Чугунов Владимир Аркадьевич родился в 1954 году в Нижнем Новгороде (тогда г. Горький), служил в гсвг (гдр), работал на Горьковском автозаводе
Скачать 2.37 Mb.
|
11 Пропускаю дни до субботы. Не потому, что не интересно или секрет, а просто не хочу. Хотя, ради истины надо заметить, произошло за это время в некотором смысле и трагическое событие – безвозвратная утрата мною нескольких тысяч нервных клеток. И всё из-за Глеба. Я уже писал об этом и повторяться не буду. Скажу только, что именно в эти, безусловно, прекрасные дни, он и замаячил на моём безоблачном горизонте. Пока, правда, как наблюдатель. Высиживаемое им все эти дни, как Змеем Горынычем своих детёнышей, коварство ещё ожидало всех нас впереди. Ну, а теперь о важном… О нашей поездке из посторонних знала только бабушка. Не сказать ей было нельзя, поскольку, ввиду отсутствия других источников обогащения, она одна, если не считать Елену Сергеевну, способна была уделить мне от своего вязального приработка (на рынке, на деревянном ящике из-под пива сидела) к пенсии, которую всю до копейки отдавала маме в общий котёл. Вязальные деньги, кстати, почти тоже, оставляя себе чуть-чуть на религиозные нужды. Поскольку Елена Сергеевна все эти дни в прямом и переносном смысле где-то пропадала, я, хотя и с большим трудом, выжулил полтинник у бабушки. Правда, ввиду плохо продуманного вранья пришлось опуститься до предательства. Но чего не сделаешь, ради счастья ближнего! Да иначе бы и не дала. Уж я свою бабушку знаю! Для такого же благого дела и упрашивать, собственно, было нечего. Пропела: «Так бы сразу и сказал! А то наплёл с три короба!..» – и развязала свой заветный, в одном лишь ей известном месте хранившийся чулочек. Митя один раз, было, подглядел и потирал уж свой ненасытный животик, но чулочек таинственным образом из обнаруженного им места в тот же вечер «от греха подальше» исчез. Событие это пробудило во мне не только удивление, но и подозрение. А с простым ли человеком я живу под одной крышей? А как бабушка молилась!.. И бранилась, и сердилась, конечно! Но так, как бы по одной обязанности, словно играя со всеми нами в поддавки, по видимости вроде бы всегда отступала, но, выражаясь гроссмейстерским языком, каким-то непонятным образом всегда в итоге оказывалась в дамках. Это, кстати, уже из моих долголетних размышлений о смысле жизни. Не сколько-нибудь, а целых восемнадцать лет думал. Но к делу… Получив полтинник, я решил, что для церкви, на виду у сонма вечно нищих святых, по слову апостола, скитавшихся «в милотях и козьи кожах», я должен одеться как можно хуже, и, надев всё же заштопанные бабушкой, разумеется, уже без стрелок, старые брюки, изношенные до нищенского вида позапрошлогодние, сто лет нечищенные туфли (еле напялил, кстати) и завершил облачение чёрным, с серыми пятнами от засохшего молока трико от спортивного костюма. И всё равно, как мне показалось, на нищего и убогого не до конца походил. Некуда было спрятать восторженный блеск моих очей и непокорные вихры! Как же я потом обо всём этом жалел! Но – по порядку… Увидев меня, даже Маша поджала губы. И чтобы прекратить дурацкий смех, я вынужден был пуститься в богословские рассуждения, и, надо сказать, достиг цели. К сожалению, всего только у трёх человек во всём этом яростном и прекрасном мире. Никто больше не из по ту и не из по сю стороннего мира не принял меня за своего. И в трамвае, и в первом и во втором автобусе (ехали с двумя пересадками) на меня либо косились, либо глядели сочувственно. А возле церкви одна старушка даже попыталась сунуть мне пирожок, но я так отчихвостил её, что она даже запричитала, крестясь: «Свят, свят, свят…» Люба с Верой хихикнули, а Маша сочувственно вздохнула. Мне стало, конечно, до умопомрачения стыдно, но я верил в свою путеводную звезду, подбадривая себя тем, что мир до того уж, видимо, развратился, что даже такие простые евангельские истины перестал понимать, как притчу о богаче и Лазаре, или еще прямее: «Раздай всё имение – и следуй за Мной, и будешь иметь сокровище