Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 4.21 Mb.
|
Н.Б. ШУЛЕВСКИЙ Империализм как форма антихристианского экономизма Аннотация. В статье анализируется христианский контекст, который исследует самого В.И. Ленина вместе с его теорией империализма. В христианском контексте империализм и экономизм выполняют хозяйственные функции и служат благим целям жизни людей. В антихристианском контексте империализм и экономизм служат средствами инфернальных целей и смерти. Ленин, исследуя империализм в антихристианском контексте, пришел к выводу о его загнивании и паразитизме, описав лишь следствия, а главная Гнилая и Паразитическая Причина империализма и экономизма осталась в ведении князя мира сего. Хотя гносеология и его теория отражения Ленина, требующие познавать сущее посредством омертвления, соответствует стандартам инфернализма. Ключевые слова: христианство, антихристианство, империализм, философия хозяйства. Abstract. The article focuses on the analysis of the hidden method which is used by someone to explore V.I. Lenin with his theory of imperialism. The secret is out. Imperialism and more — economism in general — find their semantic content in macrocontexts of the modern world. In the Christian context imperialism and economism perform economic functions and serve to good purposes of people’s life. In the anti-Christian context imperialism and economism perform infernal functions and provide the death means. V.I. Lenin, exploring imperialism, rightly concluded its decay and parasitism. But because he worked in the anti-Christian context, he described only the investigations, but the main Rotten and Parasitic Reason for imperialism and economism remained in charge of Prince of this world. Though, epistemology of V.I. Lenin with his theory of reflection, which demands to cognize existence through necrosis, meets the standards of infernalizm. Keywords: imperialism, economism, philosophy of economy. Ленинская работа при всей своей простоте и ясности остается и поныне загадочной, непонятой и... какой-то неуместной. Нового в ней по сравнению с другими исследователями мало. Непонятно — зачем он ее написал, что и кому он хотел сказать этой книгой? Ведь деятели такого уровня и масштаба просто так книг не пишут. У них каждая строка, каждое слово — это снаряд или яд. Нет, есть в книге Ленина свой замысел Кощеев. Какой? Узнаем! Странно, почему данная стадия капитализма обозначена именно империализмом. Ведь «империя»26 — древнейшая идея, выражающая суть монархии, единовластия, самодержавия; вообще, власть Единого Духа27 над любым множеством есть империя. Хорошее, священное, софийное слово — империя. А тут этим словом назван строй, готовый на любые злодеяния и войны ради богатств стран-рантье. Какова же цель такого словоупотребления? Далее, загнивание, паразитизм28, умирание присущи каждому общественному строю (даже в Раю была гниль, паразитизм и точка смерти!) и не являются привилегией империализма. Разница лишь в масштабах. Да, империализм есть негация и реакция. Но каковы именно его конечные цели? Ленинский анализ империализма эмпирически значим, но метафизически слеп. Он слеп даже научно: то восхищается научно-техническим прогрессом, то считает его гниением. Но главная слепота метафизическая: сам по себе империализм суть гниющий, паразитирующий, умирающий строй, или же он является лишь одним из орудий гниения, паразитизма, умирания человечества? Причина ли он гниения общества или сам тоже есть гнилое следствие Великой гнилой причины? Этот мировой контекст мировой вождь мирового праздника «рабов по природе» (Аристотель) не заметил. После крушения Рима макропропорции истории заданы христианством; и врагом его может быть только проект антихристианский. Борьба этих проектов служит истоком событий, составляя общий контекст уходящих в ничто вещей, людей, наук и властей. Можно не замечать этот контекст, можно отрицать его, но он-то уж непременно заметит все, поместив каждого в свой сетевой легион со своим кодом и паролем. У-х-о-д-я-т в небеса последние Понимающие, а из непонимающих растет Сеть змеиная. Христианство — мировая и всеясветная религия, вобравшая весь религиозный опыт людей, его поиски и ошибки. Антихристианство же родилось до Христа из страха перед всесилием смерти, не делающей исключений для святых, героев, царей; даже с богами у нее сделки в ее же пользу. Брахма то открывает глаза — и мир появляется, то закрывает глаза — и мир умирает в Майе. Когда Дао с именем, то и мир с бытием, а когда Дао без имени, то