Чугунов Владимир Аркадьевич родился в 1954 году в Нижнем Новгороде (тогда г. Горький), служил в гсвг (гдр), работал на Горьковском автозаводе
Скачать 2.37 Mb.
|
3 За разговором мы даже не заметили, как стал накрапывать дождь. Повеяло прохладой. Отец опять стал разливать вино и на этот раз мне обрыбилось коньяку. Правда, не целый бокал. И хотя я и без коньяка был уже хороший, я в одно мгновение, как голодная щука наживку, заглотил его. И, Боже мой, что тут со мною началось! Елена Сергеевна даже ущипнула меня, прошипев: «Противный! Ты будешь закусывать или нет?» Но я даже не отреагировал на это, я весь был во власти жизненно важной для меня проблемы. Казалось, ещё немного, и я куда-то полечу. И я действительно полетел, но чуть позже... – Ну, а теперь про обещанного Фому, – сказал Филипп Петрович, отхлебнув от своей рюмки и поставив её на край стола. – Про какого Фому? – перестав закусывать, спросил Леонид Андреевич. – Про неверующего! – сказал Филипп Петрович. – Знаете такого? – Ну, слыхал…– пожал плечами Леонид Андреевич. – А при чём тут Фома? – возразил отец. – Речь пойдёт как раз о верующих, а не о неверующих. – Ты этих извергов считаешь верующими? Этих… Как их? Которые «в великолепных аутодафе сжигали злых еретиков?» – удивился Филипп Петрович. – Так ведь не год и не два, а двести лет жгли. И на полном серьёзе, кстати, образованнейшие люди того времени, епископы, архиепископы, юристы! Знаете, что они писали в своих судебных протоколах? Например, на суде над некой Кларой Геслер, по доносу соседки угодившей в застенки по подозрению в ведьмовстве, знаете? Цитирую по памяти. В результате изощрённейших пыток (выкручивание рук, иглы под ногти, подпаливание огоньком, подвешивание вверх ногами, сдирание кожи), знаете, что она свидетельствовала? Что более сорока лет распутничала со множеством чертей, которые являлись ей в виде кошек, собак, червяков и блох. Родила от них семнадцать детей, всех их убила, выпила их кровь и съела. Множество раз подымала бури и несколько раз низводила огонь на дома. Она бы спалила весь город, но демон ей запретил, уверяя, что имеет в городе множество послушных себе женщин. Когда к концу пытки она умерла, в протокол записали, что это дьявол свернул ей шею. Процесс этот был предан широкой гласности, так как, цитирую, «впервые из достоверного показания самой ведьмы выяснилось, что дьявол может являться и действовать так же в образе блохи и червя». А? Как вам? Хочу заметить, что во всё время разговора о Боге и вере бабушка сидела ни жива, ни мертва. Особенно, когда речь зашла о монахе Андрее, которого бабушка почитала за святого. Но, казалось, больше всего поразило её то, что сказал сейчас отец. Остальные тоже посмотрели на отца с нескрываемым удивлением. – Да что вы на меня так смотрите? Всё это документально подтверждено! В 1597 году, например, в имперском городе Гельнгауэне, то же самое, слово в слово, было записано о некоей шестидесятидевятилетней вдове-подёнщице. А в 1616 году один мужик под пытками показал, что танцевал в воздухе с Иродиадой и летал по воздуху с Пилатом… Иные уверяли, что через маленькие щели, куда и мышь не пролезет, забирались в чужие винные погреба и лакомились чужим вином, так же не раз скидывались кошками, совами и воронами. Многие, не выдержав мучений, называли имена сообщников и тогда создавались групповые процессы. Повсюду учинялась слежка, сыпались друг на друга доносы. Наконец, ярость народа и ослепление судей, алкавших крови и добычи, дошли до того, что во всей стране не осталось почти никого, на кого бы не падало подозрение в ведьмовстве. А тем временем нотариусы, протоколисты и трактирщики наживали большие деньги. Палач, как барин, разъезжал повсюду на статном коне. Дети казнённых покидали родину. Имения их шли с молотка. Поля и виноградники скоро некому стало обрабатывать. Чума, пишут, никогда не свирепствовала так в том или ином архиепископстве и неприятель не хозяйничал в нём так жестоко, как это безмерное выслеживание и гонение… И это длилось почти две