на небесах». Так не в царских же порфирах и тем более не на собственных «Жигулях» туда ведет дорога? Нет, разумеется, и не в чем мать родила, а как подсказано умными людьми – «в милотях и в козьих кожах», то есть кое в чём. Ну, и что я такого сделал? Эх, мир! Но и внутри церкви меня не признали за своего. Но, я думаю, это не из-за одежды, а потому, что я забыл сразу перекреститься. Что в церкви надо креститься, я знал, и креститься умел, только ни разу ещё не крестился, и в церкви не был. Бабушка, когда я читал евангелие, не принуждала. Боялась, видимо, отца, строго следившего за тем, чтобы она не учила нас с Митей своим, как он выражался, «химерам». Когда мы вошли, служба уже шла. Народу было немного, в основном в передней части храма, у алтаря. Трапезная часть была почти свободна. Когда я купил слева за стойкой три десятикопеечные свечи и пошёл по левой стене ставить, ко мне подошла одетая во всё черное старушка со слезящимися глазами и спросила: – Ну, а ты чего тут делашь? – Не видите? Свечи ставлю… – Это я вижу. А делашь-то тут чего? Узоровать, поди, пришёл? – Прям! Идите и занимайтесь своими делами. – Не-эт, точно…– сощурилась она. – Высмотреть и украсть чиво-нибудь хочешь, да? Мотри! А то мы живо в мелицэю вон позвоним! Враз скрутют. – За что? – А не узоруй! Не кради! – Да с чего вы взяли, что я за этим пришёл? Я, может быть, за истиной пришёл? – За че-эм, за какой ещё?.. Ты зубы мне не заговаривай… То-то я мотрю, ты не крестишься. Сатана не велит, да? Што, попался? – Я? Х-х… Нате? – и я перекрестился три раза. – Ещё? Нате ещё! – и я ещё перекрестился. – Я и поклон могу сделать! Хотите? – и я сделал земной поклон. – Ну, что теперь скажете? Но она не сдавалась. – А Бога, к примеру, как зовут? – Которого? Старшего или младшего? – А-а…– смешалась она, не ожидая, очевидно, от меня такой компетентности. – А который воскрес! – Кто же этого, бабуля, не знает? Об этом даже в стихах пишут: «Христос воскрес, Христос воскрес…» А вообще-то Богов не два, а три. – Это я и без тебя знаю… Ну, а молитвы каке знашь? – А вам каке, длинны, али коротки? – в тон ее придурился я. – Любы. – Тогда коротки. Господи, помилуй. Годится? Но она всё не унималась и, кивнув на икону, спросила: – А это, к примеру, кто? – Николай Чудотворец. – Как догадался? – Прочитал. Вон, видите, написано? Да я его и так знаю. У бабушки – самая любимая икона. Чуть что, сразу: «Господи! Царица Небесная! Никола Милостивый!» Ещё вопросы есть? – Ну-ну иди, молись вон…– всё ещё недоверчиво пробурчала она. – Молись! Да вы мне всё молитвенное настроение отбили… Гнать вас таких отсюда надо! Только церковь позорите! – А это уж совсем не твое дело…– смиренно-обиженно прошипела она. – Я тут, почитай, двадцать лет… И не на таких ещё чудотворцев насмотрелась! Так что иди, по-хорошему пока просют, и молись! Сёстры, наблюдая за нами со стороны, едва сдерживали улыбки. «Ну, и кто к ним после этого пойдет? – продолжал про себя возмущаться я. – Они и последних-то разгонят!» И долго ещё не мог успокоиться. Лишь когда одна средних лет, с миловидным лицом женщина, наблюдавшая, очевидно, всю эту картину, подойдя к нам, тихонько шепнула: «Спуститесь вниз, к Иоасафу. Такая там благодать!», – от сердца у меня отлегло. Не знаю, была ли то благодать или всего лишь моя фантазия, но у мраморной гробницы, правда, ещё не прославленного угодника я окончательно размяк. Крутая узенькая лесенка вела в подвальное помещение, где был устроен небольшой алтарь, справа от которого сидел вырезанный из дерева в натуральную величину Христос в темнице, с терновым венком на голове и, подперев рукой щёку, смотрел куда-то вниз потусторонним взглядом. По лбу его сочилась кровь, тело было всего лишь опоясано, даже ступни без сандалий. Так что даже моя убогая одежда была непростительной роскошью в сравнении с этой Его. «Эх, пал, пал мир!» – опять погоревал я и до земли поклонился Божественному Страдальцу. Девушки последовали моему примеру. Потом мы поклонились гробнице. Службу мы достояли до