Законодательство
Скачать 2.66 Mb.
|
Ю. СТЕЦОВСКИЙ. То, что мы слышали сегодня, присутствующие могли услышать и в декабре. И тогда, и сейчас мы задаем один и тот же вопрос: "Что с этим делать?". Продолжать (27) убивать людей в местах предварительного содержания под стражей и не обязывать расследовать причины смертей? Сокращать расходы на питание, ссылаясь на то, что у нас нет денег, или, может быть, есть другой выход? Я считаю, что в случае переполнения мест предварительного заключения прокурор должен решать вопрос об освобождении. Необходимо, чтобы по всем случаям насильственной смерти проводилось расследование. Необходимо, чтобы медицинские работники изоляторов не носили погоны капитанов внутренней службы, а были работниками Министерства здравоохранения. Б. УВАРОВ. Я исхожу из того, что плохой закон – это тоже закон, и его обязаны исполнять. Относительно практики применения закона, касающегося следственных изоляторов. Прошу не рассматривать подобное содержание людей как пытку со стороны кого бы то ни было. Это – не умысел со стороны правоохранительных органов или законодателей, это – наша беда. Может быть, эта беда вызвана демократизацией нашего законодательства, ибо вследствие этого телега нашего уголовного процесса стала двигаться гораздо медленнее. И та самая вода, о которой здесь говорили, все же вытекает из бассейна, но гораздо медленнее. Длительное содержание под стражей объясняется и тем, что дела задерживаются в судах, и тем, что следователи переключились на ст. 201 (у нас на ней сидят целые бригады), вместо того чтобы заниматься расследованием, и другими причинами. Здесь прозвучала неверная, на мой взгляд, мысль, что не нужно строить новых тюрем. Я считаю, что их строить нужно, но на уровне цивилизованных стран. Иначе мы так и будем содержать людей в изоляторах XVII века, и они у нас будут не сидеть, а стоять. Но давайте находить виновников, которые это допускают. Тут сказали, что такие условия содержания нужны следователям. Извините, как раз следователи-то и страдают больше всего от этого! Обвиняемый приходит к следователю и не хочет с ним работать. А для следователя было бы оптимальным, чтобы в камере было не более шести человек. Когда в камере 120 человек, никакая оперативная работа невозможна. Я считаю, что ваша организация могла бы предложить альтернативный проект закона об ОРД законодательным органам. И он мог бы быть рассмотрен как инициатива общественной организации. Но и данный закон я считаю шагом вперед по сравнению с тем, что было раньше. Говорят, опросы, другие мероприятия оперативно-розыскной деятельности – нарушение прав личности. В своей практике нам приходилось и допрашивать агентов, и использовать их расшифровки. Мы привлекали к уголовной ответственности сотрудников милиции даже высокого уровня, допускавших всякого рода (28) злоупотребления в сфере оперативной работы. Я считаю, что оперативные мероприятия прав человека не нарушают. Некий, я бы сказал, минимальный элемент нарушения есть, но как следователь я никогда не ограничивался одними оперативными материалами. Если объяснение не подтверждается протоколом допроса (процессуальным документом), то этот документ в дело не пойдет, какой бы доказательной силы он ни имел. Тут говорили об уничтожении документов через год. Слава Богу, что они через год уничтожаются, я считаю, что их можно уничтожать и через полгода. Преступность ведет тайную войну против общества, следовательно, и общество не может бороться против преступности только легальными методами. Может быть, потому у нас и преступность развивается, что тайная война против нее ведется на слишком низком уровне. Во всех странах в той или иной степени существует деятельность, связанная с оперативной работой. Насколько я знаю, во многих постулатах рассматриваемого закона учтена международная практика, в том числе и практика США. Вспомните Уотергейтское дело, из-за которого пострадали Никсон и иже с ним. Оперативная работа там велась даже в большем объеме, чем у нас, потому что американцы технически лучше оснащены. Я хотел бы сказать еще и о том, что нельзя подвергать смертной казни