Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 1.81 Mb.
|
Жрать иду домой, как все работяги, кто живут рядом. От проходной к нашим пятиэтажкам прет целая толпа мужиков в замасленных робах. Ну его на хер — с утра до вечера на заводе, как они. Я вон полдня побыл, толком не работал еще — и то надоело. Из всех мужиков выделяется Горилла. Здоровый, высокий — под два метра. Сын школьной библиотекарши Веры Аркадьевны. Морда — как у обезьяны. Только что шерсть не растет, а так — настоящая горилла: губы как сардельки, лоб — два сантиметра. Пацаны говорили — у него здоровущий конец, самый большой на всем Рабочем. Сантиметров, может, тридцать, и все бляди за ним бегают, чтобы протянул. А он протянет, а потом спрашивает: пойдешь за меня замуж? Бляди смеются и говорят, что насчет палку поставить — это мы всегда пожалуйста, а вот замуж — не, ты некрасивый. Батьки дома нет — у итээровцев обед на час позже. Разогреваю вчерашний борщ, жру без охоты и прусь назад в цех. У верстаков еще никого. Все мужики играют в домино в беседке около входа, молотят костяшками по столу, подкалывают друг друга. Подходит мастер — толстопузый мужик в синем халате. — Все, обед кончился. Хватит хуйней страдать. — Ну Петрович, дай кон доиграть, — говорит седой сморщенный дед. Я его видел в цеху — он работает на токарном станке. — Какой еще кон? Вы его три часа будете до игрывать, а начальник увидит — мне ввалит по первое число. Над верстаком Медведя прилеплена изолентой картинка из журнала: «Таврия», новый «Запорожец». — Да вот, хочу себе «Таврию», — говорит Медведь. — Уже десять лет стою на очереди на заводе. Дают обычно «Запорожцы», а с того года начали давать «Таврии». Через год-два и моя очередь должна подойти. Деньги уже есть, лежат на книжке, все тип-топ. — А ты давно здесь, на заводе? — Скоро пятнадцать лет. Как с армии пришел, так сразу сюда. Сначала думал — так, перебьюсь, а там, может, что получше найду. А потом, ты знаешь, привык и понравилось даже, можно сказать. Уже и переходить никуда не тянет. Я опять берусь за свои херовины. Каждые пять минут смотрю на часы — скорей бы домой. Без десяти три подхожу к Медведю, говорю: — Все, три часа. Мне только шесть часов можно работать. — Что, домой? Ну, давай. В четыре ко мне приходят Крюк и Йоган, приносят старые простыни и синюю гуашь — рисовать флаг. Мы сегодня идем на футбол. «Днепр-Могилев» — «Искра-Смоленск». Я раньше нормально рисовал, и они меня раскрутили, чтоб сделал флаг. Мы видели такие у фанатов на той игре: надпись «Днепр» и рисунок — типа, волны на реке. Простыня разрезана криво, по бокам торчат нитки. Я раскладываю ее на полу и пишу карандашом «Днепр», потом рисую волну и закрашиваю все гуашью. Получается коряво. Я говорю: — Несолидно будет с таким флагом. Может, вообще без флага пойдем? — Не сцы, — отвечает Крюк. — Надо, чтобы был флаг, остальное — херня. — И что, ты так вот пойдешь и сядешь с фанатами? — Как не хуй делать. — Они же все с Пионеров, враги. — У фанатов врагов нет, — говорит Йоган. — И там не только Пионеры. Есть пацаны с Менжинки, и с ДОКа есть. Все, кто за «Днепр», — все свои. Так что не сцыте, никто нас не тронет. Мы берем билеты в девятый сектор — туда, где всегда сидят фанаты. Они уже на месте: человек двадцать, все в бело-синих шмотках, у одного на голове бело-синяя повязка. Один пацан держит горн — видно, спиздил в своей школе в пионерской комнате. Флаги у них, конечно, намного лучше, чем наши: сшиты из кусков синего и белого материала. — Здорово, пацаны. Можно, мы с вами? — спрашивает Крюк. — А вы соткудова? — С Рабочего. — Флаг покажите. Крюк разворачивает флаг. Фанаты смотрят, лыбятся. — Ладно, садитесь. До игры — минут пять. Команды разминаются на поле. Приходит «основа» фанатов со своей бабой. Она — ничего, в джинсах-варенках и черной ветровке. Кликуха «основы» — Сипа. Лысый судья в трусах по колено дует в свисток, и игра начинается. Сипа поднимается и орет: — В Союзе клуба нет пока!.. Фанаты подхватывают: — ...