Издание третье
Скачать 9.37 Mb.
|
| § 1. КРИЗИС СИСТЕМЫ ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА В XVII в. Русским литературным языком средневековья был язык церковнославянский. Во второй половине XVII в. резко проявился внутренний распад системы церковнославянского языка, обозначившийся еще в XVI в. Изменения в структуре церковнокнижной речи были связаны с ростом литературного значения «светских»—деловых, публицистических, повествовательных — стилей русского письменного языка и с расширением литературных прав бытовой речи. Интересна, например, выразившаяся в исправлении книг при участии Максима Грека (XVI в.)*1 тенденция к сближению и «согласованию» церковнославянского языка с русской разговорно-бытовой речью. Эт;-. тенденции очень рельефно выступает в таких примерах правки текста псалтыри: вместо векую шаташася языии— чесо ради воэъяришася языии (2,1); вместо зоне гонях благостыню — держахся благостыни (37,21); вместо иену мою совещаша отринути — честь мою совещаша отринути (61,5); вместо внегда разнствит небесный цари на ней — егда разделит небесный царей на ней (67,15) и мн. др. под.; ср. также замену аориста и имперфекта, особенно 2-го лица ед. ч., формами прошедшего сложного, например: аще видел ecu татя, текл ecu с ним вместо видяше, течаше и т.п.1. Но от этих сдвигов средневековый дуализм в сфере письменно-словесного выражения пе сглаживается: литературные функции продолжает по преимуществу отправлять церковнославянский язык (т. е. в основе язык византийско-болгарский, но уже имевший свою сложную историю на русской почве), а стили русского делового, публицистического и повествовательного языка, несколько приспособляясь к церковнославянской системе, размещаются по периферии «книжности», «письменности», а чаще остаются в сфере официального делопроизводства н бытового общения. ' Иконников В. С. Максим Грек и его время. Киев, 1915, с. 68. Митрополит Филарет. Максим Грек.— Москвитянин, 1842, № 11, с. 172. Описание рукописен Синодальной библиотеки, отд. 2, ч. 1, № 76. - 10 — Генрих Вильгельм Лудольф *2, автор русской грамматики, изданной в Оксфорде в 1696 г.1, в таких красках изображает общественно-идеологическое соотношение двух языков: «Для русских знание славянского языка необходимо, так как не только священное писание и богослужебные книги у них существуют на славянском языке, но, е пользуясь им, нельзя ни писать, ни рассуждать по вопросам науки образования. Поэтому, чем ученее кто-нибудь желает прослыть перед другими, тем более наполняет свою речь и писание славянизмами, хотя иные и посмеиваются над теми, кто чересчур злоупотребляет славянским языком в обыкновенном разговоре». Лудольфу представляется, что единственной книгой, написанной на русском языке, является «Уложение царя Алексея Михайловича *3. Поэтому Лудольф такой бытовой поговоркой характеризует сферу применения церковнославянского и национально-гражданского языков: «Разговаривать надо по-русски, а писать по-славянски». Ведь «подобно тому, как никто из русских не может по научным вопросам ни писать, ни рассуждать без помощи славянского языка, так, наоборот, в домашних и интимных беседах нельзя никому обойтись средствами одного славянского языка, потому что названия большей части общеупотребительных вещей не встречаются в книгах, из которых можно черпать знание славянского языка». Лудольфу как европейцу такое положение вещей кажется ненормальным. Он выражает надежду, что русские оценят значение национального языка и «по примеру других народов будут стараться разрабатывать свой собственный язык и издавать на нем хорошие книги». Этот призыв к национализации литературной речи звучит особенно внушительно в связи с указаниями на непонятность церковнославянского языка для широких масс. Между тем рост политического значения новых общественных классов (возвышение класса помещиков и развитие торговой буржуазии) не мог не отразиться на соотношении стилей церковно-литературного, общественно-обиходного и официально-канцелярского языков, не мог не усилить притязаний народного языка на более значительную роль в системе литературного выражения. Этому процессу, естественно, сопутствовал как антитезис процесс усиления «славянщизны» в речи высших слоев книжников, духовенства и боярства. Московские книжники старались «искусственно возвратиться к той чистой славянской речи, от которой удалял их вседневный обычаи; вследствие того так называемая славянщизна, несмотря на всю Недостаточность в образовательном отношении, сознаваемую отчасти Даже в то время, снова укрепилась в письменной и печатной словесности русской»2. ' См.: Ludolfi Henrici Wilhelmi. Grammatica Russica. Oxonii. OD MDCXCVI. "(Графические сведения о Лудольфе и характеристику его грамматики см. во Ступительной статье Б. А. Ларина «О Генрихе Лудольфе и его книге» к изданию «Русской грамматики» Г. В. Лудольфа (Л., 1937). Там же указана библиография (с. 40). Майков Л. Н. Очерки из истории русской литературы XVII и XVIII столетий. СПб., 1889, с. 12. - 11 - Но в ту же эпоху развивался параллельно с процессом национализации и демократизации литературного языка другой процесс — процесс «европеизации». Соотношение этих двух сил в разных общественных группах было неодинаково, сложно и