за хозяйственные преступления. Хорошо, что закон к этому пришел. У меня было уголовное дело по трикотажным цехам, аналогичное известному делу Пиндруса. Прокурор вопреки мнению заместителя генпрокурора и моей позиции ставил вопрос о расстреле по ст. 93-1. Тогда я ходил в обком партии Чечено-Ингушетии, подключал другие инстанции, чтобы этого не случилось. Ведь если человек признался, если он сдал все ценности и нет отягчающих вину обстоятельств, то исключительной меры наказания быть не должно. Будем считать такие дела ушедшими в прошлое. В. ОЙВИН. Вы говорите, что невозможно вести оперативную работу в условиях переполненности камер. Что вы имеете в виду? Если речь идет об агентурной работе в тюремной камере, то против этого мы категорически возражаем. Б. УВАРОВ. Не забывайте, что в сети правосудия попадают и люди невиновные и выяснить это можно именно с помощью агентурной работы. Е. МЫСЛОВСКИЙ. Вы видели хотя бы одно государство, которое обходилось бы без разведки? А это та же самая разведка, только как бы внутренняя. Б. УВАРОВ. Государство не в состоянии содержать всех, кто находится сейчас под стражей. И это вина не следователя, а (29) нашей экономики. В год на содержание одного заключенного требуется две тысячи долларов. А. ЛАРИН. Я с вами согласен. Но тому, кто сидит, от этого не легче, и он готов на все, чтобы как-то изменить это положение. Хотелось бы напомнить и о сроках. Разве они не зависят от следователя, от его оперативности? Ведь за полтора года можно трижды получить чахотку. Е. МЫСЛОВСКИЙ. Я свободный юрист, который имел неосторожность или мужество спорить по всем этим проблемам еще в 1987 году, будучи следователем Генпрокуроры России. На мой взгляд, создание такого закона – шаг положительный. Но в России постоянно происходит одно и то же – по Черномырдину: "Хотели как лучше, а получилось – как всегда". Проблема заключается в том, что люди, которые исполняют законы, во-первых, несут на себе груз прошлого, а во-вторых, не могут, с точки зрения экономики, работать по принятым законам. Тот, кто пишет закон, никогда не просчитывает, что нужно для его реализации. Скажем, закон "О борьбе с организованной преступностью". Я писал на него отзыв и доказывал, что с экономической точки зрения его выполнить невозможно. Относительно закона "Об оперативно-розыскной деятельности". Нельзя отождествлять разведывательные данные, полученные в ходе оперативных мероприятий, с их доказательственным, процессуальным значением – это большая теоретическая ошибка. Ни один нормальный следователь не построит свое обвинение только на оперативных данных. Более того, в законе сказано, что доказательством являются только соответствующим образом оформленные оперативные данные. Есть УПК, который регулирует, как должно быть. И ни один следователь не строит свою деятельность по закону об оперативно-розыскной деятельности, он работает в рамках УПК. Я не берусь целиком анализировать закон об ОРД, потому что исполняют его люди, и разные люди делают это по-разному. Каждый маленький начальник, не говоря о больших, обязательно будет пытаться, вопреки тому, что заложено в законе, использовать свои связи с оперативными органами для решения каких-то личных нужд. К сожалению, это и есть груз прошлого. Могу сказать, что видел уголовные дела сороковых, пятидесятых годов, которые меня поразили: в конвертике к делу было приложено: "Только для председателя суда". Открываешь бумажку, а там написано, что по агентурным сообщениям такой-то является врагом народа, и поэтому подлежит расстрелу. А в деле всего две странички. Не дай Бог, чтобы когда-нибудь мы к этому вернулись! А этот закон, по-моему, как раз и позволяет уйти от таких вещей. (30) К вопросу о тюрьмах. В 1987 году советская власть гордилась тем, что мы не построили ни одной тюрьмы. А ведь это преступление перед народом: те, кто там сидит, тоже народ. Бывает, что следователь в конкретный момент не знает, является ли человек преступником, но если он окажется виновным, то его необходимо изолировать от общества. Сейчас, по моим оценкам (как человека, стоящего в оппозиции к бывшему руководству