Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 1.81 Mb.
|
Все вываливают на улицу. Гриша прибарахлился: одел облезлую тенниску на пуговицах, года семидесятого, пузо затянул ремнем — оно висит, как мешок с говном. Он спрашивает у батьки Коноплевой: — Пойдешь в Эрмитаж? — На хер надо — похожу лучше по магазинам, может, сервелата найду или конфет хороших. — А я схожу — посмотрю, что это за зверь такой. Мы премся через площадь с колонной посередине. Кругом трутся туристы, орут, фотографируются. Некоторые трындят не по-нашему — значит, иностранцы. Подходим к кассам, становимся в очередь. Впереди — толпа народу. Много пацанов и баб — видно, тоже на экскурсию от школы. Покупаем билеты, и классная говорит: — Собираемся здесь же, у входа, ровно через два часа. Я откалываюсь от своих, хожу по залам, ищу голых баб. Есть некоторые ничего, но все жирные — ляжки, как у Капитоновой с восьмого «б». Она чуть в дверь проходит, цепляется жопой. Хожу, может, всего час, а уже надоело. Иду к выходу. На ступеньках догоняю Гришу, он спрашивает: — Ну как? — Нормально. — Что тут нормального? Одни ебатые бабы. Я их что, мало видел? Ну и спорол я хуйню, что пошел сюда. Надо было, как Володя, сразу по магазинам, а то еще грошы отдал за это говно. Я спрашиваю: — Ты сейчас куда — к автобусу? — Ага. — Я тоже. — Надо взять сумку — и по магазинам. Жонка сказала купить копченой колбасы, а лучше сервелата. Еще конфет шоколадных и печенье... как это его... А, овсяное. Подходим к автобусу. Гриша спрашивает: — Ну что, посадить тебя и закрыть? — Не, я лучше похожу. — Ну походи, только смотри не потеряйся. Ленинград — это тебе не Могилев. «Без тебя знаю, не надо меня лечить». Пробираюсь между автобусов, выхожу на тротуар. Нахожу гастроном, беру две пива и сажусь на скамейку. Насрать, что сбор около входа. Поймут, что пошел к автобусу. Пиво дает — классно. Сижу, балдею. Глоток пива — затяжка, глоток — затяжка. Погода тоже нормальная: тепло, солнце. Кругом — туристы, тыркают пальцами в свои карты, базарят, фотографируются. А мне все до лампочки. Последний глоток — и к автобусу. Остальные уже там. — Где ты ходишь? — орет классная. — Мы тебя ждем у входа, а ты шатаешься неизвестно где. Ты что — пил? — Нет, не пил. — Ну-ка подойди поближе. — Ну выпил бутылку пива — хотел попробовать ленинградского. — Буров, это последний раз, когда я тебя куданибудь беру. Ты понял? — Понял. Садимся в автобус, едем в столовую. Я голодный, как будто и не жрал утром. Беру два салата, две котлеты с двойным пюре и компот. Моментально все уминаю — и на улицу, покурить, пока классная в столовой. Когда все залазят в автобус, классная становится в проходе: — Завтра у нас экскурсия по городу, а сейчас — свободное время. Какие будут предложения? — По магазинам! — кричат бабы. — Какие-нибудь еще варианты? Молчание. — По магазинам, так по магазинам. Остановимся на Невском — там и «Пассаж», и «Гостиный двор». Автобус тормозит, все выходят. Антонов спрашивает у меня: — Ты что хочешь купить? — Не знаю. — А я «саламандеры» — туфли такие западногерманские. Мой папа два года назад привез себе из Ленинграда, так до сих пор носит. Шестьдесят рублей, конечно, дорого, но туфли отличные. А у нас, если и дают в ГУМе, то только югославские или польские. Я даже чешских, «Цебо», давно не видел. В конце того месяца специально ходил по магазинам, смотрел, что где выбросят, а ничего толкового не нашел. Заходим с Антоновым в «Гостиный двор», ищем обувной отдел. Я хожу с ним просто так, за компанию: денег у меня мало, крупняка не дали, только на мелкие расходы. В мужской обуви «саламандеров» нет, но есть другие импортные туфли. Антонов смотрит их, трогает, перегибает подошву — гибкая или нет? Я откалываюсь от него, выхожу на улицу и