Первая лекция дорнах, 5 сентября 1924 г
Скачать 1.73 Mb.
|
ШЕСТАЯ ЛЕКЦИЯ Дорнах, 16 сентября 1924 г. Мои дорогие друзья! Сегодня мы будем продолжать рассмотрение, начатое нами третьего дня. Мы остановились на том, какое влияние на ход развития духовной жизни современности имела индивидуальность Юлиана Отступника или, вернее, та индивидуальность, которая жила в Юлиане Отступнике и о которой я говорил вам, что она была затем воплощена в той личности, сведения о которой существуют лишь в легендах: она сокрыта в сказаниях о Парсифале под именем Герцелойде. Углубленная душевная жизнь вступила тогда в душу той, кто была прежде Юлианом Отступником. Эта индивидуальность нуждалась в ней в противовес тем бурям и внутренним настроениям противоборства, которые она пережила до этого в бытность свою Юлианом Отступником. Эта жизнь Герцелойде, о которой я уже говорил вам, осенила жизнь Юлиана Отступника как исполненное мира, теплое облако. И благодаря этому его душа сделалась внутренне более сильной, она стала богаче самыми разнообразными внутренними импульсами. Но поскольку эта душа принадлежала к тем индивидуальностям, которые еще владели неким достоянием древних мистерий и жили в атмосфере древних мистерий в то время, когда эти мистерии еще были в известной мере чистыми, светозарными, — эта душа многое восприняла в себя из спиритуальности Космоса. Это было несколько отодвинуто на задний план во время инкарнации Герцелойде, но затем снова воспрянуло в этой душе, и вот мы опять находим эту индивидуальность в XVI столетии. И мы видим, как в XVI столетии у этой индивидуальности снова выявляется то, что она пережила и совершила в качестве Юлиана Отступника, но уже переработанное и пронизанное христианством. Эта индивидуальность появляется в XVI столетии как Тихо де Браге и противостоит тому, что возникает в цивилизации Запада как коперниканское мировоззрение. Коперниканское мировоззрение создавало такую картину Вселенной, которая, если проследить ее выводы до конца, стремилась к тому, чтобы полностью вытеснить из представления о Вселенной все спиритуальное. Коперниканская картина мира приводит в конце концов к механической, машинообразной концепции пространственной Вселенной. Имея в виду именно эту коперниканскую картину Вселенной, один знаменитый астроном*(*Пьер Симон Лаплас (1748-1827).) сказал Наполеону, что он не нашел никакого Бога внутри этой Вселенной, что он все исследовал и не нашел там Бога. Это — следствие изгнания всякой спиритуальности. К этому мировоззрению не могла примкнуть интересующая нас индивидуальность, которая жила теперь в Тихо де Браге. Поэтому мы видим, как Тихо де Браге берет для своего мировоззрения то, что приемлемо для него в коперниканстве, но отклоняет то абсолютное движение Земли, которое приписывается ей коперниканской системой. И мы видим, что у Тихо де Браге это связано с реальной спиритуальностью, — той спиритуальностю, в отношении которой мы можем ясно различить, если направим взор на его жизненный путь, как прежняя карма вторгается в жизнь Тихо де Браге, — вторгается со всей силой, хочет стать содержанием его сознания. Так, например, родственники в Дании всячески стараются сделать его профессиональным юристом. Он должен был под присмотром домашнего учителя изучать в Лейпциге юриспруденцию; только тогда, когда тот спал, он улучал себе ночное время, когда вступал в общение с богами. И тут обнаруживается — это опять-таки содержится в его биографии — нечто в высшей степени замечательное. Вы увидите, что в дальнейшем это будет иметь значение для суждения об индивидуальности Тихо де Браге — Герцелойде — Юлиана Отступника. Уже с помощью весьма примитивных инструментов, которые он смастерил себе, он обнаруживает значительные ошибки в вычислениях, касающихся местонахождения Сатурна и Юпитера. И мы наблюдаем знаменательную сцену в жизни Тихо де Браге, когда он, будучи еще молодым человеком, располагающим лишь примитивными инструментами, с которыми, казалось, невозможно ничего предпринять, однажды чувствует побуждение точно определить местонахождение на звездном небе Юпитера и Сатурна. И такие вещи пронизываются у него спиритуальностью, что приводит его к такому пониманию Вселенной, какое, собственно, и следует иметь, стремясь к обретению современного посвящения, когда приходят к тому, что говорят о духовных существах так, как говорят о физических людях на