противоречиво. В русском литературном языке сталкивались и смешивались разнородные стилистические течения. Внутри самой системы церковнославянского языка происходило пестрое и противоречивое стилистическое расслоение. «Европеизмы» проникали в самый церковно-литературный язык и углубляли в нем идеологические и структурно-стилистические противоречия. Дело в том, что к XVII в. продолжали существовать два основных центра церковнославянской традиции — Москва и Киев, каждый из которых имел свой район влияния. При этом традиция московская несколько отличалась от киевской. В XVII в. киевская традиция церковнославянского языка возобладала над московской. Киев был не только центром охранения церковнославянской традиции, но и тем местом, где церковнолитературный язык восточнославянской редакции впервые стал подвергаться систематической нормализации (ср. составление украинским ученым Мелетием Смотрицким *4 «Сла-венской грамматики», напечатанной в 1619 г.) Именно в Киеве раньше всего и наиболее ярко проявилось расширение сферы применения церковнославянского языка и распространение его на светскую литературу. Первые попытки писать рифмованные стихи (вирши) на церковнославянском языке были сделаны украинскими учеными *°. Украинские ученые риторы и проповедники оказали большое влияние на риторику XVIII в. с ее славянизмами. Наконец, к украинским школьным интермедиям на церковнославянском языке восходят русская драма и комедия *5. При этом необходимо учесть, что, приспосабливаясь к новым условиям своего применения, киевская традиция церковнославянского языка сама несколько изменилась, впитав в себя некоторые черты московской традиции. Таким образом, в XVII в. преимущественно через Киев шло на Москву западноевропейское схоластическое образование, которое на Украине восторжествовало над восточно-византийским просвещением. В атмосфере московской литературно-языковой жизни борьба между Западом и Востоком должна была прежде всего проявиться в столкновении «еллино-славянских» (т. е. опиравшихся на византийскую христианскую культуру) стилей церкоьнолитературного языка со стилями церковнокнижной речи, шедшими из Украины и ориентировавшимися на латинский язык — научный и религиозно-культовый язык западноевропейского средневековья. Другие западноевропейские течения. шедшие из Польши, усложнили процесс взаимодействия между цер-ковнолитературным и светско-деловым языком. Обозначился кризис в системе русского литературного языка. Т акова в общих чертах картина стилистического ' брожения в 1 Слово стиль употребляется в дальнейшем изложении в двух значениях. 1) стиль как система присущих общественной группе или отдельной литератур ной личности норм словесного выражения и норм «лингвистического вкуса» (т. е. — 12 - русском литературном языке XVII в. Она должна быть шире раскрыта и разъяснена интерпретацией ее отдельных частей. § 2. ВИЗАНТИЙСКИЕ («ЕЛЛИНО-СЛАВЯНСКИЕ») СТИЛИ ЦЕРКОВНОЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА В противовес надвигающейся на русский литературный язык волне европеизации усиливается архаическое течение в сфере церковно-литературной речи. Высшее духовенство и боярство культивируют высокие риторические стили церковнославянского языка, продолжающие традицию византийского «витийства». Связь московского церковнославянского языка с греческим языком по «внутренним формам» живо ощущалась образованными книжниками-консерваторами из монашества, духовенства и знати в XVII в. М. Сменцовский в «Приложениях» к своему исследованию «Братья Лихуды»1 напечатал замечательное «рассуждение»: «Учитися ли нам полезнее грамматики, риторики, философии и феологии и стихотворному художеству и оттуду позиавати божественная писания, или не учася сим хитростем, в простоте богу угождати и от чтения разум святых писаний познавати; и которого языка учению учитися нам: славяном, потребнее и полезшие латинского или греческого?» Горячо защищая учение как «свет путеводящий к богознанию» («учение — свет, неучение же — тьма»), автор трактата (по предположению Сменцовского, инок Ев-фимий) настаивает на необходимости знания греческого и славянского языков. Кроме религиозно-исторических соображений, связь этих языков обосновывается сопоставлением их структуры. Отмечается в них общность графических и грамматических форм: «По самым стихнем, или письменем, и по осми частем грамматики и сочинению тех (т. е. по синтаксису) свойствен (т. е. родствен) греческий язык славенскому» (VIII). Путем анализа алфавита и особенно грамматических категорий автор доказывает, что латинский строй от греческого и славянского, как «козлище инородное», разнится, «греческая же письмена и славенская, яко овча с материю, обоя между собою по-добсгвуют и согласуются» (IX). В латинском языке среди «частей речи» лишнее — междометие (interjectio): «И сие латинское interjectio греческу и славенску языку не нуждно, понеже в сих двох языцех наречие наполняет (т. е. включает в себя) тое» (X). Правда, греческий член («арфр»), отсутствующий е латинском языке, не имеет соответствия и в «славенском», но автор тонким подбором примеров поясняет пользу члена и для «славен», которым он облегчает распознавание общих значений имен от их символического применения к божеству в греческом тексте «священного писания» (theos и ho theos, propheles оценок целесообразности выражения) и 2) стиль как функциональная разновидность той или иной языковой системы в пределах речи одного класса, одной Группы (например канцелярский, газетно-публицистическин стиль). 