Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 10.78 Mb.
|
Одним из средств выражения эмоционально-оценивающего отношения говорящего к предмету своей речи является экспрессивная интонация, отчетливо звучащая в устном исполнении Экспрессивная интонация — конститутивный признак высказывания. В системе языка, то есть вне высказывания, ее нет. И слово и предложение, как языковые единицы, лишены экспрессивной интонации. Если отдельное слово произносится с экспрессивной интонацией, то это уже не слово, а законченное высказывание, выраженное одним словом (нет никаких оснований развертывать его в предложение). Существуют очень распространенные в речевом общении довольно стандартные типы оценочных высказываний, то есть-оценочные речевые жанры, выражающие похвалу, одобрение, восхищение, порицание, брань: «Отлично!», «Молодец!», «Прелесть!», «Позор!», «Гадость!», «Болван!» и т. п. Слова, приобретающие в определенных условиях социально-политической жизни особый вес, становятся экспрессивными восклицательными высказываниями: «Мир!», «Свобода!» и т. п. (это — особый, общественно-политический речевой жанр). В определенной ситуации слово может приобрести глубоко экспрессивный смысл в форме восклицательного высказывания: «Море! Море!» (восклицают десять тысяч греков у Ксенофонта)50. Во всех этих случаях мы имеем дело не с отдельным словом, как единицей языка, и не со значением этого слова, а с завершенным высказыванием не конкретным смыслом — содержанием данного высказывания; значение слова отнесено здесь к определенной Проблема речевых жанров *Когда мы строим свою речь, нам всегда предносится целое нашего высказывания: и в форме определенной жанровой схемы и в форме индивидуального речевого замысла. Мы не нанизываем слова, не идем от слова к слову, а как бы заполняем нужными словами целое. Нанизывают слова только на первой стадии изучения чужого языка, да и то только при плохом методическом руководстве. реальной действительности в определенных же реальных условиях речевого общения. Поэтому мы здесь не просто понимаем значение данного слова, как слова языка, а занимаем в отношении к нему активную ответную позицию (сочувствие, согласие или несогласие, стимул к действию). Таким образом, экспрессивная интонация принадлежит здесь высказыванию, а не слову. И тем не менее очень трудно расстаться с убеждением, что каждое слово языка само по себе имеет или может иметь «эмоциональный тон», «эмоциональную окраску», «ценностный момент», «стилистический ореол» и т. п., а следовательно, и свойственную ему, как слову, экспрессивную интонацию. Ведь можно думать, что, выбирая слова для высказывания, мы как раз и руководствуемся присущим отдельному слову эмоциональным тоном: подбираем те, которые по своему тону соответствуют экспрессии нашего высказывания, и отвергаем другие. Именно так изображают свою работу над словом сами поэты, и именно так истолковывает этот процесс стилистика (например, «стилистический эксперимент» Пешковского51). И все-таки это не так. Перед нами уже знакомая нам аберрация. Выбирая слова, мы исходим из замышляемого целого нашего высказывания , а это замышляемое и созидаемое нами целое всегда экспрессивно, и оно-то и излучает свою экспрессию (точнее, нашу экспрессию) на каждое выбираемое нами слово, так сказать, заражает его экспрессией целого. Выбираем же мы слово по его значению, которое само по себе не экспрессивно, но может отвечать или не отвечать нашим экспрессивным целям в связи с другими словами, то есть в связи с целым нашего высказывания. Нейтральное значение слова, отнесенное к определенной реальной действительности в определенных реальных условиях речевого общения, порождает искру экспрессии. А ведь именно это и происходит в процессе создания высказывания. Повторяем, только контакт язы- Проблема речевых жанров нового значения с конкретной реальностью, только контакт языка с действительностью, который происходит в высказывании, порождает искру экспрессии: ее нет ни в системе языка, ни в объективной, вне нас существующей действительности. Итак, эмоция, оценка, экспрессия чужды слову языка и рождаются только в процессе его живого употребления в конкретном высказывании. Значение слова само по себе (без отнесения к реальной действительности), как мы уже сказали, внеэмоционально. Есть слова, которые специально означают эмоции, оценки: «радость», «скорбь», «прекрасный», «веселый», «грустный» и т. п. Но и эти значения так же нейтральны, как и все прочие. Экспрессивную окраску они получают только в высказывании, и эта окраска независима от их значения, отдельно, отвлеченно взятого: например, «Всякая радость мне сейчас только горька»; здесь слово «радость» экспрессивно интонируется, так сказать, вопреки своему значению. Однако, сказанным вопрос далеко не исчерпывается. Он значительно сложнее. Когда мы выбираем слова в процессе построения высказывания, мы далеко не всегда берем их из системы языка, в их нейтральной, словарной форме32. Мы берем их обычно из других высказываний, и прежде всего из высказываний, родственных нашему по жанру, то есть по теме, по композиции, по стилю; мы, следовательно, отбираем слова по их жанровой спецификации. Речевой жанр это не форма языка33, а типическая форма высказывания, как такая, жанр включает в себя и определенную типическую, свойственную данному жанру экспрессию. В жанре слово получает некоторую типическую экспрессию. Жанры соответствуют типическим ситуациям речевого общения, типическим темам, следовательно, и некоторым типическим контактам значений слов с конкретной реальной действительностью при типических обстоятельствах. Отсюда и возможность типических экспрессии, которые как бы наслаиваются на слова. Эта типическая жанровая экспрессия принадлежит, конечно, не слову, как единице языка, не входит в его значение, а отражает лишь отношение слова и его значения к жанру, то есть к типическим высказываниям. Эта типическая экспрессия и соответствующая ей типическая интонация не обладают той силой принуди Проблема речевых жанров тельности, которой обладают формы языка. Это более свободная жанровая нормативность. В нашем примере «Всякая радость мне сейчас горька» экспрессивный тон слова «радость», определяемый контекстом, конечно, не типичен для этого слова. Речевые жанры вообще довольно легко поддаются переакцентуации, печальное можно сделать шутливо-веселым, но в результате получается нечто новое (например, жанр шутливой эпитафии). Эту типическую (жанровую) экспрессию можно рассматривать, как «стилистический ореол»54 слова, но этот ореол принадлежит не слову языка, как таковому, а тому жанру, в котором данное слово обычно функционирует, это — отзвук жанрового целого, звучащий в слове55. Жанровая экспрессия слова — и жанровая экспрессивная интонация — безлична, как безличны и самые речевые жанрьР6 (ведь они являются типической формой индивидуальных высказываний, но <не> самими высказываниями). Но слова могут входить в нашу речь из индивидуальных чужих высказываний, сохраняя при этом — в большей или меньшей степени — тона и отзвуки этих индивидуальных высказываний. Слова языка — ничьи57, но