Земле, ибо постоянно встречаются с ними (ведь между индивидуальностями людей, обитающими здесь, на физическом плане, и теми, которые уже освободились от тела и живут между смертью и новым рождением, разница, собственно, только в различном качестве их бытия). Это привело к развитию у Тихо де Браге необычайной способности прозрения в те связи, которые открываются, если рассматривать все происходящее на Земле не как обусловленное только земными импульсами, а все, совершающееся на небе, среди небесных светил, не как лишь математически исчислимое, — но если постигать взаимопроникновение звездных импульсов и импульсов исторических, действующих в человечестве. Через инстинктивное начало его души, которое он принес из жизни Юлиана Отступника и которое во время жизни Юлиана Отступника не было еще пронизано рационализмом или интеллектуализмом, но было интуитивным, имагинативным (ведь именно такой была внутренняя жизнь Юлиана Отступника), — через это начало ему теперь удалось достичь поразительных результатов. Он не мог произвести особого впечатления на своих современников своими астрономическими воззрениями, отличающимися от воззрений Коперника, и вообще всем тем, что он сделал в области астрономии: он выполнил бесчисленные наблюдения над небесными светилами и составил карту звездного неба, которая дала возможность Кеплеру прийти к его великим достижениям, ибо Кеплер пришел к установлению своих «законов Кеплера», основываясь на звездной карте Тихо де Браге. Но все это не произвело на его современников столь большого впечатления, как один не такой уж значительный, но внешне поразительный факт, — а именно, то, что Тихо де Браге точно предсказал, почти день в день, смерть султана Сулеймана, которая и произошла согласно его пророчеству. Мы видим, что в Новое время в Тихо де Браге действительно проявляются, будучи проникнуты спиритуальной интеллектуальностью, те древние воззрения, которые он воспринял в качестве Юлиана Отступника. Мы видим, как все это действует в позднейшее время в Тихо де Браге. И когда Тихо де Браге в XVII столетии прошел через врата смерти, он оказался среди наиболее интересных душ, перенесенных тогда в духовный мир. И вот, в тех течениях, которые я обрисовал вам как течения Михаила, постоянно принимает участие Тихо де Браге — Юлиан Отступник — Герцелойде; эта индивидуальность постоянно находится тут с какой-либо сверхчувственной задачей. Поэтому мы обнаруживаем ее опять при свершении тех значительных событий в сверхчувственном мире в конце XVIII века и начале XIX века, которые связаны с течением Михаила. Я уже указывал на ту великую сверхчувственную школу XV-XVI столетия, которая находилась под эгидой Михаила. Тогда для тех, кто был в этой школе, началась такая жизнь, что их деяния, совершаемые в духовном мире, оказывали свое воздействие на мир физический, действовали совместно с физическим миром. Так, например, как раз во время, последовавшее за периодом деятельности этой школы, некая важная задача выпала на долю той индивидуальности, о последующей жизни которой я часто говорил, — индивидуальности Александра Великого. Я уже обращал ваше внимание на то, что Бэкон Веруламский, лорд Бэкон, — это перевоплощенный Гарун аль Рашид. Но примечательно то, что в связи с воззрениями лорда Бэкона, имевшими такое сильное, определяющее влияние на все последующее духовное развитие (именно в отношении более тонких духовных устремлений), — с лордом Бэконом произошло нечто такое, что можно назвать болезненным отвращением к древней спиритуальности, которая все же имелась у него в его бытность в качестве Гарун аль Рашида. И вот мы видим, что от импульса лорда Бэкона исходит целый мир демонических существ. Весь мир прямо-таки заполняется ими, — как сверхчувственный, так и мир внешних чувств, — разумеется, не в смысле восприятия их внешними органами чувств, — но я хочу сказать, что мир внешних чувств заполняется этими демоническими существами. И на долю Александра и выпадает главным образом задача вести битву с этими демонами — «идолами» лорда Бэкона Веруламского. Подобные же деяния, имеющие чрезвычайно большое значение, происходят и внизу, ибо в противном случае материализм XIX столетия вторгся бы в жизнь еще гораздо более опустошительным образом. Подобные деяния, происходящие при взаимодействии духовного мира и мира физического, принадлежали течению Михаила и продолжались вплоть до того, как