Прокуратуры РФ), примерно тридцати процентам людей, сидящих в тюрьмах, там делать нечего. То, что происходит сегодня, – преступление. Человек месяцами сидит в тюрьме, а следователь его и не видел. Мне вспомнилось, как учил меня работать Владимир Федорович Ладейщиков, когда я был следователем. Я пришел к нему в бригаду в 1975 году, и мне было сказано: "У тебя есть арестованный, и раз в неделю ты должен его допросить. Перед допросом ты должен поинтересоваться, как он себя чувствует, какие у него проблемы". Он объяснял мне: "Этот человек лишен нами всех радостей жизни. Так не делай ему большей гадости, чем мы обязаны это делать по службе, лишив его свободы. Если ты можешь организовать ему переписку, а по закону с твоего разрешения это можно сделать, так сделай это, не думая, что кто-то будет упрекать тебя, что ты с него взятку взял за это. Делай так, как тебе подсказывает совесть". В результате в мой адрес был упрек от руководства России, что на меня обвиняемые жалоб не писали. Это выглядело подозрительно. И был другой упрек, что меня даже выгнать нельзя, потому что я законов не нарушаю. Мы действительно делаем много гадостей людям в силу служебной необходимости. А ведь в подозреваемом нужно видеть не преступника, а человека, с которым мы должны работать, пусть даже он и будет нам противодействовать. Ну, так на то ты и следователь. Добывай доказательства, но не унижай человеческого достоинства. Если человек болен, зачем его держать под стражей? Есть больница – обеспечь ему надлежащий уход. Все это дело совести тех, кто применяет законы. С. ГРИГОРЬЯНЦ. Я с сожалением должен сказать, думаю, Валерий Федорович Абрамкин меня поддержит, что рассказ о хороших следователях не вполне соответствует моему опыту. Со следователями мне не везло, моим знакомым тоже. К сожалению, общая практика была и остается существенно другой, и идеализировать 1975 год я не могу, поскольку именно тогда был арестован. (31) О состоянии судебной реформы в РФ Сергей ПАШИН Я намерен сказать о том, как после трехлетней работы мне видится состояние судебной реформы: что было сделано, а что нет. За то время, пока я служил на этом поприще, я хорошо понял, что политика конфронтации, критики власти и противопоставление единственно правильного собственного мнения всем остальным, к сожалению, никаких результатов не даст. Чтобы сделать что-то практическое, надо работать с властью, желательно работать во власти и ловить людей, которые провозглашают некие демократические лозунги, на слове. Благодаря этому и пользуясь той позицией, которую я занял в администрации президента, мне удалось сделать, на мой взгляд, кое-что полезное. При этом я пришел к выводу, что судебная реформа никогда не была делом государственным, скорее, частным. Например, группа независимых экспертов в Верховном Совете написала концепцию судебной реформы, не получая за это гонораров и не рассчитывая на какие-либо льготы и повышения по службе, точно так же и судебный контроль за арестами, внедрение суда присяжных, работа с юридическим сообществом оставались их частным делом. И момент, когда президент это заметил, – а произошло это 23 марта 1995 года, – по сути был первым шагом к ликвидации этой работы, несмотря на то, что президент велел эту работу вознести на щит. Кажется, у Гоголя есть высказывание, что рука российского полицейского так уж устроена: к чему он ни прикоснется – все вдребезги. Вот и я думаю, что мы находимся в такой же ситуации: проявление внимания к нашей работе, которая этим вниманием не пользовалась, оказалось губительным, даже если внимание на нас обратили из самых лучших побуждений. Решения, которые принимались в области судебной реформы, я бы охарактеризовал как парадоксальные, потому что силы, о которых мы довольно невысокого мнения, на самом деле, в отличие от демократических сил, сплошь и рядом способствовали тому, чтобы эти демократические решения реализовывались. Например, я твердо считаю, что прежний, очень плохой, как все теперь говорят, Верховный Совет сделал для судебной реформы несоизмеримо больше, чем нынешняя, как утверждают, демократически настроенная