заваливаю в гастроном. Беру бутылку пива, открываю и пью на ходу — сесть негде, скамеек не видно. Навстречу — Князева с бумажным свертком под мышкой: уже отоварилась. — Привет. — Привет. А где ты пиво купил? — Там, в магазине. Что, тоже хочешь? — Ага. — Пошли сходим. Или ты еще шмотки себе ищешь? — Нет, я только блузку хотела купить — и уже купила. Показать? — Не надо. Я не разбираюсь. — Ладно. Я покупаю еще две пива — ей и себе вторую. Идем по улице, смотрим на витрины. — Антонов «саламандеры» ищет, — говорю я. — Типа, такой хиповый пацан. А тебе он нравится? — Он, конечно, зануда, но, по крайней мере, не колхозник. — А кто тогда колхозники? Может, и я тоже? — Ты — нет, а твои друзья — да. — Нормальные пацаны, что ты против них имеешь? — Ничего, все нормально. Смотри - скамейка. Пошли сядем. Садимся, я ключом открываю бутылки. Пьем, смотрим на прохожих. — Как все-таки люди здесь отличаются, — говорит Князева. — Чем отличаются? — Не знаю. Ну, одеждой, внешним видом. Дажевыражением лица. Не то что у нас — все на одно лицо, зашуганные какие-то, чмошные. — А по-моему, все одно — что у нас, что здесь. Допиваем и идем к автобусу. Все собираются долго, опаздывают. Некоторые волокут бумажные пакеты, а больше всех — классная и Лариска. Антонов «саламандеры» не нашел, купил вместо них венгерские темно-красные туфли. Все на месте — едем ночевать в школу. У мамаши Колосовой там работает знакомая, и она договорилась, чтобы мы поспали одну ночь в спортзале. Сама она с дочкой поехала ночевать к этой знакомой. Школа недалеко, почти в центре. Похожа на нашу, только не кирпичная, а из плит. Дверь закрыта. Стучим. Открывает сторож — молодой пацан, лет двадцать. Говорит — студент, учится в строительном, а по ночам здесь сторожит. — В спортзал — по лестнице на второй этаж, — говорит он и садится за стол около гардероба. На столе разложены чертежи, горит лампа. Спортзал почти такой, как у нас. Вдоль стен — сто раз перекрашенные скамейки. С потолка свисают обтрепанные канаты. В углу, под брусьями, — брезентовые маты: старые, грязные, в пятнах. — Вы, мальчики, ложитесь в том углу, а мы будем в этом, — говорит классная. — И помогите нам перенести маты. Я, Сухие и Антонов таскаем маты для себя и для баб, раскладываем на полу. Водилы сказали — будут спать в автобусе, им, типа, привычнее. Дурному ясно, что мужики хотят спокойно бухнуть, чтоб не при классной. — Ребята, уже довольно поздно, и я не советую вам никуда ходить, — говорит классная. — Скоро совсем стемнеет. Давайте лучше посидим здесь, поговорим в неформальной обстановке. Мы смотрим на нее как на дурную. Зачем вообще было ехать в Ленинград, чтобы сидеть в вонючем спортзале с толстожопой классной и базарить про всякую ерунду? — Не волнуйтесь, Тамара Ивановна, мы далеко не пойдем, — говорит Коноплева. — Только здесь, во дворе школы. Лариска смотрит на классную, кривится. — Пусть бы сидели спокойно в спортзале, а то что-нибудь случится — нам потом отвечай. — Не бойтесь, ничего не случится. Что мы, маленькие, что ли? — говорит Князева. Классная машет рукой: — Ну, смотрите... Только чтоб все было хорошо. И долго не задерживайтесь. Посидите немного—и спать. Всей толпой выходим из спортзала, остаются только классная с Лариской. Может, еще Сухие остались бы — перебирать свои микросхемы, — но раз все идут, то и они тоже. Коноплева берет свой магнитофон «Весна» и кассеты. Внизу студент что-то чертит. Я спрашиваю его: — Слушай, ты не знаешь, где здесь магазин, чтоб взять пива? — Сейчас выходите — и направо по этой улице. — А во сколько закрывается? — В девять. — Значит, еще успеем. Ну что, пиво все будут? Сухие и чмошные бабы кривятся, но я говорю: — Слушайте, а зачем вы вообще сюда поехали? Одни, без родоков, — и сцыте пива