1 См.: Сменцовский М. Н. Братья Лихуды. СПб., 1899, с. VI—XXVI. — 13 — и ho prophetes)1 и т. п. Точно так же наличие причастия от глагола существования (быть) в греческом и славянском языках (сый, ho on) рассматривается в религиозном аспекте как очевидный симптом превосходства этих языков над латинским: «Латины же место сый, причастия единыя части (т. е. вместо одной категории причастия), глаголют две части — местоимение и глагол (qui sum, es, est): цже есмь, иже есть, иже бысть. Подобие и поляки от латинского языка и учения глаголют (вместо сый): который есмь, который есть и был, иже не знаменует вечности, но наченшееся что и кончущееся: сый же и 6Ъ являют божественное существо безначальное и бесконечное» (XIII). Таким образом, преимущество причастия сый перед описательными оборотами иже есть, который есть усматривается в том, что причастие обозначает вечное пребывание, а те указывают на нечто, имеющее конец и начало. Раскрывая согласие в основных формах грамматической мысли между греческим и славянским языками, автор предостерегает от .латино-польского влияния, горестно констатируя его наличие в русской литературной речи конца XVII в.: «Начинаются латинские и полские пословицы славенского языка в писаниих появлятися; древне же отнюдь таковых глаголаний славяне удаляхуся, зане речением обыкоша и нравы последовати (т. е. влияние на язык сопровождается влиянием на нравы). Таково бо латинское учение прелестно, яко . нож медом намазанный: изначала лижущим сладок и безбеден (т. е. ; безопасен) мнится к елико болши облизуется, толико ближше горта- ; hjo ближится и удобно лижущего заколет и смерти предаст» (XIV). .: «Несвойство» славянам и «далечность» латинского языка доказы- -ваются следующими соображениями. Во-первых, в латинском языке отсутствуют соответствия основ- '• ным религиозным понятиям православия, а это явный знак «скудо-. сти» его и «убожества». Ср., например, невозможность на латинском, языке выразить адекватным понятием слово ыпосгась, отличить ыпо-стась от существа, от лица: «...лице же гречески не ипостась, но. prosopon», а латинцм, не имея соответствующего слова, «вместо (ипо- ■! стасей) лица вводят» (XIV). Во-вторых, латинскому языку сьойственна искаженная («растленная») передача греческих слов, к которым он принужден прибегать из-за своей бедности. Например: бискуп вместо епископ, кроника вместо хроника, поэтика вместо пиитика, пурпура вместо порфира и т. д. Как одна из причин искажений выставляется отсутствие в латинском языке «стихии» и, равной греческому е (ц): клер, клерик вместо клир, клирик; метрополит вместо митрополит; псалтерь, Грегор, Михаель; академия вместо академиа; планета и пр.; «...паче же самого сына божия спасительное имя Иисус глаголют Иеэус... песнь божественную, ангелы поемую, аллилуиа глаголют латинницы ялелюя»; 1 Указывается на невозможность без присоединения члена определить значение слова дух в следующих выражениях: Ведяше Христа дух в пустыню: не в меру даст бог духа; рожденное от духа дух есть; глаголы, яже аа глаголах, дух (.уть и жиьнь суть... — 14 - между тем «славенскии же язык и учение купно со греческим имут оную стихию (т. е. букву и звук и), и добре оба тии языцы вся имена зовут» (XV). В-третьих, наконец, латинский язык неспособен к точной и прямой передаче греческих и славянских слов и понятий. Например, для передачи слова архимандрит латинский язык принужден прибегать к «окружным речениям», перифразам: «qui pluribus monachis praeest» — иже многим монахам предстательствует» (XV), т. е. кто начальствует иад многими монахами. Поэтому латинский язык совершенно непригоден к переводам с греческого и славянского языков. Вывод ясен: «Язык латинский без греческого ничто же могущ высоких разумений (т. е. бессилен в сфере высокого отвлеченного мышления), паче же о богословии писати и глаголати, и велми сам собою непотребен нам, славяном, и ничто те воспользует нас, но паче пошлит и далече от истины в богословии отведет и к западных зломудрию тайно и внезапно привлечет» (XXI). Эти замечания для историка русского литературного языка любопытны как документ, отражающий, хоть и искривление с полемической однобокостью, языковое мировоззрение русского киижника-«вос-точника» XVII в., и вместе с тем как ключ к скрытой религиозной символике грамматических категорий, которыми скреплялась смысловая система церковно-письмениого московского языка. Характерна тенденция представить греческую стихию в церковнославянском языке как органический элемент русской культуры и русского литературного языка «И свой народ, начен от благородных до простых и самых, глаголю, поселян, услышавше учение греческое, возрадуются и похвалят... Аще же услышится в народе, паче же в простаках, латинское учение, не вем, коего блага надеятися, точию, избави боже, вся-кия противности» (XXVI). Еще более отчетливо в этом рассуждении описаны общие для греческого и церковнославянского языков формы лексики и семантики. Автор прежде всего дает понять читателю