Чугунов Владимир Аркадьевич родился в 1954 году в Нижнем Новгороде (тогда г. Горький), служил в гсвг (гдр), работал на Горьковском автозаводе
Скачать 2.37 Mb.
|
2 Когда я вернулся в мансарду, между мужчинами шла беседа. Женщины ещё возились внизу на кухне. – Вся наша беда в том, что мы утратили критерии оценки и разучились понимать жизнь, – говорил Филипп Петрович. – Не видим смысла. А это уже беда настоящая. Куда уж до неё всяким экономическим и экологическим проблемам! – Это – смотря что считать главным и смыслом жизни, – возразил Лапаев. Он поднялся и, засунув руки в карманы, встал в позу Маяковского. – Одни считают главным одно, другие совершенно противоположное. – Вот! – тотчас подхватил Филипп Петрович. – Поэтому – что? – Блажен, кто верует? – подхватил отец. – Знаете, Филипп Петрович, идиотов и у них хватает! – Да разве в этом дело, Алексей? – А в чём? Идиот – это же апофеоз русской государственности! На Западе он, по крайней мере, теперь ограничен законом, у нас – до сего дня сам себе закон. – Э-эх, стало быть, ты ещё не поймёшь! – вздохнул Филипп Петрович. – А пора бы! После сорока начинаешь понимать жизнь иначе. – И это – как правило? – спросил, чуть улыбнувшись, отец. – Нет. Это моё личное мнение. – И я совершенно с вами согласен, – вставил Лапаев. – Интересно только – с чем? Извините, господа хорошие, но ни в творчестве, ни в жизни вашей я этого что-то пока не вижу. – В жизни! В творчестве!.. Ишь, чего захотел! Да разве это в нашей ситуации возможно? И тем не менее… Извини, Алексей, хотим мы или нет, но цивилизация наша покоится на христианском фундаменте. Отсюда и культура, и словесность наша. Поинтересуйся хотя бы «Историей русской словесности» Степана Шевырёва. Был такой в конце шестидесятых, в начале семидесятых годов прошлого века профессор в Московском университете. В центральной библиотеке, в книгохране, его книги с курсом лекций на эту тему имеются. Поинтересуйся. – Там и книга Сперанского имеется – «Ведьмы и ведовство». Тоже, кстати, рекомендую. – Это о чём? – Об инквизиции, о молоте ведьм. Их, кстати, цивилизация тоже покоится на том же фундаменте. – А при чём тут молот ведьм? – спросил Филипп Петрович. – Хотите послушать? – Хотим. – Извините, но в двух словах объяснить не смогу. – А мы никуда и не торопимся. Да, Анатолий? Лапаев кивнул. – Но всё-таки, может, сначала закусим? – Конечно-конечно! Отец подошел к самодельному подъёмнику и крикнул вниз: – Мама, у вас ещё не готово? – Уже ставим, – послышался голос бабушки. Донесся звон посуды, невнятный говор, потом громкий голос мамы: – Варя, Леночка, пойдёмте-пойдёмте наверх. Анастасия Антоновна одна теперь справится. – Крути! – послышался голос бабушки. – Да не шибко! Отец завертел ручкой лебёдки. Засвистели ролики, и вскоре напротив открытой дверцы остановилась площадка, уставленная тарелками с разными закусками. Я кинулся их переставлять на стол. А через минуту появились и женщины. Мама была в длинной светленькой юбке, в ослепительной белизны сатиновой кофточке, раскрасневшаяся от волнения и жара кухни. Филипп Петрович рыцарски поцеловал ей руку. Поцеловал и Елене Сергеевне, одетой в темно-синее удлинённое платье. Отец представил её как нашу новую соседку. – Да? А что с Андреем Степанычем? – спросил, было, Филипп Петрович и тут же вспомнил: – Ах, да, ты же говорил! Из головы вылетело. Года три, как помер? – Четыре. – А бабуля его куда делась, горбатенькая такая? – К сестре перебралась, куда-то под Псков. А дом они вот купили, да тоже, знаете ли, обстоятельства… И, отведя Филиппа Петровича в сторону, отец, очевидно, стал рассказывать историю «беспутного», как выражалась бабушка, мужа Елены Сергеевны, погибшего три года назад в Бодайбо, в старательской артели, на зимнике, утонув в реке вместе с бульдозером. Это был развратный человек, бесшабашная голова, за которого Елена Сергеевна выскочила, по собственному признанию, девчонкой, не помня себя, познакомившись с ним в Сусумане, откуда была