в то же время мы слышим их только в определенных индивидуальных высказываниях, читаем в определенных индивидуальных произведениях, и здесь слова имеют уже не только типическую, но и более или менее ярко выраженную (в зависимости от жанра) индивидуальную экспрессию, определяемую неповторимо-индивидуальным контекстом высказывания. Нейтральные словарные значения слов языка обеспечивают его общность и взаимопонимание всех говорящих на данном языке, но использование слов в живом речевом общении всегда носит индивидуально-контекстуальный характер. Поэтому, можно сказать, что всякое слово существует для говорящего в трех аспектах: как нейтральное и никому не принадлежащее слово языка, как чужое слово других людей, полное отзвуков чужих высказываний, и, наконец, как мое слово, ибо поскольку я имею с ним дело в определенной ситуации, с определенным речевым намерением, оно уже проникается моей экспрессией. В обоих последних аспектах слово экспрессивно, но эта экспрессия, повторяем, принадлежит не самому слову: она рождается в точке того контакта слова с реальной дей Проблема речевых жанров ствительностью в условиях реальной ситуации, который осуществляется индивидуальным высказыванием. Слово в этом случае выступает как выражение некоторой оценивающей позиции индивидуального человека (авторитетного деятеля, писателя, ученого, отца, матери, друга, учителя и т. п.), как аббревиатура высказывания. В каждую эпоху, в каждом социальном кругу, в каждом маленьком мирке семьи, друзей и знакомых, товарищей, в котором вырастает и живет человек, всегда есть авторитетные, задающие тон высказывания, художественные, научные, публицистические произведения, на которые опираются и ссылаются, которые цитируются, которым подражают, за которыми следуют. В каждую эпоху, во всех областях жизни и деятельности есть определенные традиции, выраженные и сохраняющиеся в словесном облачении: в произведениях, в высказываниях, в изречениях и т. п. Всегда есть какие-то словесно выраженные ведущие идеи «властителей дум» данной эпохи, какие-то основные задачи, лозунги и т. п. Я уже не говорю о тех школьных, хрестоматийных образцах, на которых дети обучаются родному языку и которые, конечно, всегда экспрессивны. Вот почему индивидуальный речевой опыт всякого человека формируется и развивается в непрерывном и постоянном взаимодействии с чужими индивидуальными высказываниями. Этот опыт в известной мере может быть охарактеризован как процесс освоения — более или менее творческого — чужих слов (а не слов языка). Наша речь, то есть все наши высказывания (в том числе и творческие произведения), полна чужих слов, разной степени чужести или разной степени освоенности, разной степени осознанности и выделенности. Эти чужие слова приносят с собой и свою экспрессию, свой оценивающий тон, который освояется, перерабатывается, переакцентуируется нами. Таким образом, экспрессивность отдельных слов не есть свойство самого слова, как единицы языка, и не вытекает непосредственно из значений этих слов, — экспрессия эта либо является типической жанровой экспрессией, либо это отзвук чужой индивидуальной экпрессии, делающей слово как бы представителем целого чужого высказывания, как определенной оценивающей позиции. Проблема речевых жанров Tlepaoe и последнее предложение высказывания вообще имеют своеобразную природу, некоторое дополнительное качество. Ведь это, так сказать, предложения «переднего края>, стоящие непосредственно у самой линии смены речевых субъектов38. То же нужно сказать и о предложении, как единице языка: оно так же лишено экспрессивности. Мы уже говорили об этом в начале настоящего раздела, остается только несколько дополнить сказанное. Дело в том, что существуют типы предложения, которые обычно функционируют как целые высказывания определенных жанровых типов. Таковы вопросительные, восклицательные и побудительные предложения. Существует очень много бытовых и специальных жанров (например, военных и производственных команд и приказаний), которые, как правило, выражаются одним предложением соответствующего типа. С другой стороны, предложения этого типа сравнительно редко встречаются в связном контексте развернутых высказываний. Когда же предложения этого типа < входят > в развернутый связный контекст, то они явственно несколько выделяются из его состава, и притом, как правило, стремятся быть либо первым, либо последним предложением высказывания +(или относительно самостоятельной части высказывания) Эти типы предложений приобретают особый интерес в разрезе нашей проблемы, и мы еще вернемся к ним в дальнейшем39. Здесь же нам важно только отметить, что предложения этого типа очень прочно срастаются со своей жанровой экспрессией, а также особо легко впитывают в себя и индивидуальную экспрессию. Эти предложения много способствовали закреплению иллюзии об экспрессивной природе предложения6". И еще одно замечание. Предложение, как единица языка, обладает особой грамматической интонацией, а вовсе не экспрессивной. К особым грамматическим интонациям относятся: интонация законченности, пояснительная, разделительная, перечислительная и т. п. Особое место занимают интонации повествовательная, вопросительная, восклицательная и побудительная: здесь как бы скрещивается интонация грамматическая с интонацией жанровой (но не экспрессивной в точном смысле этого слова). Экспрессивную интонацию предложение приобретает только в целом высказывания. Приводя пример предложения для Проблема речевых жанров анализа его, мы обычно снабжаем его некоторой типической интонацией, превращая его в законченное высказывание (если предложение взято нами из определенного текста, мы интонируем его, конечно, в соответствии с экспрессией данного текста)61. Итак, экспрессивный момент — это конститутивная особенность высказывания. Система языка обладает необходимыми формами (то есть языковыми средствами) для выражения экспрессии, но сам язык и его значащие единицы — слова и предложения — по самой природе своей лишены экспрессии, нейтральны. Поэтому они одинаково хорошо обслуживают любые оценки, самые различные и противоположные, любые оценивающие позиции <...