Актуальные проблемы развития речи и межкультурной коммуникации
Скачать 3.29 Mb.
|
Литература: 1. Назарян А.Г. Фразеология современного французского языка. – М.: Высшая школа, 1987. 2. Соколова Г.Г., Трусова О.И. Фразеологический минимум для студентов вузов. – М., 2007. 3. Хазина А.М. 1500 русских и 1500 французских идиом. – М.: Астрель, 2000. 4. Шанский Н.М. 700 фразеологических оборотов русского языка. – М.: "Русский язык", 1976. 5. Http://www.akyla.net/frantsuzskie-idiomy-tsitaty-aforizmy. Раскина Е.Ю. (г.Москва, МГЛИ) АРФА ДАВИДА И ЛЮТНЯ ГОНДЛЫ: ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫЕ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ Н.ОЦУПА, Н.ГУМИЛЕВА И А.АХМАТОВОЙ Николай Авдеевич Оцуп (1894-1958), выдающийся поэт, блестящий эссеист и исследователь литературы, известен в России по большей части как ученик Н.С. Гумилева, член «Третьего Цеха поэтов» и автор определения «серебряный век», которое ошибочно приписывалось С.К. Маковскому. В эмиграции Николай Авдеевич Оцуп создал свои лучшие произведения, среди которых – трагедия «Три царя» и поэма «Дневник в стихах». Трагедия «Три царя» (Париж, 1958), посвященная библейским Саулу, Давиду и Соломону, обнаруживает следы удивительного поэтического диалога с учителем Оцупа – Николаем Гумилевым, диалога, над которым было не властно время. «Три царя» обнаруживают интертекстуальное сходство с драматической поэмой Н.С. Гумилева «Гондла» и стихотворением «Волшебная скрипка». Это сходство заключается в интерпретации образа поэта, наделенного свыше благодатью и владеющего волшебной арфой (лютней или скрипкой). У Н.А. Оцупа таким поэтом является библейский псалмопевец царь Давид, у Н.С. Гумилева – ирландский царевич Гондла, обращающий жестоких исландцев в христианство. Более того, типологически «Три царя» Н.А. Оцупа связаны с библейскими стихотворениями А. Ахматовой, в частности со стихотворением «Мелхола», написанным через два года после смерти Николая Авдеевича, в 1961 г. Однако едва ли Анна Ахматова была знакома с созданными в эмиграции произведениями поэтов из гумилевского окружения 1918-1921 гг. «Железный занавес» в конце 1950-х-начале 1960-х гг. был еще на редкость прочен и надежно ограждал советских граждан от общения с эмигрантами и знакомства с литературой Русского Зарубежья. Во время последней поездки Ахматовой в Европу весной 1965 г., связанной с торжественным вручением ей алой докторской мантии Оксфордского университета, состоялись некоторые встречи Анны Андреевны с эмигрантами, «людьми 1913 года». Так, в Париже Ахматова встретилась с Ольгой Оболенской (урожденной Кузьминой-Караваевой), С.Р. Эрнстом, Дмитрием Бушеном, Георгием Адамовичем, Борисом Анрепом и Юзефом Чапским. Едва ли Ахматова смогла глубоко и подробно ознакомиться с тем, что создали в эмиграции «люди 1913 года» или молодые поэты из ближайшего гумилевского окружения 1918-1921 гг. К тому же, Ахматова относилась к поэтам из этого окружения – и к Георгию Иванову, и к Георгию Адамовичу, и к Ирине Одоевцевой, да и к самому Оцупу – неоправданно жестко. Известны многочисленные ее резкие и не всегда справедливые высказывания по адресу написанных этими поэтами мемуаров или их высказываний в эмигрантской прессе, дошедших до Советского Союза. Тем не менее, определенное типологическое и образно-символическое сходство между «Тремя царями» Оцупа и «Мелхолой» Ахматовой все же существует. Возможно, оно основано на общих «пректекстах», то есть на произведениях, очень важных и для Ахматовой, и для Оцупа. Речь идет о стихотворении Н.