богатство и разнообразие греческих слов, усвоенных славянами и ставших для них привычными. Тут и церковно-богослужебная терминология (евангелие, апокалипсис, апостол, октоих, тропарь, кафисма и т. п.), и названия чинов церковной иерархии (патриарх, митрополит, архиепископ, игумен, иерей, диакон и т. п.), и христианские святцы (Алексий, Афанасий, Василий и т. п.), и все слова, относящиеся к предметам, к «обстановке», к одежде культа (стихарь, епитрахиль, просфора, икона и т. п.), и вся научная терминология (хронограф, грамматика, диалектика, (реология, арифметика, лексикон, орфография, этимология, синтаксис, просодия и т. п.). Кроме лексических совпадений близость этих языков подтверждается ссылкой на морфологические снимки, «кальки», греческих слов в церковнославянском языке и указанием на одинако-ьость морфологического состава многих греческих и славянских лексем: евангелие — блаюзестие; апокалипсис — откровение; патриарх — отценачальник; омофорий — раменоносивое; Стефан — венси,; порфира— червленица; Феодор—богодар. Отсюда вытекает вывод о необыкновенной приспособленности славянского языка к переводам с — 15 — греческого: «Аще случится и преложити что на славенский с грече-ска, удобно и благостроино и чинно прелагается, и орфография цела хранится» (XV). А «учение греческое наипаче в богословии — истина и свет» (ХХП). Поэтому автор верит в торжество «согласия» и «купночинности», когда «изучится народ российской художеству грамматики, риторики, и прочих по-гречески и славенски и егда (появятся) лексиконы греко-славянские (которые «уже и начашася») и отту-ду известно познается российскому народу греческий диалект» (XXIV). Таким образом, основа сопоставлений — сознание живой конструктивной связи между системами двух языков в процессе перевода и религиозно-философской интерпретации основных богословских понятий. В этом смыс\е и Лихуды '* писали в «Азссг», что незнающий греческого языка «ниже славянский диалект весть, ниже познати может искренне намерение и разум (т. е. смысл) божественных писаний и отцов, на славянский диалект претолкованных». Ведь человек, не искушенный в тонкостях риторики и грамматики «еллинского диалекта», «вне намерения ходит и, увы, яко кораблец какий малый или великий на велицем мори есть, не имеяй знамя ветроуказательное (т. е. компаса); помышляя бо прямо к востоку плыти, оле на западе обретается»1. Для «еллино-славянских» стилей имел основное организующее значение прием морфологического, синтаксического, семантического и фразеологического отражения греческого языка. Очень типичны в этом смысле рассуждения Епифания Славинецкого *2, почему он в символе веры пер^Бел, между прочим, из десных отца вместо одесную отца и укрестованного вместо распятого: «Ек (из) греческое не знаменует о, сочиняющееся винительному падежу (т. е. греческий предлог ек не соответствует славянскому предлогу о с вин. пад.), убо в славенском писатися не лепо есть одесную». Также греческому род пад. мн. ч. deksion соответствует по-славянски — десных: «Тем же аще бы предлог сей о приложился греческому deksion, сице при-ложилося (т. е. получилось бы в результате присоединения): не одесную, но одесная. Судящий да судят, что есть лучшее, еда одесная или из десных, яко же есть в греческом... Укрестованного. Аще пяло— распяло тожде есть еже крест, убо тожде распятого и укрестованного. Аще же пя.по не есть тожде еже и крест, убо ниже тожде есть и распятого и укрестованного. Тем же аще пяло или распяло разнствует от креста, убо и распятый от укрестованного разнствует. Судящий да рассудят праведно — или тожде или не тожде быти распятого и укрестованного, и аще не тожде, да отложат убо распято- 1 Акос, л. 59, об., 60. — В кн.: Сменцовский М. Н. Братья Лихуды. с. 275; Ср. также трактат, вышедший из партии «восточников»: «Довод вкратце, яко учение и язык еллиногреческий наипаче нужно потребный, нежели латинский язык и учения, и чем пользует славенскому народу»; см.: Каптерев Н. Ф. О греко-латинских школах в Москве в XVII в. до открытия Славяно-греко-латинской академии. — В кн.: Творения св. отцов в русском переводе. М„ 1889, т. 56. Прибавления, ч 44, с. 635. - 16 - примут же укрестованного, согласующееся греческому сущему»' / ' е форма укрестованного вполне соответствует греческому тексту). «Еллино-славянские» стили русского литературного языка XVII в., по определению переводчика Феодора Поликарпова*3, отличались «необыкновенною славянщизною»2. В них культивируются «высота словес» и «извитие словес»3, т. е. преобладают торжественные, нередко искусственно составленные слова (ср. например, пристрастие «еллинистов» к сложным словам типа: разнопестровидный, пазумоподательный, верокрепительный и т. п.—у Ф. Поликарпова: рикохудожествоватъ, адоплетенный, телъцолияние и др. — у Епифа-Ния Славинецкого; гордовысоковыйствовати, всевидомиротворокруж-ная и т. п. — у Кариона Истомина)4, риторически изощренные, цветистые фразеологические обороты (ср. у Кариона Истомина: сумма-воздержания, богокованный целомудрого воздержания гвоздь и др-)*4 и запутанные синтаксические конструкции. Грамматические формы образуются и употребляются в точном соответствии с нормами, определенными «славенской грамматикой» Мелетия Смотрицкого. Соблюдается тот «грамматический чин», который сложился в результате искусственной регламентации церковнославянского языка по позднейшим памятникам русской и украинской редакции, например: 1) более или менее последовательное различение по форме вин. пад. имен существительных одушевленных и неодушевленных в ед. ч. — у слов муж. р., во мн. ч.