Государственная Дума. Закон о суде присяжных был принят в основном благодаря тому, что удалось изменить первоначально негативную позицию Совета Национальностей. К моменту голосования выяснилось, что все демократы имеют другие, более важные дела, чем (32) обсуждение этого закона. Часть из них укатила в командировку в Берлин изучать там опыт. И если бы не Сергей Бабурин (дай Бог ему здоровья!), то закон был бы забаллотирован, ведь прошел он большинством всего в один голос. Точно так же я испытываю искреннюю благодарность к президенту Российской Федерации за то, что он проявлял долготерпение, и я не помню случая, когда бы он не согласился с предложениями, которые высказывал наш отдел, и когда бы он не подписал тот законопроект, который в этом отделе готовился. Поскольку вопросы судебной реформы не являлись государственными, их судьба часто определялась частным образом, в том числе благодаря личным контактам. Скажем, если Советом Федерации закон "О судебной системе", который сейчас прошел в третьем чтении в Государственной Думе, будет одобрен, судебная система обретет хоть некий порядок, и судьи наконец-то будут принимать исковые заявления в разумные сроки. Но это может произойти тоже благодаря тому, что в эту работу включился Лукьянов. Как весьма здравомыслящий человек, в отличие от так называемой демократической профессуры, которая ставила и продолжает ставить палки в колеса, он вел эту работу и выступал "за". В итоге он сказал, что закон отражает все глупости нашей Конституции, но в этом виновата Конституция, а не закон, и он его будет поддерживать. Точно так же и Бабурин, выступая в поддержку закона о суде присяжных, заявил, что он президента не любит и не верит ему, но это – первый реальный шаг президента на пути к судебной реформе. Итак, что мы сделали, а что нет? Я утверждаю, что поле российской судебной реформы – огромное и невспаханное. Реальная судебная реформа уже началась, но свои плоды она даст, если, во-первых, в нее втянутся силовые ведомства, то есть изменился порядок предварительного расследования и порядок их общения с гражданами. А во-вторых, судебная реформа не окажется подвешенной в пространстве, если она будет работать на человека и если будет налажено исполнение судебных решений. Сейчас же граждане стоят месяцами, чтобы подать исковое заявление судье, и происходит все это в ужасных условиях. Рассмотрение судебных дел носит конвейерный характер. Скажем, бракоразводное дело может слушаться 10 или 15 минут, пересмотр приговора в кассационной инстанции занимает столько же времени. Кассационный состав может рассмотреть и 12 и 30 дел в один день, поэтому качество правосудия невысокое. Но, главное, чтобы судебные решения исполнялись, а такого механизма пока нет. И правосудие, даже если оно будет архиреформировано, все равно может выносить решения, похожие на сотрясение воздуха. (33) Этих сфер судебная реформа практически не коснулась, и произошло это не из-за противодействия силовых ведомств, как считают некие поверхностные исследователи, а, я бы сказал, благодаря тому, что силовым ведомствам никто аргументированно не разъяснил, почему, собственно, им надо реформироваться. Судейский корпус включился в судебную реформу потому, что таким образом он приобретал новый статус: лучшие условия жизни, независимость, в частности от произвола милиции, и мог создать свои органы судейского сообщества, то есть судейское сословие оформилось в корпорацию. Что касается работников прокуратуры, МВД, то они и так представляют собой замкнутую корпорацию, и судебная реформа им пока ничего не принесет. Позиция МВД при введении суда присяжных была такова: "Мы со всем согласны. Никаких дополнительных денег не надо. Как мы конвоировали арестантов, так и будем конвоировать". А теперь они говорят: "Мы готовы конвоировать, но Чечня съела все наши деньги. Дайте нам деньги – и мы будем делать все, что требуется". Прокуратура, которая действительно бешено сопротивлялась введению суда присяжных, тоже преследовала вполне конкретные цели. Прокуратура прекрасно понимала, что ее сотрудники не готовы работать в состязательном процессе. По 