Сильнее нашего «Днепра»! «Днепр»-Могилев, «Днепр»-Могилев! Мы тоже орем со всеми. Крюк держит флаг за края и машет им. В конце первого тайма наши забивают гол. Весь стадион подхватывается с мест. Фанаты орут: — Мо-лод-цы, мо-лод-цы! Сипа с его бабой сосутся. «Днепр» выигрывает два-ноль. После игры идем мочить смоленских фанатов. Их приехало человек пятнадцать. Сидели в шестом секторе, орали, но нас, само собой, не переорали. Поздно: они уже сели в автобус, крутят нам через окна фиги и показывают «отсоси». У автобуса толкутся менты. — Ну, че, сорвемся на них в автобус? — спрашивает Сипа. — Никуда вы не сорветесь, — говорит ментовский капитан. — Вам же самим так лучше. А то приедете в Смоленск — насуют вам пиздюлей. Мы становимся под окнами автобуса, тоже показываем «отсоси» и фиги. Сипа орет: — Съели мы корову, съели мы быка, а в смоленских магазинах ливерка одна! Мы подхватываем. Автобус трогается — можно расходиться по домам. Пионеры идут к себе, пацаны с других районов — на остановку. Мы втроем — в «Пингвин», пожрать мороженого. Домой ехать неохота. Крюк всю дорогу базарит: — Заебись все было, классно пофанатели. Прикиньте - помогли «Днепру». Если бы не мы, он бы не выиграл, хорошо бы еще ничью... Я говорю: — Да не пизди ты. Типа, если б не фанаты, то «Днепр» и не выиграл бы. А если б не Крюк, то вообще капут бы был — четыре ноль в пользу «Искры», да? — Ну, может, и нет, но не надо только пиздеть, что я плохо фанател. Так орал, что говорить уже не могу. Слышишь, как хриплю? — Ничего, мороженого пожрешь — все пройдет. *** Воскресенье. Родоки на даче. Я курю на балконе. На скамейке около песочницы сидит пьяная Нинка — ее дерет Андрей с первого этажа. Андрею лет двадцать пять, два раза был на зоне по малолетке — возьмет машину, покатается и кинет. Раньше лазил за Рабочий, но «основой» не был. Зато баб у него — море. Он постоянно с новой, хоть и урод. Нинка разводит ноги и сразу сводит назад — мелькает черное. Она что, без трусов? Я наблюдаю за ней — делать все равно нечего. Вот если б она чуть-чуть задрала платье или развела ноги... К Нинке подходит Алексеев — высокий здоровый дядька, работает слесарем на ремзаводе, только не в инструментальном, где я, а в первом цеху. Живет во втором подъезде со своей бабой — толстой и уродливой — и двумя малыми дочками. Алексеев что-то говорит Нинке. Она кивает головой — типа, слушает. Он, видно, хочет раскрутить ее на пару «палок» — может, у него сегодня хата свободна. Дурак он, конечно, — рядом на скамейке сидят старухи, эти жопы всему дому размажут, что Алексеев повел к себе пьяную блядину без трусов. Если и не поведет, все равно скажут, что повел. *** Выходные кончились, надо опять вставать в семь и переться на завод. Вчера лег поздно, смотрел чемпионат Европы — наши выиграли у Голландии 1:0. В цеху все базары только про футбол. — Наши у голландцев на халяву выиграли, — говорит седой бородатый мужик. — Не выйдут они из группы, англичане их сделают, как щенков. — Ни хера они их не сделают, — спорит с ним Медведь. — Это наши англичан отымеют. Их Ирландия отымела в субботу, вспомни. — Это все случайно, на халяву. — У тебя все на халяву. Мне опять дают опиливать заготовки. Я вожу напильником туда-сюда и жду обед. Сходить домой, пожрать, потом еще два часа подрочиться — и все, конец работы. Можно валяться дома на диване, смотреть телик, потом — на улицу, гулять с пацанами. Только что погода сегодня не очень — дождь какой-то поганый. Обед. Я кидаю напильник на верстак и иду к выходу. Меня догоняет Медведь: — Не торопись, студент. — Я не студент, я с УПК. — Знаю, не