сотни лет! Палачи хвастались друг перед другом количеством костров, числом сожжённых жертв. Образованнейшие люди того времени считали, что так называемые ведьмы заслуживают не костра, а лечения и молитв. Но против таких воззрений в пятнадцатом веке возник особый отдел богословской литературы, для создания которой понадобилось столетие экспериментов в застенках над живыми людьми и размышления над ними по монашеским кельям. Именно по монашеским. Ибо именно эти упыри и извращенцы, наконец, дорвавшись до власти, устроили в Европе такой гешефт, который даже языческому Риму не снился!.. Вам, кстати, это ничего не напоминает? – Напоминает, – сказал Лапаев. – Если народ постигают неудачи, в этом виноваты его враги! – Стало быть, что? – Хочешь сказать, христианство виновато? – спросил Леонид Андреевич, как и я, сочувственно поглядывающий на бабушку, воспринимавшей всё, вышесказанное, как свою личную обиду. – А кто же? – Но у нас, например, ничего такого не было! – Как это – не было? А сектантство, а скопчество, а самосожжения, а самозакапывания? А Ёсь Виссарионыч? – А при чём тут христианство и Сталин? – А кто? – Сам сказал – начальствующий идиотизм. – А кто его воспитал? На чём он вырос? Ты же слышал, Филипп Петрович сказал, вся наша и их цивилизации выросли на почве христианства… То, что началось с пришествия Христа, просто наивно считать лёгким бременем и летом прохладным! – Обеими руками – за! – вставил Лапаев. И вот тут я взорвался. Конечно, мне обидно было за бабушку, сидевшую в оцепенении какого-то прямо мистического ужаса, но ещё больше я обиделся за идею. Словом, я, что называется, восстал. То есть, в прямом смысле, вскочил и, можно сказать, возопил что есть мочи: – А я – против! Против! Против! Эх вы-ы!.. – обвел я всех, как мне казалось, своим испепеляющим взглядом. – Вы-то, вы-то сами, что из себя представляете? А ещё литераторы! Да загляните вы, наконец, в евангелие! – Что-о? Какое ещё евангелие? Откуда ты знаешь про евангелие? – от удивления почти выдохнул отец. – Откуда зна-аю!.. А ещё – отеся! Такую книгу от меня хотел скрыть! Спасибо бабушке – спасибо, баб! – сохранила! А я прочитал! И принял к сведению! Это, я понимаю, глаголы! Это, я понимаю, дела! «Почерпните и несите распорядителю пира…» И превратилась вода в вино! Да что там! «Если это ты, Господи, вели мне идти к Тебе по водам?» – «Иди» – был ответ. И пошёл Пётр по морю, аки по суху!.. Так и написано – «аки по суху»! И ещё! «Тебе говорю, перестань!» – и сделалась велия тишина! «Кто это, что и ветры и море повинуются Ему?» И ещё! И всего-то лишь: «Эффафа» – и отверзлись очи слепого!.. Есть и посильнее! «Лазарь, гряди вон!» – и вышел из пещеры мертвец четверодневный!.. Это, я понимаю, глаголы! Это, я понимаю, дела! А что у вас? Существительные, прилагательные, существительные, прилагательные!.. Сердцеведы несчастные!.. Руки прочь от Вьетнама! – тотчас вырвал я свою руку из руки Елены Сергеевны, посмевшей прикоснуться ко мне в такую важную минуту моей жизни. – Да он просто пьян! – вырвалось у Варвары Андреевны. – Я пьян? Не-эт, я не пьян! Не пьян, а до глубины души возмущён таким безосновательным хамством! – «А ведь еще минуту назад был счастлив!» – мелькнуло у меня в голове. Ну так что же? Разве теперь не все равно? И я заявил: – Христос, видите ли, у них во всём виноват! Мона-ахи! Так вот! Со всей ответственностью заявляю! Завтра же! Нет! Сегодня же ухожу в монастырь! Лапаевы, Филипп Петрович, Леонид Андреевич, даже отец, знавший меня с пелёнок, засмеялись, что окончательно переполнило во мне чашу ярости. – Не верите, да, не верите? Так я докажу! Я вам докажу!... И, выскочив из-за стола, я разбежался и сиганул с балкона вниз. Последнее, что сохранилось в моём сознании, истошный вопль мамы, падающие стулья, невнятные восклицания гостей. 