15 лет руководители управлений судебного надзора (так называемого УСО) не появлялись в судах, и генеральный прокурор прекрасно понимал, на каком низком уровне ведется предварительное расследование. Он понимал, что следователи прокуратуры не способны даже оформлять дела в соответствии с законом. Это подтвердилось при исключении доказательств в судах присяжных. Если бы эти ведомства имели мотивацию для преобразований, тогда, наверное, судебная реформа пошла бы куда лучше. Но делать это у них некому, а в самопроизвольное формирование преобразовательной мотивации внутри ведомств я не верю. Тем и хорош был отдел судебной реформы, что не принадлежал ни к какому ведомству и осуществлял авторский надзор за соблюдением концепции судебной реформы. И эта работа дала результаты. Во-первых, в отделе были разработаны основные законопроекты в судебной области (опять-таки при сопротивлении Министерства юстиции, прокуратуры и разных других ведомств). Причем хочу отметить, что эта работа велась в неурочное время и в выходные, поскольку все остальное время занимало выполнение текущих поручений президента. Такая внеурочная работа была обычной практикой, которая как раз касалась работ, связанных с судебной реформой, а не с обслуживанием интересов аппарата президента. Среди разработанных законов были: законы о судебном контроле за арестами (принят 23 мая 1992 года), о суде присяжных, об адвокатуре (основная часть этого (34) законопроекта разработана Юрием Исааковичем Стецовским, который, не являясь сотрудником отдела, очень активно взаимодействовал с нами), о судебной системе, не говоря уже о многочисленных президентских указах, направленных на практическую реализацию концепции судебной реформы. Кроме сочинения текстов, отдел занимался практическими делами. Например, работал с главами администрации, поскольку федеральный бюджет продемонстрировал свою несостоятельность. Судебная система с первых лет советской власти никогда стопроцентно не финансировалась. Обычный долг составлял 15-20 процентов бюджетных средств, которые и выделяются-то по остаточному принципу. Такие крохи, конечно, не способствуют осуществлению нормального правосудия. Благодаря нашему вмешательству главы администрации проводили ремонты судебных помещений, выделяли для них новые здания, обеспечивали составление списков присяжных и т.д. Министерство юстиции должно было представить компьютерные программы для отбора присяжных, но оно этого не сделало, хотя выделенные средства были использованы. По этой причине такие программы разрабатывались при нашем участии самими судами: там на свои деньги нанимали программистов. Мы организовали учебу для судей. В Российской правовой академии всего несколько штатных сотрудников, а учат судей три-четыре преподавателя. Через обучение, осуществлявшееся сотрудниками нашего отдела, прошло примерно 600 судей, а всего их в России 12 тысяч. Кроме того, мы издали несколько книг для судей, работающих в суде присяжных. Для них же было снято четыре фильма, которые демонстрируются в судах, где есть суд присяжных. Мы сами изыскивали средства для этого, писали сценарии, практически сами и снимали. Людмила Михайловна Карнозова знает все это в деталях. Часть фильмов предназначалась для присяжных, другая – для судей. Судьи получили возможность побывать в Великобритании и Соединенных Штатах. Они посмотрели, как там проходит судебный процесс. Мы добились того, что в эти страны поехали и работники канцелярии судов. Это был беспрецедентный случай. Работники, которые там побывали, потом успешно наладили работу своих канцелярий. За каждым регионом был закреплен куратор из нашего отдела, состоящего из 18 человек. Кураторы выезжали в командировки, собирали информацию и т.