Первая лекция дорнах, 5 сентября 1924 г
Скачать 1.73 Mb.
|
Да, не очень легко узнать Платона в его новом воплощении. Я часто упоминал о том, что Фридрих Геббель*(*Дневники Геббеля, М° 1336 в Собрании сочинений Геббеля (часть 9) в Штутгартском издании.) сделал набросок одной драмы (существует только набросок ее плана); там Геббель хотел в шутку изобразить, как перевоплотившийся Платон сидит учеником в одном из классов гимназии. Конечно, это поэтическая фантазия — то, что Геббель хотел изобразить, как перевоплотившийся Платон в гимназическом классе проходит платоновские диалоги со своим учителем, — учителем гимназии, — и получает за свои ответы наихудшие отметки. Таков был материал Геббеля для задуманной им пьесы, который, впрочем, остался неразработанным. Но это было у него, так сказать, ощущением того, как вообще легко может быть не узнан перевоплотившийся Платон. Действительно, он легко может быть не узнан. Эта черта особенно интересовала меня при прослеживании Платонова течения; ибо это неузнавание, непризнание чрезвычайно поучительно для отыскания верных путей при прослеживании дальнейшего прохождения индивидуальности Платона через земные жизни. Ведь уже в высшей степени интересно то, что нашелся один немецкий филолог**(**Историк Йозеф Ашбах (1801 — 1882) пытался в своей книге «Гросвита и Конрад Кельт» привести доказательства того, что сочинения Гросвиты фон Гандерсгейм в действительности принадлежат Конраду Кельту (1459 — 1508), действовавшему в Вене при Максимилиане I.) (я не помню теперь его фамилии, — то ли Шмидт, то ли Мюллер), который приводил «неопровержимые» доказательства в пользу того, что монахиня Гросвита не написала ни одной драмы и что вообще не написала ничего, — все это, мол, сфальсифицировал некий советник императора Максимилиана. Все это, естественно, бессмыслица. Но с Платоном как раз связана его неузнанность. Итак, вы в действительности видите эту энергичную христиански-платоническую духовную сущность связанной с центральноевропейским германским духом в этой индивидуальности монахини Гросвиты из X века. В этой женщине воплощена вся образованность тогдашнего времени. Это действительно достойная удивления женщина. Именно эта женщина принимает потом участие в тех процессах сверхчувственного развития, о которых я говорил: в переходе учителей Шартра в духовный мир; в нисхождении на Землю тех, кто затем выступил в качестве аристотеликов; в школе Михаила. Однако она в этом участвует совсем особенным образом. Можно было бы сказать, что здесь борются между собой мужской дух Платона и женский дух монахини Гросвиты, которые оба внесли свои плоды в эту духовную индивидуальность. Если бы вторая инкарнация была малозначащей, что ведь бывает в громадном большинстве случаев, то такая внутренняя борьба не имела бы места. Но здесь, у данной индивидуальности, эта внутренняя борьба продолжалась, собственно, все время. Таким образом, когда эта индивидуальность созрела для того, чтобы снова прийти на Землю в XIX столетии, то мы видим, что эта индивидуальность оформилась так, как я гипотетически уже описал вам прежде: вся спиритуальность Платона оказалась застопоренной, отступившей перед интеллектуальностью XIX века и не желающей к ней приблизиться. И это происходило тем легче, что в этой душе присутствовало женское дарование монахини Гросвиты. Так что эта душа выступает таким образом, что все, обретенное ею в ее столь значительной, блистательной женской инкарнации, позволяет ей с легкостью отвергнуть интеллектуализм там, где ей это будет угодно. И вот так заново воплощается на Земле в XIX столетии эта индивидуальность, которая врастает в интеллектуальность XIX столетия, но тем не менее всегда позволяет приблизиться к себе этой интеллектуальности только как чему-то внешнему, а внутренне судорожно отшатывается от нее. Но зато платонизм вторгается