родом. Была она, что называется, «сахаляркой» – есть такой особенный тип местных красавиц, происходивших от смеси якутов с русскими. Чёрные, как смоль, волосы, крупный разрез глаз, их жгучий, цыганский омут, и необыкновенно привлекательные, тонкие черты лица. Ростом, правда, она была невысока, теперь даже чуть ниже меня, но это ничуть не умаляло её привлекательности. Не знаю, все ли «сахалярки» были такими, но Елена Сергеевна была красавицей бесспорной. Но, видимо, пословица «не родись красивою, а родись счастливою» не зря сложена. Муж Елены Сергеевны ни молодости, ни красоты жены своей совсем не ценил и без зазрения совести изменял ей направо и налево, в чём один раз даже хвастался мне в пьяном виде, описывая подробности своих похождений с таким смаком, что я не знал, куда прятать глаза. Елену Сергеевну, оказывается, он «завел», как уверял, вместо сторожевой собаки, и, очевидно, ревнуя её, издевался над ней, оскорбляя даже при людях, так что она уже несколько раз порывалась с ним развестись. Но он говорил, что убьёт её, и она, зная его бешеный нрав ещё по Сусуману, действительно очень его боялась. «Да-а…– не раз приговаривала бабушка, глядя на их отношения. – Не зря, видно, говорено: «При плохом муже и царица – захудалая птица». Все у нас её жалели. И по совету бабушки мама однажды пригласила её на моё шестнадцатилетие. Тогда, проводив вместе со мной Елену Сергеевну до калитки, отец произнёс в задумчивости: «Н-да… Как умеют иногда женщины быть так не заискивающе милы и нравиться без притязаний на комплименты…» И заметив мой удивлённый взгляд, добавил: «Это я так, вообще…» С тех пор я по-соседски стал частенько заходить к Елене Сергеевне поболтать о том, о сём. И постепенно мы так сдружились, что общение сделалось, во всяком случае для меня, жизненной необходимостью. Пока отец рассказывал историю Елены Сергеевны, пришёл Леонид Андреевич. Но не такой шумный и весёлый, как обыкновенно. И даже без гитары. Увидев его и догадавшись, что гитару не дала ревнивая Ольга Васильевна (с мамой они были не в ладах), отец тут же перевёл всё внимание на вошедшего друга детства. – Леонид Андреевич, кстати, тоже ездил золото мыть! – Правда? – удивился Филипп Петрович. – Не знал. Если не ошибаюсь, вы и есть тот самый Панин, лауреат всяких там конкурсов?.. – Он самый, Филипп Петрович. И выступал на вашем семидесятилетии. – Да-да, помню. И слышал вас несколько раз по радио. Очень уж мне нравится, как вы поёте это Шаляпинское: «Соловей мой, соловейка…» Порадуете? – Разве что под фортепьяно, – согласился Леонид Андреевич и посмотрел на маму. Она действительно иногда аккомпанировала ему. – Что, прямо сейчас? – возразила мама, расставляя вместе со мной на столе закуски. – Ну, разумеется, после! – сказал отец. – Для этого, по крайней мере, надо спускаться вниз. Кстати! Когда пойдём, заодно рекомендую послушать и нашего меньшого, Митю. Говорят – второй Робертино Лоретти!.. А теперь прошу всех к столу… Ма-ама! – заметив, как потихоньку перекрестила стол бабушка, покачал головой отец, и стал разливать кому шампанское, а кому коньяк. – Коньячку я, пожалуй, выпью, а от шампанского увольте. Сердце! – сказал Филипп Петрович, подставляя свою рюмку. – Ну, и где же ваш Робертино Лоретти? Отец вопросительно посмотрел на маму. – Однокласснику игру какую-то новую купили. С утра убежал. Никит, сбегаешь? Я, было, дёрнулся, но Филипп Петрович остановил меня. – Не надо. Зачем? Пусть забавляется. Когда заставляют – хуже. Споёт – споёт, нет – нет… – и, подняв рюмку. – Ну-с, за именинника! Все выпили и стали закусывать. Мне впервые налили шампанского. И я жадно, залпом выдул весь фужер. Через минуту голова моя поплыла, а грудь наполнилась храбростью и счастьем. – Ты ешь, ешь… Закусывай, – шепнула мне Елена Сергеевна. Глянув на неё, я пришёл в такой восторг от её красоты, что мне вдруг неудержимо захотелось прямо сейчас, при всех поцеловать её в мило сложенные в сдержанной улыбке губки. Догадавшись об этом, она