—у слов муж. и жен. р. 2) образование по образцу греческого языка форм «причастодетия» вроде читательно (ср. в «СлаЕенской грамматике» Мелетия Смотрицкого, М., 1648, с. 313); 3) широкое распространение формы деепричастия, которое понимается как несклоняемая форма нечленного причастия, «знамено-панием от причастий потолику различествующая, поколику прилагательное усеченное от целого различествовати обыче», например: читая, читав, прочтущ, чтом, чтен, читаем и пр.; 4) употребление приспособленных к греческому языку форм шести времен, из которых на долю прошедшего времени приходится четыре формы: преходящее — бих, Чиен еемь, прешедшее — биях. биян есмъ или бых, мимошедшее — би-ях, биян бывах, непредельное — побих, побиен бых, и к которым присоединяются такие разновидности русского прошедшего сложного: чел еемь. читал есл«ь, читаал есжь, прочел есмъ; 5) употребление шести наклонений: изъявительного, повелительного (бий, чти, стой), молителыюго (услыши, вонмй, призри), сослагательного (дал бы. по: Засадкевич Н Мелетий Смотрицкий как филолог. Одесса, 1883, с- 164. Образцов И. Я. Ки евские ученые в Велнкороссии.— Эпоха, 1865, № 1, с 6—7. Браиловский С. Н. Ф. П. Поликарпов-Орлов, директор Московской типографии.- ЖМНП, 1894. № 9. с. 31. Ср. наблюдения над разновидностями высокого слога в исторической бел-Летристнке XVI—XVII вв.: Орлов А. С. О некотооых особенностях стиля великорусской ИСТОрИЧеГкой беллетристики XVI—XVII вв.— ИОРЯС. СПб., 1908, т' 143, ки. 4. с эч.^м" Браиловский С. Н. Одни из «пестрых» XVII столетия. СПб., 1902, - 17 - аще бы хотел), подчинительного (да бию), неопределенного (биты, стояти) (185) и т. п.1 «В языке славянском, с которым мы имеем дело в грамматике Мелетия Смотрицкого, — пишет П. И. Житецкий, — нужно различать элементы действительно славянские от элементов мнимо славянских, к которым относятся, во-первых, формы фиктивные, придуманные Смотрицким по аналогии с латинскими, греческими или же подлинными славянскими формами; во-вторых, формы русские, усвоенные славянскому языку без всякого основания»2. В синтаксисе также «господствуют грецизмы, внесенные в исправленный текст библии». Таковы, например (по словам Ф. И. Буслаева), кроме возобладавшей в среднем роде прилагательных формы им., вин. пад. мн. ч. вместо ед. ч. (ср. в пословице XVII в.: крадый чужая не обогатеет), одно отрицание вместо двойного при отрицательных местоимениях, наречиях и частицах, вроде: и без него ничтоже бысть (ср. даже у Кантемира в начале XVIII в. следы этой особенности: хотя внутрь никто видел живо тело, — сатира I, стих 69—вместо никто не видел); член с предлогом перед неопределенным наклонением, например слстайтеся /со еже соэерцати красоту (Ф. Поликарпов)3; господство им. и вин. приглагольных падежей вместо широко развившегося под польским влиянием твор. пад. (ср., например, употребление твор. пад. в языке Симеона Полоцкого)''. Правда, «Славенская грамматика» Мелетия Смотрицкого была нормой построения речи и у украинских книжников, но там она, по словам акад. Л. Н. Майкова, «не успела приобрести себе такого регулирующего авторитета»5 вследствие огромного влияния «шляхетских» и буржуазных вкусов на систему украинского литературно-славянского языка. А в Москве предписания этой грамматики, изданной в 1648 г. с дополнениями и изменениями, стали у консервативных групп «восточников» (т. е. сторонников византийских традиций) непререкаемой нормой литературности. Недаром в предисловии к московскому изданию «Славенской грамматики» Мелетия Смотрицкого приводились такие предупреждения Силуана, ученика Максима Грека: «Вем многих от тщеславия в таково безумие пришед- 1 См.: Засалксзич Н, Мелетий Смотрицкий как филолог, с. 90—96; Житец кий П. И Очерк литературной истории малорусского наречия в XVII в. Киев. 1889, с. 19—21; Булич С. К. Церковнославянские элементы в русском литера турном и народном языке. СПб., 1889; ср. критику грецизмов в церковнославян ском языке вообще и в «Славенской грамматике» Мелетия Смотрицкого, в част ности, в предисловии к грамматике Ю, Крижа.чича; ср.: Маркевич А. И. Юри;1 Крнжанич и его литературная деятельность. Варшава, 1876, гл. 4. 2 Житеикий П. И. Очерк литературной истории малорусского наречия, с. 23. 3 См.: Буслаев Ф. И Историческая хрестоматия церковнославянского и древ нерусского языков. М„ 1861, с. 1310- Буслаев Ф И Историческая грамматика русского языка. М., 1868, с. 210. 327, ср.: Мелетий Смотриикий. Славенская грамматика. М.. 1648, с. 309-310 4 См.: riaroKoet О К истории развития творительного предикативного в рус ское литературном языке. — Slavia, 1929. т. 8. с. 1 — 37, ср.: Булаховский Л. А. Исторический комментарий к литературному русскому хэыку. Харьков, 1937, с. 195—198". 