дурак, но разве не однохуйственно? Тут, это самое... Мы решили выпить по чуть-чуть за сборную СССР. Ты тоже можешь с нами. Тебе тридцать капель уже можно, да? — Само собой, можно. Медведь ведет меня в угол цеха. Там в закутке за перегородкой работает расточник — маленький сухой мужик. С его стороны перегородка обклеена голыми бабами и футболистами. Расточник достает из шкафа банку чернила — 0,7 — и три стакана. Ножом срывает пластмассовую пробку и наливает сначала Медведю, потом мне, потом себе. Выпиваем — и сразу по второй. Пузырь уходит за две минуты. — Что-то мало, — говорит Медведь. — Ясный пень, мало. Ты бы еще полцеха сюда привел. Самим тут — всего ничего, а он еще пацана приволок. — Ты не кати на парня бочки. Он — свой человек. Кроме того, мы его можем за добавкой отправить. Ты в каком, говорил, живешь? В сто сорок восьмом? Так у вас там на первом этаже точка — баба самогонку продает. Пообедаешь — купи пузырь, а? — Ты что, охуел? Как это пацан будет брать в своем доме? — Ничего, возьму — не в первый раз. Тем более что это в моем подъезде. — Ну вот, видишь? Я же говорил — свой пацан. Медведь сует мне в руку мятые рубли и трульники. Я иду домой, жру, потом спускаюсь на первый к Антоновне. По правде, я у нее сам еще ни разу не брал. С пацанами пару раз брали, но ходил не я, в своем подъезде как-то было несолидно. А сейчас — все по херу. Звоню, Антоновна открывает. Она в грязном халате, седые патлы растрепаны — видно, сама бухая. Я сую ей деньги и говорю: — Одну. Узнала меня, не узнала — не волнует. Я стою в дверях и жду, пока она звенит на кухне бутылками — видно, переливает. Потом приносит мне бутылку из-под «Столичной». Я сую ее под ремень и захлопываю дверь. До конца обеда — минут десять. Медведь с расточником ждут меня в закутке. На верстаке — три стакана и тарелка с хлебом и котлетами. Я вытаскиваю из-за ремня пузырь и ставлю на верстак. — Свой пацан есть свой пацан, — говорит Медведь. — Сказал тебе — все будет тип-топ. А мы, как видишь, подсуетились в столовой насчет жрачки. Расточник берет пузырь, выдирает пластмассовую пробку и разливает по стаканам. — Ну, за сборную СССР, — говорит Медведь. Мы чокаемся и выпиваем. Медведь базарит дальше: — Вообще, у нас хорошая команда в этом году, сильная. Киевляне молодцы, Кубок кубков взяли. Дасаев, грузины... Расточник резко машет рукой: — Ты мне только про грузинов не говори, ладно? Это — распиздяи. Они не тренируются ни хера, только пьют. Ты мне их лучше не поминай. — Ладно, не буду. С тобой вообще ни про что нельзя поговорить. — Как это ни про что? Про баб со мной можно поговорить. Это дело я люблю, это я с удовольствием, — расточник лыбится и показывает руками, типа, берет бабу за груди. — Учись, студент, — надо иметь к бабам подход, но ебать надо не блядей, а порядочных женщин. Пусть только такие, как этот, ебут все, что движется, — он кивает на деда за токарным станком. Мы все ржем. Медведь разливает остаток самогонки — всем по чуть-чуть. Мы выпиваем, закусываем, потом расточник врубает станок, а мы с Медведем премся к своим верстакам. Я уже «хороший». Работа мне до лампочки — я только для вида вожу напильником. Медведь после бухла стал разговорчивый и все время базарит: — Вообще, это херово, что у нас люди такие, — каждый только и смотрит, чтобы что-то спиздить, чтоб кого-то наебать. Но по-другому никогда не будет. Сидим с Йоганом в «конторе» в подвале сто семидесятого дома. «Контору» здесь сделали недавно. Раньше она была в другом доме, рядом с моим, но пацанов оттуда выгнали — баба с первого этажа подняла хай, что орут, музыку громко слушают, бухают, в подъезде натошнили. Приехали менты и забили дверь. Куля потом сразу нашел подвал в сто семидесятом, добазарился с участковым и переволок туда все добро со старой «конторы». Сейчас здесь все точно так: резиновые коврики, диван, гири, гантели, магнитофон, фотографии баб и футболистов. Курим и ждем, что кто-нибудь принесет бухла. Заваливает Зеня: — Привет! Смотрите, кого мы привели. Куля заталкивает в «контору» Наташу Гу-Гу — рабочинскую дуру. Голова у нее всегда набок, язык высунут, по бороде текут слюни. — Зачем она вам? — спрашивает Йоган. — А как ты думаешь? — говорит Куля и смотрит на Зеню. Оба лахают — они уже хорошо датые. — Не малый пацан, можешь и догадаться. — Вы что, ее ебать собрались? — А что с ней еще делать? Попробуем — может, в рот возьмет. — Не, пацаны. Это как-то... Ну, не знаю, бля... — А что тут такого? Баба как баба. Да, Зеня? Наташа смотрит на нас, крутит головой. Куля тянет ее к дивану: — Да кинь ты свое говно, у тебя там что, золото, бля? — Он забирает Наташину сумку. — Зеня, погляди. Зеня берет сумку, заглядывает внутрь, вытаскивает сухие ветки, траву и два пустых пакета от молока. — Я хуею. — А что ты думал? А вы еще ее ебать собрались. Пустите ее, пусть идет домой. Вам что, нормальных баб мало? — Йоган кривит рожу. — Нормальных уже всех переебли. Щас можно и таких. Да, Наташа? Наташа дебильно лыбится, ворочает головой. Зеня спускает штаны и трусы, берет Наташу за шею и наклоняет к себе. — Наташа, пососи мне. Наташа отворачивается. Изо рта у нее текут слюни. — Кому сказал — пососи, а то щас уебу. Больно-больно. — Зеня несильно бьет ее по спине. — Вот так, только сильно. — Кинь дурное, Зеня, — говорит Йоган. —Думаешь, она знает, как сосут? Она, может, вообще раньше хуя не видела. Куля подходит к Зене. — Йоган правильно говорит — ты ее бей не бей — она дурная, ничего не будет. Давай ее просто выебем. — А тебе не противно будет? — Нет, не противно. У меня гондоны есть. — Куля достает из кармана пачку гондонов по четыре копейки — такие продаются в нашей аптеке. Зеня вытаскивает свой «Космос», закуривает. Куля берет Наташу и швыряет на диван спиной вверх, задирает платье и стягивает вниз розовые трусы. У нее белая прыщавая жопа. Наташа мычит. — Тихо, ты, не ной. Куля расстегивает штаны, вынимает стояк, одевает гондон, раздвигает Наташе ноги и засаживает. Она орет. — Тихо, ты, не кричи. Куля ебет ее долго, минут, может, десять. Наташа начинает задыхаться, выть — совсем, как бабы в порнофильмах. — Вот это да! — хохочет Зеня. — А хули ты все не можешь спустить? Водяры много выпил, да? Наташа пищит на всю «контору», потом затыкается. Куля прыгает на ней еще минуты две, потом слезает. — Ну что, спустил? — А как ты думал. На гондон. — Пацаны говорили - Индиру ебали в жопу, и на хую говно осталось. — А что ты думал — в жопе всегда говно. — Йоган, пошли отсюда, — говорю я. Мы с ним поднимаемся. — Вы что, не будете? — спрашивает Куля. — Не-а. Мы выходим. — Пацаны вообще охуели, — говорит Йоган на улице. — Столько баб на Рабочем, а они до Наташи доколупались. — Они просто пьяные, ни хера не соображают, что делают. *** После обеда идем с Медведем на склад - получать материалы. Склад далеко — за всеми цехами, около ограды. Нас обгоняет мужик в очках на электрокаре. — Привет, Медведь! — орет он и притормаживает. — Привет, Колян. Слушай, а довези нас до склада — как на такси, а? — Не могу — не положено по технике безопасности. Так бы еще ладно, а сегодня главный ходит по заводу, так что ничего не будет. — Ладно, катись дальше. Впереди нас идут кладовщицы — молодые бабы, лет по двадцать. Видно, прутся с обеда. У одной — толстая круглая жопа, я засматриваюсь, Медведь замечает. — Не туда смотришь, студент. Тут тебе ничего не светит — к ней уже ползавода подкалывалось, а она никому не дала: говорит, пацан в армии, она его ждет. Вот как бывает, сечешь? А на тебя она и смотреть не будет. Ты еще молодо выглядишь — но это я так, не в обиду, понял? |