незаметно, но довольно чувствительно ткнула меня в бок своим кулачком и потихоньку спросила, попутно охмурив полуночным омутом глаз: – Ты что – совсем? Ешь, давай, ешь! Закусывай! Но я был не пьян, а – счастлив! И так всех в эту минуту любил! Но не меньше, чем целоваться, меня страшно тянуло вклиниться во взрослый разговор. О, я столько уже знал, столько понимал! И, главное, видел и понимал, что только я один из всех «это» вижу и понимаю! И, как еще непризнанное дарование, выжидал своего звёздного часа! – И как вам Сибирь-матушка? Работа как? – спрашивал, закусывая, Филипп Петрович Панина. – Сибирь она Сибирь и есть! До сих пор, кстати, вспоминаю! Сопки, тайга, ночное небо! А якуты какие забавные! Прошу внимания! – возвысил он голос и стал рассказывать: – Отец нахваливает свою дочь: «Мой доська караси-ывый, нос нет са-авсем, а-адин лиса, салавать места мно-око!»… – и выждав, когда уляжется смех (дольше и громче всех, кстати, хохотал я), продолжал: – А что касается работы… Если честно, бестолковое это занятие. Иные и по десяти лет в артелях, и ни гроша за душой. – Такие плохие заработки? – удивился Филипп Петрович. – Зачем? Заработки как раз хорошие. Да ведь – бич он и есть бич. До сезона он бывший, после сезона будущий интеллигентный человек. Не успеет вырваться из тайги – и уже через час форменная, я вам скажу, скотина. А! Вспоминать не хочется! Ни за что бы сейчас не поехал! – Да разве бы ты тогда такой дворец отгрохал? – возразил отец. – Гори он синим пламенем – этот дворец! – Да ладно тебе! – Да точно тебе говорю! – Вот смотрю я на вас, – перебил Филипп Петрович. – Алексей, Анатолий, слышите? Смотрю на вас и всё вспоминаю, как вы тогда студентами ходили ко мне в литобъединение. У тебя, кстати, неплохо, Алексей, получалось. И зря ты это дело оставил. Всё вспоминаю один твой рассказ… Что-то такое бунинское, что-то вроде «Митиной любви». И кончается так же печально. Но это неважно. Там у тебя всё очень живо и верно было подано. Атмосфера тех лет!.. И так, помнится, ненавязчиво, без дидактики и дутой многозначительности нынешних фокусников. Только конец скомкан и психологически не оправдан. А вот Анатолий хуже начинал, но он упрямый, и гляди – третью книгу уже выпускает. – Да кто его читает? – спросил отец. – Кто читает, кто читает… – растерянно дёрнул плечами Филипп Петрович, очевидно, не ожидая такого каверзного вопроса. – Кто-нибудь да читает. – А мы сейчас узнаем у нашего книгочея. Никита Алексеевич, ты читал Анатолия Борисовича? Несмотря на переполнявшее меня счастье, я вздрогнул как пойманный шкет. Лапаев писал на рабочую тему, так сказать, о передовом рабочем классе. Мне тоска была читать про всё это, но признаться было неудобно, и я стал мямлить: – Про эту... повесть… Нинку-фрезеровщицу… Ой, нет… Я хотел сказать… Или это в кино было… забыл… – Нашёл кого спрашивать! – перебил меня, ненатурально засмеявшись, Анатолий Борисович. – Я в его годы тоже, знаете ли, читал «охотно Аппулея, а Цицерона не читал». – Да не в этом дело, Толя! Просто все вы… Ну не все, не все! – тут же оговорился он. – А всё же большинство, не о том пишете. Куда уж вам до Аппулея! Нынешняя литература не знает главного – страстей. А это двигательный нерв всей мировой классики, – возразил отец и опять стал разливать вино. Я тут же подставил свой бокал. Отец, занятый разговором, опять наполнил его игривым шампанским до самых краёв. И я тут же, никого не дожидаясь, прихлопнул его. Отчасти – немного из-за стыда от своего недавнего конфуза. Хотел, можно сказать, рвануть, а даже не дёрнулся. Что называется, пожалел или постеснялся. Или побоялся? Елена Сергеевна опять толкнула меня в бок, шепнула: «Ешь давай, закусывай…» Но мне уже не хотелось есть. Шампанское заполонило во мне всё естественное и сверхъестественное пространство. – А сам? Посмотри на свои картины! – очевидно, задетый за живое, пошёл в атаку Лапаев. – Вон их сколько! Обоев даже не видать. А кто их хотя бы раз выставлял? – Говорят, в