирования нового национального идеала. Во-первых, такой предпосылкой является сам «новый человек», который является результатом революционных перемен, которые произошли с русскими людьми за столь короткий период времени: «кажется, что пред нами совершенно новая нация». Далее путем сопоставления Г.П. Федотов сравнивает психологические качества прежнего и нового русского человека. Он подчеркивает, что хотя раньше говорили о русской душевности – то теперь появились новые качества, «которые мы привыкли видеть в чужих, далеких национальных типах». Раньше привыкли считать, что русский человек добр, жалостлив и этим отличается от западного. Ныне «жалость ... совершенно вырвана из русской жизни и русского сердца». Поэтому революция, по мнению Г.П. Федотова, наделяет людей недоброжелательством и даже злобой. Раньше привыкли полагать, что русский человек наделен тонкой духовной организацией. Но заграничные гастроли советских артистов убедили мыслителя в том, что русский народ разучился духовности: «выйдя из нового поколения, они приносят с собой его бесчувственность». Раньше считали, что русский народ склонен к индивидуализму и отчужденности и не способен к организованной коллективной деятельности. Однако слаженность советских артистов и спортсменов воплощает в себе новый коллективизм. Тогда получается «торжество немецкой умеренности и аккуратности», а русский народ превращается в вымуштрованных солдат, «а не искателей, одиночек, бунтарей». Поэтому в «новых русских» советского строя обнаруживаются черты рационального и западного культурного типа, который раньше не был распространен в России. Закономерен и вывод Г.П. Федотова: «Все характеристики русской души, удобные в прошлом, отказываются служить для нового человекА». Какова же роль христианского влияния и православия в «исторической схеме русской души?» По Г.П. Федотову, христианство оказало большое влияние на формирование психологического склада русских людей: «Есть столько типов русского христианства, сколько исторических типов русского человека....». Невозможно выразить одной формулой и одним типом религиозность Сергия и Аввакума, Филарета и Ф.М. Достоевского, поскольку каждый народ переживает христианство по-своему, а каждый класс или слой народа по-своему его воспринимает. Философ тщательно исследует проблему отличия русского народа от других народов Европы. Причина состоит в том, что Россия позже Европы обратилась к решению религиозных проблем, поэтому XIX век застает Россию и Европу на разных актах религиозно-исторической драмы. В народном сознании средневековье существовало до середины XIX века (как, впрочем, и у других традиционных народов). В наши дни, по мнению Г. Федотова, и массы, и интеллигенция России в отношении к религии почти не отличаются от европейских народов. Одним из значимых мыслителей русского зарубежья, рассматривающих проблему формирования национального идеала в общественной истории, является русский философ Н.О. Лосский. Характеризуя этнопсихологический облик русского народа, Н. О. Лосский писал: «Ему присуща высокая религиозность, одаренность, способность к высшим формам опыта, наблюдательность, теоретический и практический ум, творческая переимчивость, изобретательность, тонкое восприятие красоты и связанная с этим артистичность». Практический ум русского человека воплощается в успешном развитии науки, промышленности и инженерной сферы. Художественная даровитость русского народа реализуется в литературе: «Искание абсолютного добра, смысла жизни, обличение зла, глубокое проникновение в тайники душевной жизни человека, воспитательный характер русской литературы - все эти высокие свойства ее несомненны». Сатирический и художественный склад русского ума отмечали такие писатели как А.С. Грибоедов, А.Н. Островский, Н.В. Гоголь, М.Е. Салтыков-Щедрин. Этому служат и художественные успехи в музыке, театре, живописи и архитектуре. Знакомясь с художественными произведениями, иностранцы часто считают, что русский народ по своему характеру примитивный и порочный. «Они не понимают того, что подчеркнуто сатирический характер русской литературы свидетельствует о борьбе русского народа со своими недостатками, и борьба эта в высшей степени успешна». Материалистический социализм и коммунизм для философа вовсе не воплощали новый национальный идеал, напротив, новый общественный строй доходит «до крайних степеней последовательности в отрицании и разрушении всех ценностей». В этом Н.О. Лосский был полностью убежден. Так же анализируя психологические основания национального идеала, другой выдающийся русский философ И.Л. Солоневич заметил: «Каждый народ имеет доминанту национального характера, некую сумму, по-видимому, наследственных данных, определяющих типическую реакцию данной нации на окружающую ее действительность». Причем сама эта действительность, «по-видимому не имеет никакого влияния на общий склад национального характера». Разные этнические группы в Соединенных Штатах по-разному реагируют на североамериканскую действительность. Русские и немцы в одних и тех же самых обстоятельствах добились совершенно разных результатов, потому что исходили из непохожих доминант, действовали на исторической арене разными методами. Имперская колониальная политика Германии опиралась на меч и чувство превосходства немцев над всеми другими народами. Русская колонизационная работа приводила к доброму согласию народов в рамках одной империи. Иными словами, «наши методы и наши результаты - есть наше отличие от других наций» [97]. И.Л. Солоневич особенно отмечал силу и волю, присущие народам России, которые помогали им преодолеть все невзгоды и многочисленные нашествия из-за рубежа. Однако указание на силу народа И.