выпить? Что, классная заметит? Ничего она вам не сделает, если и заметит. Давайте хоть по одной. Идем в магазин, я беру себе две, Антонов — тоже, остальные — по одной. Потом — обратно к школе. — Давайте устроим дискотеку, — предлагает Коноплева. — Где, прямо здесь? — спрашивают бабы. — Ну а где еще? Врубаем магнитофон, ставим на площадке за школой, сами в круг — и погнали. Окна спортзала — на другую сторону, классная нас не видит. Танцуем под «Мираж», тянем пиво. Вот это я понимаю — Ленинград. Даже Сухие танцуют — чтоб не говорили, что два придурка, белые вороны, хоть они такие и есть. Одеты как попало, большинство баб — в спортивных костюмах, только Князева и Коноплева в юбках. А вообще — все это херня. Какая разница, кто во что одет? После третьей темы садимся на скамейку покурить. Я раздаю свой «Космос» — тянут руки даже те бабы, что никогда не курят. Сигарета под пиво — самое то. Я допиваю первую, ставлю под скамейку и открываю вторую. Шепчу Князевой: — Пошли прогуляемся. — Пошли. — Мы ненадолго, — говорю я всем. — А куда это вы? — спрашивает с подколкой Коноплева. — Сказал — ненадолго. Идем по школьному двору. В руках — по пиву и по сигарете. Смотрим друг на друга, лахаем. Я спрашиваю: — Ну как тебе Ленинград? — Классно. Не то что наша вонючая дырка. Ненавижу ее. Поеду поступать в Ленинград или в Москву. А ты? — Не знаю. Дожить еще надо. Я хохочу, она тоже. В заборе — пролом, за ним — двор пятиэтажки. Мы пролазим и садимся на детские качели, катаемся. Я придвигаюсь к Князевой, обнимаю ее. Она говорит: — Дай мне еще сигарету. Я даю ей «космосину». Мы курим, пьем пиво и смотрим вверх, на звезды. Светятся окна пятиэтажки. Кто-то орет с балкона: — Где тебя носит?! Сколько можно ждать?! Все давно налито! Я допиваю пиво и швыряю бутылку в кусты. — Что, пойдем или еще посидим? — Пойдем. Она спрыгивает с качелей. В восьмом классе учителя постоянно вычитывали Князевой, что красилась и ходила с сережками. А она всегда с ними грызлась, — а почему нельзя, а кто это запретил? Тогда они еще сильнее до нее доколупывались, — тем более что отличница. Говорили — лучше бы ты про учебу больше думала. А в школе тогда был радиоузел, и по нему перед Восьмым марта включили «Модерн токинг», третий альбом. А мы как раз сидели на русском, и русица сказала Антонову — стань на стул и выключи радио: учиться надо, а не музыку слушать. А Князева встала по-наглянке и ушла с урока: я, типа, хочу послушать. Наши все еще танцуют под «Мираж». Мы с Князевой втискиваемся в круг. Вдруг кто-то орет: — Атас, классная. Половина баб — с сигаретами, у всех еще по полбутылки пива. Подлетает классная: — Что это такое? Ну вы только посмотрите! И это называется — закончили девятый класс, перешли в десятый! Сигареты, алкоголь! Ну-ка все быстро потушили сигареты! Бабы кидают бычки на асфальт, затаптывают каблуками. Классная смотрит на меня: — Это все ты, наверно, придумал. Кто с утра пораньше пил? Так ему мало, что сам, надо еще других сманить. С тобой, Сергей, у нас особый разговор будет, когда приедем домой. Готовься. — А при чем здесь Сергей? — говорит Князева. — Что вы так на него напали, Тамара Ивановна? Мы — люди взрослые, каждый сам за себя отвечает. — А ты бы лучше помолчала. Ну-ка быстро все в спортзал — спать. Завтра на экскурсию — и до мой. Думали остаться до вечера, а так — нет. Раз не хотите себя вести как дети... Утром — экскурсия по городу. Нас возят по разным местам, а экскурсовод — лысый толстый дядька в сером костюме — трындит в хриплый микрофон про всякие дома и дворцы. Мне все это до лампочки, я его не слушаю, дремлю, а когда автобус тормозит и все выходят, остаюсь сидеть. После экскурсии Классная говорит: — Хотя вчерашним поведением вы того и не заслужили, но мы можем еще