мир уходит в ничто. Бог есть Все минус единица, т. е. минус отнимаемая у него жертва смерти. Дьявол — тоже Все, но плюс единица (новый мертвец). Бессмертие было уделом лишь смерти бессмертной и ее демонов. Таков был закон мира. И вот Христос своей непостижимой крестной мистерией лишил смерть и дьявола всеобщности и всеясветности29. Теперь Бог — это все живое и временно мертвое, но минус единица — сама смерть. Человек может, должен пережить и саму смерть! А дьявол остался только со своей подругой — смертью. Христос сокрушил дьявола-смерть простой логикой. Дьявол и смерть внушили бытию, что «все лебеди белые и пушистые», а Христос доказал, что есть «лебеди чернявые и ершистые». Эта логическая мелочь вызвала ярость дьявола, ибо он считал себя Главным логиком, не допускающим ошибок, как и смерть. А тут птица такую свинью в жару подсунула! Из его власти ушла плюс единица (+1)! И вот, мобилизовав свои голубые легионы, дьявол-смерть в личине антихриста начал войну за возвращение потерянной всеобщности, за уничтожение клятой плюс единицы (+1), за всеясветное признание. А война требует адекватных средств. Христос победил Софией-Мудростью-Любовью и Логосом. У антихриста таких средств нет в силу его «анти…». Как же победить? Антихрист использовал в качестве первых средств войны язычество и мифологию. Средства неплохие, но… но у них есть Неизвестный бог, который не поможет смерти, если она его даже не знает. Большущие надежды антихристианский проект возлагал на философию, которая, именуя поиском мудрости свои блуждания в лабиринтах обезбоженного мира, должна была увести людей из христианства. И кое-что философия сделала: Ницше жизнью доказал, что материализмом, атеизмом, деизмом, прагматизмом, и другими «измами» философия уводит людей не только от Христа, но и от жизни в безумие психизма. Ну а постмодернизм своим примером показал, что философия всегда была мертвецом, который симулировал живого; а вот сегодня, когда симулируется сама жизнь, философия не знает, как30 симулировать эту симуляцию. И она стала проповедовать содомию, извращения, которые доказывают чистоту и правду христианства. Философия была умным другом мифологии, затем — полезной служанкой религии, затем — смердяковым науки и диктатуры, а кончила тем, что вместо служения смерти стала просить гранты у костлявой. Философия не оправдала надежд антихристианства; в России она возвратилась к религии, приняв протянутую ей руку помощи христианской Софии Премудрой. Секты и сектантство как орудия антихристианства в итоге породили протестантизм, который невольно подтверждал правую силу Христа, ибо даже война против его Церкви дает жизнь и смысл самому протестантизму. Нет Христа и Церкви — нет Протеста, нет дивидендов для антихристианства. Нет, сделать само христианство антихристианством дьяволу-смерти не удалось. Очень надеялось антихристианство на искусство, на соблазны красоты, чтобы отвлечь людей от христианства, забыть о нем навеки и спасти свою косую зеленоглазую минус единицу. Но искусство не оправдало надежд антихристианства, оказав даже неявную помощь иконописи. Многие крупные деятели искусства, воспевая дьявола, не достигали нужного эффекта. Искусство наносит бόльший урон антихристианству, чем его заклятому врагу, хотя нужно помнить, что искусство несет в себе скрытый альтернативный проект как христианству, так и антихристианству. «Красота спасет мир!» — этот императив искусства еще рано списывать со счетов борьбы. Важную роль антихристианский проект отводит науке, которая вначале стала его ударной силой, методами и пользой вытесняя христианство, а Царство Божье заменяя прогрессом быта и войн. Но опять лукавого подвела логика, которая подсунула ему вместо диалектики дикобраза полилектики. Ведь вере противостоит не наука, а неверие, суеверие, колдовство, магия. А науке противостоит не вера, а невежество и псевдонаука. И опыт сразу подтвердил взгляд религии: многие, очень много ученые, даже с нобелевскими ликами, стали христианами, научно доказывая истину Св. Троицы! А дьявола-смерть и бесенят изгоняют колдуньи и кашпировские-глобы. В Церкви верующие ученые сотрудничают богословами, совместно превращая яд, изготовленный против Христа, в духовный эликсир жизни. А наука, оставшаяся верной31 князю мира сего, гордо пищит что-то о конце не ею созданного мира. Кажется, положение антихриста в его войне с Благой вестью безнадежно. И тут дьявол, следуя инфернальному братству, свершил инновационный прорыв. Он сделал ядром антихристианского проекта «золотого тельца», которого