Л. Солоневич ведет не с позиции «культа силы», как, например, у немецкого философа Ф. Ницше, а на основе тех незыблемых ценностей, которые несет миру российский национальный идеал. «Сила - основная и величайшая доблесть нации, - писал И. Л. Солоневич, - в нашем русском случае может быть ... силой, направленной не к господству, а к служению, не к подавлению, а к помощи, не к эксплуатации, а к дружбе. Русская сила - не сила разбойника и бандита, а сила работника и отца. Вне этой концепции - русской силы быть не может» [92]. Много внимания уделял анализу национального идеала, а с этой целью - характера русского народа философ и государствовед И.А. Ильин. Он считал главными чертами русских: 1) душевный простор; 2) созерцательность; 3) творческую легкость; 4) страстную силу; 5) склонность к дерзновению; 6) опьянение мечтой; 7) щедрость; 8) расточительность. В 1937 году И.А. Ильин выступил в Риге с докладом «Пророческое призвание А.С. Пушкина» [129], в котором, в частности, изложил свой взгляд на проблему становления русского характера. Приведя свойства русского духа в единую форму, И.А. Ильин заметил, что национально-русские черты содержат в себе великие возможности и немалые опасности. Опасность состоит в том, что «душа останется пустою, незаселенною, беспредметною...», если не подумать о ее духовном наполнении. Дабы созерцательность не превратилась в сонливую лень, она «должна быть творческою». Душевная свобода выражается в творческой легкости, подвижности, склонности к игре и импровизациям. К этому добавляется сила страсти русского духа, опасность которой состоит «в ее бездуховности и противоразумности, в ее личном своекорыстии, в ее духовной беспредметности». Такие характерные свойства русского духа, как свобода мечты и полет фантазии могут обернуться бесплодной мечтательностью, которая «есть великий дар и великий соблазн русского человека», благодаря которому он вкушает не подлинную, а «призрачную свободу». И.А. Ильин не просто перечисляет основные качества русского духа. Он стремится показать, как одно и то же свойство может обернуться то благом, то злом для русского человека, если он не будет пользоваться всем богатством своего духовного опыта. Указывает он «еще на одно проявление русской душевной свободы - на дар прожигать быт смехом и побеждать страдание юмором», т.е. источником вечного оптимизма русского человека и прекрасным средством «уйти из клещей жизни и посмеяться над ними легким, преодолевающим и отметающим смехом». Говоря о том, что А. С. Пушкин был наделен этими свойствами русского духа, И. Ильин добавляет, что в мудрости своей он был как дитя – такой же непосредственный и искренний. «И эту русскую детскость, столь свойственную нашему народу, столь отличающую нас от западных народов, серьезничающих не в меру и не у места, Пушкин завещал нам, как верный и творческий путь». В духовной щедрости поэта, одарившего нас и весь мир плодами своего гения, воплотилась щедрость души и одаренность русского народа: «Добротою и щедростью стоит Россия; властною мерою спасется она от всех своих соблазнов» [129]. Примкнув к евразийцам, Л. Карсавин разработал оригинальную общую концепцию развития этноса и внес заметный вклад в трактовку русского духа и характера. Среди произведений доевразийского периода особое значение имеет работа «Достоевский и католичество», в которой мыслитель высказал важное методологическое положение о том, что «национальное несовместимо со всечеловеческим, и вселенское или всечеловеческое неизбежно должно быть интернациональным». Поэтому вера в свою миссию не должна сочетаться с национальным эгоизмом. Анализируя речь Ф.М. Достоевского о А.С. Пушкине, философ говорит, что все человечество должно быть таким организмом, в котором сохраняется все национально ценное. Отдельные этносы должны стать «всечеловеками». Всечеловечность русского народа следует рассматривать как потенцию, полная актуализация которой осуществится лишь в будущем. «При этой оговорке уже не страшны указания на недостаток культуры, на невежество и грубость русского мужика, на дикость нравов...» [50]. Отождествляя всечеловечность русского народа с его национальностью, Ф.М. Достоевский, по мнению Л.П. Карсавина, растворяет вторую в первой. Отсюда возникает дилемма: «или гибель - растворение русской национальности, или русификация Европы...». Всемирная отзывчивость русских, способность к перевоплощению в другие культуры – все это важные качества и залог нашего сближения с другими народами, а также смысл национального бытия и национального идеала. Но путь к нему ведет через страдание, любовь и смирение. Русский национально-всечеловеческий идеал, говорит Л. Карсавин, «будучи идеалом гражданственным, по существу своему есть идеал религиозный». Русский народ привык разумом противопоставлять религию политике, экономику - праву и т. п., в то время как гораздо важнее единство всех сторон жизни общества. Развивая метафизику всеединства, ставшую основой его философии, Л. Карсавин говорит, что «смысл или цель индивидуального существования, существования народа либо общества должны быть понимаемы только с точки зрения всеединства. И если действительно у русского или французского народа есть своя особая миссия, эта миссия осуществляется в целом ... а не в какой-нибудь момент времени». К примеру, указывает он, Ф.М. Достоевский правильно определил миссию России и русского народа, однако следует важная оговорка, «нет необходимости допускать, что она в какой-то момент целиком и конкретно выразится», ведь «все равно целостное выражение ее в условиях действительности земной невозможно». Правда, эмпирическое и фрагментарное ее выражение допускает возможность частичного познания. В таком случае «найдется место и познанию ее Достоевским» [50]. Работа «Восток, Запад и русская идея» была посвящена методологии изучения данного вопроса, включая проблему национального характера, хотя начинается с упоминания немецкого выражения: кто не способен, мол, ни на что путное, тот занимается методологией .... Называя своих предшественников в этой области, Л.