С. Гумилева «Волшебная скрипка» и, конечно же, о драматической поэме «Гондла». Трагедия Оцупа «Три царя» начинается с посвящения Даме, олицетворявшей для поэта Вечную Женственность, - его жене, актрисе Диане Каренн. Это Посвящение перекликается с «Балладой о дамах былых времен» высоко ценимого акмеистами и участниками «Второго Цеха поэтов» Франсуа Вийона. «Где Ависага, Авигея, / Где Антигона? Та «она», / В чей образ память влюблена? / Ты в их ряду, ты им равна. / Тебе мой друг, моя жена, / И этого труда идея / И жизнь моя посвящена» [11. С. 5], - восклицает Оцуп. У Франсуа Вийона, в «Балладе о дамах былых времен», можно найти близкое по духу и образно-символической наполненности обращение: «Скажите, где, в какой стране, / прекрасная римлянка Флора, / Архипиада…/ Где оне, / Те сестры, прелестью убора; / Где Эхо, гулом разговора / Тревожащая лоно рек, / Чье сердце билось слишком скоро? / Но где же прошлогодний снег!» [4. С. 175] (перевод Н. Гумилева). В переводе Валерия Брюсова, вероятно, знакомом Николаю Оцупу, как и перевод, выполненный учителем Николая Авдеевича – Николаем Степановичем Гумилевым, начало баллады Вийона звучит так: «Скажите, где в стране ль теней, / Дочь Рима, Флора, перл бесценный? / Архиппа где? Таида с ней, / Сестра-подруга незабвенной? / Где Эхо, чей ответ мгновенный / Живил, когда-то, тихий брег, / С ее красою несравненной? / Увы, где прошлогодний снег?» [4. С.173]. В вольном переводе этой баллады, выполненном В. Жаботинским (1914 г.), среди прекрасных дам былого появляется еврейка, библейская царица Эсфирь, которой нет в оригинале стихотворения. Н.А. Оцуп называет трех дам былых времен: Ависагу, Авигею и Антигону. Антигона, старшая дочь фиванского царя Эдипа и Иокасты, сестра Этеокла, Полиника и Исмены, осмелившаяся, несмотря на запрещение царя Фив Креонта, грозившее ей смертью, предать земле тело своего брата Полиника, была воспета О. Мандельштамом в стихотворении «Я слово позабыл, что я хотел сказать». Слово в этом стихотворении «медленно растет как бы шатер иль храм», а потом «то вдруг прикинется безумной Антигоной, / То мертвой ласточкой бросается к ногам / С стигийской нежностью и веткою зеленой» [8. С. 126]. Образ Антигоны, отдавшей собственную жизнь за право похоронить брата, занимает очень важное место в творчестве О. Мандельштама. Н.Я. Мандельштам так интерпретировала значение этого образа в стихотворениях и судьбе Осипа Эмильевича: «Я всегда завидовала Антигоне – не той, что была поводырем слепого отца, а более поздней, которая отдала жизнь за право похоронить брата. Право на последнюю дань мертвым, право прощаться с ними и предавать земле – один из основных связующих обычаев всех времен и народов. За это право боролась тихая Антигона и в защиту его восстала на дурного правителя своей маленькой страны» [7. С. 106]. Ависага Сунамитянка, взятая постаревшим царем Давидом в жены, известна меньше, чем Антигона, хотя существует версия, отождествляющая ее с Суламит (Шуламит, Суламифью), героиней Песни Песней. После смерти царя Давида на Ависаге хотел жениться Адония, сын Давида от Агиффы. Для того, чтобы получить разрешение на этот брак у нового царя, Соломона, сына Давида и Вирсавии, Адония попросил мать своего властителя ходатайствовать за него. Но, несмотря на заступничество Вирсавии, Соломон отказал Адонии в этой просьбе. Более того, царь послал Ванею, сына Иодая, убить Адонию, чтобы тот не претендовал на трон Израиля. Адония был убит, а дальнейшая судьба Ависаги неизвестна. Авигея, третья из «дам былых времен», упомянутая в Посвящении, является одной из главных героинь трагедии «Три царя». Она изображена Оцупом как обладательница пророческого дара, советчица и помощница царя Давида. Первым мужем Авигеи был Навал, человек грубый и жестокий. Он оскорбил послов Давида, и будущий царь уже хотел отомстить, но мудрая Авигея удержала его от кровопролития. Авигея предсказала воцарение Давида в следующих словах: «И когда сделает Господь господину моему все, что говорил о тебе доброго, и поставит тебя вождем над Израилем, то не будет это сердцу господина моего огорчением и беспокойством, что не пролил напрасно крови и сберег себя от мщения. И Господь облагодетельствует господина моего, и вспомнишь рабу твою» [2. С. 386]. После смерти Навала Давид послал за ней, и она стала его женой. В Шестом Интермеццо Поэт так говорит об Авигее: «Есть в Авигее / То, чем будет для рыцарей средневековая дама, / Но пророческий дух в иудейках сильнее. / В честь Деворы, Эсфири, Юдифи хвалы громогласны, / А ведь сколько почти неизвестных, чьи лики прекрасны» [Оцуп 1958: 63]. В образах героинь Ветхого завета, таких как Авигея или Эсфирь, по словам Оцупа сквозит другая, «небесная синь». Эту «небесную синь» можно соотнести с духом христианства и с идеей Вечной Женственности («Пресловутая Вечная Женственность часто нам кажется басней, / Но чем глубже она, тем любовь человека прекрасней») [11. С. 63]. Свою собственную Прекрасную Даму, жену Диану Карен, к которой обращено Посвящение, Оцуп называет «гражданкой Небесного Иерусалима»: «Ты несомненно потому, что, как пророки одержима, / В земной юдоли ты – гражданка Небесного Иерусалима» [11. С. 5]. В этих строках ощущается интертекстуальная «перекличка» со стихотворением Н.