в конце XVIII и начале XIX столетия в сверхчувственных мирах совершилось то, что я уже назвал здесь однажды возрождением значительного сверхчувственного культа. Тогда в сверхчувственном мире был установлен некий культ, который разыгрывался в реальных имагинациях духовного рода. Так что можно сказать, что в конце XVIII и начале XIX столетия непосредственно на границе с физическим миром внешних чувств, совсем вблизи него (конечно, это надо понимать качественно), как бы витало некое сверхчувственное свершение, представляющее собой сверхчувственные культовые действия, величественное развертывание образов духовной жизни космических существ, существ иерархий, вместе с могущественными эфирными влияниями Космоса и человеческими деяниями на Земле. Интересно, что в особенно благоприятный момент в дух Гёте проник некий, можно сказать, миниатюрный образ этого свершения сверхчувственного культа. И этот миниатюрный образ, этот метаморфизированный, видоизмененный миниатюрный образ мы находим у Гёте в его «Сказке о зеленой змее и прекрасной лилии». — Здесь мы имеем случай, где нечто слегка просвечивает наружу. Видите ли, это был сверхчувственный культ, в котором принимали участие преимущественно те, кто был причастен течению Михаила при всех его проявлениях, — как сверхчувственных, так и происходящих в мире внешних чувств, — о которых я говорил. И во всем этом необычайно большую роль играет та индивидуальность, которая в конце концов была воплощена в Тихо де Браге. Он стремился везде удержать великие деятельные импульсы того, что называют язычеством, того, что называют существом древних мистерий, — сохранить их для лучшего постижения христианства, которое он воспринял в то время, когда жил в качестве души Герцелойде. Теперь же как Тихо де Браге он стремился ввести в христианские представления все то, что он имел благодаря своему посвящению Юлиана Отступника. Это представлялось особенно важным тем душам, о которых я говорил. Со всеми этими течениями связаны многочисленные души, которые теперь находятся в антропософском движении, которые искренне стремятся к участию в этом движении. Они чувствуют себя привлеченными к Михайлову течению благодаря внутренней природе и сущности этого течения Михаила. И Тихо де Браге оказал значительное влияние на то, что эти души спустились на Землю в конце XIX столетия или в начале XX столетия (преимущественно в конце XIX столетия), — спустились на Землю подготовленными к тому, чтобы взирать на Христа или чувствовать Христа не только так, как Его чувствуют различные вероисповедания, но и как космического Христа, во всем Его грандиозном мировом величии. К этому они готовились также и сверхчувственно, во время их пребывания между смертью и новым рождением, благодаря таким влияниям, как влияние Тихо де Браге, — той души, которая была наконец воплощена в Тихо де Браге. Таким образом, эта индивидуальность постоянно играла именно внутри этого Михайлова течения необычайно важную роль. Видите ли, как в старой Михайловой школе в XV и XVI столетии, так и позднее, при установлении сверхчувственного культа, который в известной мере предварял грядущее правление Михаила на Земле, — всегда указывалось на предстоящее время правления Михаила. Я уже говорил о том, что значительное количество индивидуальностей, одаренных платоновским складом души, после своей деятельности в Шартре осталось в духовном мире. Сегодня я попросил выставить здесь другие картины из альбома о Шартре: изображения пророков, а также репродукции совершенно изумительной архитектуры Шартра. Индивидуальности учителей Шартра, которые как раз были душами платоновского склада, — они остались в духовном мире. А на Землю спустились главным образом аристотелики, многие из которых состояли, например, в ордене доминиканцев. Но затем, спустя некоторое время, и те и другие объединились и совместно действовали сверхчувственным образом из духовного мира. Так что можно сказать: души платоников так и остались в духовном мире; они и до сего дня, в лице своих главнейших индивидуальностей, не появлялись еще на Земле, но ожидают конца настоящего столетия. Наоборот, многие индивидуальности, почувствовав себя привлеченными к тому, что я описал как деяния Михаила в сверхчувственном мире, — почувствовали себя искренним образом привлеченными к такому спиритуальному движению, — вступили в поток антропософского движения. И можно