остаться до вечера, погулять по городу. Как вы на это? — Домой! — говорят бабы. — Что тут особо делать? Хватит, посмотрели уже. — Поехали на окраину, найдем хороший магазин, чтоб и колбасы купить, и конфет, — предлагает Гриша. — Станем там на час, отоваримся — и на Могилев. Ну и нормально. У меня осталось рублей десять — как раз на колбасу, конфеты и пиво себе в дорогу. *** Утром первого июня иду на ремонтный завод — практика от комбината. Я весь девятый ходил раз в неделю на учебный комбинат — УПК, учился на слесаря. Всем пацанам с нашей школы сказали: или на слесаря, или на токаря, а если на шофера или другую нормальную специальность, то ничего не будет, все уже занято, мест нет. Антонов с Сухими походили две недели в мою группу на слесарей, потом резко перескочили: Антонов — на шофера, Сухие — на операторов ЭВМ. Само собой, по блату. А мне, в общем, все равно было — слесарь, так слесарь. Тем более что особо не гоняли. Только на практику на лифтовый завод не пошел: далеко ездить, через весь город. Сказал батьке, чтоб устроил к себе на ремонтный. Он всунул меня в инструментальный цех — работа непыльная, не надо в мазуте копаться, как на сборке или разборке. Только я его предупредил, чтоб на заводе близко ко мне не подходил, не позорил. Я ж не папенькин сынок какой-нибудь. Утром нашел дома полинялую спортивную кофту с длинным рукавом и джинсы «Милтонс» — я их в седьмом классе купил у Фили за пятнадцать рублей. Они уже тогда были поношенные, а потом вообще протерлись между ног, но для завода пойдут. На ноги надел старые кеды. Раз мне только шестнадцать, буду работать шесть часов: с восьми до трех, обед — с двенадцати до часу. Работяги приходят в семь пятнадцать и пашут до четырех пятнадцати. До завода — десять минут ходьбы. Корпуса видны из окна нашей кухни, и слышно, как там все время что-то ревет и визжит. Я давно, малый еще, спросил у батьки: что это? Он сказал — двигатели обкатывают. На заводе я был много раз. Малого батька брал меня на работу, и я сидел у него в техотделе. Там в одной комнате человек десять дядек и теток — столы стоят впритык, не пройти. Батька давал мне ненужный чертеж, и я рисовал на той стороне танки и машины. Но это давно, когда еще в саду был. А так — каждый год ходим с батькой и мамашей на завод в душ, когда летом отрубают горячую воду. Сначала — через первый цех. Пол — железный, весь в масле, упасть можно только так. Потом — по узкому коридору, в самый конец. Там женский душ, а напротив — мужской. В предбаннике на полу — склизкие деревянные подставки. Их застилают газетами, а то противно становиться голыми ногами. В душе — рыжие ржавые краны и размазанное хозяйственное мыло в мыльницах. Работяги все моются хозяйственным — нормальным масло и мазут не отмоешь. *** Полдня я убиваю на всякую ерунду — оформляюсь, расписываюсь в бумагах, читаю инструкции, потом иду к инженеру по технике безопасности на инструктаж. Два часа жду под дверью, пока он ходит по цехам. Приходит почти перед обедом — маленький, лысый, очки на носу. — Инструкции читал? — Читал. — Раз читал, значит, все знаешь. Иди, трудись. Прихожу в инструментальный за полчаса до обеда. Мне дают старшего. Его фамилия Медведев, а кликуха, само собой, Медведь, хоть он на медведя и не похож ни грамма: худой, длинный, с вытянутой мордой, как у коня. Медведь показывает мне, где какой инструмент и объясняет: — Главное правило такое: враг не дремлет. Оставил ключ или штангель на верстаке, не положил в ящик — сразу спиздят. А вот тебе и первое задание — сними по три миллиметра напильником с этих херовин, а то по размеру не подходят. Становись за тот верстак — это Игнатьича, он на бюллетене. Зажимаю первую железяку в тиски, смотрю на часы: без пяти двенадцать, сейчас обед. |