П. Карсавин заявляет, что «все общие высказывания о русской идее, судьбах культуры и т. д. не только привлекательны, но и неизбежны, являясь самим существом жизненного идеала...» [51]. Субъектом человеческой истории, пишет мыслитель, выступает все человечество в его всеединстве, т. е. опирающееся на субъекты более низшего порядка - народы, классы, группы и т. д. Субъектом русской культуры и государственности является русский народ – «многоединство», состоящее из многих народностей, «соподчиненных - пока что – великороссийской». Его бытие потенциально бесконечно и вместе с тем актуально временно. Русский философ С.Н. Трубецкой писал: «Человеческий дух объективен лишь в обществе и общественной деятельности, в общении с разумными существами - там, где они существуют истинно, не только в себе и для себя, но и в других и для других, и где другие существуют в нем и для него, так же как он сам. Поэтому человеческий дух может быть вполне объективным лишь в совершенном, абсолютном обществе. И можно сказать, что стремление к такому обществу есть стремление к истинной жизни духа, бессмертию и воскресению» [105]. Изучение творчества Д.Н. Овсянико-Куликовского делает понятной причину, по которой разгорается столь ожесточенная борьба на постсоветском пространстве вокруг русского языка. Касается это как государств-участников СНГ, так и республик в составе Российской Федерации. По мнению ученого, национальность человека определяется не его происхождением, а языком, на котором он думает, выражает свои мысли, свои чувства, видит сны. Если таким языком стал для вас, скажем, французский, считал Овсянико-Куликовский, то вы по национальности, несомненно, француз, хотя вы происходили от русских родителей. Именно поэтому украинца по происхождению Н.В. Гоголя, творившего на русском языке, он относит к общерусским, а не малорусским гениям. Жизненный и творческий путь Овсянико-Куликовского благополучно завершился в 1920 г. на родине. Он не испытал тех катаклизмов судьбы, что выпали на долю многих русских ученых после революции, но труды его долгое время были доступны только узкому кругу специалистов «Психология национальности» — итоговое произведение Овсянико-Куликовского вышло в свет уже после кончины ученого, в 1922 г.. Без всякого преувеличения можно утверждать, что проблемы национальной психологии были сквозной темой всего его творчества, обретая в конкретных произведениях то общемировоззренческое, методологическое звучание, то претворяясь в частных исследованиях русского национального характера, на основе которых вырабатывались общие принципы подхода к социально-психологическим, а если сказать более определенно — к национально-психологическим вопросам. Интерес к ним в зрелые годы во многом предопределен был психологическими особенностями характера будущего ученого, его воспитанием, своеобразными чертами интеллектуального развития, встречами с выдающимися умами России, духом времени — словом, всей совокупностью обстоятельств, побудивших одаренного человека, каким был Овсянико-Куликовский, устремить свои силы в определенную область познавательно-творческой деятельности. Трехтомный труд Д.И. Овсянико-Куликовского «История русской интеллигенции» (1903-1910 гг.) сыграл немалую роль в становлении отечественного национального самосознания. Именно так прочитают книгу, впервые опубликованную под названием «Итоги русской художественной литературы XIX века», современники, среди которых был М. Горький: «Эту книгу необходимо знать, и она, много даст». Определяя ее содержание, сам автор писал «Предлагаемая книга представляет собою ряд этюдов по психологии русской интеллигенции XIX века, преимущественно по данным художественной литературы. На первый план выдвигаются тут так называемые «общественно-психологические» типы, каковы Чацкий, Онегин, Печорин. Рудин и др.» [72]. Поскольку «общественно психологические» типы можно именовать социально психологическими, созданными по законам художественного творчества, но так или иначе отражающими поведение реальных людей, постольку работа ученого может рассматриваться в качестве оригинальною вклада в социальную, этническую психологию. Значение этого вклада ничуть не уменьшается от того, что в качестве объекта исследования берется не весь народ не все русское общество с психологическими образованиями, свойственными ему, а определенный социальный слой. В сравнении с другими классами и прослойками явно малочисленный, однако по силе духовного воздействия на нацию, безусловно, самый главный. Обосновывая это положение, Овсянико-Куликовский замечает, что в развитых странах «интеллигенция - т. е образованная и мыслящая часть общества, созидающая распространяющая общечеловеческие духовные ценности, представляет собою, величину бесспорную...». В странах же отсталых интеллигенции надо еще самоопределиться, осознать свое призвание, разделаться с вопросами типа «кто виноват?» и «что делать?». Потому, дескать, здесь пока обращаются к истории интеллигенции, к социально-психологической эволюции ее «И такая «история», по необходимости, превращается в психологию» [72]. А за интеллигентской психологией, лучше сказать, в художественных произведениях, создаваемых наиболее талантливыми из образованных людей, в типах и образах, вылепленных их мастерством, открывается безграничная панорама национальных характеров в борении страстей и мыслительных поисков целого народа. Психология просвещенного