С. Гумилева «Память»: «Сердце будет пламенем палимо, / Вплоть до дня, когда взойдут, ясны, / Стены Нового Иерусалима / на полях моей родной страны» [5. Т.1. С. 90]. Действие трагедии Оцуп прерывают интермеццо, произносимые от лица Поэта. В этих Интермеццо сосредоточен религиозно-философский смысл «Трех царей», обозначена главная идея этого произведения: идея Веры в Вечного. Вечным, то есть существующим над временем, в трагедии назван Бог. Оцуп противопоставляет Время и Вечность, связывая с временем человека и его земные страсти, а с Вечностью - Бога и саму идею божественного, не подвластного разрушительному ходу времени. В интермеццо Оцуп отвечает на вопрос, заданный Вийоном в его «Балладе о дамах былых времен»: «Mais où sont les neiges d'antan?» («Но где снега былого?»). Ответ Оцупа таков: они у Вечного, то есть у Бога, в его обители, не подвластной изменениям и разрушениям, которые несет с собой время. Несколько позже Оцупа на вопрос, заданный Вийоном, через века, ответит И. Бродский в стихотворении «На столетие Анны Ахматовой»: «Страницу и огонь, зерно и жернова, / Секиры острие и усеченный волос - / Бог сохраняет все; особенно – слова / Прощенья и любви, как собственный свой голос...» [3. С. 163]. Любимый А. Ахматовой девиз Фонтанного дома, во флигеле которого она жила вместе с Пуниным, звучал как «Deus conservat omnia» («Бог сохраняет все»). В Первом интермеццо к трагедии «Три царя» поэт говорит: «Не забудем, что в Библии – главное: время и Бог. / Три царя – это план человеческий, сложный, как племя / Верных и переменчивых израильтян» [11. С. 9]. «Три царя» - это трагедия веры, которую Поэт из Первого Интермеццо характеризует так: «И Саул маловерный, оставленный Богом, как мы, / И Давид, чья в мажоре высокая драма, / Кто, особенно после греха, человечен и прост, как псалмы, / И не менее их – Соломон, чьи сомненья - / От ума, от всезнания, от пресыщенья… / Три царя, три трагедии, три поколенья» [11. С. 9]. Трагедия «Три царя» начинается с разрыва между царем Саулом и пророком Самуилом. Внимание читателей фокусируется на идее богооставленности Саула. Эта богооставленность заключается в том, что Саул предпочел Вечности и Вечному – время и его страсти, то есть изменил священным обязанностям царя. Вера в трагедии связана с Вечностью и Вечным, а измена, переменчивость – со временем, поэтому и израильтяне изображены как «верные и переменчивые» одновременно. Они живут в двух планах: в плане Вечности, когда слышат голос свыше, и в плане времени, когда отдаются своим повседневным делам и страстям, часто забывая о Вечном (Боге). Пророк Самуил, упрекая Саула, говорит: «Царь на земле поставлен угождать / Не сборищу людей, а Саваофу!» [11. С.23]. Выбор Бога останавливается на другом, и этот другой – поэт, аккомпанирующий себе на арфе, пастух Давид, будущий царь. Так Оцуп вводит в трагедию тему поэтократии, сформулированную его учителем, Н.С. Гумилевым, следующим образом: «Миром должны править поэты!». Осенью 1920 г. в Петроградском доме отдыха перед чтением поэмы «Дракон» Гумилев объяснял аудитории: «В древние времена власть принадлежала жрецам-духовенству, затем, вплоть до наших дней, - войску. Сейчас же на наших глазах начинается период власти пролетарской. Ясно каждому, что он ложен, как и другие, и только тогда, когда власть перейдет к мудрецам, к людям высшего разума, - словом, к человеческому гению, только тогда...О, тогда...» [5. Т.3. С. 333]. Г.