в сознание этой души не интеллектуалистическим образом; и повсюду, где только это возможно, она говорит, что во всем живут идеи. Эта жизнь в идеях становится для этой личности чем-то само собой разумеющимся. Но ее тело было таким, что всегда можно было иметь ощущение: голова, собственно, не может выразить всего того, что туда хочет проистечь из платонизма. С другой же стороны, эта личность прекрасным, блистательным образом оживила то, что сокрыто за платонической любовью. Но здесь есть еще кое-что. В своей юности эта личность пережила нечто вроде сновидений о том, что Центральная Европа (где она ведь жила прежде как монахиня Гросвита) не должна быть по-настоящему римской; она представляла себе эту Центральную Европу чем-то вроде новой Греции, — тут пробивался платонизм; а та более суровая страна, — именно, Македония, которая противостояла Греции, — представлялась ей в виде европейского Востока. Примечательными были сновидения, которые жили в этой душе: они свидетельствуют о том, что она хотела современный мир, в котором она сама жила, представлять себе как Грецию и Македонию. Именно в юные годы у этой личности все вновь всплывало стремление представлять себе всю современную Европу как увеличенные Грецию и Македонию. Это очень интересно. Так вот, этой личностью, о которой я сейчас говорю, является Карл Юлий Шрёер. И вам надо параллельно с тем, что мною было сказано, лишь посмотреть сочинения Карла Юлия Шрёера: с самого начала он говорит, собственно, вполне в духе Платона. Однако крайне знаменательно то, что он оберегает себя — можно сказать, с жеманством девушки-недотроги — от интеллектуализма, когда он может его избежать. Говоря о Новалисе, он всегда охотно повторял: «Да, Новалис — это дух, которого не понять при помощи современного интеллектуализма, не знающего ведь ничего другого, кроме того, что дважды два четыре». Карл Юлий Шрёер написал историю немецкой художественной литературы XIX века. Заметьте: везде, куда можно подойти с душевным ощущением платонизма, эта история литературы очень хороша; а там, где дело касается интеллектуализма, внезапно автору отказывает вдохновение. Шрёер пишет совсем не по-профессорски; о некоторых из тех, о ком остальные историки литературы умалчивают, у него написаны многие страницы; о тех же, кто является знаменитостями, он пишет порою только пару строк. Он пишет также и о Сократе, новое воплощение которого осталось незамеченным во внешнем мире*(*Здесь в стенограмме пропуск. По свидетельству присутствовавших на этой лекции, Рудольф Штейнер назвал Христиана Оэзера, отца Карла Юлиуса Шрёера, в качестве перевоплощения Сократа.). Когда эта история литературы появилась, — о, тогда все литературные шишки воздели руки к небу. Видной шишкой был в это время Эмиль Ку**(**Эмиль Ку (1828-1876) - литературный критик.). Он говорил: «Эта история литературы вообще написана без участия головы, она просто высосана из пальца». Карл Юлий Шрёер предпринял также издание «Фауста» Гёте под своей редакцией. Один профессор университета в Граце, в остальном, впрочем, приличный человек, написал столь отвратительную рецензию на это издание, что, мне думается, произошел десяток дуэлей среди студентов Граца — за и против Шрёера. Это было уже злобной недооценкой. Дело зашло настолько далеко, что мне однажды пришлось встретиться с этой низкой оценкой Шрёера в одном веймарском собрании. Там в присутствии Эриха Шмидта, который был высоко почитаемой личностью и доминировал надо всеми в обществе, как-то зашла речь о том, кто из Веймарских принцесс и принцев умен, а кто — глуп. И Эрих Шмидт сказал: «Вот, принцесса Ройс (это была одна из дочерей великой герцогини Веймарской) — вовсе не умная женщина, так как она считает Шрёера за большого ученого». Таково было его доказательство. Проследите все это вплоть до поразительной, прекрасной книжечки