уже сказать: то, что живет в антропософии, — это прежде всего было вызвано импульсом, исходившим из Михайловой школы XV и XVI века и от того культа, который сверхчувственно совершался в конце XVIII и начале XIX столетия. Также и мои драмы-мистерии возникли как отблеск этого сверхчувственного культа, особенно первая мистерия. Хотя она и сильно отличается от гётевской «Сказки о зеленой змее и прекрасной лилии», но в ней явственно заметны сходные черты. Такие вещи содержат в себе реальные духовные импульсы; их нельзя так просто «высосать из пальца», но их созерцают и разрабатывают созвучно с духовным миром. И вот сегодня мы находимся в антропософском движении, заставшем наступившую эпоху правления Михаила. И мы призваны именно к тому, чтобы постигнуть сущность этого правления Михаила, чтобы работать в духе деяний Михаила через столетия и тысячелетия; как раз теперь, в столь значительный момент, когда он опять вступает в свое правление на Земле, нам надлежит действовать в этом направлении. Во внутреннем эзотеризме этого Михайлова течения совершенно определенным образом предначертаны грядущие свершения — прежде всего для этого столетия. Но видите ли, мои дорогие друзья, мы не находим, что антропософия, с ее нынешним внутренним содержанием, в прошлые времена сколько-нибудь была подготовлена на Земле. Вернитесь немного назад с того времени, когда возникла теперешняя антропософия, и непредвзято, не затуманивая свой взор различными филологическими хитросплетениями, поищите источники антропософии хотя бы в XIX столетии; вы их не найдете. Вы найдете разве лишь единичные следы спиритуальных воззрений, которые могли бы служить некоторыми очень скудными зачатками для созидания всего здания антропософии. Но настоящей подготовки на Земле не имелось. Но тем интенсивнее велась подготовка антропософии в сверхчувственном мире. И наконец, какое участие принимала в созидании антропософии деятельность Гёте, также и после его смерти (хотя это в моих книгах выглядит иначе), — это вы все знаете. Самое главное во всем этом деле, непосредственно самое главное, происходило в сверхчувственном мире. Но опять-таки, если живо проследить духовную жизнь XIX столетия назад, вплоть до Гёте, Гердера и, пожалуй, даже до Лессинга, можно заметить, что то, что действовало в отдельных душах конца XVIII века и первой половины XIX века, было очень сильно овеяно дыханием спиритуального; оно и выявилось, например, у Гегеля в предельных абстракциях или у Шеллинга в абстрактных образах. Я думаю, что из того, как я изображаю в своих «Загадках философии» Шеллинга и Гегеля, можно понять: я хотел указать на то, что в духовно-душевном развитии их мировоззрения имеется нечто такое, что могло потом влиться в антропософию. Я пытаюсь в моих «Загадках философии» постичь эти встречающиеся там абстракции, так сказать, всей душой. Здесь я могу указать в особенности на главу о Гегеле, а также на многое из того, что там сказано о Шеллинге. Но надо идти еще глубже. И тогда обнаруживаются знаменательные явления, выступившие в духовной жизни первой половины XIX столетия, которые увязли в том, чем стала духовная жизнь во второй половине XIX столетия, — в материалистической жизни. И все же во всем этом выступает нечто спиритуальное, — хотя и облаченное в абстрактные понятия, но содержащее в себе спиритуальную жизнь и спиритуальное сознание. Особенно интересен философ Шеллинг, который делается все более интересным по мере того, как вчитываешься в него. Он начинает, можно сказать, почти в духе Фихте, с пронизанных волей, четко сформулированных чистых идей. Так выступал Фихте. Иоганн Готлиб Фихте — это одна из немногих личностей в мировой истории, может быть, даже единственная в своем роде личность, соединявшая самые абстрактные понятия с энтузиазмом и энергией воли;он представляет собой очень интересное явление. Этот низенький, коренастый Фихте, рост которого несколько задержался перенесенными им в юности лишениями и который шагал по улице необычайно твердой поступью, — он весь — воля, — воля, изживающая себя в самых абстрактных понятиях, но при этом достигающая с помощью этих абстрактных понятий того, чего он достиг, например, с помощью своих «Речей к немецкой нации»* (*Произнесены в Берлине зимой 1807— 1808 гг.), вызвавших такое удивительное воодушевление у бесчисленного множества людей. Шеллинг выступает почти как Фихте, хотя и не с такой