В. Адамович писал: «В последние годы своей жизни он выработал величественную концепцию поэзии, долженствующей возглавить мировой порядок. Миром должны управлять поэты, и дело поэзии помогать строить прекрасную жизнь» [5. Т.3. С. 333]. В трагедии Оцупа царь Саул отказывается повиноваться Богу и его посланцу, пророку Самуилу, и далее следует наказание. Самуил обещает, что послан будет злой дух, дабы «смущать» царя «за неповиновенье». Арфа пастуха Давида, присланного царедворцем Авениром к Саулу, творит чудеса – «отгоняет злого духа». «Нечистого прогнали звуки арфы», - говорит один из слуг в трагедии «Три царя». Царь Саул в трагедии восклицает: «Спой что-нибудь, Давид! / С нечистым духом, который мучит твоего царя, / Твои божественные спорят песни…» [11. С. 58]. Арфа Давида с ее волшебным действием напоминает нам о лютне царевича Гондлы из драматической поэмы Н.С. Гумилева. Пока Гондла играет на лютне, жестокие «волки»-исландцы не могут погубить царевича-лебедя. Но если арфа Давида прогоняет злого духа, то звуки лютни лишь мешают врагам Гондлы убить царевича, но не отгоняют их. Колдун Ахти, один из «волков», говорит о двойственном характере действия лютни: «Эта лютня всегда приносила / Славу самым плохим игрокам. / Ей дана чудотворная сила / Сердце радовать даже волкам» [5. Т.5. С. 124]. С одной стороны, эти строки можно интерпретировать как чудесную способность искусства обращаться даже к самым заблудшим душам, но, с другой стороны, в финале драматической поэмы Гондла бросает лютню «волкам» со словами: «Нет, я больше волкам не играю, / Я живу в огнезарном раю. / Не допрыгнуть вам к этому раю. / Только лютню возьмите свою» [5. Т.5. С. 148]. Таким образом, главный герой драматической поэмы Гумилева подчеркивает, что отныне он – под защитой Христа, и эта защита выше, чем помощь лютни, пусть и волшебной, но подброшенной царевичу «волками». Арфа Давида из «Трех царей» Оцупа связана образно и текстуально с волшебной лютней из «Гондлы» Гумилева, но если воздействие лютни двойственно, то звуки арфы полны Божьей Благодати. Сила Давида в том, что он – невозмутим и чист, тверд в вере, и эту невозмутимую чистоту осознает даже царь Саул. Гондла достигает «огнезарного рая» на земле, то есть состояния душевной невозмутимости и непорочности в тот момент, когда крестит «волков» и становится «подножьем» для пресвятого креста. В древнегреческой мифологии арфа была воплощением чистоты звука, атрибутом Терпсихоры. В пифагорейской философии арфа символизировала, как и лира, мировую гармонию. В древнегреческом искусстве, как и в искусстве христианском, арфа – это мост между небом и землей, между горним и дольним миром. Для христианского искусства и христианской философии были очень важны десять струн арфы царя Давида. С помощью этих десяти струн святой Августин объяснял смысл десяти библейских заповедей. В поэзии акмеистов (Н. Гумилева, О. Мандельштама) звуки арфы часто соотносились с образами кельтской и скандинавской мифологии. Известно, что в скандинавской мифологии арфа – это мост между земным и небесным. В Эдде сказано, что погибших погребали вместе с их арфами, чтобы облегчить им путь в иной мир. Звуки арфы наделялись функцией сотворения мира. Арфа была символом мистического напряжения и стремления человека к трансцендентному. В кельтской мифологии на арфе играет бог Дагда. Так, образ-символ арфы (ее таинственных звуков) присутствует в стихотворении О.Э. Мандельштама «Я не слыхал рассказов Оссиана»: «Я не слыхал рассказов Оссиана, Не пробовал старинного вина; Зачем же мне мерещится поляна, Шотландии кровавая луна? И перекличка ворона и арфы Мне чудится в зловещей тишине, И ветром развеваемые шарфы Дружинников мелькают при луне! Я получил блаженное наследство - Чужих певцов блуждающие сны; Свое родство и скучное соседство Мы презирать заведомо вольны» [8. С. 85]. Мандельштам вводит в этом стихотворении антитезу «ворон» - «арфа». Эту антитезу можно соотнести с близкой к ней антитезой из «Гондлы» Н. Гумилева «ворон» («ворона») - «лютня». Зловещее карканье ворон и у Мандельштама, и у Гумилева символизирует смерть, тогда как звуки арфы (или лютни) несут в себе магическое начало. «Печальной и мудрой вороной» называет себя колдунья Гильда из «Гондлы». К сожалению, Гильда присутствует лишь в черновых вариантах пьесы, но образ этой героини – зловещий и