иудеи, вопреки всем смертным карам Моисея, признали богом, закрепив это признание златобога немалыми жертвами. Лукавый сотворил тельцу идеологию (экономическую науку), метод, институты, опутавшие незримыми нитями все жизнеотправления людей, и открой рот — собирай золотую манну процентов. Так родились экономизм и экономика, сосущие последние соки из людей, природы, подбираясь через информацию и к духу. Так экономизм заменил род «хозяйство» видом «экономика». В контексте войны христианства и антихристианства империализм стал орудием антихристианства. Атеизм не видит эту главную детерминанту жизни. Но согласимся (чисто условно!) с «красными», что Господа нет. Но дьявол-то есть, хотя бы в наших отрицаниях Бога; в облике Мефисто он посетил первый континент победившего экономизма, а в облике Воланда — первую столицу победившего социализма. Он всучил социалистам хантологию — теорию призраков («Бродит призрак по планете — призрак коммунизма»), зловещую диалектику, требующую бить до смерти морды всем противникам социализма, коварную теорию отражения, которая требует познавать предметы через их превращение-омертвление в тени — смертные, бесплотные и бесхозные. Нет, империализм работает на инфернальном топливе, которое марксизм не видит из-за отсутствия в нем метафизической и христианской оптики. Научный анализ империализма упускает скрытые силы общества, не видя даже того, что экономизм губит нации. Экономического детерминизма нет и никогда не было, а есть инфернальный экономизм антихристианского проекта. Никогда руки не правили головой и духом, который правит головой! Да и без особого анализа видно, что экономикой правят безмерность, произвол, о чем говорят кризисы и войны, ибо в них гуляет энтропия, которую человек думает переплыть без Бога на кораблях науки, прогресса и виртуальности. Распад современного мира возглавляет экономизм, определяя цели, средства, формы его деструкции, насыщая их инфернальностью, деформируя человека в пустую экзистенцию, преисполненную интенциями гибели. Экономика, события, люди, современный мир потеряли контроль над собой и стали то ли жертвами бездны, то ли орудиями некоего анонима, ведущего глобальный проект «Ничто»32. Это касается и экономической науки, которая так и не постигла жестов «невидимой руки» Смита, причин гибели природы, ужасающей нищеты людей, прогресса паразитов, своей слепоты. Ибо деньги не сами по себе оседлали хозяйство и стали экономикой, а исполняют волю Чужую. Но экономизму претит метафизическая рефлексия, хотя он не сам по себе стал президентом смерти, а лишь в составе антихристианского проекта. А так он тысячелетиями служил верой и правдой хозяйственному благу. Инфернальность экономики заметил Аристотель. Он выделял экономику-хозяйство, которая обеспечивает нужды людей, используя деньги в качестве благих средств, и экономику-хрематистику, занятую только накоплением денег. Ученый искал причину безмерного накопления денег. Чем вызывается эта страсть вопреки ее практической нелепости, ибо людям нужны вещи за деньги, а не рост денег? Сам человек стремится к безмерному накоплению денег, или деньги инициируют это влечение? Или есть «третье», делающее человека накопителем денег, а деньги — оскопителем людей? Ответ таков: «В основе этого направления лежит стремление к жизни вообще, но не к благой жизни; и так как эта жажда беспредельна, то и стремление к тем средствам, которые служат утолению этой жажды, также безгранично» [3, 393]. Итак, деньгонакопление представляет «жизнь вообще»; но «жизнь вообще» — это абстракция жизни, отрицающая ее посредством мертвого металла. И «жизнь вообще» не насытит весь космос, волшебством превращенный в деньги, как не насытят абстракцию «дерево» все деревья прошлого, настоящего и будущего. Абстракция всегда голодная; а после поглощения бытия она начнет пожирать самое себя, но от этого самоедства она лишь порождает новые, столь же голодные абстракции. И прожорливость абстракций в итоге создает виртуальный мир, в котором бесконечный и бесцельный рост этой абстрактности сделает ее самоцелью… Рост массы денег в сочетании с их абстрактностью порождает виртуальный «ценнобумажный мир». Издревле накопление денег воспринималось негативно. Аристотель считал деньгонакопление «противоестественным» и даже предлагал насильственно его пресекать. Мидас был первым абсолютным финансистом, ибо все в его руках становилось золотом; но тогда люди еще верили, и Дионис спас Мидаса от золотой смерти, возвратив его к нормальному хозяйствованию с золотом. Ведь