слоя, согласимся с исследователем, - «настоящий «человеческий документ», сам по себе в высокой степени ценный, крайне любопытный для иностранца-наблюдателя, а для нас, русских, имеющий глубокое жизненное значение - воспитательное и просветительное». Далее мы хотя бы фрагментарно коснемся этой стороны дела. Однако прежде обратим внимание на то, что в своем сочинении Овсянико-Куликовский предпринял попытку изложить наиболее общие положения интересующей нас темы психологии национальности. Оговариваясь, что излагает свой взгляд на этот вопрос в сжатом виде, он начинает с утверждения, что «национальность есть психологическая форма, а не содержание». Содержательная сторона душевной жизни человека и целого народа, по его мнению, подвержена изменениям, связанным с факторами времени, в то время как национальность остается неизменной. В одну и ту же национальную форму можно вложить разные по содержанию духовные качества, т. с верования, идеалы, эмоции и т. п. Русский остается русским, независимо от того, умный он или глупый, добрый или злой немец, независимо от своих политических или религиозных симпатий, все равно останется немцем. Таким образом, то, что исследователь называет формой национальной психологии, мы бы определили, пользуясь современным языком, как своеобразную константу, доминанту в проявлении общечеловеческих качеств представителем определенного народа. Популярно выражаясь, это своеобразный акцент, посредством которого представитель какой-либо нации, выражая общечеловеческие качества, заявляет о своей национальной принадлежности. Все люди так или иначе реагируют на окружающий мир, но способ реагирования, его специфика задаются национальными параметрами, чья относительная устойчивость не подлежит сомнению. Русский, немец, англичанин — каждый по-своему умен, добр и приветлив. Постигая общечеловеческое содержание этих проявлений психики, мы всегда замечаем, что они облечены в соответствующую национальную форму. Так бы мы истолковали первый тезис Овсянико-Куликовского. Второй отчасти дополняет и поправляет исходную мысль «психологическая форма, известная под именем национальность, не есть нечто неподвижное». Она, как и все на свете, изменяется, но только результаты перемен заметны по прошествии веков. Гораздо быстрее изменяются классовые психологические формы. Результаты перемен в этой области, говорит ученый, заметны через какие-нибудь два поколения. Обломов, как классовый тип, выродился с вырождением дворянства «Крупная перемена в экономическом, юридическом, политическом положении класса... радикально изменяет психологию класса». Третий тезис посвящен факторам, видоизменяющим национальную форму. «Национальный уклад до бесконечности варьируется и разнообразится от человека к человеку». Ведь национальность, считает автор, есть индивидуальная принадлежность. Потому, мол, всякий русский — по-своему русский, всякий француз - по-своему француз. Выражения «русская национальность», «немецкая», «французская» и т. п. могут считаться обобщениями конкретных психических свойств, принадлежащих отдельным личностям. Индивидуализация национального и приводит к его модификациям. Автор называет четыре группы факторов, влияющих на национальность человека. Во-первых, классово-профессиональная дифференциация, во-вторых, межнациональное общение, в-третьих, этнографическое и расовое смешение людей, и, наконец, в четвертых, культурное развитие личности, вызывающее индивидуализацию ее психики. В соответствии с влиянием названных причин «русский человек, как представитель национального типа, будет весьма различно русским» [73]. Как тут не вспомнить диаметрально противоположные суждения о русской красавице крестьян и дворян, приводимые Н.Г. Чернышевским в диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности». Четвертый тезис сформулирован следующим образом «Черты, входящие в состав национального уклада и отличающие одну нацию от другой, принадлежат преимущественно (если не исключительно) к умственной и волевой сферам психики, причем они, эти черты, характеризуют собою не содержание мысли и не цели волевых актов, а тип организации ума и воли». Овсянико-Куликовский называет национальности разнообразными умственными и волевыми типами, на которые делится человечество психологически, рекомендуя не смешивать этот подход с антропологическим делением, на основании которого человечество распадается на расы. Он не отрицает расовой психологии, но говорит, что последняя в цивилизованном человечестве «заслонена, как бы прикрыта, психологией национальностей». Говоря об индивидуальных различиях в национальном складе, Д.И. Овсянико-Куликовский обращает внимание на степень яркости проявления национального типа. По его мнению, «национальный тип ярче проявляется у тех лиц, которые в умственном отношении или по своей общественной деятельности возвышаются над средним уровнем». Потому самыми типичными представителями нации являются ее великие люди — гении мысли, художественного творчества и действия. Гораздо слабее национальность сказывается в среднем, заурядном представителе какой-либо национальности Общий принцип таков: «яркость выражения национального типа увеличивается прямо пропорционально росту умственной и волевой энергии лица...» К этому, вероятно, следовало бы добавить, что эта яркость зависит и от силы эмоциональной энергии индивида. Люди неполноценные в умственном отношении, по мнению ученого, почти не имеют национальных отличий «оказываются весьма неяркими, невзрачными представителями национальности». Они представляют пример «атрофии национальной психики или денационализации разных степеней» [73]. Исключенность женщины из умственной, творческой и социально-политической жизни страны оборачивается тем, что она живет