конца. И, запечатленные освящённым елеем, в девятом часу вышли из храма. На Сенной площади, пока дожидались автобуса, ещё обратил на меня внимание милиционер. Но Люба с Верой взяли меня под руки и сказали, хотя он и не спрашивал: «Дяденька, у него на пляже, пока он на косу плавал, одежду украли. Люди добрые возле церкви, что там, внизу, кой-чего подали, чтоб до дому доехать. Не нагишом же ему идти, правда?» – «А-а… Ну, всё же поосторожней в другой раз. Далеко не заплывайте». – «Он, дяденька, больше не будет. Не будешь?» И я заверил: «Не-к!» Урок, в общем, я получил хороший, и полночи, пока не заснул, яростно грыз подушку. 12 Бабушка, растолкав меня поутру, шёушка, растолкав меня поутру, шошопотом спросила: "потом спросила: – Ну как? Помянув вчерашнее, я вздохнул и ответил: – Не знаю. – Надо бы вам к батюшке, отцу Григорью, в Великий Враг съездить. С отцом Григорием бабушка была знакома давно. Познакомилась через Дедаку, через покойного Михаила Сметанина, которого, как уже сказал, почитала за праведника. И я один раз был у него. Примерно за год до смерти старца бабушка повезла меня для исцеления от привязавшейся ко мне хвори и для благословения. Лет пять мне было. Помню смутно. Обычный дом в сирени, горницу и страшного-престрашного, с мохнатыми такими бровями старика на кровати. Я заплакал, уцепился за бабушкины колени и ни за что не хотел подходить к нему. Но меня всё же уговорили. Дедака посмотрел на меня серо-огненными глазами, пошевелил бровями и, положив на голову руку, сказал: «Поживё-от!» Бабушка уверяет, что именно после этого я сразу пошёл на поправку, перестал ковыряться ложкой в тарелке и стал мести всё подчистую. Этого я уже не помню. Ещё, правда, помню, как долго старушки, подобные бабушке, в том дедакином доме молились, клали поклоны перед иконой Царицы Небесной. Икону не помню. Слова же «Царица Небесная», повторяемые множество раз, запомнил на всю жизнь. И вот ещё что. Почему-то долго, очень долго то место, где жила Царица Небесная, представлялось мне в виде этой нагнавшей на меня страху избы. Страшным казалось. Примерно, как туда всех заманивают, а назад никого не выпускают. А тут ещё бабушка жути подпустила: «Мотри, отцу, матери не говори, где были». В общем, стра-ашно-о, аж жуть… А что теперь? Теперь тоже, по правде сказать, было немного страшно. Точнее, не уютно как-то… Да ещё эти клерикалы со своими допросами! Так что бабушкины слова об отце Григории не вселили надежды и не поубавили клерикального мрака. И то сказать! На чём нас воспитывала школа? «Вечера на хуторе, близ Диканьки», «Вий», «Тучи над Борском», Иудушка Головлев, картины передвижников. Конечно, ничего такого я сам лично не видел, но гаденький флер такой, мнилось, был накинут на всё это официально дозволенное православие. В буквальном смысле нищие и убогие, собранные по зову евангельского господина на пир по распутьям мира сего. Ничего, кроме снисхождения, во всяком случае, у меня, они просто не вызывали. И вот с такими, так сказать, недалекими, а то и просто скырлами и психически ненормальными мне надлежало поселиться где-то там наверху на веки веков? Какой ужас! Это примерный ход моих тогдашних горестных размышлений. И я уже думал о проектах, как в будущем, если мы всё же вольёмся в эти святые ряды, обновить, орадостить и омолодить Церковь. – Ну, поедите к отцу Григорью? – толкнула меня опять бабушка. – Поедем, поедем… Только отстань. – Господи! Опять не с той ноги встал! – Ну всё? Свободна. – Свободна… Ишь! Знамо, свободна… А ты в церкву ездил или куда? Тебя что, там так выучили со старшими разговаривать? – Там! – Та-ам! Дать бы тебе по брылам! Не стыдно? Я молчал. – Не стыдно, спрашиваю? Я безмолствовал. – У-у, неудашный! И она удалилась. Нет, определенно мне сегодня было не до нежностей. Но оговорюсь сразу, всю эту безмозглую околоцерковную толпу я всё же не смешивал с евангелием. Они – это одно, а евангелие – совершенно другое. И это было для меня ясно, как Божий день. Вечером, уже на трезвую голову, в нормальной обстановке, а я и в