если самовозрастание денег противоречит жизни и богам, значит, оно соответствует антижизни, антибогам, скрыто обитающих в «абстракциях». Аристотель не сделал выводов, следующих из тождества безмерного роста денег, абстракции жизни и смерти. А выводы эти кошмарнейшие! Деньги и экономика не служат людям, а принуждают их служить античеловеческому миру, который зовет их к себе, соблазняя коварным всемогуществом денег. Именно в этой танатократии экономики таится ее чудовищная власть над человеком; все живое вне Благой Вести неотвратимо забирается смертью бессмертной; и человеку трудно осознать, признать всю убийственную правду о том, что накопление денег, совершенствование экономики есть скрытое влечение к смерти, ее «совершенствование». Экономика и смерть не сомневаются, что в деньгах воплощена высшая правда небытия. Смертью веет от слов экономистов-профессионалов о росте, процветании экономики! Они не понимают всей жути своих слов, призывая совершенствовать смерть! Да нет, она уже достигла совершенства, а теперь совершенствует тех, кто не с Христом. Все экономисты так и не постигли открытия Аристотеля, увидевшего в экономике идеологию смерти. Допустим, что экономике созданы все благоприятные условия, ей дано все желаемое, она может повышать цены, превращать все жизненные реалии в деньги и жить только по своим правилам! Куда же она нас приведет? Аристотель научно, а Мидас практически доказали, что абсолютно свободная экономика на всех парах устремится к смерти, ибо превратив вселенную в деньги, она затем превратит себя в ценные бумаги, а затем — в числотурбацию уже без людей. А числа срама и смысла не имут! Именно смерть в качестве целевой причины экономики и придает ей такие мощь и непреклонность (смерть точнее даже математики и японцев). И смерть через экономику дает работу бесам, порокам, грехам, делает людей их средствами, жертвами и добычей. Ибо без антихристианского содействия смерти экономика не завоевала бы мир и человека. Но эта двойственность экономики (служить смерти и бросать кости человеку беззубому) делает ее неуязвимой для кризисов, ибо кризис и есть проявление ее смертельной сути. Другой вариант экономического «роста» состоит в превращении денег в ценные бумаги, а этих бумаг — в сверхценные, что ведет в мир виртуалов, ищущих сверхбумагу-бога, гарантирующую вечный процент вовеки. И только хозяйство спасало до сих пор экономику от самоубийства, не позволяя ей превратить людей в деньги, деньги — в бумаги, реальность — в виртуальность. И сегодня экономическая утилизация человека смертью через деньги близка к концу. Апокалипсис докажет верующим в благодать экономики, что всевластие денег завершится диктатурой зверя бездны — Абстракции-Смерти. Творец вывел человечество из ничто; и совсем забыть об этом ничто, видимо, оно уже не сможет никогда; его все время будет тянуть к себе эта бездна, избавляющая его от страха мысли (что может придумать мысль?), от страха свободы (куда заведет человека «все дозволено»?), от мук совести (каков приговор совести?). Экономика оформляет это влечение человека в ничто, хотя экономисты даже не подозревают о своей роли в подготовке братской могилы для всего человечества; они заняты созданием моделей, поиском циклов, ищут индексы, грезят инновациями, т. е. ифернациями. Экономику сотворила не воля человека, но он и не сопротивлялся соблазнам и порокам этой своей новой владычицы. Развал СССР ясно показал суть экономической «науки» даже дебилам Аида; шли с этой наукой в социализм, а пришли даже не в дикий капитализм, а в инфернализм, который превратил деньги в хищных и всепоедающих тварей. Кому же тогда реально служит экономическая наука? Инфернализм экономики порождает и логический абсурд. В отношениях рода (хозяйство) и вида (экономики) род — это целое, а виды — его части, автономию и мутации которых определяет род. А если виды уходят из-под власти рода, то они неизбежно вступают на тропу уродства и гибели. Часть выходит из целого в болезнях, но конец таких свобод известен. Рационально, прагматически, морально необходимо, чтобы часть подчинялась целому, чтобы вид служил роду, а не крушил его. Но вот экономическая наука и экономика США решили опровергнуть эту аксиому практически: доказать любой ценой, что часть больше целого, а потому она должна диктовать ему свою волю. Посредством экономики смерть делает жизнь средством умножения богатства. Если эта цель совпадает с хозяйством, природой — хорошо, если нет, то тем хуже для хозяйства, природы и людей. Удивительно, но в цели