силой, но с таким же родом мышления. Однако мы скоро видим, что дух Шеллинга расширяется. Подобно тому как Фихте говорит о «я» и о «не-я» и о прочих подобных абстракциях, так говорит и Шеллинг в своей молодости, восхищая своих слушателей в Йене. Однако это скоро прекращается; дух его раскрывается шире, и мы видим, как в него вступают новые представления, если и кажущиеся почти фантастическими, но опять-таки восходящие почти к имагинациям. Так продолжается некоторое время, а затем он углубляется в таких мыслителей, как Якоб Бёме, и пишет вещи, коренным образом отличающиеся по своему тону и стилистике от его ранних произведений: он говорит об основе человеческой свободы, воскрешая в некотором роде идеи Якоба Бёме. Мы видим, как в Шеллинге почти что оживает платонизм. Он пишет очень проникновенный мировоззренческий диалог «Бруно», действительно напоминающий платоновский диалоги. Интересно также и другое его маленькое произведение «Клара», в котором сверхчувственный мир играет большую роль. А затем Шеллинг на очень долгое время умолкает. И его современники-философы считают его уже, можно сказать, «живым трупом». А потом он публикует лишь одно, но необычайно значительное произведение о Самофракийских мистериях*(*«О божествах Самофракии» (1815 г.).). Таково дальнейшее расширение кругозора его духа. Он живет пока еще в Мюнхене, до тех пор, пока прусский король не приглашает его в Берлинский университет читать лекции по философии, — той философии, о которой Шеллинг говорит, что он выработал ее в течение десятилетий, находясь в тиши одиночества. И вот Шеллинг выступает в Берлине с той философией, которая содержится в его «Философии мифологии» и «Философии откровения», изданных посмертно. На берлинскую публику он не произвел особенно большого впечатления, ибо основной тон того, что он говорил в Берлине, собственно, следующий: с помощью одного только размышления, каким бы оно ни было, человек ничего не может добиться в отношении мировоззрения; для этого в душу человека должно вступить нечто такое, что внесет жизнь в его размышления в качестве реального духовного мира. И вот у Шеллинга внезапно появляется на смену прежней рационалистической философии воскрешение древней философии богов — мифологии, — воскрешение древних богов, причем на совершенно современный лад. Однако тут действует, очевидно, древняя духовность. Это весьма примечательно. В том, что Шеллинг развивает в своей «Философии откровения» о христианстве, содержатся значительные импульсы (хотя и выраженные в совсем абстрактной форме) касательно некоторой стороны христианства; они могут быть высказаны и в антропософии, исходя из духовного видения. Пройти мимо Шеллинга так легко, как это сделали берлинцы, конечно, нельзя. Да и вообще нельзя пройти мимо него, — а берлинцы прошли очень легко. Когда один из потомков Шеллинга женился на дочери одного из прусских министров, — событие, внешне причастное к делу, но также кармически связанное с ним, — то кто-то из прусских чиновников, услышав об этом, сказал, что прежде он не понимал, зачем, собственно, Шеллинг переехал в Берлин, ну а теперь понял. Когда так прослеживаешь жизнь Шеллинга, то уже можно проникнуть в его внутренние трудности и конфликты. Этот последний период жизни Шеллинга описывается в историях философии омерзительно, всюду этот отдел носит название «Теософия Шеллинга». Так вот, я много занимался Шеллингом, и, несмотря на абстрактную форму, из того , что жило в Шеллинге, всегда исходило некое тепло. Например, еще в своей юности я много занимался упомянутым мною диалогом «Бруно, или о Божественном и натуральном начале вещей». Шеллинг, который с 1854 года опять пребывает в духовном мире, был мне особенно близок этим своим диалогом «Бруно», — если в него внимательно вжиться, — также своей «Кларой», а в особенности своим сочинением о Самофракийских мистериях. Можно было легко достигнуть реальной духовной близости с Шеллингом. И тогда мне стало ясно (уже в начале 90-х годов прошлого столетия), что в Шеллинге действует духовная инспирация. Что касается других лиц, создававших свои мировоззрения в первой половине XIX столетия, там дело шло как обычно, — но в Шеллинге неизменно действовала духовная инспирация. Так что перед нами предстает такая картина: внизу, в физическом мире, проходит Шеллинг со своей неоднозначной судьбой; благодаря этой своей судьбе, как я уже сказал, ему