> Итак, высказывание, его стиль и его композиция определяются его предметно-смысловым моментом и его экспрессивным моментом, то есть оценивающим отношением говорящего к предметно-смысловому моменту высказывания62. Никакого третьего момента стилистика не знает. Она учитывает только следующие факторы, определяющие стиль и композицию высказывания: систему языка, предмет речи и самого говорящего и его оценивающее отношение к этому предмету. Выбор языковых средств, согласно обычной стилистической концепции, определяется только предметно-смысловыми и экспрессивными соображениями. Этим определяются и языковые стили, и направленческие, и индивидуальные. Говорящий с его мировоззрением, с его оценками и эмоциями с одной стороны и предмет его речи и система языка (языковых средств) — с другой — вот и все, чем определяется высказывание, его стиль и его композиция. Такова господствующая концепция. В действительности дело обстоит значительно сложнее. Всякое конкретное высказывание — звено в цепи речевого общения определенной сферы. Самые границы высказывания определяются сменой речевых субъектов. Речевое общение — это процесс многосторонне-активного «обмена мыслями». Обмениваемые мысли не равнодушны друг к другу и не довлеют каждая себе, они знают друг о друге и взаимно отражают друг друга. Эти взаимные отражения определяют их характер. Каждое высказывание полно отзвуков и отголосков других высказываний, с которыми оно связано общностью сферы речевого общения. Каждое высказывание прежде всего нужно рассматривать как от Проблема речевых жанров *Инто нация особенно чутка н всегда указывает за контекст. в е т на предшествующие высказывания данной сферы (слово «ответ» мы понимаем здесь в самом широком смысле): оно их опровергает, подтверждает, дополняет, опирается на них, предполагает их известными, как-то считается с ними. Ведь высказывание занимает какую-то определенную позицию в данной сфере общения, по данному вопросу, в данном деле и т. п. Определить свою позицию, не соотнеся ее с другими позициями, нельзя. Поэтому каждое высказывание полно ответных реакций разного рода на другие высказывания данной сферы речевого общения. Эти реакции имеют различные формы: чужие высказывания могут прямо вводиться в контекст высказывания, могут вводиться только отдельные слова или предложения, которые в этом случае фигурируют как представители целых высказываний, причем и целые высказывания и отдельные слова могут сохранять свою чужую экспрессию, но могут и переакцентуироваться (иронически, возмущенно, благоговейно и т. п.), чужие высказывания можно пересказывать с различною степенью их переосмысления, на них можно просто ссылаться как на хорошо известные собеседнику, их можно молчаливо предполагать, ответная реакция может отражаться только в экспрессии собственной речи — в отборе языковых средств и интонаций, определяемом не предметом собственной речи, а чужим высказыванием о том же предмете; этот случай типичен и важен: очень часто экспрессия нашего высказывания определяется не только — а иной раз и не столько — предметно-смысловым содержанием этого высказывания, но и чужими высказываниями на ту же тему, на которые мы отвечаем, с которыми мы полемизируем: ими определяется и подчеркивание отдельных моментов, и повторения, и выбор более резких (или, напротив, более мягких) выражений, и вызывающий (или, напротив, уступчивый) тон и т. п. и т. п. Экспрессия высказывания никогда не может быть понята и объяснена до конца при учете лишь одного предметно-смыслового содержания его. Экспрессия высказывания всегда в большей или меньшей степени отвечает, то есть выражает отношение говорящего к чужим высказываниям, а не только его отношение к предмету своего высказывания Фор- Проблема речевых жанров мы ответных реакций, наполняющих высказывание, чрезвычайно разнообразны и до сих пор специально совершенно не изучены63. Эти формы, разумеется, резко дифференцируются в зависимости от различия тех сфер человеческой деятельности и быта, в которых совершается речевое общение. Как бы ни было высказывание монологично (например, научное или философское произведение), как бы ни было оно сосредоточено на своем предмете, оно не может не быть в какой-то мере и ответом на то, что было уже сказано о данном предмете, по данному вопросу, хотя бы эта ответность и не получила отчетливого внешнего выражения: она проявится в обертонах смысла, в обертонах экспрессии, в обертонах стиля, в тончайших оттенках композиции. Высказывание наполнено диалогическими обертонами64, без учета которых нельзя до конца понять стиль высказывания. Ведь и самая мысль наша — и философская, и научная, и художественная — рождается и формируется в процессе взаимодействия и борьбы с чужими мыслями, и это не может не найти своего отражения и в формах словесного выражения нашей мысли. Чужие высказывания и отдельные чужие слова, осознанные и выделенные как чужие, введенные в высказывание, вносят в него нечто, что является, так сказать, иррациональным с точки зрения языка как системы, в частности с точки зрения синтаксиса. Взаимоотношения между введенной чужой речью и остальною — своей — речью не имеют никаких аналогий ни с какими синтаксическими отношениями в пределах простого и сложного синтаксического целого, ни с предметно-смысловыми отношениями между грамматически не связанными отдельными синтаксическими целыми в пределах одного высказывания. Зато эти отношения аналогичны (но, конечно, не тождественны) отношениям между репликами диалога. Обособляющая чужую речь интонация (в письменной речи обозначаемая кавычками) — явление особого рода: это как бы перенесенная вовнутрь высказывания смена речевых субъектов. Создаваемые этой сменой границы здесь ослаблены и специфичны: экспрессия говорящего проникает через эти границы и распространяется на чужую речь, которую мы можем передавать в иронических, возмущенных, сочувственных, благоговейных Проблема речевых жанров тонах (эта экспрессия передается с помощью экспрессивной интонации, в письменной речи мы ее точно угадываем и ощущаем, благодаря обрамляющему чужую речь контексту, или внесловесной ситуации — она подсказывает соответствующую экспрессию). Чужая речь, таким образом, имеет двойную экспрессию — свою, то есть чужую, и экспрессию приютившего эту речь высказывания. Все это имеет место прежде всего там, где чужая речь (хотя бы одно слово, получающее здесь силу целого высказывания) приводится открыто и отчетливо выделена (в кавычках): отзвуки смены речевых субъектов и их диалогических взаимоотношений здесь слышатся отчетливо. Но во всяком высказывании при более глубоком его изучении в конкретных условиях речевого общения мы обнаружим целый ряд полускрытых и скрытых чужих слов разной степени чуждости. Поэтому высказывание изборождено как бы далекими и еле слышными отзвуками смен речевых субъектов и диалогическими обертонами, до предела ослабленными границами высказываний, совершенно проницаемыми для авторской экспрессии. Высказывание оказывается очень сложным и многопланным явлением, если рассматривать его не изолированно и только в отношении к его автору (говорящему), а как звено в цепи речевого общения и в отношении к другим, связанным с ним высказываниям (эти отношения раскрывались обычно не в словесном — композиционно-стилистическом — а только в предметно-смысловом плане)65. Каждое отдельное высказывание — звено в цепи речевого общения. У него четкие границы, определяемые сменой речевых субъектов (говорящих), но в пределах этих границ высказывание, подобно монаде Лейбница, отражает речевой процесс, чужие высказывания, и прежде всего предшествующие звенья цепи (иногда ближайшие, а иногда — в областях культурного общения — и очень далекие). Предмет речи говорящего, каков бы ни был этот предмет, не впервые становится предметом речи в данном высказывании, и данный говорящий не первый говорит о нем. Предмет, так сказать, уже оговорен, оспорен, освещен и оценен по-разному, на нем скрещиваются, сходятся и расходятся разные точки зрения, мировоззрения, направления. Говорящий — это не библейский Адам66, имеющий