них нет ошушшэния солнечного тепла, – с иронией отозвался отец. – И это они точно подметили, – ввернул Филипп Петрович. – Не надо от жизни отворачиваться, Алексей, не надо. А ты отворачиваешься. Отворачиваешься, отворачиваешься, не спорь… В вашем доме, кстати, Елена Сергеевна, жил до вас один не то монах, не то просто в синих штанах, некий Андрей Степанович. Тоже, знаете ли, всё от жизни отворачивался! – А знаете, что он мне сказал, когда я заявил ему, что и без религии можно быть порядочным человеком, что христианство в существе своём негуманно, а монашество бездеятельно и погубило Россию? – спросил отец. – И правильно сказал! – подхватил Филипп Петрович. – Это ещё Луначарский тогда в споре с обновленцем Введенским заметил. В чём, собственно, суть атеизма? В активном отрицании пассивного начала в жизни. Верно? А именно христианство и внесло в мир это пассивное начало. – А как же Суворов, Кутузов, Александр Невский? – спросил Леонид Андреевич. – Это, Лёня, так сказать, оборотная сторона медали, – ответил за несколько растерявшегося классика отец. – Ты, разумеется, прав. И я бы к словам Филиппа Петровича сделал поправку и сказал не о христианстве вообще, а лишь об административном монашестве, постепенно сосредоточившем в своих руках всю власть, о, так называемом, папизме на западе, архиерейском произволе и ферапонтовщине у нас. Кстати, есть тут у меня кое-что на эту тему. – Я даже от неожиданности вздрогнул: я уже знал, что именно, и может быть, лишь я один, о чём идёт речь. Отец продолжал: – Не знаю, был ли Андрей Степанович когда священником, но если и был, то, по крайней мере, – тихоновцем. – Какая разница – тихоновцем, сергианцем? – возразил Филипп Петрович. – Дело же не в этом, верно? – И я на этот счёт даже знаю одну характерную историю! – вклинился Лапаев. – Из житийной, кстати, литературы. – И он стал рассказывать: – Однажды на пир к какому-то киевскому князю пришёл монах из Киево-Печерской Лавры. Сел на край стола и стал плакать. Ему: «Друг, ты что плачешь? Или обидел тебя кто? Так скажи… А ежели нет, выпей с нами сладкого мёда за здоровье князя и княгинюшки и порадуйся нашей радости!» И что же? «Я плачу, – говорит, – братие, от мысли: так ли весело будет нам в загробной жизни!» И, понятно, испортил нашим суеверным предкам всё торжество. – Ну почему же – суеверным? – возразил Филипп Петрович. – Как раз наоборот. В этом как раз и заключалась вся суть их веры!.. – и к отцу. – И что тебе Андрей Степанович ответил? – А что бы он мог ответить, как не этот киевский отшельник? Вы же знаете, как он всегда возражал. Вроде соглашается, а сам свою линию гнёт. «Вы правы, мол, Алексей Витальевич, вы правы. Я знал много замечательных людей из атеистов, с которыми довелось в лагере горе мыкать, и некоторые из них потом сделались мне близкими людьми. Они говорили тогда примерно то же самое, что и вы. Я очень любил их слушать. Умных людей всегда приятно послушать. Но слушая, я всякий раз думал о том, что в сущности, у нас почти до совершенства развита любая наука, только нет науки о том, как жить, а главное, как умереть. Предоставив себя во власть слепому случаю, человек не может быть не только счастлив, а хотя бы просто ровен и стоек против того, что иногда преподносит жизнь. И многие от этого очень и очень плохо кончают». – А ты что? – Ну что я? Говорю, «червяк не больше терпит, когда его давят…» Так это ещё когда Гамлет сказал! А что насчет «быть или не быть», так, говорю, столб христианства покачнулся на сторону ещё от начала, о чём свидетельствует и Апокалипсис. «А вы читали, спрашивает, Апокалипсис?» Читал, говорю, один раз. Да ведь там понять ничего нельзя. Какие-то печати, животные с головами львов, быков и орлов… Понял, что времени больше не будет, но так и не понял, куда его денут. – Ну, и что он? – «Вы, говорит, Алексей Витальевич, во многом правы. Но этим ведь мы не решим нашего вопроса, потому что сами же во всём и виноваты. Сидим на древе и рубим сук под