5 Майков Л. Н. Очерки нз истории русской литературы XVII и XVIII сто летий, с. 12, — 18 - ших, яко не ведети ничесого грамматичного устроения: ниже родов, ниже времен, ниже окончаний и прочих таковых, яже изложиша пре-мудрейшие учители»'. Под влиянием стремлений к реставрации «старины» восстанавливается, например, употребление прошедших времени в соответствии с грамматическими правилами Мелетия Смотрицкого. «Славенская грамматика» Мелетия Смотрицкого уже содержит в себе указания на «падение специальных аористического и импер-фектного оттенков» (С. К. Булич). Видовые различия здесь играют существенную роль в классификации и разграничении глагольных образований, особенно форм прошедшего времени, хотя морфологическая структура прошедших времен, способы их образования приспособлены к архаическим парадигмам аориста и имперфекта. «Преходящее есть, им же несовершенно прошлое действо или страдание знаменуем: яко бих, бихся, или биен есмь, и бых. Прешедшее есть, им же совершенно прошлое действо или страдание знаменуем: яко бияхся, или биян есмь, и бых. Мимошедшее есть, им же древне совершенно прешедшее действо или страдание знаменуем: яко бияах, бияахся, или бияан бывах. Непредельное есть, им же в мале совершенно прошлое действо или страдание знаменуем: яко побихся, или побиен бых» («Славенская грамматика» Мелется Смотрицкого. М., 1648, с. 185). Таким образом, «непредельное» время представляет собой большей частью формы аориста от основы совершенного вида с приставкой (прочтох, побих); «преходящее» по форме соответствует бесприставочному аористу (творих, бих); «прешедшее учащательного вида» похоже на форму имперфекта, но явно отличается от имперфекта видовыми оттенками значения (гворях, бияхся, читах и т. п.): «мимошедшее» напоминает нестяженные образования имперфекта (гво-ряах, читаах, биях и т. п.)2. Любопытно, что под влиянием греческого языка система каждого наклонения, причастий и деепричастий проводится через всю серию времен, через настоящее, будущее и через все формы прошедшего времени. Все эти формы искусственно культивируются в высоких стилях церковнославянского языка второй половины XVII в. Например: «где же онех великих труды и всенощная пения бяху, тамо благоволи тебе бог стати» (в челобитной неизвестного к патриарху Иосифу в половине XVII в.)3; «идеже тех великих отец бяху нозе недвижным стоянием претруждены... тамо бяше и святого их в житии покоя дом» (там же). Ср. тут же употребление «непредельного» времени (т. е. аориста от основы совершенного вида с приставкой): «сладце и радостно претерпеша» (там же); Ср. также требование, предъявленное старцем Арсением Глухим к справ-Цикам (20-е годл XVII в.): «Осмь частей слова разумети и к сим пристоящая, и1>ечь роды, и числа, и времена, и лица, звания же и залоги»; см.: Прозоров-с*ий^А. А. Сильвестр Медведев. М.. 1896, с. 69. Ср. подробнее: Бцлич С. К. Церковнославянские элементы в русском литературном и народном языке, с. 369—373. Цит. по: Каптеоев Н. Ф, Патриарх Никон и его противники в деле исправ-Ления церковных обрядов. Сергиев Посад, 1913, с. 174. — 19 — в рассуждении о греческом и славянском языках конца XVII в.: «древне же отнюдь таковых глаголаний славяне удаляхуся, зане речением обыкошя и нравы последовати»1 и др. под., ср в «Четьих-Ми-неях» Димитрия Ростовского: «отдаяхом дети наша змию» и др.*и В трактате «О исправлении в прежде печатных книгах минеях»2 не только применяются формы времен соответственно «Славенской грамматике» Мелегия Смотрицкого, но и комментируются в согласии с ее правилами. Например: «каково опаство имяху святии преписыва-ти, наипаче же преводити с языка на ин язык»; «главизна веры на-шея сложися еллинским диалектом»; «прежде пояху»; «и бысгь — времепе прешедшего»3 и др. под. Характерна также обычная замена форм 2-го лица ед. ч. аориста и имперфекта формами прошедшего сложного, так как соответствующие формы аориста и имперфекта прикрепляются теперь исключительно к 3-му лицу: «обрезася и обре-зовавше и показася — 3-го лица (с. 1 I6)4. Еще более показателен как иллюстрация языкового разброда во второй половине XVII в. протест против таких замен со стороны раскольничьих справщиков, обращенный к «московским грамматикам»: «Нрав по грехом таков у нынешних московских грамматиков, что новое ни объявится, за тем и пошли, а старое свое доброе покинув...»— говорит в своей челобитной справщик Савватий*8. «Нас уничижают, а и сами справщики грамматики не умеют, и обычай имеют тою своею мелкою грамматикою бога определять мимошедши-мн времяны... В воскресном тропаре на пасху прежде сего печатали: и па престоле беаше христе со отцом и духом, се ныне в новой триоде напечатали мимошедшим временем, и на престоле был ecu христе со отцем и духом. Яко же иногда был, иногда есть. А сего не разумеют, яко лепо богу всегда быти»5. В этом заявлении сказывается совершенно иное, несогласное с «Славенской грамматикой» Мелетия Смотрицкого понимание значений форм времени. Между тем для кругов московских книжников следование нормам «Славенской грамматики» Мелетия Смотрицкого в высоком церковном слоге становилось признаком «литературности» языка. И в этой стилистической оценке довольно близко сходились «восточники», т. е. сторонники «еллино-славянских» стилей, с московскими «западниками» из высших слоев 1 Смениооский М. Н. Братья Лихуды. Приложения, с. XIV. 2 См.: Никольский К. И. Материалы для истории исправления богослужеб ных книг. Об исправлении устава церковного в 1682 году и месячных миней в 1689—1691 году,—В кн.: ЦДПИ. СПб., 1896, вып. 115. 