необыкновенно яркий, очень важен для интерпретации основной метаморфозы «Гондлы» - превращения жестоких воинов-исландцев в «волков». Однако у Мандельштама звуки арфы – это символ гармонии, красоты, «белой магии», тогда как звучание лютни из «Гондлы» амбивалентно – она радует сердце «волкам»-исландцам и пробуждает в них звериное начало, жажду крови. В то же время лютня защищает Гондлу от лютой смерти («Иль играй, / Иль ты будешь убит» [5. Т.5. С. 124]). Образ волшебной арфы очень важен и для русской поэзии «золотого века». Некоторые особенности трактовки этого образа поэтами XIX века были унаследованы и усвоены поэтами века «серебряного». Так, в частности, образ звучащей после смерти поэта (певца) арфы стал популярен в русской поэзии благодаря балладе В. Жуковского «Эолова арфа». Шотландская арфа упомянута в стихотворении М.Ю. Лермонтова «Желание». Образность и символика этого лермонтовского стихотворения оказала существенное влияние на мандельштамовское «Я не слыхал рассказов Оссиана». Собственно говоря, в обоих стихотворениях близкая тематика: далекий голос из прошлого, находящий лирического героя в настоящем, и погружающий его в иные, родственные миры и культуры. И в том, и в другом случае – это голос шотландской арфы. В стихотворении М.Ю. Лермонтова «Желание» также фигурирует ворон, но этот образ отнюдь не является отрицательным. Напротив, у Лермонтова вещая птица – символ лирического героя:
«Зачем я не птица, не ворон степной, Пролетевший сейчас надо мной? Зачем не могу в небесах я парить И одну лишь свободу любить? На запад, на запад помчался бы я, Где цветут моих предков поля, Где в замке пустом, на туманных горах, Их забвенный покоится прах» [6. Т.1. С. 67]. И далее: «На древней стене их наследственный щит, И заржавленный меч их висит. Я стал бы летать над мечом и щитом И смахнул бы я пыль с них крылом; И арфы шотландской струну бы задел, И по сводам бы звук полетел; Внимаем одним, и одним пробужден, Как раздался, так смолкнул бы он» [6. Т.1. С. 67]. Шотландское происхождение Лермонтова (от легендарного поэта этой страны Томаса Лермонта) широко известно. Интересно, что Н. Гумилева – тоже большого любителя кельтской и скандинавской культуры раннего Средневековья – его ученики и друзья (Г. Иванов, И. Одоевцева) часто сравнивали с Лермонтовым. «Чужих певцов блуждающие сны» - то есть наследие иных эпох и культур, в частности культуры древней и средневековой Шотландии – является очень важным и для Лермонтова, и для Мандельштама, и для Гумилева. Отсюда – «оссиановские» мотивы, присутствующие в творчестве Н. Гумилева и О. Мандельштама и унаследованные ими через «шотландца» Лермонтова. Символика лютни уже в первые века н.э. несла в себе евангельскую нагрузку. Подобно тому как Христос укрощал человеческие страсти, символом которых являются дикие звери (например, волки), так и Орфей в Древней Греции был посредником между Богом и людьми. Лютня Орфея олицетворяла гармонию и примирение, поскольку даже дикие звери смирялись перед звуками этого музыкального инструмента. В драматической поэме «Гондла» звуки лютни «радуют» даже «волков»-исландцев, но не смиряют их, а, напротив, пробуждают в них темное, звериное начало, связанное с силами хаоса. С другой стороны, пока Гондла играет на лютне, «волки» не могут его растерзать. В трагедии «Три царя» фигурирует одна из песен Давида, в центре которой образ-символ пальмы, ставшей куском большого храма: «Жила на свете пальма над ручьем / И своего Творца благословляла. / Ее срубили, и она куском / Большого храма стала. / Священники молились в храме том, / Она молчала: / Ее душа осталась над ручьем, / Там, где Творца она благословляла» [11. С. 59]. Образ-символ пальмы, о которой поет Давид, можно соотнести со стихотворением Н.С. Гумилева «Деревья» («Я знаю, что деревьям, а не нам / Дано величье совершенной жизни» [5. Т.3. С.95] ). В этом стихотворении пальма – дерево Богородицы («Есть Моисеи посреди дубов, / Марии между пальм. Их души, верно, / Друг другу посылают тихий зов / С водой, струящейся во тьме безмерной» [5. Т.3. С. 95]). Широко известен посмертный сборник рассказов Н.