экономики не входит спасение человека от деградации и гибели. Многие цели экономики вполне исполнимы (например, за неделю каждый житель может получить автомобиль, жилье, образование, медицину). Но поскольку ее исток — абстракция жизни (ничто), которая больше всего страшится достижения своих целей, то она создает искусственный дефицит любых товаров. Экономика не хочет достигать своих целей, ибо эти цели — смерть, конец света — прикончат и саму экономику. Поэтому в экономике столь важны конспирология, криптореалии; экономика вынуждена постоянно искать новые средства удлинения пути к ничто, хотя скорость ее движения к своему зверю растет. В отрыве от хозяйства экономика идет в бесконечный прогресс-иллюзию или же в суицидную, апокалипсическую агонию. Экономика искусственно ускоряет жизнь, дабы уйти от ничто, заменив его кризисом или войной. Экономика посредством денежного Молоха изначально гнала производство, людей, вещи, потребление в хаос безмерности, куда даже свет не доходит. Но вначале она отчасти корректировалась хозяйством. С ростом стоимости, денег экономика оторвалась не только от хозяйства, но и от своего базиса — денег, стоимости, образовав самостоятельный мир, исходящий только из себя и живущий только для себя. Главное орудие этого мира — кредит — плата за право пользоваться деньгами. Экономика стала финансономикой, сферой договорного произвола, искусственным, виртуальным комиксом-экономиксом. Так, экономика США — это мортология и онтология абсурда, в котором одни фикции-бумаги порождают другие патофикции для других стран; и этот абсурд держится лишь военной силой. Идет рост тотального и тайного своеволия смерти, прикрытой экономической эйфорией. И катастрофы для нее — это не аномалии, а наилучшие формы роста денег, ибо они расширяют сферу произвола до абсолюта. Но, победив всех врагов, финансономика сама становится врагом для себя, вступает в войну с самой собой, порождая фикции и фиктивные бумаги в поисках всеспасительной Бумаги-бога. Субъектом финансономики стал Воланд, делающий деньги из ничто, которые в это же ничто и возвращаются. Экономика стала патофизикой смерти, куда «невидимая рука» Адама тянет людей. Сегодня экономический и денежный кризис просто невозможны, ибо уровень технологий позволяет обеспечить всем землянам сносную жизнь; сегодня кризис превращается в суицид экономики, которой не хватает… смерти. О, боги и бессмертные! Услышьте нас! Есть люди и общества, связавшие свою судьбу с Медузой экономики; и им-то не хватает смерти! В кризисах смерть шлет вызов Господу, его миру, его свету, его Суду. А вот «я» создам свой новый мир, другой свет, истинный суд, который превзойдет Его Апокалипсис. Наш девиз: «Конец свиньи — начало колбасы для Мефисто и Воланда!». «Конец мира тюремно-жизненного, реального — начало мира свободно-виртуального для существ, томящихся в оболочке человека!» Принцип экономики частный: все работают для блага Части. Хозяйство работает при содействии Софии-мудрости для блага целого. Род хозяйство шире экономики, производства, охватывая всю деятельность по спасению жизни людей. Воспроизводство власти, науки, искусства, морали, школы, работа МЧС, МВД, Армии — это не экономика, а чистое хозяйство, спасающее людей, саму экономику, ее богатства. Ведь не человек самолично придумал и ведет хозяйство, его соавторами были София Премудрая, природа, человек, демоны. Хозяйство дано для искупления, спасения проклятых33. Поэтому хозяйство удерживает в единении сакральные, природные, человеческие, инфернальные, являясь их общим истечением. И сама жизнь, вопреки экономике, исполняет сакральный замысел спасения, инициировав возвращение в Россию Софии-мудрости и ее философии хозяйства, которая выражает неискоренимость софийного смысла истории. Жить — софийные смыслы творить! И философия хозяйства видит безнадежную обреченность экономического, которое недостойно даже внимания мысли. Как можно уважать тех, кто сам себя не уважает, кто мертвый металл ценит выше человека и его софийных смыслов-знамений?! Философия хозяйства знает и несет в себе традиционные пути к Царству Святому через софиократию. Но и мрамор Мавзолея вопиет о крахе социалистического проекта. Неосознаваемая беда марксизма в том, что он поссорился с Богом. Плохо, но ситуация поправимая. Плохо то, что диалектика закрыла для него простую истину: «Если ссорятся двое, то выигрывает третий». Этим «третьим» оказались дьявол и эскадрильи его бесов. Плохо то, что эта идеология загнала познание в демоническую ловушку под названием «теория