3 Ср. у Мелетия Смотрицкого спряжение форм «прешедшего» времени от бы ти; бых, был, бысть, бяше, быхом, бысте, быша — бяху; «преходящего»: бЬх, был, б'Ь, бЬхом, бЬсть, б'Ьхи— б1>ша. 4 Ср. замечание: «обретошася второго лица глаголы премножайшн третиим лицем писаны» (с. 79). Ср. замену форм 2-го лица формами прошедшего слож ного и в «Славенской грамматике» Лаврентия Зизания*7 и в «Славенской грам матике» Мелетия Смотрицкого. См.: Булич С. К. Церковнославянские элементы в русском литературном и народном языке, с. 365, 369. 6 Три челобитные раскольников. СПб., 1862, с. 23; ср.: Житсикий П. И. К истории литературной русской речи в XVIII в.-ИОРЯС. СПб., 1903, т. 8, кн. 2. Отнесение формы был ecu к «мимошедшему» времени совпадает с пониманием форм времени в «Славенской грамматике» Лаврентия Зизания. - 20 — духовенства, отстаивавшими латинскую культуру и юго-западное просвещение. Так, в трактате грекофильского направления «О исправление прежде печатных книгах»*'9 часто встречается «причастодетие»: относительно (71)1, показательно зде (97), от вещатель но было бы М18), разуметельно (65) и т. п.; подчеркивается более тщательное и тонкое употребление степеней сравнения: «не бо бе древле изъяснена на славянском язмце, яко ныне» (93)2; функции деепричастия сопоставляются с значениями греческого причастия (64) и т. п. Интересно здесь также сопоставление искусственно-книжных «еллино-славян-ских» синтаксических оборотов с «простыми» русско-славянскими. Например: «тяжек нам есть к видению... попросту рещи: тяжко и ви-дети праведного» (63). С другой стороны, и язык и «грамматические правила» такого западника, сторонника латинского учения, как Сильвестр Медведев*10, обнаруживают ближайшую связь с грамматическими нормами, утвердившимися под влиянием «Славенской грамматики» Мелетия Смотрицкого. Например, толкуя «разум грамматичный» формы преложив, Сильвестр Медведев в определении функций деепричастия повторяет <<Славенскую грамматику» Мелетия Смотрицкого: «Речение преложив есть деепричастие времене прошедшего, а деепричастие делается из причастия, и гако деепричастия от причастия разнятся, якоже прилагательная имена целая от усеченных, якоже приведный и праведен»'*. Точно так же Сильвестр Медведев пользуется категорией «причастодетия» и даже среди имен прилагательных как особую разновидность отмечает имя прилагательное «причастодетельное» (т. е. с суффиксом -тельный)4, ср. в «Славенской грамматике» Мелетия Смотрицкого (М., 1648, с. 313). Вместе с тем любопытно, что выученик Киево-могилянской коллегии Симеон Полоцкий*", попав в Москву, старается «вычистить» свой язык, приспособить его к грамматическим и лексическим нормам московского церковнославянского языка. Об этом сам он говорит в виршах предисловия к «Рифмологиону». Здесь и дальше указываются страницы трактата. В «Славенской грамматике» Мелетия Смотрицкого. М., 1648. были установлены гри «степени уравнения»: положительный, рассудительный и превосходительный. Рассудительный степень (т. с. сравнительная степень) оканчивается на -шии: святший, чистший, простший, убогший, драхший, многший, кратший, тяж-шии, низший и т. п.; но у слов на -ный с предшествующими согласными суффиксы сравн. степ, -ший и -ейший: честнший и честнейший, краенший и краснейший н т. п. Пре восходительный на -ейший, -айший: чистейший, простейший, дражайший, легчайший, кратчайший, тягчайший, нижайший и т. п., но от прилагательных на -ный превосходная степень образуется с помощью суффиксов -ейший, ■аиший и приставки пре: прекраснейший от красный, пречестнейший и т. п. Любопытно, что здесь же объясняется и усилительное значение приставки пре-. При этом указывается, что положительная степень с пре- сильнее превосходной: «пре-вя1ъщ бо более может, неже святейший, пребогатый, неже богатейший» и пр. ^ Прозоровский А. А. Сильвестр Медведев, с. 84. См там же, с. 86; ср., впрочем, отнесение этого синтаксиса к сочинениям ариона Истомина: Браиловский С. Н. Один из «пестрых» XVII столетия, с. 460 И след, - 21 - Писах в начале по языку тому, Бог же удобно даде ю ми знати... Иже свойственный бе моему дому. Тако славенским речем приложихся; Таже увидев многу пользу быти Елико дал бог, знати иаучихся; Славенску ся чистому учити. Сочинение возмогох познати Взях грамматику, прилежах чи- И образная в славенском держати*12. тати; Но «образная», т. е. символы, метафоры и другие формы иносказательного выражения, вообще семантика, фразеология и синтаксис клали резкую грань между «еллино-славянскими» и латино-славян-скими стилями. В сфере же морфологической, а отчасти и лексической для восточников и церковных западников XVII в. одинаково знаменательно стремление к архаической регламентации высокого слога. На этой почве и произошло сближение московского церковнославянского языка с юго-западным (киевским) церковнославянским языком в деле исправления текста богослужебных книг. Однако «еллино-славянские» стили в конце XVII в. и особенно в начале XVIII в. все более и более теряют свое организующее значение в системе русской литературной речи. Правда, они и потом некоторое время продолжают жить как разновидность высоких стилей «славенского диалекта», но принимают узкий, профессионально церковный или научно-богословский характер. «Еллинский язык, — писал иеромонах Серафим в начале XVIII в.