собой». Каков гусь, а? – Да просто хитрый! – ввернул Лапаев. А Филипп Петрович опять спросил: – Ну-ну. А ты? – «Да разве, говорю, монашество не тем же всю свою историю занимается? Не вы ли, говорю, монахи, приучили, наконец, к этому медленному самоубийству весь народ?». «Очень, улыбается, похоже, Алексей Витальевич, очень похоже. И тем не менее, это наука…» Ну, а как он умер, вы знаете, я рассказывал. Я тоже хорошо помнил эту загадочную смерть. Старик умер в своей комнате на Пасху, стоя на коленях, очевидно, во время молитвы. Видел я его и в гробу и был поражён тем спокойным выражением лица, от которого на меня впервые пахнуло не ужасом, который я обыкновенно испытывал при виде покойников, а чем-то иным, священным величием смерти что ли, которую благодаря своей науке так спокойно принял монах Андрей. |
Похожие:
 | Саченков Оскар Александрович Зав каф. Коноплев Юрий Геннадьевич Директор... Оптимизация геометрических параметров моделей на основании измерений и расчета аэродинамических характеристик |  | Александр родился 17 мая 1975 года в семье военнослужащего в Эстонии.... Саша в семье был вторым ребенком. Родился раньше отведенного природой срока, в 7,5 месяцев, весил 2кг 400г, ростом 45 см. На 5-й... |
| Уроки Доброты Жил был Вася. Жил он с мамой и папой в Нижнем Новгороде. Учился он в 6 классе. Был он отличником | | Направление подготовки Нижегородской области, Управление архитектуры и градостроительства администрации Нижнего Новгорода, кафедры ннгасу, творческие мастерские... |
| Владимир Путин посетил Севастополь в День Победы. Крымчане с ликованием... Президенты России и Украины Владимир Путин и Виктор Янукович обсуждали, как вместе ярко отметить освобождение Севастополя в 2014... | | 22/1/2010 Отзывы участников зимнего лагеря в Нижнем Новгороде Непросто писать про лагерь, после пережитых там эмоций Это было незабываемо!! Много новых друзей, опыт общения, сплоченность и прекрасная... |
| Высшая школа экономики в нижнем новгороде современные проблемы Современные проблемы в области экономики, менеджмента, бизнес-информатики, юриспруденции и социально-гуманитарных наук: материалы... | | Гариф Ахунзянович Ахунов родился в 1925 году в деревне Училе Арского... Таким образом Гариф рано лишился отца. До 1940 года мальчик учился в сельской школе. Затем работал в колхозе. В 1941 году он поступает... |
| Дипломная работа по коньковым ходам еще тогда заинтересовала кафедры... Лыжник с 40-летним стажем. Работал в городском совете дсо “Спартак”, в Профсоюзом Центре по академической гребле и Спортивном клубе... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Хобарт&Вильям Смит Колледж и Университета штата Северная Айова (сша) Дженни Л. Стил, Кертис С. Мередит, Чарльзом Темплом и Скоттом... |
| Никита Сергеевич Хрущев родился в 1894 г в селе Калиновка Курской... Бауманского, а затем Краснопресненского райкомов партии, в 1932-1934 гг работал сначала вторым, потом первым секретарем мгк и вторым... | | Готов ответить на все Ваши вопросы… Заельцовском районе города Новосибирска. Вырос в неполной необеспеченной семье. После 8-го класса школы №159 поступил в Новосибирский... |
| Слово писателя «Мечтать не вредно…» (Беседа с детским писателем М.... Борис Александрович Орлов родился в 1955 году в деревне Живетьево Брейтовского района Ярославской области. Окончил Ленинградское... | | Сегодня классный час мы посвящаем творчеству Николая Николаевича... Москве, в институте кинематографии. Он работал режиссером, поставил немало мультипликационных, научных и учебных фильмов. О том,... |
| Владимир Всеволодович Ульянов Быть услышанным и понятым. Техника и культура речи Синегноев Бенедикт Аркадьевич, соавтор Петрушанко (калечит его своими навыками), Зося, состоит с Петрушанко в запутанной связи | | «Исторический портрет реформатора П. А. Столыпина» Столыпин Петр Аркадьевич родился 2 апреля 1862 г в Германии, в г. Дрездене в семье потомственных дворян. Род Столыпиных был известен... |