д. Мы организовали также исследование практики применения нового законодательства. Это была большая работа по закону о судебном контроле за арестами. Мы получили реальные данные, показывающие, каким образом практика искажает положения данного закона. (35) Информация была доведена до общественности и административных структур. То же самое мы сделали по закону о суде присяжных. Нам удалось организовать лаборатории в регионах и связать научные кадры с судьями. Благодаря этому проводится анализ работы судов присяжных, и судьи начинают понимать, что же такое состязательный процесс. Велась работа с юридическим сообществом и журналистами (проводились семинары), причем российскому налогоплательщику это не стоило ни гроша. Все, что требовало дополнительных затрат, делалось за счет средств, которые мы изыскивали из негосударственных источников. Речь идет о разного рода фондах, оказывающих благотворительную помощь России. Образно говоря, отдел судебной реформы был организован, как римский легион. Как в римском легионе представлены все рода войск – пехота, конница и осадные орудия, – так и здесь были представлены чиновники, выполнявшие текущие поручения, специалисты, занимавшиеся законотворческой деятельностью, и сотрудники, которые на местах занимались обучением персонала, работой с юридическим сообществом. При отделе действовал научный семинар. Я полагаю, что благодаря этому из сотрудников отдела судебной реформы возникло подразделение, обладающее реальным опытом практической работы, владеющее "ноу-хау" реформирования. Я считаю, что наш научный мир продемонстрировал свое неумение и нежелание идти дальше разговоров о реформе, и произошло это по двум причинам. Ученые отстали и не имеют представления о новом праве, поскольку являются специалистами в области советского права, которое они критиковали с довольно примитивных позиций. Теперь же, когда юридическая деятельность в состязательном процессе усложняется, их подходы не представляют ценности, поскольку они взяты из прошлого. Например, критика проекта Уголовно-процессуального кодекса, нами подготовленного, связана с передергиванием цитат, неумениям прочитать текст закона. К сожалению, мы были вынуждены опираться больше на судей и на тех ученых, которые сотрудничают с ними в условиях состязательного процесса, то есть на молодые кадры, нежели на маститых профессоров, которым, как я понимаю, было неловко, так как они не очень понимали, что и Как надо делать. Например, в свое время предательскую роль, я считаю, сыграло сочинение одного из профессоров, который критиковал суд присяжных и его внедрение только в девяти регионах, а не повсеместно в России. Может быть, его и надо было внедрить всюду, но для этого не было ни денег, ни кадров. Объявление, что везде будут суды присяжных: и в Татарстане, и в Ростове, и в Чечне, – ничего бы, кроме нелепицы, не дало, (36) поскольку кадры были к этому не готовы, денег для этого не было, опыта тоже. Ведь мы и в Москве-то не знали, как это надо делать. У нас были предположения, но реально ведь все делают судьи, они учатся в самом процессе. Более того, нельзя заставить людей делать то, чего они не хотят. Если это сделать в наших условиях, то люди, скорее, будут саботировать нововведения или отсылать наверх нужные отчеты, а на самом деле жить, как жили. Например, в Ульяновске был внедрен суд присяжных, но там он практически не функционировал, потому что прокурор города не хотел посылать дела в суд присяжных, а следователи и адвокаты обрабатывали соответствующим образом арестованных. Но там, где действительно велась работа с кадрами, все было по-другому. Я считаю, что отдел опробовал очень хорошую модель внедрения демократических норм, при которой новшество не сваливается на голову людей, которые вынуждены его терпеть, а на самом деле саботируют его и живут по-прежнему. В данном случае мы наблюдаем иной процесс: сначала создается прослойка людей, заинтересованных в новшествах, и лишь потом эти новшества узакониваются. Суд присяжных так и подготовлен, благодаря чему весьма активно и хорошо работает. Прогнозы, что суд присяжных будет или очень жесток, или очень мягок, что присяжные не пойдут в суды, что судьи не смогут напутствовать присяжных, и многие другие – не подтвердились. Тем не менее, люди, которые высказывали эти ложные прогнозы, продолжают оставаться нашими судьями, оценивают с ученым видом нашу деятельность. Наша работа на определенном этапе переросла уровень отдела. Руководство государственно-правового управления, и