Проблема речевых жанров дело только с девственными, еще не названными предметами, впервые дающий им имена. Упрощенные представления о коммуникации, как логико-психологической основе предложения, заставляют вспоминать этого мифического Адама. В душе говорящего происходит сочетание двух представлений (или — наоборот — расчленение одного сложного представления на два простых), и он изрекает предложения вроде следующих: «Солнце светит», «Трава зеленая», «Я сижу» и т. п. Подобные предложения, конечно, вполне возможны, но они либо оправданы и осмыслены контекстом целого высказывания, который приобщает их речевому общению (в качестве реплики диалога, популярной научной статьи, беседы учителя на уроке и т. п.), либо, если это законченные высказывания, то они как-то оправдываются ситуацией речи, включающей их в цепь речевого общения. В действительности, повторяем это, всякое высказывание, кроме своего предмета, всегда отвечает (в широком смысле слова) в той или иной форме на предшествующие ему чужие высказывания. Говорящий не Адам, и потому самый предмет его речи неизбежно становится ареной встречи с мнениями непосредственных собеседников (в беседе или споре о каком-нибудь бытовом событии) или с точками зрения, мировоззрениями, направлениями, теориями и т. п. (в сфере культурного общения). Мировоззрение, направление, точка зрения, мнение всегда имеют словесное выражение (оголенных мыслей не бывает). Все это — чужая речь (в личной или безличной форме), и она не может не найти своего отражения в высказывании. Высказывание обращено не только к своему предмету, но и к чужим речам о нем. Но ведь даже легчайшая аллюзия на чужое высказывание дает речи диалогический поворот, какой не может дать ей никакая чисто предметная тема. Отношение к чужому слову принципиально отлично от отношения к предмету, но оно всегда сопутствует этому последнему. Повторяем, высказывание — звено в цепи речевого общения, и его нельзя оторвать от предшествующих звеньев, которые определяют его и извне и изнутри, порождая в нем прямые ответные реакции и диалогические отклики. Но высказывание связано не только с предшествующими, но и с последующими звеньями речевого общения. Когда высказывание создается говорящим, их, конечно, Проблема речевых жанров еще нет. Но высказывание с самого начала строится с учетом возможных ответных реакций, ради которых оно, в сущности, и создается. Роль других, для которых строится высказывание, как мы уже знаем, исключительно велика. <...> Мы уже говорили, что эти другие, для которых моя мысль впервые становится действительною мыслью (и лишь тем самым и для меня самого), не пассивные слушатели, а активные участники речевого общения. Говорящий с самого начала ждет от них ответа, активного ответного понимания. Все высказывание строится как бы навстречу этому ответу. Существенным (конститутивным) признаком высказывания является его обращенность к кому-либо, его адресованность. В отличие от значащих единиц языка — слова и предложения, которые безличны, ничьи и никому не адресованы, высказывание имеет и автора (и — соответственно — экспрессию, о чем мы уже говорили) и адресата. Этот адресат может быть непосредственным участником-собеседником бытового диалога, может быть дифференцированным коллективом специалистов какой-нибудь специальной области культурного общения, может быть более или менее дифференцированной публикой, народом, современниками, единомышленниками, противниками и врагами, подчиненным, начальником, низшим, высшим, близким, чужим и т. п.; он может быть и совершенно неопределенным, неконкретизованным другим (при разного рода монологических высказываниях эмоционального типа) — все эти виды и концепции адресата определяются той областью человеческой деятельности и быта, к которой относится данное высказывание. Кому адресовано высказывание, как говорящий (или пишущий) ощущает и представляет себе своих адресатов, какова сила их влияния на высказывание — от этого зависит и композиция и — в особенности — стиль высказывания. * Каждый речевой жанр в каждой области речевого общения имеет свою определяющую его как жанр типическую концепцию адресата. Адресат высказывания может, так сказать, персонально совпадать с тем (или с теми), кому высказывание отвечает В бытовом диалоге или в обмене письмами это персональное совпадение обычно: тот, кому Проблема речевых жанров я отвечаю, является и моим адресатом, от которого я в свою очередь жду ответа (или во всяком случае активного ответного понимания). Но в случаях такого персонального совпадения одно лицо выступает в двух разных ролях, а это различие ролей как раз и важно. Ведь высказывание того, кому я отвечаю (соглашаюсь, возражаю, исполняю, принимаю к сведению и т. п.), уже налично, его же ответ (или ответное понимание) еще предстоит. Строя свое высказывание, я стараюсь его активно определить; с другой же стороны, я стараюсь его предвосхитить, и этот предвосхищаемый ответ в свою очередь оказывает активное воздействие на мое высказывание (я парирую возражения, которые предвижу, прибегаю ко всякого рода оговоркам и т. п.). Говоря, я всегда учитываю апперцептивный фон восприятия моей речи адресатом: насколько он осведомлен в ситуации, обладает ли он специальными знаниями данной культурной области общения, его взгляды и убеждения, его предубеждения (с нашей точки зрения), его симпатии и антипатии — ведь все это будет определять активное ответное понимание им моего высказывания. Этот учет определит и выбор жанра высказывания, и выбор композиционных приемов, и, наконец, выбор языковых средств, то есть стиль высказывания. Например, жанры популярной научной литературы адресованы определенному кругу читателей с определенным апперцептивным фоном ответного понимания; другому читателю адресована специальная учебная литература и уже совсем другому — специальные исследовательские работы. В этих случаях учет адресата (и его апперцептивного фона) и влияние адресата на построение высказывания очень просты: все сводится к объему его специальных знаний. В других случаях дело может обстоять гораздо сложнее. Учет адресата и предвосхищение его ответной реакции часто бывает многосторонним, сложным и напряженным, вносящим своеобразный внутренний драматизм в высказывания (в некоторых видах бытового диалога, в письмах, в автобиографических и исповедальных жанрах). Острый, но более внешний характер носят эти явления в риторических жанрах. Особый характер носят отраженные в высказываниях бытовых и деловых областей речевого общения социальное положение, ранг и вес адресата. В условиях классового и в Проблема речевых жанров *Напомню соответствующее наблюдение Гоголя: «Пересчитать нельзя всех оттенков и тонкостей нашего обращения... У нас есть такие мудрецы, которые с помещиком, имеющим двести душ, будут говорить совсем иначе, нежели с тем, у которого их триста, а с тем, у которого их триста, будут говорить опять не так, как с тем, у которого их пятьсот, а с тем, у которого их пятьсот, опять не так, как с тем, у которого их восемьсот; словом, хоть восходи до миллиона, все найдутся оттенки» («Мертвые души», гл. 3) 