С. Гумилева – «Тень от пальмы», опубликованный в 1922 г. У Оцупа пальма над ручьем, благословляющая Творца, - это символ веры, свойственной человеческой душе, причастности души Вечному (Богу) и Вечности. В драматической поэме Н.С. Гумилева «Гондла» деревья молят Гондлу «защитить их от всякого зла», то есть сделать их причастными свету вечности. Соответственно, роль поэта в мире – защищать от зла человеческие души и природу. Гондла восклицает: «Нет, я царь этих дебрей суровых, И меня коронует Христос Диадемою листьев кленовых И росою обрызганных роз. О, когда бы враги посмотрели, Как мне кланялась эта скала, Как молили меня эти ели Защитить их от всякого зла!» [5. Т.3. С. 95] Царский сан Гондлы признает сама природа, тогда как Давид в трагедии Оцупа утверждает, что Бог во всем живом («Я могу о птицах спеть тебе, о людях или / О Боге, что и проще: / Он – во всем!») [11. С. 59]. Ручей, над которым растет пальма, символизирует чистоту и добродетель, незамутненность и незапятнанность. В стихотворении Н.С. Гумилева «Прапамять» лирический герой, «житель» «Индии Духа», засыпает у ручья в священный вечер и просыпается в мире земном. Но он, подлинный, остался у ручья, и снова вернется к себе самому, восстав от земного сна: «Когда же, наконец, восставши / От сна, Я буду снова я - / Простой индиец, задремавший / В священный вечер у ручья?!» [5. Т.5. С. 46]. В 92-м псалме царя Давида праведник уподобляется пальме: «(13) Праведник цветет, словно пальма, возвышается, подобно кедру на Ливане. (14) Насажденные в Доме Господнем, они цветут во дворах Бога нашего. (15) Они и в старости плодовиты, сочны, свежи, (16) Чтобы возвещать, что праведен Господь, твердыня моя, и нет неправды в Нем» [2. С. 709]. Злодеи же «возникают, как трава», которая быстро увядает: «Делающие беззаконие цветут, чтобы исчезнуть навеки» [2. С. 709]). Таким образом, когда Давид в трагедии Оцупа поет о пальме над ручьем, прославляющей Господа, под этой пальмой подразумевается праведник, готовый славить деяния Божьи. Подобно тому, как срубленная пальма стала частью большого храма, праведник, славящий Господа, это один из камней в основании Божьей Церкви. Образ царя Давида – идеального поэта прошлого – очень важен не только для творчества Н. Оцупа, но и для творчества Анны Ахматовой. Более того, ахматовская трактовка этого образа перекликается с оцуповской и близка к образу гумилевского Гондлы. Царь Давид, пляшущий перед Ковчегом Завета, упоминается в «Поэме без героя»: «Проплясать пред Ковчегом Завета / Или сгинуть… / Да что там! / Про это / Лучше их рассказали стихи» [1. Т. 1. С.325]. С мотивом священной пляски царя Давида перед Ковчегом Завета тесно связан образ загадочного персонажа, названного в «Поэме без героя» Поэтом. Этот персонаж описан следующим образом: «Ты... ровесник Мамврийского дуба, Вековой собеседник луны. Не обманут притворные стоны, Ты железные пишешь законы, Хаммураби, ликурги, солоны У тебя поучиться должны. Существо это странного нрава, Он не ждет, чтоб подагра и слава Впопыхах усадили его В юбилейные пышные кресла, А несет по цветущему вереску, По пустыням свое торжество. И ни в чем не повинен: ни в этом, Ни в другом и ни в третьем... Поэтам Вообще не пристали грехи. Проплясать пред Ковчегом Завета Или сгинуть!.. Да что там! Про это Лучше их рассказали стихи» [1. Т. 1. С. 325]. Эпизод, связанный с пляской Давида перед Ковчегом Завета присутствует во Второй книге Царств. Во время торжественной процессии царь Давид «скакал» и «плясал» перед Господом. Дочь царя Саула, жена Давида, Мелхола стала укорять мужа: «Как отличился сегодня царь Израилев, обнажившись се годня пред глазами рабынь рабов своих, как обнажается какой-нибудь пустой человек» [2. С. 400]. Давид на это ответил Мелхоле: «И сказал Давид Мелхоле: пред Господом, Который предпо чел меня отцу твоему и всему дому его, утвердив меня вождем народа Господня, Израиля, — пред Господом играть и плясать буду. И я еще больше уничижусь и сделаюсь еще ничтожнее в глазах моих, и пред служанками, о которых ты говоришь, я буду славен» [2. С.400]. Давид пляшет в честь Господа, славит Господа и готов ради этого унизиться перед своими слугами («унижась – возвышусь»). Этого «унижения-возвышения» не понимает гордячка Мелхола, дочь больного духом царя Саула. В трагедии Оцупа «Три царя» изображено, как Саула тревожит злой дух, посланный ему в наказание за неуважение к первосвященнику, пророку Самуилу. Часть отцовской гордыни в трагедии Оцупа передалась и его дочери, Мелхоле. Гордыня библейской Мелхолы выразилась в ее неприятии священного танца Давида. Следствием гордыни Мелхолы стало наказание Господне: у нее не было детей «до дня смерти ее» [2. С. 400]. В Библии достаточно часто подчеркивается, что танец и пение, равно как и игра на музыкальных инструментах, - достойные проявления религиозного чувства: «Да хвалят имя Его с ликами; на тимпане и гуслях да поют Ему» [2. С. 307]. Библейские пророки часто сопровождали свою речь игрой на музыкальных инструментах и экстатическим танцем. Танец был неотъемлемой частью храмовых иудейских праздников, в частности – праздника Суккот, связанного со сбором урожая. Однако Мелхоле танец Давида перед Ковчегом Завета кажется попранием царского достоинства. Мелхоле посвящено одноименное стихотворение Анны Ахматовой, в котором косвенно (через восприятие гордой и влюбленной Мелхолы) показан и Давид – еще пастух, не царь. В этом стихотворении гордыня Мелхолы спорит с любовью. Эпиграф к стихотворению взят из Первой книги царств: «Но Давида полюбила… дочь Саула, Мелхола. Саул думал: отдам ее за него, и она будет ему сетью» [2. С. 377]. В этом стихотворении Мелхола называет Давида «бродягой», «разбойником», «пастухом», однако в сердце своем не находит ему равных среди окружающих ее придворных вельмож: «Наверно, с отравой мне дали питье, / И мой помрачается дух, / Бесстыдство мое, униженье мое! / Бродяга! Разбойник! Пастух! / Зачем же никто из придворных вельмож / Увы, на него не похож? / А солнца лучи… а звезды в ночи… / А эта холодная дрожь…» [1. Т. 1. С. 154]. Любовь Давида и Мелхолы у Ахматовой – это любовь-поединок, страсть, поцелуи в которой «окрашены кровью», как в стихотворении Н.С. Гумилева «Это было не раз» («Это было не раз, это будет не раз / В нашей битве, глухой и упорной, / Как всегда, от меня ты теперь отреклась. / Знаю, завтра вернешься покорной. / Но зато не дивись, мой враждующий друг, / враг мой, схваченный темной любовью, / Если стоны любви будут стонами мук, / Поцелуи – окрашены кровью» [5. Т.1. С. 110]. «Любовь-поединок» Давида и Мелхолы из стихотворения А. Ахматовой подобна страстной «дуэли» героя и героини процитированного выше стихотворения Н. Гумилева. Можно сказать, что Давид и Мелхола – это образы-маски Гумилева и Ахматовой, метафора их противоречивых и сложных отношений. Если верен предыдущий тезис, то в образе поэта, плящущего перед Ковчегом Завета из ахматовской «Поэмы без героя», зашифрован Н.С. Гумилев. Более того, в строках: «Проплясать пред Ковчегом Завета / Или сгинуть! Да что там. Про это / Лучше их рассказали стихи» [1. Т.1. С. 154], - можно усмотреть намек на трагическую участь расстрелянного в 1921 г. Н. Гумилева. Итак, для Н.А. Оцупа образ его Учителя – Николая Гумилева – был во многом сходен с образом библейского псалмопевца, царя Давида. Более того, как и А. Ахматова, Н.А. Оцуп считал царя Давида идеальным образом поэта, образцом для поэтов последующих эпох. Однако при всей своей идеальности библейский псалмопевец у Оцупа – грешник. И главный грех его жизни – беззаконная любовь к чужой жене – Вирсавии. Так, в стихотворении «Да будет так! Не мой же это дом!», написанном незадолго до смерти, Оцуп спрашивал: «Кто псалмопевцу-грешнику ровня / В уменье петь и силе покаянья? / Но перед смертью есть и у меня / Свидетельство почетного избранья» [12. С. 180]. «Псалмопевец-грешник» - это, конечно, царь Давид, один из главных героев трагедии Н.А. Оцупа «Три царя». Под «свидетельством почетного избранья» здесь подразумевается принадлежность Оцупа к великой касте поэтов, его поэтическое избранничество. Одним из главных представителей этой «касты» для Оцупа был не только древнегреческий Орфей, но и библейский царь Давид, а вместе с ними и Гондла, герой одноименной драматической поэмы Н.