преимущественно чувствами. Потому представительницы прекрасного пола «представляют собою половой тип общечеловеческого, интернационального характера. Вопрос эмансипации женщин есть в то же время вопрос приобретения ими большей яркости, национальной «физиономии». Дети более интернациональны, чем взрослые, но лишь потому, что им еще не ведома своя национальная принадлежность. Они более терпимы друг к другу в национальном отношении, чем взрослые. Это обстоятельство побуждает многих мыслителей и художников моделировать детские отношения в качестве идеала нормальных межнациональных отношений. Сказанное о детях можно экстраполировать, оказывается, и на народы, переживающие, подобно отдельному человеку, периоды детства, зрелости и старости. «Национальные психологические отличия становятся ярче, отчетливее, законченнее в меру культурного и умственного прогресса народов...», — пишет Овсянико-Куликовский, справедливо отмечая, что современные европейские народы обладают «более яркою и законченною национальной формой психики», чем та, которой обладали их средневековые прародители. Национальный отпечаток, по мнению исследователя, ярко обнаруживается в деятельности тех массовых, народных движений, над политикой, организацией и идеологией которых упорно трудятся наиболее образованные люди нации. В качестве примера у него выступает рабочее движение, «интернациональное по существу дела, общечеловеческое по идеалам и целям и в то же время отчетливо разнообразящееся со стороны способ действия, организации, тактики, политики по национальностям». Очень рельефно подмеченная закономерность проявила себя, на наш взгляд, в русском социал-демократическом движении, о чем неоднократно писал В. И. Ленин. Достаточно назвать «Детскую болезнь «левизны» в коммунизме» Напротив, в массовых движениях, основанных на слепой игре чувств и аффектов разгневанного народа, Овсянико-Куликовский не обнаруживает национальных отличий, утверждая, что они являются почти одинаковыми у разных наций. Хотя, с нашей точки зрения, пушкинская мысль о русском бунте, бессмысленном и беспощадном, также не лишена оснований. Ученый считает, что психология национальностей еще не раскрыта, но предполагает, что «она сводится к особым видам сохранения и освобождения умственной и волевой энергии». Национальности различаются не содержанием психической жизни народов, а формами организации этого содержания — «способами мыслить и действовать». Национальное у Овсянико-Куликовского нигде не преграждает дорогу общечеловеческому. Национальные пути мышления и действования, говорит он, «ведут в один и тот же Рим общечеловеческих идеалов» [72]. Исчезновение какой-либо национальности — это потеря одной из дорог к общечеловеческому. Отсюда понятно, почему Овсянико-Куликовский является решительным противником национализма Национальность, как таковая, не должна быть исключительной целью развития определенного народа. У всех наций идеал один — «человечность, и он не может быть национальным». Идеал образует не пути, ведущие к нему, а итоговые мысли и дела, которые, по существу, интернациональны и образуют общее достояние, общее благо всего человечества». Явный примат общечеловеческого над национальным в концепции ученого развенчивает миф о нем как «Русофиле-державнике». Гуманный интернационализм его воззрений ставит мыслителя в один ряд с когортой выдающихся умов России, для которых стремление к общечеловеческому независимо от исходной методологической базы -христианство или марксизм, - всегда оказывалось более предпочтительным, чем защита только своих национальных интересов. Он называет национализм психопатологией. Национализм есть извращение целей, политики и идеалов нации. Такой же болезнью являются и дефекты классовой психологии, которые обнаруживаются, когда класс клонится к упадку. Весьма ценной кажется нам мысль Овсянико-Куликовского о том, что изучение национальной психопатологии дает весьма много для познания «характера русской национальной формы в ее нормальном состоянии» [72]. Обращаясь к «Психологии национальности» [73], последнему произведению Овсянико-Куликовского, посвященному проблемам этнической психологии, скажем, что здесь в суммарном виде излагаются и систематизируются его воззрения, доселе рассыпанные в статьях и капитальных трудах. Эта сравнительно небольшая работа, впрочем необычайно интеллектуально насыщенная, делится автором на четыре части, каждой из которых дан свой подзаголовок Первая часть работы — «Состав национальной психики» — начинается с утверждения, что в исследованиях по психологии национальностей трудно найти точное определение национальности Часто национальные признаки смешивают с расовыми, классово-сословными и т. п. Исследователь убежден, что национальные отличия людей «принадлежат исключительно к области явлений психологических» [73]. Первое место среди них он отдаст чертам умственного (интеллектуального) порядка, бросающимся в глаза, когда мы знакомимся с творчеством известных мыслителей, ученых и поэтов нации. Однако национальные отличия следует искать не в содержании мысли, не в логике и приемах мышления, которые надо понимать, интернациональны, общечеловечны, «а в психологической «подоплеке» логики, методов и приемов». Она лучше всего воспроизводится художниками слова, которые создают национальные типы - материал для изучения психологии национальных укладов. Таким образом, «национальные отличия суть по преимуществу отличия в психологии мышления и умственного творчества [73]. Исходный тезис дает следующие выводы. Первый: ребенок, не освоивший языка, не имеет национальных психологических признаков — он «интернационален». Обретение им национальности идет параллельно умственному развитию. Второй: яркость и сила