нормальной одежде, мы с сёстрами обсуждали вчерашнее происшествие. И пришли к общему, как я ещё утром, выводу: православие – одно, клерикалы – совершенно другое. И отнесли это к работе наших спецслужб. Приглянулся всем и мой нацеленный на неопределённое будущее обновленческий проект. Скажу сразу, навеян он был содержимым всё той же таинственной отцовой тетрадки. Тут я впервые, шёпотом, упомянул о ней. И Боже, что тут началось! Принеси да принеси! Дай почитать да дай почитать! «Только, – сказал, – из моих рук!» – А лучше у нас дома, в мансарде. Мама с Митей завтра на две недели уезжает к своим родителям под Владимир, отца вообще я последнее время не вижу, какие-то у него в университете появились неотложные дела. Так что решайте. – А удобно? – спросила Маша. Я, разумеется, не унизился, как тогда перед Еленой Сергеевной, до своей плоской шутки об одеяле, которое постоянно спадает, когда спишь на потолке, и сказал: – Бабушка будет только рада. И вообще, предлагает поехать нам в Великий Враг. – Село? – спросила Маша, тот час оживившись. Я кивнул. – Как красиво! Вели-икий Вра-аг! И что там? Я рассказал про отца Григория, немного про Дедаку. – Я хочу! Вера, Люба – вы как? Они неопределённо пожали плечами. Приняв это за согласие, Маша спросила: – Когда? – У бабушки спросим. Решено было собраться завтра у нас к двенадцати. Бабушку я должен был не только известить, но после сегодняшней выходки ещё и умаслить. Сделать это было несложно. И я уже прикидывал, как это воплотить в жизнь. Вечером по пути на родину я заскочил к Елене Сергеевне. И, как в песне поется, «от первого мгновенья до последнего», был ею потрясён. Такою я её ещё не видел. Она порхала по дому как мотылёк, постоянно опахивая меня дурманом навитых кудрей, взбитых локонов, смущая порывом разных телячьих нежностей и вульгарностью неосторожно обнажавшихся ног. Относительно обнажённых ног у меня была целая теорема. Я никак не мог решить, почему их голизна на пляже должна означать одно, а в других местах совсем другое? В школу, например, почему не ходят нагишом? Когда я был маленьким, думал, потому что холодно. Но это же взгляд невинности! Что спрашивать с какого-то недоразвитого младенца?.. И ещё, не менее странно. Да-да, именно странно. Разденься, например, передо мной на пляже до плавок Елена Сергеевна, ни она, ни я бы и глазом не моргнули. А попроси я её, к примеру, теперь скинуть халатик (тепло же!), и был бы неправильно понят. Оставляю теорему без решения, не предвижу оного также ни в одной учёной башке. Бабушкино же решение знаю заранее, оно выражается одним-единственным словом, которое не привожу, потому что вообще не хочу больше никого обижать. – Какой-то ты сегодня молчали-ивый!.. – походя, склонившись сзади над стулом, с которого я всё это безобразие созерцал, шепнула почти на ухо, естественно, вызвав при этом во мне неприличный пожар, Елена Сергеевна. – Скажи же что-нибудь! – А что именно вы хотите услышать? – Ну-у… как тебе, например, моя причёска… А мой новый костюм не хочешь посмотреть? Сейчас покажу! Надо сказать, что все наряды Елена Сергеевна шила себе сама. Работала она в одном из самых лучших городских ателье, была прекрасным модельером, закройщицей и швеёй. Практически все модницы и вообще многие в нашем посёлке и немало из города шили себе наряды только у неё. И, кажется, она неплохо на этом зарабатывала. Елена Сергеевна распахнула платяной шкаф, достала висевшее на плечиках какого-то немыслимого покроя, с разными штучками костюм и сказала: – А ну, отвернись! Смотри, не подглядывай! Вниз, вниз, а не на телевизор смотри, хитрец! – А то я не видел! Больно надо…– обиделся я. – Где это ты видел? – На пляже. И всяких разных! – Да-а? Значит, ты на пляж только за тем и ходишь, чтобы на обнаженных девушек посмотреть? – А их никто и не просит. Сами перед всеми раздеваются. И ещё ходят, как эти… попуасы всю жизнь. – Всю жизнь?.. О Господи! Ну, смотри! Я повернулся. Сказать, и ахнул, значит, ничего не сказать. – Ну, и зачем вам это? – только и смог