Шрёера «Гёте и любовь»: там вы действительно найдете то, что без всякого интеллектуализма можно сказать о платонической любви в непосредственной жизни. Нечто необычайное в отношении стиля и манеры этой книжечки ясно выступило передо мной, когда я говорил о ней с сестрой Шрёера. Она назвала ее стиль «вполне сладостным при недозрелости». Таким он и является. Это — прекрасное выражение: «вполне сладостный при недозрелости». В этом случае не стоило сгущать краски, и у Шрёера там все изображено с тонким благородством. Благородство вообще было ему особенно свойственно. Но эта платоническая спиритуальность, отвергающая интеллектуализм, которая хотела вступить в тело Шрёера, производила совсем особенное, примечательное впечатление. Шрёер выглядел так, что совершенно отчетливо воспринималось: эта душа не находится полностью в данном теле. И когда затем он стал стареть, тогда можно было заметить, как эта душа, которая, собственно, не хотела по-настоящему вступать в тело, предоставленное ей тогдашним временем, — как она стала по частям выходить из этого тела. Сперва распухли и стали нечувствительными пальцы, потом душевное существо начало выходить из самого тела, — и Шрёер закончил свою жизнь в состоянии старческого слабоумия. Не вся индивидуальность, но некоторые черты Шрёера были перенесены мною на фигуру профессора Капезиуса в моих драмах-мистериях. Тут мы имеем блестящий пример того факта, что только при известных условиях спиритуальные течения древности могут быть внесены в современность. И хотелось бы еще сказать: в Шрёере обнаруживается ужас перед интеллектуализмом. Если бы он достиг интеллектуальности и смог бы соединить ее со спиритуальностью Платона, — то возникла бы антропософия. Мы видим в его карме, как его, можно сказать, отеческая любовь к будущему Гёте (ведь Платон в свое время питал к нему отеческую любовь) преобразовалась и стала у Шрёера горячим почитанием Гёте. Заново она выступает в такой форме. Почитание Гёте у Шрёера было чем-то чрезвычайно личным. На старости он хотел написать биографию Гёте. Он рассказывал мне об этом до того, как я в конце 80-х годов уехал из Вены. Позднее он писал мне об этом. Но он всегда писал мне об этой будущей биографии Гёте, непременно повторяя: «Гёте постоянно посещает меня в моей комнате». Это было в высшей степени личным, кармически предопределенным (как я об этом уже упомянул). Эта биография не появилась, ибо как раз тогда Шрёер начал впадать в старческое слабоумие. Однако для всего тона его сочинений находишь вполне ясную интерпретацию, когда знаешь эти взаимосвязи, которые я сейчас описал. Итак, мы видим, как в личности ныне совсем забытого Шрёера гётеанизм остановился перед вратами преобразованного в спиритуализм интеллектуализма. И что же, собственно, оставалось делать, как, получив побуждение от Шрёера, не продолжать гётеанизм дальше вплоть до антропософии! Другого выбора не оставалось. И часто перед моим душевным оком вставал потрясающий образ того, как Шрёер привносит древнюю спиритуальность в Гёте, проникая в него вплоть до интеллектуализма, — и как Гёте, чтобы сделаться понятным, должен быть снова постигнут при помощи современного интеллектуализма, поднятого в спи ритуальное. Этот образ мне самому давался нелегко. Ибо все снова и снова к этому моему душевному устремлению примешивалось нечто вроде оппозиции по отношению к Шрёеру, так как то, чем был Шрёер, невозможно было непосредственно воспринять. Например, когда Шрёер в Венском Высшем техническом училище вел занятия по устной речи и письменному изложению, то я однажды предложил изрядно искаженную интерпретацию Мефистофеля, — просто для того, чтобы возразить Шрёеру как преподавателю (тогда у меня еще не было близких дружеских отношений с ним). Вот так он возбуждал против себя некоторую оппозицию. Но, как сказано, ничего не оставалось