национальных черт прямо пропорциональна умственному развитию и интеллектуальной одаренности индивида. Третий: таланты и гении в психологическом смысле являются истинными представителями своей нации. Четвертый: умственно отсталые субъекты, слабоумные и идиоты лишены национальных признаков. Ученый в сжатом виде повторил мысли, изложенные им в «Истории русской интеллигенции», опустив указание на то, что в женщинах национальный тип выражен менее ярко, чем в мужчинах. Нет упоминания и о национальном отпечатке в массовых движениях. Резче обозначен вывод о том, что национальность есть явление по преимуществу интеллектуального порядка, из чего вытекает, что интеллигенция ярче и полнее других слоев «выражает характерную национальную подоплеку» народа [73]. Другая составляющая национальной психики - волевые элементы. Ее замечаем, когда обращаемся к национальному характеру народа «Под этим «характером», - говорит мыслитель, - разумеют известный уклад воли» [73]. Он сложился под влиянием культуры и исторических условий, но стал «принадлежностью национальной психики, приобретал у каждого народа особую психологическую постановку» Это проявляется в разных формах социальной и исторической жизни нации. Национальный уклад воли, подобно умственной деятельности, обнаруживается у отдельных личностей с разной степенью яркости. Наибольшая полнота и, соответственно, национальная «окраска» воли - у государственных деятелей. По волевому признаку можно выделить два типа характеров: пассивный, в котором задерживающая воля преобладает над действующей, и активный, где наблюдается преобладание второй над первой. У каждого типа, считает исследователь, есть свои разновидности, обусловленные различным соотношением в них задерживающего и действующего начал. В русском, обломовском, волевом укладе волевая лень и волевой фатализм ослабляют оба начала. Для английского национального волевого уклада характерна сила обеих воль, к которым примешивается элемент «спорта». Французскому укладу воли свойственна импульсивность действующей, при относительной слабости задерживающей, — «героизм» воли. У немцев обе воли сильны, уравновешенны, что порождает психологическую дисциплину. На практике тип и разновидность волевого уклада, «его национальный пошиб» [73] заслоняется другими чертами, например темпераментом, который, по мнению автора, «к национальной психологии никакого отношения не имеет...» [73]. Сравнивая изложенные в «Психологии национальности» мысли о волевом укладе, как национальном признаке, с тем, что говорилось ученым раньше на эту тему, видим, что он пошел значительно дальше. От общего принципа - к целой систематике национальных характеров по волевому признаку. Более обстоятельно идет теперь речь о правомерности отнесения к национальным признакам эмоциональных процессов. Забегая вперед, скажем, что ответ автора по-прежнему отрицательный. Простейшие чувства, психофизические (чувство голода, жажды и т. п.), эмоции, на языке современной психологии, никакого отношения к национальной психологии не имеют. Переходя далее к более сложным чувствам (радость, горе, злоба и т. п.), ученый утверждает, что и в них нет ничего национального. Он рассуждает по аналогии: раз в первом случае нет национальных отличий в проявлении чувств, то откуда они возьмутся во втором? Понятно, когда Д.И. Овсянико-Куликовский отрицает за чувствами принадлежность их к строго определенным нациям. Смешно, согласимся с ним, говорить о немецком чувстве долга, английской национальной гордости или русском национальном смирении. Чувство долга есть у всех народов. Оно порождено эволюцией человечества как социального организма и является нормальным признаком развитого человека. Однако, говорит ученый, «это черта не национальная, а общечеловеческая» [73]. Сходным образом он рассуждает и о чувстве радости, объектом которой может быть даже сама национальность (национальная гордость), однако и здесь мы «опять в области общечеловеческого, слишком человеческого, а не национального, как такового» [73]. Называя бытующие в языках разных народов выражения «национальное чувство», «национальная гордость», «национальная честь» и т. п. весьма коварными, он настаивает на том, что национальное чувство «есть «чувство своей национальности», а вовсе не какое-то особое, из национальных элементов души слагающееся чувство...». Я чувствую, мол, свою национальность так, как ощущаю свое тело и здоровье, могу даже гордиться ими. «Во всех этих и подобных случаях мы должны различать, с одной стороны, чувство, а с другой — его объект и не поддаваться возможному искушению переносить первое в сферу второго. Национальность может служить объектом разных чувств, но специфических национальных чувств не существует» [73]. С нашей точки зрения, в формуле, четко обозначенной Овсянико-Куликовским, не хватает еще одного важного компонента — субъекта, лучше сказать — чувствующего субъекта. Ведь чувство само по себе не существует. Оно всегда есть чье-то определенное переживание воздействий внешнего мира или внутренних состояний организма. А раз существует чувствующий субъект, эмоционально воспринимающий все, что творится вокруг него, то мы вправе говорить о субъективной стороне чувства. Одно и то же чувство, к примеру — национальной гордости, переживается каждым человеком субъективно, индивидуально неповторимо. И эта субъективность эмоциональной стороны жизни личности определяется многими факторами, биологическими, психологическими и социальными, в ряду которых есть то, что порождает чувство гордости за принадлежность к своей нации. Отрицаемые ученым специфические национальные чувства есть не что иное, как специфичность субъективного переживания объективных факторов, связанных с существованием