С. Гумилева. Возможно, и ветхозаветная пара «Давид – Мелхола» проецировалась для Оцупа на пару «Н. Гумилев – А. Ахматова». Во всяком случае, как видно из процитированного выше предсмертного стихотворения Оцупа, отечество и Давида, и Мелхолы, и Гондлы, как и всех поэтов всех эпох – не земля, а небеса. «Но медлил Ты, чтоб я и сердцем понял: / Отечество не Царское Село, / А благоденствие твое в Сионе» [12. С. 180], - обращается к Господу лирический герой этого стихотворения. Здесь царскосельский миф русской литературы, тесно связанный с именами А.С. Пушкина, И.Ф. Анненского, Н.С. Гумилева. А. Ахматовой, наконец – самого Н.А. Оцупа, уроженца Царского Села, перерастает в обращение к библейской традиции – как ветхозаветной, так и новозаветной, в чувство глубокой и подлинной веры, в жажду Небесного Иерусалима. И эту жажду Н.А. Оцуп утолил, как мы видим из творчества его последних лет, в частности из трагедии «Три царя», пронизанной духом веры и верности. |
Похожие:
 | Рабочая программа дисциплины (модуля) спецсеминар «актуальные проблемы фразеологии» «Введение в языкознание», «Введение в специальную филологию», «Основы межкультурной коммуникации», «Современный русский язык и культура... | | Программа дисциплины «Современные тенденции развития медиасистемы» Актуальные проблемы современности и журналистика: актуальные проблемы мировой цивилизации и журналистика, основные проблемы развития... |
 | Учебно-методический комплекс дисциплины «Актуальные вопросы лексикографии» Контрольный экземпляр находится на кафедре лингвистики и межкультурной коммуникации | | Рабочая программа дисциплины (модуля) спецсеминар «современные проблемы изучения дискурса» «Введение в языкознание», «Введение в специальную филологию», «Теоретическая фонетика основного иностранного языка», «Основы межкультурной... |
| Рабочая программа дисциплины (модуля) спецсеминар «проблемы языковой номинации» «Введение в языкознание», «Введение в специальную филологию», «Теоретическая фонетика основного иностранного языка», «Основы межкультурной... | | Доктор филол наук, профессор Е. Ф. Арсентьева Актуальные вопросы... Республиканской студенческой научно-практической интернет-конференции с международным участием |
| Учебно-методический комплекс соответствует требованиям к дисциплине... Актуальные проблемы развития государственно-правовых институтов российской федерации | | Рабочая программа дисциплины 050400 опд. Р. 05 Актуальные проблемы... Дисциплина «Актуальные проблемы социальной истории России» включена в структуру цикла общекультурного блока базового высшего образования... |
| Аннотация ооп «Актуальные проблемы политического и социально-экономического... Общая характеристика магистерской программы «Актуальные проблемы политического и социально-экономического развития региона (Китай)»... | | Рабочая программа введение в теорию межкультурной коммуникации направление Введение в теорию межкультурной коммуникации: рабочая программа / авт сост. К. Ю. Ереметова. – Спб.: Ивэсэп, 2012. – 19 с |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Иностранные языки в контексте межкультурной коммуникации: Материалы докладов IV международной он-лайн конференции «Иностранные языки... | | Программа дисциплины актуальные проблемы современной науки и журналистика... Актуальные проблемы современной науки. Современные научные концепции дальнейшего развития человечества |
| Межвузовский сборник научных статей иц «Наука» 2013 Иностранные языки в контексте межкультурной коммуникации: Материалы докладов V международной Интернет-конференции «Иностранные языки... | | Учебно-методический комплекс учебной дисциплины Практическая фонетика... Программа составлена в соответствии с требованиями фгос впо по направлению 035700 лингвистика, профиль подготовки «Теория и практика... |
| Российской федерации Бз профессиональный цикл, базовая часть; имеет взаимосвязь со следующими дисциплинами модуля: «философия диалога», «коммуникативыне... | | Лингвистические и методические аспекты организации контроля знаний... Работа выполнена на кафедре теории перевода и речевой коммуникации отделения переводоведения и межкультурной коммуникации фгаоу впо... |