отражения», которая занимается омертвлением мира! Не верите? Даем слово адепту этой теории. Русскую мысль всегда поражала какая-то врожденная слепота науки, которая не замечает того ужасающего факта, что она изучает живое, человека с точки зрения неживого, убиенного и убиваемого. Наука хочет обрести знания о жизни, но она смотрит на нее глазницами Медузы-горгоны, инфицируя их вирусами смерти, активизируя в них силы саморазрушения. Научное познание раздает поцелуи смерти. С демонической пассионарностью, с безумным восторгом эту тайну науки огласил сам Ленин: «Мы не можем представить, выразить, смерить, изобразить движение, не прервав непрерывного, не упростив, не огрубив, не разделив, не омертвив живого. Изображение движения мыслью есть всегда огрубление, омертвление, — и не только мыслью, но и ощущением, и не только движения, но и всякого понятия. И в этом суть диалектики. Эту-то суть и выражает формула: единство, тождество противоположностей» (курсив мой. — Н.Ш.) [5, 233]. И вся эта инфернальная муть высказана о сознании, мысли, чувствах человека; все они, оказывается, несут в себе эликсир смерти, умертвив которым познаваемые предметы, их только и можно будет изучать! Поразительно! Кто это, «мы», занятые омертвлением живого? Если познание, сознание, мысль, ощущения омертвляют познаваемое, то какова жизненная, жизненная, а не мертвящая роль этих идеальных органов и добываемого ими знания? Зачем выдумывать искусственную смерть? И какое благо несет живым мертвечина в облике знания? Да и знание ли это — или же его призрак безобразный? А где и как должно происходить оживление мертвых, ну, хотя бы во благо догмата диалектики о единстве противоположностей? Если познание действительно омертвляет живое, тогда сам субъект чувствует, воспринимает себя в качестве живоподобного мертвеца. Но тогда мы имеем дело не со знанием, а с черной магией, в которой смерть выше жизни и смерти. И тогда познание есть блаженное умертвление познаваемого для владыки тени смертной. И в этой «гнусеологии» Ленин видел высшую истину! Если же познание не омертвляет предметы, а соучаствует в них как их законная сила, тогда оно становится действием самой жизни, питающей человека своими энергиями. И тогда субъект становится уже благодетелем человечества, раскрывая и творя для него смыслы. Но тогда современная наука должна поверять христианскими ценностями истины и справедливости свои знания и цели. Христианство не случайно выступало не против денег, а против денег-капитала, ибо оно, как и хозяйство, воевало со смертью, хотя и не возражало использовать энергии смерти в благих целях. Но если учесть, что раздвоение единого на противоречия — это принцип не только диалектики, но и лукавого, то все сходится по Ленину. Мертвое паразитирует на живом, внушая посредством диалектики простым умам, что поскольку мертвое невозможно без живого, то и живое-де никак не может обойтись без мертвечины. А в одиалектиченной науке мертвое посредством науки питается жизнью ничего не ведающих об этой черной магии трудовиков. Такое знание есть полунаука, и новое суеверие. Как же назвать науку, которая диалектикой оправдывает не только борьбу живых существ и паразитов, но и их задушевное единство? А ведь революцию замышлял Ильич против паразитов? Или чтобы одних паразитов сменить другими? А?! Одним из любимых изречений В.И. Ленина был стих из «Фауста»: «Теория, мой друг, сера, но вечно древо жизни зеленеет!». Любитель точности, Ленин на сей раз не заметил автора этого соблазнительного изречения. А его автор — дьявол, Мефистофель, ставший европейцем. Но пусть и дьявол, он тоже иногда верные вещи говорит. Дело в другом. Если, по Ленину, всякое познание омертвляет свой предмет, то и данное суждение тоже несет в себе дозу мертвечины, а не зелени; и тогда в духе диалектики получится, что теория зеленеет, а древо жизни мертвеет. Не так, ли? Печально, но В.И. Ленин просто не понимал того, что он хотел сказать, того, что он говорит в силу принятой им гносеологии, в которой все реалии познаются посредством смерти. В.