выговорить я. – Красивой хочу быть! – Да зачем? – Ни за чем. Просто. Красивой. – Для кого? – Для себя хотя бы. А что? Для тебя, в конце концов. Не нравится что ли? – Почему? Нравится. Только на одну мысль наталкивает. – Это на какую же на такую мысль? – Вы, случаем, не замуж собрались? Она на мгновение задумалась, лицо её сделалось отстранённо-беспокойным. – Замуж?.. А что? Пожалуй, и замуж! Думаешь, не получится? – У вас, думаю, как раз получится. – Это почему ты так думаешь? – Да какой, извините, осёл мимо такой Офелии пройдёт? Она самодовольно улыбнулась, подошла и, чего я никак не ожидал, взяла в ладони моё лицо и мучительно долго-долго разглядывала его. Я даже чуть не задохнулся от мысли, что она хочет меня поцеловать. Но она только легонько ущипнула меня за щеку и ещё раз в этот вечер поразила, сказав: – Откровенность за откровенность. Помнишь, что на прощание тогда говорил? Так вот, знай. Будь и ты постарше, и я бы сама… Понимаешь? Ну, ты понимаешь, да?.. – и сразу, точно уже для самой себя. – Ну всё, всё… Поговорили, посходили с ума и хватит!.. Отвернись, я переоденусь… И когда переоделась, стала уже совершенно другая, такая грустная, такая несчастная, что, казалось, ещё чуть-чуть и заплачет. И мне уже было её бесконечно жаль, я готов был сделать для неё всё, лишь бы она была счастлива. О, если б я только мог предположить, если б я только знал, для кого и для чего всё это!.. И что, что, спрашивается, я мог бы тогда сделать?.. Не знаю, не знаю, но что-то бы, наверное, всё же предпринял, что-нибудь да придумал! Расстались мы, как и всегда, закадычными друзьями. Но на этот раз, прощаясь, я не посмел ничего подобного тогдашнему произнести. Не знаю что, но что-то мне помешало. Может, ангел сомкнул уста и шепнул потихоньку на ухо: «Не надо». Но оказавшись на улице, под этим чудным звездным небом, я невольно, почти не помня себя произнес: – Милая, дорогая моя Елена Сергеевна! И вздрогнул! Показалось, кто-то шевельнулся за ближним от калитки кустом акации. Я прислушался. Но было так чудесно и чудовищно тихо, что я, с трудом от счастья и страха переведя дыхание, ещё раз благодарно глянув на тёмную дверь, на сказочно светящиеся во мраке окна, пошёл к своему дому. И идти-то было – смешно сказать – всего-то двадцать три шага. Перед тем, как лечь в постель, Митя убил меня. Собираясь к завтрашнему отъезду, он извлёк откуда-то изжёванный неизвестным существом тетрадный листок, на котором его собственными каракулями были означены рекомендуемые к летнему прочтению произведения, которые он просил меня ему найти в отцовой библиотеке наверху. Прочтённые уже были старательно, до дыр зачёркнуты. Среди непрочтенных, значились: Михаил Горький «Старуха из Виргилии» и Гоголь «Тарас и бульба». – И что это, – спрашиваю, – за бульба? «Ничтоже сумняся», ответил: – Собака, наверно, человека же так не назовёшь… Пока я помирал со смеху, державшись за живот, он стоял с кислой физей. – И ничего смешного. – А папу… – придушенный свист смеха,– что… – опять, – не…– ещё дольше, – не попросишь?.. Ой, не могу! – А! Сердитый он. – Да-а? На тебя? – На ма-аму. А она на него. Говорит: «Не знаю, какие у тебя там дела!.. Дома тебя никогда нет! Воспитанием детей не занимаешься! Как дяденька чужой! С утра вскочил, быстрей-быстрей, уехал, поздно вечером приехал, язык на плече. Устал! Опять не до нас! А теперь ещё на рыбалку на всю ночь на ту сторону заладил! Ну, и где твоя рыба?.. И ещё чем-то недоволен!» А он – х-х! – представляешь, Никит? «Ну, это, – говорит, – просто какое-то рабство!» И пошёл маме конституцию читать… Вопщим, хлопнула дверью и ушла спать в зал. Заходи-ил. Пла-ачет. Бабушке сказал. «Сама знаю, иди», – изобразил он бабушкин шёпот. – Мо-олится старуха. Я задумался. Конечно, скандалы были не новость. А вот рыбалка… Рыбалка действительно была полной неожиданностью. Если бы речь шла об охоте, я бы и внимания не обратил, но рыбалка, да ещё ночная… И я ушёл в себя. Митя несколько раз пытался меня оттуда извлечь. И, наконец, махнув