довелось длительное время находиться в одиночестве. Шеллинг, к которому его современники относились по-разному — иногда с необычайным воодушевлением, иногда же с насмешкой; Шеллинг, производивший при своих личных выступлениях всегда большое впечатление; этот коренастый, низкорослый человек с необыкновенно выразительной головой, со сверкающими глазами, сохранившими свой огненный блеск до глубокой старости, — с глазами, из которых словно говорил огонь истины, огонь познания, — вглядываясь в этого Шеллинга, можно ясно увидеть, что были моменты, когда в него нисходила свыше инспирация. Особенно очевидным это стало для меня, когда я прочитал рецензию Роберта Циммермана на сочинение Шеллинга, посвященное «Возрасту мира»* (*Роберт Циммерман. Труды и критика к философии и эстетике. 1 том, Вена, 1870, стр. 363.). (Вы знаете, между прочим, что термин «антропософия» был применен впервые Циммерманом** (**Очерк антропософии. Набросок системы идеального взгляда на мир на реалистической основе. Вена, 1882.), но его антропософия — это какая-то мешанина из понятий.) Я очень ценю Циммермана, но тогда, прочитав его рецензию, я мог только вздохнуть и про себя сказать: «Эх ты, филистер!» И вот тогда я снова обратился к сочинению Шеллинга о «возрасте мира», написанному хотя и абстрактно, но из которого сразу же явствует, что тут есть своеобразное описание древней Атлантиды, — совершенно спиритуальное, хотя и сильно искаженное абстракциями. Итак, мы видим, что у Шеллинга везде есть что-то такое, о чем мы можем сказать: тут, внизу, находится Шеллинг, а в вышнем мире происходит нечто такое, что воздействует на Шеллинга. На примере Шеллинга становится особенно наглядным то, что в отношении духовного развития существует непрерывная взаимосвязь между духовным миром вверху и земным миром. И когда я в середине девяностых годов особенно интенсивно занимался поисками того, что же является спиритуальной основой эпохи Михаила и тому подобными вопросами, и когда я сам вступил в фазу жизни, в которой я сильно переживал мир, непосредственно граничащий с нашим физическим миром внешних чувств, который, однако, отделен от него своего рода тонкой стенкой (я лишь слегка коснулся этого в моем «Жизненном пути»), — то я убедился, что в этом ближайшем к нам сверхчувственном мире происходят грандиозные события, которые вовсе не так уж сильно отделены от нашего земного мира. В это время я находился в Веймаре, где, с одной стороны, активно участвовал в многообразной общественной жизни Веймара, а с другой стороны, одновременно имел внутреннюю потребность замыкаться от всего этого, так что эти два процесса протекали параллельно. Тогда во мне достигло вершины то состояние, которое, собственно, было всегда мне свойственно: ведь переживание духовного мира всегда было для меня более сильным, чем переживание мира физического. Так что мне уже тогда, в юности, нетрудно было быстро обозреть какое-либо мировоззрение; но душевный контакт с тем, что в физическом мире именовалось на физический лад, устанавливался у меня нелегко. Так что для того чтобы опознать какой-либо камень или растение, мне надо было посмотреть на него не три и не четыре раза, но пятьдесят, шестьдесят раз. Это достигло своей наивысшей степени в Веймаре. Веймар действительно был в то время (задолго до того, как там состоялось республиканское конституционное собрание) как бы неким оазисом, — духовным оазисом, совсем иным местом, чем другие города Германии. И там, в Веймаре, как я говорил в своем «Жизненном пути», я уже пережил свое одиночество. И тогда, чтобы выйти из него, в 1897 году я опять взял в руки Шеллинговы «Самофракийские божества» и «Философию мифологии»; взял не затем, чтобы изучать их, но прибегнул к ним лишь как к известному стимулу, — так, как употребляют, например, внешние вспомогательные средства. Я поступил так, как человек, ведущий изыскания в духовном мире, который, желая несколько облегчить себе свою работу, воспользовался бы для этого внешними вспомогательными средствами — техническими вспомогательными средствами, которые непосредственно не связаны с самим предметом исследования. Например, если кто-нибудь проводит исследования в области первых веков христианства, то он кладет себе под подушку на пару ночей сочинения святого Августина или Климента Александрийского: это внешний стимул, подобный какому-либо техническому вспомогательному