И. Ленин вроде не был сатанистом, хотя его дела говорят об ином. Революция 1917 г. была направлена, по идее, против капиталистов, дворян и самодержавия; но основной удар боевики нанесли по Церкви и священникам, развязав после убийства царской семьи невиданное в истории человечества кровавое побоище безоружных людей, готовых честно служить новой власти. В лице своих священников кровавое таинство дьявола принял весь русский народ! А с капиталистами Ильич уже на второй день после Революции призывал дружить, учиться торговать и управлять. А тогда зачем было уничтожать русских капиталистов и торговцев? Нет, судя по всему, Ленин был предтечей Антихриста; и вполне законно его деяния пресекла простая духовная семинария, взрастившая сакрального изгоя Кобу, который прекратил беснование вождя, а его антихристианские легионы, да и самого лукавого заставил поработать на социализм. Сталин — это исполнитель любимого Марксом и Лениным закона отрицания отрицания, когда зло злится на самого себя и поражает себя. Нельзя безнаказанно играть даже в научный атеизм. И чем возвышенней проект, тем ужасней будет священное возмездие. Профессиональным апологетом лжи, смерти, зла может быть лишь дьявол, но не наука. Неотвратим закон этого пути: «Принявший ложь — ото лжи погибнет!». И политэкономия вместе со всем своим крыловским ансамблем наук сама станет жертвой кровавых катаклизмов своего абсурда, своего отрицания отрицания. Философия хозяйства показывает, что науки на службе богатства неизбежно становятся всемирными аферами, в которых мошенники всех мастей поставляют народу псевдознания, псевдооткрытия, псевдокрасоту, псевдолитературу, вытесняя и заменяя собой истину, красоту, подлинную науку. Поэтому конкретный, т. е. софийный рационализм философии хозяйства, ратуя за науку для жизни (а не за жизнь для науки), превосходит своей научностью даже самый смелый и отчаянный научный утопизм. Он спасает идеи «наука» и «теория» от «сна разума», от мертвящей пагубы интеллектуальных паразитов, скрывающихся за этими возвышенными словами. А загнивание, паразитизм и умирание общества начались с возникновения цивилизации. Л.Г. Морган, Ф. Энгельс, О. Шпенглер, Н.А. Бердяев и много других авторов давно оценили цивилизацию как гниющее, погибающее общество. В рамках цивилизации финансы, банки, власть, техника убивают созидательные силы души, ума, сознания и языка, вследствие чего общество теряет плодоносные энергии мифов, религии, метафизики, человеческого «Я». Культ денег убивает героизм и мораль; интернационализм и глобализм разрушают семьи и нации. Общество становится богаче, комфортней, т. е. более подходящим для нужд смерти, а не для продолжения жизни. Античный мир не знал о своей гибели, а потому наслаждался жизнью, самозабвенно хозяйствуя, устраивая свои дома. Европейцы не желают умирать, зная, что их «там» никто не пощадит, как и они никого не щадили «здесь». И они ищут спасения в империализме, полагая, что в итоге откупятся от смерти, придумав Чудо-Облигацию, которой не побрезгует и смерть. Смерть как инструмент анализа и практических инициатив занимает не последнее, далеко не последнее место в творческих исканиях В.И. Ленина. Не в силу его личной жестокости, а в силу осознанно принятого к исполнению и скрываемого им антихристианства, для которого есть лишь одно решение — «Распять!!!». Но забывают, что распинателей тоже распинают, ну, хотя бы во славу диалектического закона отрицания отрицания! Хотя, строго говоря, Голгофа — это не только распятие Христа, но и смерти; но тайна гибели самой смерти осталась у Спасителя, а распинатели обрели ожидание вечной кары. Софийный подход Аристотеля сумел оценить лишь С.Н. Булгаков, создав адекватный контекст исследования экономизма вместе с империализмом. «Бытие есть тяжба жизни и смерти, а хозяйство есть выражение борьбы этих двух метафизических начал — жизни и смерти. Хозяйство есть борьба со смертоносными силами князя мира сего, но способно ли оно поднять мятеж против самого этого князя? Способно ли хозяйство изгнать из мира смерть? Или, наоборот, хозяйственным путем не уврачевать сердце мира, отравленного смертию и только новым творческим актом Божества, силою Того, Кто “смертию смерть попрал”, истребится последний враг — смерть? Этот предельный вопрос мы ставим здесь как логическую грань» [4, т. 1, 85]34. С.