11лощадная громкая откровенность, называние вещей своими именами характерны для этого стиля. особенности в условиях сословно-классового строя наблюдается чрезвычайная <дифференция> речевых жанров и соответствующих им стилей в зависимости от титула, ранга, чина, имущественного и общественного веса, возраста адресата и соотносительного положения самого говорящего (или пишущего). Несмотря на богатство <диффе-ренций> как основных форм, так и нюансов, эти явления носят стандартный и внешний характер: они не способны вносить сколько-нибудь глубокого внутреннего драматизма в высказывание. Они интересны лишь как примеры хотя довольно грубого, но зато очень наглядного выражения влияния адресата на построение и стиль высказывания . Более тонкие оттенки стиля определяются характером и степенью личной близости адресата к говорящему в различных фамильярных речевых жанрах, с одной стороны, и интимных — с другой. При всем громадном различии между фамильярными и интимными жанрами (и — соответственно — стилями) они одинаково ощущают своего адресата в большей или меньшей степени вне рамок социальной иерархии и общественных условностей, так сказать, «без чинов». Это порождает специфическую откровенность речи (в фамильярных стилях доходящую иногда до цинизма). В интимных стилях это выражается в стремлении как бы к полному слиянию говорящего с адресатом речи. В фамильярной речи, благодаря отпадению речевых запретов и условностей, возможен особый, неофициальный, вольный подход к действительности Поэтому фамильярные жанры и стили могли сыграть большую и положительную роль в эпоху Возрождения в деле разрушения официальной средневековой картины мира68; и в другие периоды, когда стоит задача разрушения традиционных официальных стилей и мировоззре- Проблема речевых жанров ний, омертвевших и ставших условными, фамильярные стили приобретают в литературе большое значение. Кроме того, фамильяризация стилей открывает доступ в литературу таким пластам языка, которые до того находились под речевым запретом. Значение фамильярных жанров и стилей в истории литературы до сих пор недостаточно оценено. Интимные жанры и стили основаны на максимальной внутренней близости говорящего и адресата речи (в пределе — как бы на слиянии их). Интимная речь проникнута глубоким доверием к адресату, к его сочувствию — к чуткости и благожелательности его ответного понимания. В этой атмосфере глубокого доверия говорящий раскрывает свои внутренние глубины. Этим определяется особая экспрессивность и внутренняя откровенность этих стилей (в отличие от громкой площадной откровенности фамильярной речи). Фамильярные и интимные жанры и стили (до сих пор очень мало изученные) чрезвычайно ярко раскрывают зависимость стиля от определенного ощущения и понимания говорящим своего адресата (своего высказывания) и от предвосхищения говорящим его Iактивно-ответного понимания. На этих стилях особенно ясно обнаруживается узость и неправильность традиционной стилистики, пытающейся понять и определить стиль только с точки зрения предметно-смыслового содержания речи и экспрессивного отношения к этому содержанию со стороны говорящего. Без учета отношения говорящего к другому и его высказываниям (наличным и предвосхищаемым) нельзя понять ни жанра, ни стиля речи. Но и так называемые нейтральные или объективные стили изложения, максимально сосредоточенные на своем предмете и, казалось бы, чуждые всякой оглядки на другого, инвольвируют все же определенную концепцию своего адресата. Такие объективно-нейтральные стили производят отбор языковых средств не только с точки зрения их адекватности предмету речи, но и <с> точки зрения предполагаемого апперцептивного фона адресата речи, но этот фон учитывается максимально обобщенно и с отвлечением от его экспрессивной стороны (и экспрессия самого говорящего в объективном стиле минимальна). Объективно-нейтральные стили предполагают как бы то Проблема речевых жанров ждество адресата с говорящим, единство их точек зрения, но эти одинаковость и единство покупаются ценою почти полного отказа от экспрессии. Нужно заметить, что характер объективно-нейтральных стилей (а следовательно, и лежащая в основе его концепция адресата) довольно разнообразен в зависимости от различия областей речевого общения. Вопрос о концепции адресата речи (как ощущает и представляет его себе говорящий или пишущий) имеет громадное значение в истории литературы. Для каждой эпохи, для каждого литературного направления и литературно-художественного стиля, для каждого литературного жанра в пределах эпохи и направления характерны свои особые концепции адресата литературного произведения, особое ощущение и понимание своего читателя, слушателя, публики, народа. Историческое изучение изменений этих концепций — задача интересная и важная69. Но для ее продуктивной разработки необходима теоретическая ясность в самой постановке проблемы. Следует отметить, что наряду с теми реальными ощущениями и представлениями своего адресата, которые действительно определяют стиль высказываний (произведений), в истории литературы существуют еще условные или полуусловные формы обращения к читателям, слушателям, потомкам ит. п., подобно тому как наряду с действительным автором существуют такие же условные и полуусловные образы подставных авторов, издателей, рассказчиков разного рода. Огромное большинство литературных жанров — это вторичные, сложные жанры, состоящие из различных трансформированных первичных жанров (реплик диалога, бытовых рассказов, писем, дневников, протоколов и т. п.). Такие вторичные жанры сложного культурного общения, как правило, разыгрывают различные формы первичного речевого общения. Огсюда-то и рождаются все эти литературно-условные персонажи авторов, рассказчиков и адресатов. Но самое сложное и многосоставное произведение вторичного жанра в его целом (как целое) является одним и единым реальным высказыванием, имеющим реального автора и реально ощущаемых и представляемых этим автором адресатов. Итак, обращенность, адресованность высказывания есть его конститутивная особенность, без которой нет и не мо Проблема речевых жанров *Отмстим, что вопросительные и побудительные типы предложений, как правило, фигурируют как законченные высказывания (в соответствующих речевых жанрах)70. жет быть высказывания. Различные типические формы такой обращенности и различные типические концепции адресатов — конститутивные, определяющие особенности различных речевых жанров. В отличие от высказываний (и речевых жанров) значащие единицы языка — слово и предложение — по самой своей природе лишены обращенности, адресованности: они и ничьи и ни к кому не обращены. Более того, сами по себе они лишены всякого отношения к чужому высказыванию, к чужому слову. Если отдельное слово или предложение обращено, адресовано, то перед нами законченное высказывание, состоящее из одного слова или одного предложения, и обращенность принадлежит не им, как единицам языка, а высказыванию. Окруженное контекстом предложение приобщается обращенности только через целое высказывание как его составная часть (элемент) Язык, как система, обладает