4 Очнулся я на рассвете, задолго до общего подъёма. В углах моей скромной каморки, с двумя полками любимых книг над видавшим виды письменным столом, ещё таились сумерки. Несмотря на столь ранний час, небо за окном уже наливалось сиренью. Из открытой форточки немного веяло прохладой. Очевидно, она и оживила меня. Я попытался приподняться, но перед глазами тут же всё поплыло, и я беспомощно рухнул на горевшую подо мной подушку. Вчерашнее тихим ужасом стало вползать в моё бьющееся, как птица в клетке, сердце. Как приземлился, я совершенно не помнил. Зато хорошо помнил, как сладостно замерло при падении во тьму летней ночи сердце. И я всё не мог решить, хорошо это или плохо? Стыдиться мне за вчерашнее или гордиться? За дверью, что была за моей головой, послышались осторожные шаги. Так могла ходить только бабушка. Только она во всём доме поднималась чуть свет и подолгу молилась в своей светлой каморке. Дверь тихонько отворилась. Я нарочно шевельнулся, спросил: – Баб – ты? – Я, я… – послышался её тихий ласковый шёпот, который я помнил с самого раннего детства. И так успокаивающе действовал он на меня всегда. Она подошла к постели, потрогала ладонью мою голову, умиротворительно прошептала: – Рано ещё. Спи. – Видно, плохо мне, баб. Голова кружится. – Вот и поспи ещё. Сон всё лечит. – Ба-аб, пожалуйста, принеси кваску холодненького. Она ушла и вскоре вернулась с кружкой тёплого кваса. Я попробовал, поморщился, но всё же выпил. Мне сразу полегчало, от головы и груди отлегло. – Хорошо-о ка-ак! Поплы-ыл! – Поплыл. Ишь, космонавт… – «космонавт» – было одним из самых ругательных бабушкиных слов. – Помнишь ли, что вчера набедакурил? – Вот ещё! И ничего и не набедакурил! – Как же не набедакурил? А почто в разговор взрослый влез? Помнишь ли, что с пьяну вчера нагородил? – Не нагородил, а изрёк. Могу, кстати, слово в слово повторить и своею кровью расписаться! – Господи! Час от часу не легче! А кровью-то ещё зачем? – Для утверждения истины. – Какой ещё истины? – Истина, баб, одна! И никаких ещё истин быть не может. – С квасу что ли тебя опять понесло? – С евангелия твоего меня понесло, а не с квасу. И давно, а не вчера. – Господи! Ну, ещё чем обрадуешь? – В смысле? – Чего, спрашиваю, ещё удумал? – Известно, чего. Глаголом жечь сердца людей! – произнёс я важно. – Я и говорю: с квасу и мелешь невесть что! Евангелие, видите ли, его на эту дурь толкнуло! Да в евангелии то ли писано? Где это ты там прочёл, чтобы дети наперекор родителям со второго этажа с балкона вниз сигали? Ну, говори, где? – Я тебе потом, когда после травмы ходить и читать опять выучусь, покажу. – Язык бы тебе ещё травмировать, и как можно на дольше, и пока не поумнеешь, не учить говорить. Я сделал вид, что обиделся. – Глупая ты, выходит, старуха! Я же за тебя, можно сказать, и пострадал и муки принял, а ты!.. Эх!.. А ну живо принеси мне ещё квасу! – Ишь, гляди, как раскомандовался! Принеси, да ещё живо! А где твоё – пожалуйста? – Я кому сказал? – Кому?.. А вот и не принесу! – Принесешь как миленькая! А ну бегом! Я нарочно поддразнивал её. И хотя это было уже не первый раз, всякий раз бабушка мои выходки принимала всерьёз. – У-у, что б те пусто было!.. – обиженно прошипела она и ушла. «Ха!» – победоносно воскликнул я про себя и задумался. Так всё же, идти мне в монахи или не идти? И если идти, то когда? Вчера я обещал ещё вчера уйти в монастырь. Но то было вчера, сказано под горячую руку. Тем более и монастырей-то в России об ту пору было раз и два. По крайней мере, я знал только два – Троице-Сергиеву Лавру и Псково-Печерский монастырь. Хохляндию я в счёт не брал: ломка языка, климат (зимы нет) и прочее – не годится… По серьёзности моего намерения Троице-Сергиева Лавра тоже не подходила. Музей, туристы, близость чумной Москвы. А вот Печеры Псковские манили этаким средневековым христианским туманом, этакой подвижнической жутью. О подвижнической жути я узнал от бабушки же. А то – откуда взял, где прочитал? Сама же и замутила, говоря высоким слогом, чистый омут ещё по-детски нежного и доверчивого ока моей души… И ещё! Как уйти? Торжественно или просто с котомкой? Пару буханок в неё кинуть, запасные сандалии, сменное нижнее бельё, мыло – и по утру незаметно исчезнуть из дома