рукой, удалился. Ну, точно! Возвращаясь от Паниных, видел я позапрошлой и прошлой ночью костер на том берегу… Ну и что? Костёр и костёр. Мало ли у нас желающих порыбачить. А это, оказывается, отец… Но, скажу, и только. Всё. Мысль моя дальше очередного отцова «бзика» не пошла. Ну и что, ещё подумал? А вдруг он хочет, подобно Куинджи, написать картину июльской ночи? Ночи-то, ночи какие чудные стояли!.. И потом, я не менее, если не более был занят своим. Вы только представьте! Завтра у меня в гостях будет любимая девушка! Пройдёт по дому, всё с любопытством осмотрит. Походя, кое-чего коснётся рукой. Может быть, даже присядет на мой стул у письменного стола и что-нибудь спросит. Может, это кому-то покажется и смешно, но любимая девушка в твоём доме да ещё впервые, это как весеннее солнышко и проталинки после холодной зимы… С ощущением солнца в душе я и заснул. |
Похожие:
 | Саченков Оскар Александрович Зав каф. Коноплев Юрий Геннадьевич Директор... Оптимизация геометрических параметров моделей на основании измерений и расчета аэродинамических характеристик |  | Александр родился 17 мая 1975 года в семье военнослужащего в Эстонии.... Саша в семье был вторым ребенком. Родился раньше отведенного природой срока, в 7,5 месяцев, весил 2кг 400г, ростом 45 см. На 5-й... |
| Уроки Доброты Жил был Вася. Жил он с мамой и папой в Нижнем Новгороде. Учился он в 6 классе. Был он отличником | | Направление подготовки Нижегородской области, Управление архитектуры и градостроительства администрации Нижнего Новгорода, кафедры ннгасу, творческие мастерские... |
| Владимир Путин посетил Севастополь в День Победы. Крымчане с ликованием... Президенты России и Украины Владимир Путин и Виктор Янукович обсуждали, как вместе ярко отметить освобождение Севастополя в 2014... | | 22/1/2010 Отзывы участников зимнего лагеря в Нижнем Новгороде Непросто писать про лагерь, после пережитых там эмоций Это было незабываемо!! Много новых друзей, опыт общения, сплоченность и прекрасная... |
| Высшая школа экономики в нижнем новгороде современные проблемы Современные проблемы в области экономики, менеджмента, бизнес-информатики, юриспруденции и социально-гуманитарных наук: материалы... | | Гариф Ахунзянович Ахунов родился в 1925 году в деревне Училе Арского... Таким образом Гариф рано лишился отца. До 1940 года мальчик учился в сельской школе. Затем работал в колхозе. В 1941 году он поступает... |
| Дипломная работа по коньковым ходам еще тогда заинтересовала кафедры... Лыжник с 40-летним стажем. Работал в городском совете дсо “Спартак”, в Профсоюзом Центре по академической гребле и Спортивном клубе... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Хобарт&Вильям Смит Колледж и Университета штата Северная Айова (сша) Дженни Л. Стил, Кертис С. Мередит, Чарльзом Темплом и Скоттом... |
| Никита Сергеевич Хрущев родился в 1894 г в селе Калиновка Курской... Бауманского, а затем Краснопресненского райкомов партии, в 1932-1934 гг работал сначала вторым, потом первым секретарем мгк и вторым... | | Готов ответить на все Ваши вопросы… Заельцовском районе города Новосибирска. Вырос в неполной необеспеченной семье. После 8-го класса школы №159 поступил в Новосибирский... |
| Слово писателя «Мечтать не вредно…» (Беседа с детским писателем М.... Борис Александрович Орлов родился в 1955 году в деревне Живетьево Брейтовского района Ярославской области. Окончил Ленинградское... | | Сегодня классный час мы посвящаем творчеству Николая Николаевича... Москве, в институте кинематографии. Он работал режиссером, поставил немало мультипликационных, научных и учебных фильмов. О том,... |
| Владимир Всеволодович Ульянов Быть услышанным и понятым. Техника и культура речи Синегноев Бенедикт Аркадьевич, соавтор Петрушанко (калечит его своими навыками), Зося, состоит с Петрушанко в запутанной связи | | «Исторический портрет реформатора П. А. Столыпина» Столыпин Петр Аркадьевич родился 2 апреля 1862 г в Германии, в г. Дрездене в семье потомственных дворян. Род Столыпиных был известен... |