национальности. Специфичность эта определяется численностью нации, историческим прошлым народа, его экономическими и культурными достижениями. Чувство национальной гордости малого народа отличается от такого же чувства у большого народа. Мессианизм, как мироощущение и элемент национальной гордости, свойствен далеко не всем народам. Его пробуждение или затухание опять-таки связано и с объективными обстоятельствами, и с традициями национальной психологии определенного народа. Во имя отрицания национальных чувств исследователь обращается к аффектам, доказывая, что исключительное по силе эмоциональное состояние превращает человека «в субъекта национально-обезличенного», лишенного и воли, и мысли. «Человек в состоянии аффекта и страсти — безнационален» [73]. С этим можно согласиться, оговорившись, правда, что аффект — это выход за грани нормы, кратковременная психическая патология. Исключения же не могут опровергнуть правила. Хотя и в исключениях можно видеть специфику правила. И в аффективных состояниях, на наш взгляд, можно отыскать национальную «подоплеку». Русский в состоянии аффекта, вероятно, ведет себя иначе, чем немец. В «Психологии национальности» более подробно развивается «мысль о том, что объектом моральной, мировоззренческой и прочей оценки могут выступать признаки, свойственные сословно-классовой и профессиональной группам людей. Таковы, к примеру, чувство сословной чести - в дворянской среде, чувство долга, дисциплина, храбрость и честь мундира - в военной среде, корыстолюбие и скупость - в среде ростовщиков, гуманность, педантизм и культ оценки - в педагогической среде, честолюбие, чинопочитание и интриганство - у бюрократии, деловитость и культ денег - у буржуа и т. п. «При кастовом строе, - пишет ученый, - групповые признаки, добродетели, пороки закрепляются воспитанием и наследственностью и приобретают исключительную стойкость» [73]. Однако их нельзя распространять на всю нацию. Национальная психика не есть сумма классовых, сословных и профессиональных признаков, замечает он. И русский национальный характер не слагается из дворянской чести, крестьянской «власти земли», купеческой оборотливости, солдатской выправки и т. п. Национальная психика сверхнациональна и не подлежит оценке с точки зрения понятий о хорошем и дурном, о полезном и вредном. Главный вывод: «Все национальные психики равноценны и психологически равноправны, ни одной из них нельзя отдать преимущества перед другой, - нет хороших и дурных национальностей, нет добрых и злых, нет полезных и вредных, нет «симпатичных» и «несимпатичных». Вторая часть работы - «Национальность и подсознательные процессы психики» - открывается далеко не бесспорным утверждением автора, что национальные признаки, связанные с мышлением и волей, не надо искать в содержании и результатах мышления и воли. Результаты научного, философского и художественного творчества «общечеловечны, сверхнациональны», потому «не составляют исключительного достояния, или как бы монополии той или другой национальности, а являются достоянием всего человечества...». Нет ничего национального в теореме Пифагора в дифференциальном исчислении, в законе сохранения и превращения энергии, говорит автор, и тут трудно ему что-либо возразить, потому что идеалом науки является общечеловеческая истина, хотя мы никогда не забываем, что первая идея пришла в голову греку, вторая - англичанину и немцу, третья - англичанину и т. д. Но когда он утверждает, что за выражениями «немецкая идеалистическая философия», «французский позитивизм», «русский реализм в искусстве» и т. п. не стоит ничего национального, что надо понимать «не в национальном, а в географическом смысле» [73], то мы никак не можем с этим согласиться, равно как с попытками зачислить художественное творчество в разряд таких видов деятельности, на которых не лежит печать национальности. Для нас это - общее место, не требующее пространных доказательств и ссылок на авторитеты. Отпечаток национальной психики на результатах духовного творчества Овсянико-Куликовский допускает лишь в тех случаях, когда в готовый продукт мысли или в способ волевого проявления проникло нечто и оставило след на их скрытой интимной психологии, т. е. когда произошло отклонение от нормы. «А правило, или норма, состоит в том, что национальная психологическая подоплека мышления и действования проявляется не в сознании, а в так называемой «бессознательной сфере психики» [73]. Подробное развитие исходного тезиса, как мы видим, понадобилось автору для того, чтобы национальные элементы психики вывести за пределы сознания, «опустить» их в сферу бессознательного. Этой же цели служат и последующие его рассуждения о диалектике сознательного и бессознательного в душевной жизни человека. Представления, понятия, образы, идеи существуют в сознании и имеют отношение к логике, методологии, «но уж, конечно, не к се психологии». Сознание, по его мнению, не имеет отношения к национальности. Напротив, психологические ассоциации представлений, понятий и образов в силу своей бессознательности имеют национальную «окраску» В национальном языке выражается национальная психология мышления. Чтобы почувствовать своеобразную психику данной национальности, надо изучать се язык. Одна и та же мысль различными языками выражается по-разному. Языки разных народов, по его мнению, являются разными дорогами, ведущими к единой общечеловеческой истине. Речь осуществляется бессознательно. Поглощенные содержанием речи, мы «не замечаем ее национального колорита, как не замечаем механизма двигательных нервов...». Бессознательность, автоматичность национального языка и неразрывно связанной с ним национальной психики он называет фактом первостепенного значения. Язык и национальность, поскольку