до Страшного суда! Это было бы – да!.. Но… В мечтах всегда ведь всё выходит красиво, а на деле – как вчера?.. Так, посередь глобальных своих проблем я и заснул опять. Проснулся далеко за полдень, и часа два ещё валяясь в постели, читал Жуковского. О монастыре я нарочно не думал. Дождик вчера, видимо, покрапал недолго, и день выдался опять жаркий. Когда немного спала жара, я пошёл на реку. Купался, купался, купался… А потом, то читал, сидя на мостках и бултыхая в тёплой воде ногами, то смотрел по сторонам. Небо было глубокое, ясное, без единого облачка. И солнце, опускаясь за озеро, кидало на всё печальные, как мне казалось, лучи, и всё вокруг словно притаилось в таинственном ожидании чего-то. Прежде, всякий раз прочитав тайком от отца что-нибудь, я шёл к Елене Сергеевне, а если её не было, к Паниным делиться впечатлением. Я хоть и остывал от Жуковского, но всё ещё почитывал его, словно хотел воскресить в душе былые иллюзии. Но тут что-то сталось со мной. Я сидел на мостках и с непонятным волнением смотрел то на гулявшую у берега плотву, то вокруг, на всё это великолепие умирившихся стихий. И после чтения, по обыкновению нагнавшего на меня тоску «о нездешнем», смотрел на всё как сквозь чудный сон какого-нибудь безоблачного детства, что уже не раз бывало со мной. В такие минуты мне как бы припоминалось что-то далёкое и прекрасное, о чём я помнил едва-едва, каким-то слабым оттенком чувства, но что, кажется, уже было со мною когда-то и где-то, о чём я забыл, но что как-то отпечатлелось в моей душе. И тут, и, главное, совершенно вдруг я почувствовал такой прилив сил, такое неудержимое желание совершить что-нибудь необыкновенное или сделать какой-нибудь отчаянный шаг, что, нарушив данное вчера отцу обещание, я всего лишь и из злости – от щипков, пошёл не к Елене Сергеевне, а к Паниным. Я вошёл к ним в необыкновенно радостном расположении духа. И готов был сидеть хоть до утра, не тяготясь тою бессмысленною стукотнёй наших разговоров, с уверением с их стороны: «А мы чего зна-аем!» и возражением с моей: «Да не знаете вы не едрени-фени!», которых не мог прежде долго терпеть, и уходил. Я застал их на «нашем месте», на веранде. Эта небольшая остеклённая веранда, с массивным круглым столом, кожаным диваном слева от входа, у стены, с несколькими обшарпанными стульями, походила на цветочную галерею. Стены были увешаны горшками разных цветов. Цветы спускались по стенам чуть не до полу. Снаружи веранда была оплетена вьюнами, подымавшимися по шпагатам до крыши. На окнах простенькие сатиновые занавесочки. Увидев меня, сёстры заговорщицки переглянулись, но на этот раз ничего не сказали, даже ничего не спросили. Я присел на своё место, у окна, откуда хорошо был виден закат, горящее стекло озера, по которому туда и сюда, не спеша, двигались чёрные силуэты лодок. – Ну-у, и чем вы меня сегодня намерены угощать? Чего опять придумали? Давайте, выкладывайте поживее, пока я добрый! – сказал я весело, поглядывая на их хитрые улыбки. – Да? А мы ждём, когда ты нас опять начнёшь угощать своим противным Жуковским! – сказала Вера. – С каких это пор он стал тебе противным? – Да всегда! Я только не говорила. И вообще, какой-то он… я даже не знаю… как бумажные цветы… В отличие от сестры Вера всегда смотрела пристально, прямо в глаза, и вместо улыбки хмурилась, как я сказал, оттого, что у неё были кривые зубы. Люба смотрела простушкой и смеялась, обнажая ровненький ряд своих белых зубов, даже тогда, когда вокруг никому не было смешно. И смех, и улыбка у неё были неотразимы. – Как бумажные цветы-ы! Много ты понимаешь!.. – сказал я и поднялся, весь полный душевного волнения, которое само собой, как и вчера, всё нагнеталось и нагнеталось во мне. – А по правде сказать, мне самому теперь не до Жуковского! Они переглянулись, как бы выражая этим: «Так мы тебе и поверили!» А я, глядя на их хитрые улыбки, вспомнил, с каким наслаждением полчаса назад запустил книгу в окно, как она, прошелестев растрёпанными страницами в воздухе, шлёпнулась на пол, но главное – как, проходя сосновым бором, мимо лодочной станции, глядя на дрожащее в живом воздухе озеро, на тлеющий горизонт, на этот огромный, немного сплюснутый сверху шар солнца, я вдруг понял, что всё это время, все мои восемнадцать лет я не жил, а спал, и вот, наконец, проснулся и понял, что всей этой сонной грёзе, всей этой детской сказке пришла пора и теперь начинается другая, уже настоящая жизнь. – И чего мы теперь будем делать? – спросила Вера. – Да хоть на лодке кататься! А что? Уплывем на ту сторону, наберем в лесу хворосту, разведем костер! – Ой, здо-орово! – воскликнула, подпрыгнув от радости, Люба – А как я люблю, когда ды-ымом пахнет! И картошку печь будем? – Почему нет? Ну что, едем? – Да! Только Машу дождёмся… – И он втре-эскается в неё по уши… – заключила, как само собой разумеющееся, Вера и, нахмурившись, сжала в сдержанной улыбке губы. |
Похожие:
 | Саченков Оскар Александрович Зав каф. Коноплев Юрий Геннадьевич Директор... Оптимизация геометрических параметров моделей на основании измерений и расчета аэродинамических характеристик |  | Александр родился 17 мая 1975 года в семье военнослужащего в Эстонии.... Саша в семье был вторым ребенком. Родился раньше отведенного природой срока, в 7,5 месяцев, весил 2кг 400г, ростом 45 см. На 5-й... |
| Уроки Доброты Жил был Вася. Жил он с мамой и папой в Нижнем Новгороде. Учился он в 6 классе. Был он отличником | | Направление подготовки Нижегородской области, Управление архитектуры и градостроительства администрации Нижнего Новгорода, кафедры ннгасу, творческие мастерские... |
| Владимир Путин посетил Севастополь в День Победы. Крымчане с ликованием... Президенты России и Украины Владимир Путин и Виктор Янукович обсуждали, как вместе ярко отметить освобождение Севастополя в 2014... | | 22/1/2010 Отзывы участников зимнего лагеря в Нижнем Новгороде Непросто писать про лагерь, после пережитых там эмоций Это было незабываемо!! Много новых друзей, опыт общения, сплоченность и прекрасная... |
| Высшая школа экономики в нижнем новгороде современные проблемы Современные проблемы в области экономики, менеджмента, бизнес-информатики, юриспруденции и социально-гуманитарных наук: материалы... | | Гариф Ахунзянович Ахунов родился в 1925 году в деревне Училе Арского... Таким образом Гариф рано лишился отца. До 1940 года мальчик учился в сельской школе. Затем работал в колхозе. В 1941 году он поступает... |
| Дипломная работа по коньковым ходам еще тогда заинтересовала кафедры... Лыжник с 40-летним стажем. Работал в городском совете дсо “Спартак”, в Профсоюзом Центре по академической гребле и Спортивном клубе... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Хобарт&Вильям Смит Колледж и Университета штата Северная Айова (сша) Дженни Л. Стил, Кертис С. Мередит, Чарльзом Темплом и Скоттом... |
| Никита Сергеевич Хрущев родился в 1894 г в селе Калиновка Курской... Бауманского, а затем Краснопресненского райкомов партии, в 1932-1934 гг работал сначала вторым, потом первым секретарем мгк и вторым... | | Готов ответить на все Ваши вопросы… Заельцовском районе города Новосибирска. Вырос в неполной необеспеченной семье. После 8-го класса школы №159 поступил в Новосибирский... |
| Слово писателя «Мечтать не вредно…» (Беседа с детским писателем М.... Борис Александрович Орлов родился в 1955 году в деревне Живетьево Брейтовского района Ярославской области. Окончил Ленинградское... | | Сегодня классный час мы посвящаем творчеству Николая Николаевича... Москве, в институте кинематографии. Он работал режиссером, поставил немало мультипликационных, научных и учебных фильмов. О том,... |
| Владимир Всеволодович Ульянов Быть услышанным и понятым. Техника и культура речи Синегноев Бенедикт Аркадьевич, соавтор Петрушанко (калечит его своими навыками), Зося, состоит с Петрушанко в запутанной связи | | «Исторический портрет реформатора П. А. Столыпина» Столыпин Петр Аркадьевич родился 2 апреля 1862 г в Германии, в г. Дрездене в семье потомственных дворян. Род Столыпиных был известен... |