средству для запоминания. Так и я взял тогда «Самофракийские божества» Шеллинга и его «Философию мифологии». Но, в сущности, я имел тогда в виду то, что происходило в течение XIX столетия так, что оно потом могло как бы излиться вниз на Землю и стать антропософией. И когда я смог действительно проследить биографию, жизненный путь Шеллинга, мне стало открываться (сначала не очень ясно, ясным мне это стало уже много позже, когда я написал свои «Загадки философии»), как много в сочинениях Шеллинга написано, — собственно, записано им под влиянием инспирации, — и что инспиратором его был Юлиан Отступник — Герцелойде — Тихо де Браге, который хотя сам не появился на физическом плане, но необычайно сильно действовал через душу Шеллинга. И при этом я постиг, что Тихо де Браге после своего земного существования в качестве Тихо де Браге необычайно сильно продвинулся в развитии. Через телесность Шеллинга могло пробиться лишь немногое. Но если знаешь, что над Шеллингом, инспирируя, витает индивидуальность Тихо де Браге, и затем встречаешь при чтении «Самофракийских божеств» молнии гениальных прозрений, встречаешь гениальные прозрения именно в заключительной части «Философии откровения», где Шеллинг дает, пусть на свой лад, величественную интерпретацию древних мистерий, и в особенности если углубляешься в тот поразительный язык, который применяет там Шеллинг, — то начинаешь слышать уже не Шеллинга, а Тихо де Браге. И тогда начинаешь воспринимать, как, по сравнению с другими духами, именно Тихо де Браге, индивидуальность которого была воплощена также и в Юлиане Отступнике, сильно способствовал появлению многого такого, что стало стимулом новейшей духовной жизни и, хотя бы во внешних формах выражения, нашло себе место в антропософском направлении. Затем большое впечатление произвела на меня книга Якоба Фрошаммера «Фантазия как основной принцип мирового процесса»* (*Издана в Мюнхене в 1877 г.). Это остроумное произведение, написанное в конце XIX столетия. Остроумное потому, что этот смелый человек, отлученный от Церкви, произведения которого были внесены в «Индекс запрещенных сочинений», решительно выступил и в научной области: он указал на родство того чисто душевного процесса, который проявляет себя как фантазия, когда человек творит в области искусства, — на его родство с тем, что действует внутренне как рост и жизненная сила. Говорить это в те времена что-нибудь да значило! «Фантазия как основной принцип мирового процесса», как космическая творческая сила, — это очень значительная книга. Фрошаммер очень заинтересовал меня тогда, и я постарался подойти к нему поближе, — подойти реально, а не только через его сочинения. И я опять нашел: его также инспирировал дух, прежде живший в Тихо де Браге и Юлиане Отступнике. Итак, имеется целый ряд личностей, относительно которых можно сказать, что они действовали, как бы подготовляя то, что впоследствии стало антропософией. Но за всем этим стоит спиритуальный свет, действующий в сверхчувственном мире. Ибо все, что до этого низошло на Землю, осталось абстракциями. Лишь иногда оно конкретизирует себя у такого мыслителя как Шеллинг или такого смелого человека, как Якоб Фрошаммер. И если мы сегодня подымем свой взор к тому, что действует сейчас в сверхчувственном мире, и будем знать, в каком отношении к этому стоит антропософия, и если мы также распространим наше исследование на область истории — истории конкретной духовной жизни, — то все это окажет нам превосходную службу: здесь, на Земле, находится некоторое количество душ, искренне стремящихся к антропософии, всегда стоявших близко к течениям Михаила; а там, в сверхчувственном мире, находится некоторое количество душ, а именно — душ учителей Шартра, которые задержались там. У обеих этих групп душ — у тех, кто находится здесь, во внешнем мире, и тех, кто находится в духовном мире, — существует самое решительное стремление объединить свою деятельность в совместной работе. И, видите ли, если хотят иметь помощь свыше при проведении исследований, касающихся будущего XX века, — если хотят иметь как бы Ангела-хранителя, который мог бы давать советы относительно сверхчувственного мира, если надо получать оттуда импульсы, — то такого помощника находят в индивидуальности Юлиана Отступника — Тихо де Браге. Она сейчас не присутствует в физическом мире; тем не менее она всегда тут и всегда дает пророческие