они связаны с областью бессознательного, есть особая форма накопления и сбережения психической энергии народа. Отсюда следует два вывода. Первый: «народы здравы и живы несознательным здравием и автоматической жизнью своей национальной психики» Второй, имеющий прямое отношение к принципам устройства разумных национальных отношений: «национальная психика должна быть всячески ограждена от каких бы то ни было воздействий, могущих нарушать ее бессознательность, ее автоматичность. Все ошибки и так называемые «перегибы» в области национальной политики так или иначе порождаются забвением этого элементарного начала социально-психологической науки. Бессознательное, как более древнее, стихийное и во многом природно обусловленное образование, противится вторжению в его область любых чужеродных элементов, болезненно реагирует на попытки подмять его, закрепостить какими-либо «табу» и прочими ограничениями. У 3. Фрейда и К. Юнга на этот счет предостаточно высказываний. Политики, занимавшиеся национальным вопросом в России, интуитивно понимали, что «ни к чему так не чутки «обиженные» националы, как к чувству равенства и к нарушению этого равенства, хотя бы даже по небрежности, хотя бы даже в виде шутки...» Оттуда вытекал казавшийся парадоксальным принцип: «в данном случае лучше пересолить в сторону уступчивости и мягкости к национальным меньшинствам, чем недосолить». Как бы ни относились «идеологи» сегодняшнего дня к автору этих слов - В. И. Ленину, но упрекать его в непонимании национальной психологии и проблем, порождаемых ею, у добросовестного исследователя нет оснований. В том же духе рассуждали и другие выдающиеся умы России. К примеру, В.В. Розанов в основу национальной российской политики предполагал положить принцип Александра Невского: «Не в силе Бог, а в правде». Он верен и сейчас, убежден мыслитель. «Сейчас можно успеть силою и вероломством; но века жить, но тысячелетия стоять можно только правдою». Отсюда простое правило, которым должны руководствоваться народы: «Послуживши всем - да и тебе послужат» [84]. Труды Д.И. Овсянико-Куликовского, свидетельствуют о том, что в его лице мы имеем одного из выдающихся специалистов по этнической психологии и что дальнейший прогресс данной науки немыслим без постоянного обращения к произведениям, созданным его рукой. Редкостное сочетание в одном лице таланта ученого и литературоведа, исключительно поглощенного проблемами национальной психологии, дает нам образец того идеального пути, по которому должна следовать социально-психологическая наука, желающая способствовать благородному делу сближения народов. Таким образом, взгляды социальных философов на проблему национального идеала в России и на особенности национального самосознания русского народа заметно менялись на протяжении времени. Это было связано не только с их эволюцией как мыслителей, но и с внешними вызовами: войнами, революциями, сложностями становления советской государственности. Социально-философская мысль ученых русского зарубежья была связана с переживаемыми ими историческими событиями. Их идеи по-прежнему плодотворны в изучении этатизации общества, а также соотношения нации, национального идеала и национального сознания в развитии и функционировании общества и человека. |
Похожие:
 | Отчет о выполнении 1 этапа Государственного контракта № П1084 от... Исполнитель: Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный... | | Отчет о выполнении 1 этапа Государственного контракта № П1676 от... Исполнитель: Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный... |
| Отчет о выполнении 1 этапа Государственного контракта № П710 от 12... Исполнитель: Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный... | | Отчет о выполнении 1 этапа Государственного контракта № п 716 от... Исполнитель: Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный... |
| Отчет о выполнении 2 этапа Государственного контракта № П371 от 07... Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный университет... | | Отчет о выполнении 2 этапа Государственного контракта №16. 740. 11.... Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный университет... |
| Отчет о выполнении 1 этапа Государственного контракта №14. 740. 11.... Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный университет... | | Отчет о выполнении 2 этапа Государственного контракта № П782 от 24... Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный университет... |
| Отчет о выполнении 4 этапа Государственного контракта №14. 740. 11.... О выполнении 4 этапа Государственного контракта №14. 740. 11. 1071 от 24. 05. 2011 г | | Отчет о выполнении 2 этапа Государственного контракта №14. 740. 11.... «Московский государственный университет экономики, статистики и информатики (мэси)» |
| Отчет о выполнении 1 этапа Государственного контракта №16. 740. 11.... Программа (мероприятие): Федеральная целевая программа «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013... |  | Отчет по исполнению I этапа Государственного контракта №05. 043.... Исполнитель (Поставщик): Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования города Москвы... |
| Отчет по исполнению I этапа Государственного контракта №05. 043.... Исполнитель (Поставщик): Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования города Москвы... | | Отчет о проделанной работе Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный... |
| Программа (мероприятие): Федеральная целевая программа «Научные и... Исполнитель: Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования Кабардино-Балкарский государственный... | | Программа (мероприятие): Федеральная целевая программа «Научные и... Исполнитель: федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский... |