—нужен есть и разумеется от всех людей, ради свойств иаук, особливо о богословии и просто о вере христианской, паче-же о нашей»1. «Греческий язык есть язык премудрости», — сообщает Ф. Поликарпов в предисловии К «Лексикону треязычнрму». Конечно, отдельными грамматическими правилами, синтаксическими приемами, фразеологией, риторическими оборотами еллино-славянские стили еще продолжают воздействовать и на литературный язык начала XVIII в. (ср., например, язык Ф. Поликарпова). Но культурно-общественное значение греческого языка, знание которого признается вовсе необязательным и даже ненужным для интеллигента XVIII в., ослабевает. Напротив, в начале XVIII в., когда встает с особенной остротой вопрос о приближении церковнославянского языка к народному русскому языку и в связи с этим об «очищении» церковнославянского языка от архаических и посторонних примесей, грецизмы в составе церковнославянского языка объявляются излишними и чуждыми русскому языку. Так, в своей «Славенской грамматике» (СПб., 1723) иподиакон Федор Максимов*13 считает необходимым отметить «свойства некая еврейская и греческая, яже в св. писании на славянском диалекте премно-гая зрятся». Церковнославянский язык признается «смешанным», содержащим много гебраизмов и грецизмов, которые следует отделить от чисто славянских форм выражения, — например: будут два в плоть глину: «Аще имать по славянстей грамматице разбиратися, будет неправильно, понеже глагол существительный и пред собою и по себе взыскует падежа именительного, а зде по глаголе лежит винительный 1 Цит. по: Смирнов С. К. История московской Славяио-греко-латинской академии. М., 1855, с. 83. — 22 — со предлогом во, а не именительный; по-славенски же употребляется сице- будут два плоть едина...» Эта борьба с грецизмами в составе церковнославянского языка, имевшая целью приблизить церковнославянский язык к формам живой русской разговорной речи, с достаточной ясностью свидетельствует, что восточно-византийское влияние в церковнославянском языке уступало дорогу влиянию западноевропейскому. |
Похожие:
 | Рефераты и презентации, подготовленные в рамках изучения дисциплины Экономическая информатика. Третье издание. Под ред. Косарева В. П. М : Финансы и статистика, 2006 г | | Информационно-библиографический отдел Третье издание, исправленное и дополненное Члены редакционного совета: Н. З. Шатохина, В. Г. Сидоров, Л. Н. Комиссарова, Ю. В. Жукова, В. А. Щекотихина, Е. В. Тимошук |
| Б. И. Кудрин электрика как развитие электротехники и электроэнергетики третье издание томск 1998 Першинский филиал ОАО нпо «Наука» осуществляет производство и отпуск тепловой энергии в виде теплоносителя (горячая вода) | | Ооо «Интерсертифика-тюф совместно с тюф тюринген» международный исо 9004 стандарт третье издание Менеджмент в целях достижения устойчивого успеха организации. Подход на основе менеджмента качества |
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Информатика и икт учебник для 8 класса (третье издание), Семакин И. Г., Залогова Л. А., Русаков С. В., Шестакова Л. В, М.: Бином,... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Информатика и икт учебник для 8 класса (третье издание), Семакин И. Г., Залогова Л. А., Русаков С. В., Шестакова Л. В, М.: Бином,... |
| Б. В. Прасолов учебно-методические Прасолов Б. В. Учебно-методические материалы по Жилищному праву. М., Ргу нефти и газа, 2009. – 112 С. Издание третье, переработанное... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Планирование составлено на основе программы (название, авторы) «Изобразительное искусство» Интегрированная программа 1-4 классы,... |
| Урока музыки в 5 классе по теме «Третье путешествие в музыкальный театр. Мюзикл» «Третье путешествие в музыкальный театр. Мюзикл» с использованием современных педагогических технологий | | Йога: искусство коммуникации издание третье, исправленное и дополненное «Под йогой индиец понимает стремление достигнуть освобождающего познания или самого освобождения посредством систематической тренировки... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Это новое, третье издание данной книги требует небольшого предисловия. Я перевёл её на английский язык в 1985 году, и сейчас, перед... | | Календарно-тематическое планирование на 2013/14 учебный год Учебный... Планирование составлено на основе программы (название, авторы) «Изобразительное искусство» Интегрированная программа 1-4 классы,... |
| Календарно-тематическое планирование на 2013/14 учебный год Учебный... Планирование составлено на основе программы (название, авторы) «Изобразительное искусство» Интегрированная программа 1-4 классы,... | | Электронное издание Электронное издание — издание, представляющее собой электронную запись информации (произведения) на магнитном диске, компакт-диске... |
| Дневники том 50 Издание: Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том 50, Государственное Издательство... | | Электронное издание монографии «История репрессий в Нижнетагильском... Электронное издание состоит из 2-х блоков: 2-х страниц формата pdf с оглавлением, оформленном в виде гиперссылок |