громадным запасом чисто языковых средств для выражения формальной обращенности: лексическими средствами, морфологическими (соответствующие падежи, местоимения, личные формы глаголов), синтаксическими (различные шаблоны и модификации предложений). Но действительную обращенность они приобретают только в целом конкретного высказывания. И выражение этой действительной обращенности никогда не исчерпывается, конечно, этими специальными языковыми (грамматическими) средствами. Их может и вовсе не быть, а высказывание при этом может очень остро отражать влияние адресата и его предвосхищаемой ответной реакции. Отбор всех языковых средств производится говорящим под большим или меньшим влиянием адресата и его предвосхищаемого ответа. Когда анализируется отдельное предложение, выделенное из контекста, то следы обращенности и влияния предвосхищаемого ответа, диалогические отклики на предшествующие чужие высказывания, ослабленные следы смены речевых субъектов, избороздившие высказывание изнутри, утрачиваются, стираются, потому что все это чуждо при- Проблема речевых жанров роде предложения, как единицы языка. Все эти явления связаны с целым высказывания, и там, где это целое выпадает из зрительного поля анализирующего, они перестают для него существовать. В этом — одна из причин той узости традиционной стилистики, на которую мы указывали. Стилистический анализ, охватывающий все стороны стиля, возможен только как анализ целого высказывания и только в той цепи речевого общения, неотрывным звеном которой это высказывание является. <...> Из архивных записей к «Проблеме речевых жанров» ИЗ АРХИВНЫХ ЗАПИСЕЙ К РАБОТЕ «ПРОБЛЕМА РЕЧЕВЫХ ЖАНРОВ» ДИАЛОГ Формы языка, отражающие взаимоотношения говорящих (местоимения, вокативные формы, императивные и вопросительные конструкции и т. п.). Эти формы обычно разносятся по различным лингвистическим категориям на основании иных лингвистических признаков. Их надо выделить и классифицировать именно как специфические формы диалогических взаимоотношений говорящих1 (события общения и борьбы2). Особая действенность диалогической речи. Особые темпы диалогической речи. Обновление монологических жанров речи за счет диалога. Диалог с точки зрения участников его (мои и чужие реплики) и монолог с точки зрения третьего*, где реплики оказываются в одной плоскости воспринимающего. Язык и речь4. Речь — реализация языка в конкретном высказывании. Жанровые формы этих высказываний. Речь подчиняется всем законам языка, в ней мы находим все его формы (словарный состав, грамматический строй, фонетику). Мы можем дать языковой анализ любой речи, то есть любого высказывания или его части (отрывка). Да и всякий анализ может быть анализом конкретной речи (примеры, образы и т. п.). Но кроме форм языка в речи имеются и другие формы — формы высказывания. Проанализированная нами с точки зрения словарного состава, грамматической структуры речь (отрывок) может быть репликой бытового диалога, стихом, строфой , романом, научным высказыванием, афоризмом и т. п. или отрывком из этих жанров. Классификация речи (не языка) по функциям5 и по жанрам. Одно с другим неразрывно связано. По функциям (бытовая речь, научная, художественная, деловая проза, техническая речь и т. п.). Сфера применения языка почти безгранична6. Это определяет многообразие функций Из архивных записей к «Проблеме речевых жанров» и resp. жанров речи. Жанры: разные виды бытового диалога и виды реплик такого диалога, виды технического диалога (в военном деле — команды, ответы, императивные формы на производстве, стандартные вопросы и ответы), литературные жанры, жанры научной речи, информационные, газетные, пропагандистские, агитационные жанры ит. п., формулы законов («язык не дан изначально »). Необычайное разнообразие речевых жанров и отсутствие классификации (даже, например, в области деловой прозы). Общие функции: коммуникативная и экспрессивная. Общие жанры: диалог и монолог7. Застывание монологических жанров8, их, так сказать, отрыв от народа. Степень широты диалогического общения. Узкий круг общения порождает жаргонизацию языка, образование паразитических жаргонов (семейный язык у Толстого). История взаимоотношений диалога и монолога в различные эпохи. Проблема стиля 60-х годов9. Умение сказать (выразить) и умение ответить. Формы вежливости, этикета, такта в языке. Эти формы раскрываются в диалогической речи. Борьба мнений и научная дискуссия. Всенародное обсуждение. Проблема болтовни. Реальный и условный диалог. Различные степени условности. Замыкание мысли в монологические формы. Полемичность, политическая заостренность, влияние коллектива. В застывших монологических формах преобладают профессионализмы, терминологизмы, культивируется презрение к непосвященным. Застывшие монологические жанры обычно пересматриваются в процессе их диа-логизации. Общее увеличение удельного веса диалога в литературе. Монологизация (Пруст, Джойс) или ожаргонивание диалога. Автор выходит из такого ожаргоненного, овеществленного диалога. Специфические формы диалога, связанные с национальными особенностями языка. Формы речи нельзя отрывать от форм языка10. Коллективное обсуждение статей и работ. Кабинетное монологизирование. Из архивных записей к «Проблеме речевых жанров» ДИАЛОГ I Проблема диалогической речи Проблема понимания у Потебни и потебнианцев. Понимание не повторяет, не дублирует говорящего, оно создает свое представление, свое содержание; и говорящий и понимающий остаются каждый в своем собственном мире; слово дает только направление, острие конуса. Между тем говорящий и понимающий вовсе %ie остаются каждый в своем собственном мире; напротив, они сходятся в новом, третьем мире, мире общения, они обращаются друг к другу, вступают в активные диалогические отношения1. Понимание всегда чревато ответом. В слове говорящего всегда есть момент обращения к слушателю, установка на его ответ. Это ярче всего и проявляется в диалогической речи. Отношение между репликами диалога иное, чем между двумя предложениями монологического контекста или между двумя высказываниями на одну и ту же тему, не связанными диалогически. Относительность различия монолога и диалога2. Каждая реплика в известной степени монологична (высказывание одного субъекта) и каждый монолог — в известной мере реплика, поскольку входит в контекст обсуждения или вопроса, предполагает слушателей, предшествующую полемику и т. п. Диалог обнимает высказывания по крайней мере двух субъектов, но связанных Просто понимание и понимание, чреватое ответом. Понимание реплики и понимание монологического целого11. Проблема целого, законченности, завершенности12. Связь с актуальной проблемой драматургии. Бесконфликтность13 разлагает и диалог. Заключение: изучение диалога позволит лучше и глубже осветить многие явления языка, которые полнее и ярче всего раскрываются именно в диалогической речи, в которой раскрывается природа языка как средства общения и орудия борьбы. Из архивных записей к «Проблеме речевых жанров» между собой диалогическими отношениями, знающих друг о друге, отвечающих друг другу, и эта связь (отношение друг к другу) отражается в