сведения о том, что касается именно XX века. И из всего этого вытекает следующее: те люди, которые сейчас искренне принимают антропософию, они подготавливают свои души к тому, чтобы как можно больше сократить продолжительность своей жизни между смертью и новым рождением, снова появиться на Земле в конце XX столетия и тут объединиться с задержавшимися в сверхчувственном мире учителями Шартра. И вот, мои дорогие друзья, то, что мы должны принять в наши души: сознание того, что антропософское движение, в самом своем существе, призвано действовать и дальше. С концом XX столетия должны снова появиться на Земле не только самые значительные, но и почти все души антропософов, — появиться к тому времени, когда надо будет сообщить духовной жизни, спиритуальной жизни необходимый ей сильный стимул. Ибо иначе земная цивилизация придет к полному упадку, симптомы которого уже теперь выступают так сильно. Мне хочется, мои дорогие друзья, исходя из всего этого, возжечь в ваших сердцах тот огонь, который нам необходим, чтобы уже теперь сделать духовную жизнь внутри антропософского движения настолько сильной, чтобы мы своевременно были подготовлены к приходу той великой эпохи, которая настанет после нашей сокращенной жизни в потустороннем мире, — к той великой эпохе, когда расчет будет на важнейшую составляющую спасения Земли — на антропософские силы. Я думаю, что эта перспектива будущего сможет воодушевить антропософов, сможет вызвать у антропософов такие чувства, которые поведут их через современную жизнь энергичными, готовыми к работе, охваченными энтузиазмом чтобы подготовить их к предстоящему в конце столетия, когда именно антропософия будет призвана к тому, о чем я говорил. |
Похожие:
 | Первая лекция дорнах, 10 октября 1915 г Проведение анализа штатного расписания по всем группам персонала для определения | | Первая лекция дорнах, 19 октября 1922 г Утвердить прилагаемую федеральную целевую программу «Культура России (2012 2018 годы)» (далее Программа) |
| Первая лекция дорнах, 17 февраля 1923 год Губарева Л. И., Мизирева О. М., Чурилова Т. М., Практикум по экологии человека (учебное пособие) / Под ред. Л. И. Губаревой. – М.:... | | Первая лекция дорнах, 4 ноября 1916г ... |
| Лекция первая дорнах, 29 ноября 1918 г Джеральд Р. Уикс, Лучиано Л'Абат. Психотехника парадокса. Практическое руководство по использованию парадоксов в психотерапии. Методические... | | Первый доклад дорнах, 25 июня 1924 года Охватывает разнообразные виды творческой деятельности, которые выделены в три основных направления: декоративно-прикладное, художественно-эстетическое... |
| Дорнах, 20 июня 1924 Издаваемый впервые настоящий курс лекций (или бесед, как называл их сам автор) был прочитан в 1986/1987 учебном году в Тбилисском... | | Первая лекция Лейпциг, 2 сентября 1908 года Учебно-методический комплекс по учебной дисциплине «История отечественного государства и права» для специальности 030503 (51) – 0201... |
| Первая лекция 16 февраля 1924 года Приуральский район, решением Районной Думы муниципального образования Приуральский район от 18 апреля 2013 года №17 «О структуре... | | Первый доклад Дорнах, 8 сентября 1924года Рабочая программа составлена на основании гос впо специальности 03060062 – журналистика (квалификация журналист) |
| Лекция первая 30 сентября 1916 года (После постановки сцены в кабинете... Написание и защита дипломного проекта является заключительным этапом подготовки студента по специальности «Менеджмент организации».... | | Первый доклад Дорнах 27 сентября 1920 г Рабочая учебная программа дисциплины «Философия» подготовлена в соответствии с Федеральным государственным образовательным стандартом... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Одно, максимум, два: в первый раз, когда шел в первый класс да, возможно, первая лекция в родной альма-матер. Вот, пожалуй и все.... | | Восемнадцать лекций, прочитанных для священников в Дорнахе с 5 по... Среди курсов (1)*, проведенных в Гётеануме между 4 и 23 сентября, был также курс для священников Общины христиан. Он был в самом... |
| Лекция №1 Первая двухпартийная связка: федералисты-антифедералисты (республиканцы), 1789-1825 | | Лекция I и проблема языка и сознания лекция II 31 слово и его семантическое... Монография представляет собой изложение курса лекций, про* читанных автором на факультете психологии Московского государственного... |