Н. Булгаков ясно поставил вопрос о том, что если экономизм занят утилизацией сущего в пользу смерти, то хозяйство вступает со смертью в тот самый последний бой! И не беда, что оно само по себе не побеждаеть смерть; но оно и не сдается ей, не служит ей, а его друзьями и помощниками являются не антихристы, а силы Софии Премудрости Божьей, которая подключает к хозяйству в его войне со смертью силу Христа, умеющего побеждать смерть! Тем самым, софийность становится важнейшей детерминантой хозяйства, его смысловым навигатором на путях к Господу. София Премудрая спасает и экономизм, освобождая его от службы у смерти, поручая ему его оценивать в деньгах хозяйственные блага. Империализм — изначально антихристианская, а не экономическая проблема. Империализм — давно желанное политическое средство антихристианского глобализма для уничтожения ненавистной ему минус единицы. Дело в том, что существовавшие в Европе монархии не могли не служить хотя бы даже чисто внешне своему высшему владыке — Христу; и в этом плане их нужно было разрушить, чтобы на их месте создать троны для антихриста. Политически-военными средствами это не удавалось; и вот в ход были запущены боевые машины империализма, соединившего в себе экономизм и финансизм, которые посредством революций и сокрушили монархии. Сам империализм сакрально бесплоден. А вот антихрист заложил антихристианские заряды в социализм, в национал-социализм, в либерализм, в глобализм, в экуменизм. Для В.И. Ленина все эти проблемы были чужды, хотя для антихриста он был близкой и родной натурой, что полной мерой проявилось в его антихристианском бесновании после убийства царской семьи. Завершается империализм созданием черной антихристианской антитроицы: «банки — государство — СМИ». Поэтому империализм — это не канун социалистической революции, а предтеча самого настоящего антихриста, ибо «человек погибели» может родиться лишь в реторте глобализма. Во всех философских штудиях марксизма нет и намека на понимание смысла жизни человеческой: «Ну, хорошо! Допустим, что самый правильный и самый праведный социализм победит во всем мире, он выполнит все свои обещания. А ради чего жить человеку после победы коммунизма? Без ответа на этот запрос жизни сам победивший социализм вызовет суицидную карету НАТО». А дальше его дела завершат легионы антихриста. Экономизм по сути есть антихристианский демонизм, который, провозглашает себя самой научной наукой, не становясь от этого ни метафизикой, ни даже наукой, оставаясь простым набором инфернальных заклинаний, которые после 1917 г. стали самой кровавой со времен Рождества Христова антихристианской вакханалией. Сам ли Ленин писал свой империализм или же антихристианство умом и пером вождя расширяло свой проект вплоть до охвата монархий, которые к тому времени все еще были вне его прямого влияния? Ленин писал империализм или же антихристианство малевало кистью империализма своего Ленина, начиняя его своим умственным динамитом? И не столько Ленин изучал империализм, сколько антихрист через империализм исследовал великого безбожника, чтобы с его помощью приблизить антихристианское Празднество. Империализм ускоряет крушение экономизма и финансизма, которые решили все же воздвигнуть если не Вавилонскую башню, то хотя бы вавилонские пирамиды. Но Господь смешал уже не языки строителей, а их умы, которые строят на потеху бесенятам только виртуальные пирамиды. А философия хозяйства видит в империализме не столько грядущего антихриста, сколько рождение новой эпохи — эпохи Хозяйства Софии Премудрости Божьей. К Ленину целиком применима оценка С.Н. Булгаковым Маркса. Да, Маркс посвятил свои жизнь и творчество защите тружеников, созданию справедливого общества. Благородно, возвышенно такое деяние? Не правда ли? Но в то же время зоологический атеизм Маркса разрушал все святыни в человеке и вне него. Зачем? Чтобы самому стать на их место? Или чтобы их место занял антихрист? Или есть другой сговор? Атеист Вольтер в страхе прокукарекал, что без Бога голодные крестьяне будут поедать вольтеров в сыром виде. Посему, даже если бы не было Бога, его нужно было бы придумать не только для защиты вольтеров, сколько для защиты человека от самого себя, от сидящего в нем зверя, алчущего произвола! Трудно допустить, что Маркс не понимал, какого зверя могут взрастить в человеке атеизм, революция и диктатура! Если для С.Н. Булгакова Маркс еще «загадочно и опасно двоится» [4, т. 2, 271], то для уцелевших от призрака коммунизма, Маркс уже «троится», выступая как материалист, как научник, как позитивист, как террорист, как ученый антихрист, как соблазнитель и симулянт добра и как комиссар Преисподней, причем, все в одном лице, «нераздельно и неслиянно». Такой черный прометеевский гуманизм подобает Аиду, в котором Маркс, наверное, с В.И. Лениным обсуждают уже проблемы постхристианства и постмарксизма. Именно инфернальность экономики, которая постоянно плодит кризисы и войны, питает их людьми, управляет историей посредством этих живодерских орудий, вынудила в начале XX в. главного коновода Революции заняться изучением империализма как боевой машины для сокрушения последних христианских царств. Но это уже не история, а конспирология. Литература
|