каждой реплике диалога, определяет реплику. Обращение литературы к разговорной или к народной речи. Это не только обращение к словарю, к синтаксису (более простому), — это прежде всего обращение к диалогу, к разговорности, как таковой, к непосредственному ощущению слушателя, к усилению момента общения, коммуникативности. Это — ослабление монологического и усиление диалогического элемента речи. Оценка жанров с точки зрения их диалогичности (внутренней и внешней). Большая или меньшая степень сосредоточенности говорящего на самом себе или на предмете (научный монолог), т. е. большая или меньшая степень монологичности (или resp. — диалогичности), экспрессивности (в смысле функции3). Гумбольдт о понимании4. Проблема понимания и ее исключительная важность. Установка на максимальную понятность, на всенародную понятность. Установка на ограниченное понимание, на зашифровку, на криптограмму, на заумность. Такова установка всех жаргонов — от арго до дворянских жаргонов. Расширить круг понимающих или, наоборот, сузить этот круг. 1. Высказывание, как первичная единица речи. Виды высказываний по функции (бытовая речь, научная, художественная и т. п.). Виды высказываний по отношению к слушателю: диалог и монолог, их относительность. Связь монолога с экспрессивной функцией. 2. Проблема понимания. Диалогичность понимания. 3. Диалог и его виды. Значение диалогической речи для литературы. Проблема диалога в науке и в образных сферах науки. Научные дискуссии. Пресс-конференции. Конференции всякого рода и т. п.5 <...> Душа понимающего — это не tabula rasa, слово борется с ней и перестраивает ее. Степень понятности монолога и изолированно взятой реплики. Предложение, вырванное из монологического контекста, и реплика, вырванная из диалога. В чем разница? Какие связи нарушаются (разрываются) в том или в другом случае? Из архивных записей к «Проблеме речевых жанров» На диалоге лежит печать не одной, а нескольких индивидуальностей. <...> 1. Особенности словарного состава диалогической речи (междометия, местоимения и др.). 2. Особенности грамматического строя (повелительное наклонение и т. п.6). Более сильное и специфическое отражение личности говорящего в диалоге (экспрессивность7). В чем специфичность? Отношение к другому (полемическое и иное), личность говорящего формируется в борьбе с партнером. Роль диалога в истории литературного языка. Характерное для современного литературного языка отмирание книжных форм речи и усиление разговорных. Книжные формы по существу монологичны. Они ограничивают роль партнера и ориентированы на узкий круг книжных читателей, причастный специфической книжной условности. Усиление диалогического момента и расширение самого диалогического общения. Диалогизация литературного языка в эпоху революционных демократов. Ориентация Карамзина на салонную дворянскую разговорность. Ориентация Пушкина на Крылова и Фонвизина. Усиление диалогического элемента в недраматических литературных жанрах. Сокращение описательных частей и вообще речи от автора. Появление рассказчика (борьба с книжностью и монологичностью). Полемичность автора. Роль борьбы мнений, споров. Герцен. Развитие идеологического диалога (борьба мнений) в романе. Диалоги у Тургенева, Толстого, Чернышевского и др. Роль сатирических журналов, роль эпистолярного жанра. Установка на ответ, возражение, немедленную реакцию. Особое влияние реальных условий и обстановки речи. Какими формами обогащается язык, реализуясь в речи. Формами целого, конец, завершение, абсолютное начало. Предложение и высказывание. Степень и характер законченности. За предложением может следовать другое предложение того же говорящего. Конец высказывания предполагает смену речевого субъекта8. Я все сказал, должен выступить другой, хотя бы и молчаливым согласием-несогласием. Из архивных записей к «Проблеме речевых жанров» Высказывание в его целом всегда обращено, имеет определенного адресата («читатель», «публика» и их различия по эпохам), в его конце это отношение заостряется. Предложение не имеет адресата, оно имеет контекст, с которым связано предметно-логическими и синтаксическими связями. Всякая речь кончается, но не пустотой, а дает место чужой речи (хотя бы и внутренней), ожидание ответа, эффекта и т. п. Единица речи9 — высказывание. Всякое высказывание по природе своей есть реплика диалога (общение и борьба). Речь по своей природе диалогична. Относительность различия диалога и монолога. Всякое усиление экспрессии личности говорящего в монологической речи (т. е. всюду, где мы начинаем живо ощущать индивидуальную личность говорящего) есть усиление ее диалогических потенций. Реальный и условный диалог. Реальный диалог омывает все монологические и условно-диалогические формы, служит их лоном и коррективом . Язык делает возможной речевую жизнь, с другой стороны он сам подвергается ее воздействию. Новые формы появляются в речи (слова, фразеологические обороты, грамматические формы), чтобы затем обобщиться и стабилизироваться в языке. Через стиль в язык1 . Такое новообразование становится жаргонизмом; нужны особые условия, чтобы оно вошло в общенародный язык (обработка языка писателем). Проблема смерти языка и мертвых языков. Сферы употребления языка в социальной жизни. Многообразие и безграничность11 этих сфер. В различных сферах вырабатываются различные речевые жанры, т. е. формы высказываний. Речь — это язык in actu. Недопустимо противопоставление в какой бы то ни было форме1"* языка и речи. Речь также социальна как и язык. Формы высказываний также социальны, определяются общением, как язык. Сообщение готовой мысли, выражение готового чувства (эмоции), готового намерения (волевого акта) и становление, формирование мысли, чувства, решения в языке, в процессе выражения. Из архивных записей к «Проблеме речевых жанров» Проблема внутреннего монолога, формы стиля и формы целого (формы завершения). Неразрывность связи между стилем и жанром, изученная только для поэтической речи. <...> 1. Становление, формирование мысли совершается в том же процессе общения, обмена мыслями13. Диалогическая формула Маркса-Энгельса14. Мысль выясняется для себя самого лишь в процессе ее выяснения для другого. Поэтому нет и не может быть, так сказать, абсолютного монолога, т. е. никому не адресованного, чисто индивидуального выражения мысли для себя самого. Такой абсолютный индивидуальный монолог, если мы его помыслим, не нуждался бы в языке, понятном для других, утратил бы всякое отношение к сфере языка. Всякое высказывание диалогично, т. е. адресовано другим, участвует в процессе обмена мыслями, социально. Абсолютного монолога — выражения индивидуальности — нет, это — фикция идеалистической философии языка, выводящей язык из индивидуального творчества. Язык по природе своей диалогичен («средство общения»). Абсолютный монолог, который был бы языковым монологом, исключается самой природой языка. (Идеалистическое языкознание изучает язык так, как если бы он был монологическим). Но если язык по социальной природе своей диалогичен, если абсолютный монолог не возможен, то относительное различение диалогических и монологических форм речи не только допустимо, но и необходимо. Наряду с диалогическими формами речи (например, бытовой диалог) существуют монологические формы речи (например, научное творчество, повести и рассказы, лирические произведения и др.). Это не абсолютные монологи, но по своей организации они резко отличаются от диалогов. В пределах таких монологических целых как роман различаются монологическая речь автора (или рассказчика) и диалоги действующих лиц. Нет нужды доказывать очевидное наличие существенных различий диалогической и монологической речи в пределах (и на основе) общей диалогичности языка. Естественно предположить, что формы диалогической речи представляют особый интерес, как выражающие в более резкой и чистой форме социальную природу языка Из архивных записей к «Проблеме речевых жанров» как средства общения (что, конечно, не снижает значимости и относительно-монологической речи). 