иного, как преодолеть наступивший застой и внести на самом деле гётеанизм в антропософию! Итак, вы видите, как на самом деле происходит ход всемирной истории: то, что имеешь в современности, приходит, встречаясь с задержками, с препятствиями, — но вместе с тем приходит довольно подготовленным. И когда вы читаете у Карла Юлия Шрёера его чудесное, подобное гимну, изображение женской сущности, — когда вы читаете его прекрасную статью «Гёте и женщины», которую он написал в качестве приложения к своей «Немецкой художественной литературе XIX века»* (*Лейпциг, 1875 г.), и когда вы все это воспринимаете — тогда вы говорите себе: в этом действительно живет нечто от ощущения женской ценности и женского существа, отзвук пережитого монахиней Гросвитой в качестве ее собственного существа. Эти две предшествующие инкарнации так удивительно резонируют у Шрёера, что кому-то их разрыв покажется просто трагическим. Но, с другой стороны, именно в личности Шрёера выступает реальная духовная ситуация конца XIX века, что проливает свет на вопрос: как же мы вносим спиритуальность в жизнь современности? Это и есть то, чем я хотел завершить этот цикл лекций. |
Похожие:
 | Первая лекция дорнах, 10 октября 1915 г Проведение анализа штатного расписания по всем группам персонала для определения | | Первая лекция дорнах, 19 октября 1922 г Утвердить прилагаемую федеральную целевую программу «Культура России (2012 2018 годы)» (далее Программа) |
| Первая лекция дорнах, 17 февраля 1923 год Губарева Л. И., Мизирева О. М., Чурилова Т. М., Практикум по экологии человека (учебное пособие) / Под ред. Л. И. Губаревой. – М.:... | | Первая лекция дорнах, 4 ноября 1916г ... |
| Лекция первая дорнах, 29 ноября 1918 г Джеральд Р. Уикс, Лучиано Л'Абат. Психотехника парадокса. Практическое руководство по использованию парадоксов в психотерапии. Методические... | | Первый доклад дорнах, 25 июня 1924 года Охватывает разнообразные виды творческой деятельности, которые выделены в три основных направления: декоративно-прикладное, художественно-эстетическое... |
| Дорнах, 20 июня 1924 Издаваемый впервые настоящий курс лекций (или бесед, как называл их сам автор) был прочитан в 1986/1987 учебном году в Тбилисском... | | Первая лекция Лейпциг, 2 сентября 1908 года Учебно-методический комплекс по учебной дисциплине «История отечественного государства и права» для специальности 030503 (51) – 0201... |
| Первая лекция 16 февраля 1924 года Приуральский район, решением Районной Думы муниципального образования Приуральский район от 18 апреля 2013 года №17 «О структуре... | | Первый доклад Дорнах, 8 сентября 1924года Рабочая программа составлена на основании гос впо специальности 03060062 – журналистика (квалификация журналист) |
| Лекция первая 30 сентября 1916 года (После постановки сцены в кабинете... Написание и защита дипломного проекта является заключительным этапом подготовки студента по специальности «Менеджмент организации».... | | Первый доклад Дорнах 27 сентября 1920 г Рабочая учебная программа дисциплины «Философия» подготовлена в соответствии с Федеральным государственным образовательным стандартом... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Одно, максимум, два: в первый раз, когда шел в первый класс да, возможно, первая лекция в родной альма-матер. Вот, пожалуй и все.... | | Восемнадцать лекций, прочитанных для священников в Дорнахе с 5 по... Среди курсов (1)*, проведенных в Гётеануме между 4 и 23 сентября, был также курс для священников Общины христиан. Он был в самом... |
| Лекция №1 Первая двухпартийная связка: федералисты-антифедералисты (республиканцы), 1789-1825 | | Лекция I и проблема языка и сознания лекция II 31 слово и его семантическое... Монография представляет собой изложение курса лекций, про* читанных автором на факультете психологии Московского государственного... |