до этого не очень заинтересованное в такой работе, начало предпринимать шаги по ее свертыванию. Президент после нашей встречи с ним вначале проникся значимостью этой работы. Но дальше все развивалось по принципу "жалует царь, да не жалует псарь"! (Ведь то, что мы делали, не было зафиксировано ни в положении о ГПУ, ни в другом официальном документе. Начальство мне все время твердило: "Почему вы этим занимаетесь? Это не ваше дело. Не делайте ничего… Вы не имеете права", и всячески нам мешало.) И вот, невзирая на распоряжение президента от 29 марта 1995 года о придании отделу новых функций, точнее, о признании его старых функций по судебной реформе, 21 апреля, то есть спустя три недели, С.А. Филатов издал распоряжение, согласна которому отдел был ликвидирован. Вместо него возник Отдел уголовного права и процесса, а дальше события развивались по нарастающей. Усилиями Филатова и Орехова нас уничтожили. Таким образом, попытка сделать работу по судебной реформе из частной задачи государственной не увенчалась успехом. Я полагаю также, что администрация президента сознательно (37) рассталась с людьми, понимающими, как нужно проводить судебную реформу, и смысл того, почему это было сделано, продолжает ускользать от меня. |
Похожие:
 | Закон республики узбекистан 12. 12. 2002 г. N 439-ii о принципах... Законодательство о принципах и гарантиях свободы информации состоит из настоящего Закона и иных актов законодательства | | ● edu "Российское образование" Федеральный портал. Каталог образовательных... Каталог образовательных интернет-ресурсов: Российское образование. Законодательство. Нормативные документы и стандарты. Образовательные... |
| Виталиев Г. В., Денисов Г. М. Интеллектуальная собственность. Законодательство... Белов В. В., Виталиев Г. В., Денисов Г. М. Интеллектуальная собственность. Законодательство и практика его применения: Учебное пособие.... | | Законодательство по бжд Общая трудоемкость дисциплины: 100 часов, в т ч лекции 36 ч., семинары – 18 ч., самостоятельная работа – 46 ч |
| Законодательство статьи Аннотированный каталог изданий на русском языке, имеющийся в Антикоррупционном ресурсном центре ти-р |  | Доклад о состоянии законодательства Законодательство о государственном устройстве, организации государственной власти и местного самоуправления |
| В чем заключается сложность определения термина «культура»? Проследите влияние религиозной культуры на нравственность, законодательство, быт, творчество | | Совет безопасности Российской Федерации Законодательство о принципах и гарантиях свободы информации состоит из настоящего Закона и иных актов законодательства |
| Региональное законодательство Земельное право: учеб метод пособие / сост. П. А. Политахин. Красноярск: Сибирский федеральный ун-т; Ин-т естественных и гуманитарных... | | Законодательство об охране интеллектуальной собственности (изобретений,... Интеллектуальная собственность: составные части, основные понятия и определения |
| Учебно-методический комплекс по дисциплине «Европейское законодательство о труде» Рассмотрено и переутверждено на заседании кафедры трудового права и основ правоведения от «06» июня 2012 г | | Научно-практическая конференция студентов, аспирантов и молодых ученых Законодательство о принципах и гарантиях свободы информации состоит из настоящего Закона и иных актов законодательства |
| Законодательство о поощрении военнослужащих нуждается в более эффективном правовом регулировании Зорин О. Л., соискатель кафедры военной администрации, административного и финансового права Военного университета | | Кыргызская республика стратегия и План действий по сохранению биоразнообразия Содержание Существующее законодательство, имеющее отношение к сохранению биологического разнообразия 43 |
| Законодательство Дети не для насилия. Сайт Общественного объединения по предупреждению жестокого обращения с детьми. Странички для детей, родителей,... | | «Реальность этноса. Образование и этническая безопасность» (ргпу... Законодательство о принципах и гарантиях свободы информации состоит из настоящего Закона и иных актов законодательства |