2. Язык и речь. Сферы применения языка (почти безграничны). Функции языка и формы высказываний. Проблема единицы языкового общения, обмена мыслями. 3. Определение диалога и его проблемы. 4. Роль диалога в истории литературного языка. Диалог и письменность. Монологичность письменности (законы, анналы , религиозные речевые формы, виды священных текстов, молитвы и пр.). 5. Диалог в литературе. Теория поэтического языка, идущая от Аристотеля, тропированная речь, на диалог не распространяется. Изучался только авторский язык, язык персонажей изучался только натуралистически (преобладание объектных диалогов в прошлом, изменения в будущем) 15. Обмен готовыми мыслями и чувствами и становление мыслей и чувств в диалоге. Становление действия в диалоге (драматический диалог в точном смысле этого слова). Формы языка, ведущие более активную жизнь в диалоге (например, местоимения, некоторые глагольные формы). Они вели эту жизнь и в прошлом (ретроспекция). Проблема происхождения языка и отдельных его форм. Предложение вовсе не является единицей речевого общения16. Если высказывание (реплика диалога, пословица, афоризм и т. п.) состоит из одного предложения, то это предложение уже не является просто предложением: к нему присоединяется нечто новое (новое качество) — речевая завершенность, за ним может следовать уже не другое предложение, а чужое высказывание (понимание — оценка). Два речевых субъекта, обмен мыслей, диалогическая граница. <...> Диалогическая речь и мышление. Становление мысли в диалоге. Борьба нового со старым. Стиль салонной речи, стиль фамильярной речи, стиль официальной или деловой беседы. Стили диалогической речи. Каждый владеет несколькими стилями. Эти стили определяются отношением к собеседнику (всей сложностью социальной иерархии), целью беседы (ее темой), специфическими формами диалогического общения (салонная светская беседа, интимные признания, деловой разговор в учреждении и т. п.), внешней обста Из архивных записей к «Проблеме речевых жанров» новкой беседы, событиями, определяющими беседу. Речевые диалогические стили Чичикова17. Кроме реплик отдельных персонажей, характеризующих их, их стиль, их социальный и индивидуальный облик, есть еще диалог в его целом, т. е. встреча, соприкосновение и борьба разных индивидуальностей18. Важность для понимания внутренних законов языка. Различие монологического высказывания и реплики диалога. Композиция малых и больших словесных масс. Лингвистика кончает сложным предложением, периодом, которые являются элементами высказывания, и не знает композиции словесных целых. Когда предложение становится целым высказыванием, оно меняет свое качество. Проблема ?ечевых жанров высказываний. Ее сложность и трудность. 1зучаются только литературные жанры, но они специфичны и прежде всего синтетичны (или синкретичны). На маленьких жанрах изучить проблему завершенности. Проблема речевого общения, т. е. взаимодействия говорящих. Отражение в формах языка этого взаимодействия, позиций говорящих, сценария и мизансцены речевого общения; слова и формы, имеющие не предметное, а относительно-диалогическое значение. Диалогическое взаимоотношение стилей в романе (они соотносятся как реплики диалога). Например, архаизмы в лирике и в романе (у Пушкина). Речь здесь располагается в разных плоскостях. Лексические оттенки чреваты здесь образами людей, их выбор определяется не предметными соображениями. Анализ «Евгения Онегина» с точки зрения влияния на него диалогической речи, диалогического разноречия19. Всякая приведенная чужая речь (хотя бы и простая цитата) предполагает диалогическое отношение к ней (хотя бы согласие, подтверждение). <...> Проблема взаимного понимания. Дело идет не о простом понимании (пассивном), имеющем целью просто понять, что хочет сказать говорящий, без оценки понятого, без выводов из него, без ответной реакции. Такого понимания в сущности никогда не бывает, это — фикция. Всякое понимание в большей или меньшей степени чревато ответной реакцией или словесной или действенной (например, выполнение понимаемого приказания или просьбы и т. п.). Именно на такое активное, ответное Из архивных записей к «Проблеме речевых жанров» понимание установлена речь говорящего; понимание не дублирует понимаемое; такое пассивное дублирование было бы бесполезно для общества20. Но в степени и характере активности понимания есть существенное различие между монологом и диалогом. Этой особой активностью взаимного диалогического понимания определяется специфическая действенность, драматизм21 диалогической речи. Темпы и интонации диалогической речи. Они оказывают влияние на темпы и интонации монологических жанров. Связь между предложениями и абзацами монологической речи и связь между репликами диалога. <...>22 Итак23, стиль определяется не предметно-логическим значением слов, а экспрессией, т. е. стилистическим ореолом, характеризующим субъекта речи и его отношение к действительности, выраженной в предметно-логической стороне слова. В диалогической речи к этому присоединяется третий момент — отношение к чужому слову о том же предмете, т. е. к предшествующей и последующей, ответной (предвосхищаемой, направляемой, ожидаемой) реплике собеседника. Отношение к собеседнику так же определяет речь, как и отношение к предмету (к действительности). Отношение к собеседнику и его речи — определяющий момент речи в диалоге, вне которого нельзя понять реплики. Но этот момент implicite присутствует во всякой речи, поскольку всякая речь предполагает слушате- иное, монолог более сосредоточен на предметно-логической или эмоционально-лирической стороне речи, не отклоняется от этой сосредоточенности действительным или предполагаемым вмешательством другого (чужой точки зрения, чужого несогласия и т. п.). Слушатель в монологической речи носит более неопределенный и коллективный характер (хотя этот коллектив и может ощущаться дифференцированно: друзья-единомышленники, враги-оппоненты и т. п.). Главное — монолог исключает вмешательство слушателя на поворотных моментах речи, слушатель может реагировать только на весь монолог в его целом и притом только заочно. Избравший монологическую форму тем самым получает право исключительной сосредоточенности на |
