Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 3.68 Mb.
|
| "Слава Богу, режим разоблачил себя. Этого мне и хотелось". Губернатор Кума призвал к себе аятоллу и его коллег, извинился за суровые меры и предложил встретиться с шахом, дабы уладить разногласия. В ответ аятолла заявил, что после произошедшего о такой аудиенции не может быть и речи. Он потребовал сместить премьер-министра и освободить арестованных. Потом беседовали с каждым в отдельности, уговаривали прийти на встречу, угрожая закрыть в Куме богословский центр вообще. Но все ссылались на волю Хомейни. Город заполнили солдаты и агенты тайной полиции- Снайперы сидели даже на минаретах. Когда кортеж машин остановился у священной гробницы Масуме Шах в первую очередь спросил: ~ Где духовенство? узнав, чем дело, он долго сквернословил, а потом побежал в направлении, не предусмотренном протоколом. Речь его, произнесенная истерично перед толпой одетых в штатское агентов, изобиловала словами "черные реакционеры", "пособники коммунистов" "предатели"... После речи шах Мухаммед Реза тотчас укатил в Тегеран. Хотя 26 января улицы многих городов были забиты грузовиками с солдатами, а участки для голосования пустовали, пресса сообщила о ликовании народа и том, что на референдуме предложенные реформы получили 99,99% голосов. Первым шаха поздравил Джон Кеннеди. Радио Москвы тоже хвалило реформы и называло их противников "западными агентами и реакционерами". * * * Но приближались события еще более грозные, приближался Новый, 1342, год (21 марта 1963). Аятолла Хомейни предложил духовенству Кума отметить его встречу трауром по жертвам режима. Были посланы вестники в священный город Мешхед, в Тегеран, Шираз, Тебриз, Исфахан и другие города. На Новый год аятолла выступил перед собравшимися в семинарии Фейзие, говорил о чести мусульман, поставленной на карту, о беспощадности режима, который своими изменениями конституции хочет оскорбить и привести к деградации народ Ирана. Свое неприятие женского равноправия он объяснил тем, что будет разрушена традиционно крепкая иранская семья, восемнадцатилетних девушек увлекут в "центры коррупции", где проституируется все. Он предположил, что "белая революция" – это всего лишь средство укрепить позиции в стране американских сионистов, тех самых, которые наделали бед в Палестине и теперь развязывают себе руки здесь. Он призвал режим Пехлеви сойти со сцены и передать власть "правительству, которое придерживается исламских принципов и разделяет печали иранского народа". Речь, доведенная до сведения миллионов иранцев во время совместных намазов, произвела громадное впечатление. Шах был вынужден сделать официальное опровержение, доказывая, что ни одна из законодательных мер не направлена против ислама, и выставляя себя защитником Ирана. Против духовенства повелась массированная пропаганда, но траурные церемонии в мечетях все равно проводились. В религиозных центрах студенты носили черные флаги с надписями: "Мусульмане не празднуют прихода этого Нового года". Расплата за свободомыслие последовала скоро. На другой же день после публикации новогодней речи аятоллы бронированные машины Имперской гвардии окружили Кум и ворвались в город. Дворы семинарий были забиты крестьянами, ремесленниками, торговцами, собравшимися со всей страны послушать аятоллу. Они не расходились, несмотря на его предупреждение: - Приготовьтесь умереть, сесть в тюрьму или быть забранными на военную службу. Приготовьтесь к нападению и оскорблениям, приготовьтесь к трудностям, защищая ислам и независимость... Аятолла Хомейни неустанно повторял в проповедях, что режим не остановится ни перед какими преступлениями ради достижения своей цели. И в то же время он говорил, что без жертвенности, страдания и риска подвергнуться пыткам и попасть в тюрьму невозможно добиться священных целей исламского революционного движения. Однако он еще надеялся на то, что шах образумится. Напрасно. 22 марта, на второй день праздника, в Фейзие началась траурная церемония, как и задумывалось. В разгар ее солдаты предприняли штурм семинарии. Ворвавшиеся били преподавателей, студентов, всех кто попадался под руку. С крыш стреляли в мечущихся по двору людей. Собравшиеся снаружи люди бросились на помощь. Их лупили прикладами и травили слезоточивым газом. В помещениях разжигали костры из документов и священных книг. То же происходило в семинарии Талибие в Тебризе. Весть об инциденте разнеслась повсюду, несмотря на меры предосторожности, принятые САВАК. Люди навещали в больнице раненых, и тех выкидывали оттуда с не затянувшимися ранами. Аятолла издал фетву, в которой заявлял, что все члены мусульманской общины и духовенство обязаны извещать массы о действительном состоянии дел и докладывать о любом вреде, причиненном исламу или национальной независимости режимом Пехлеви. Это закрывало двери компромиссу, о котором подумывали некоторые священнослужители. В результате нечто вроде забастовки духовенства парализовало религиозную и преподавательскую деятельность в крупнейших городах и показало, как силен авторитет аятоллы Хомейни и как слаба шахская власть, неспособная влиять командным порядком на содержание проповедей, как, например, это делаете в централизованных христианских церквах, если правда, в стране не царят большевистские порядки. В знак солидарности владельцы лавок на базарах и магазинов закрывали свои заведения. Начались аресты. Агенты САВАК рвали студенческие билеты и забирали талибов в армию. Аятолла Хомейни обратился с призывом служить честно, как полагается "солдатам Махди", поддерживать у других солдат религиозные чувства, совершенствоваться физически и не срамить своего духовного звания. Выполняя волю аятоллы, эта молодежь читала Коран в гарнизонных мечетях и своим поведением, нравственностью вносила свежую струю в удушливую казарменную жизнь. На сороковой день после побоища в стенах Фейзие аятолла обратился к нации, обвиняя шаха в нарушении законов и жестокости, и предложил читать похоронные молитвы, поминая ислам и Иран. * * * Между тем приближался мухаррам, месяц скорби по третьему безгрешному имаму Хусейну, сыну Али и младшему брату Хасана, первого и второго имамов шиитов. С отрядом в 70 воинов в 680 году он выступил против 4-х тысячного отряда суннитского халифа Язида из династии Омейядов у местечка Кербела и пал в неравном бою, получив десятки колотых и рубленых ран. Голова его была доставлена халифу в Дамаск. Хусейн признан величайшим мучеником, а Кербела - одной из главных святынь и мест паломничества шиитов. Когда шииты молятся, они на коленях склоняются касаются лбами положенных на ковры красных шайбочек из глины, добытой в Кербеле и пропитанной, по поверью, кровью безгрешного имама Хусейна каждый год 10 мухаррама отмечается главная дата шиитского религиозного календаря, названная "Ашурой". Совершаются траурные шествия, в мистериях воспроизводятся эпизоды злополучной битвы. Все горестно кричат: "Шах Хусейн, вай Хусейн!", что сливается для европейца в восклицание "Шахсей-вахсей", которое и стало для них названием Ашуры. Прежде многие наносили себе кровоточащие раны, что запечатлено в известном произведении художника В.В. Верещагина. Остро и действенно проявляет себя характерный для шиитов культ жертвенности, мучеников за веру (шахидов). Религиозные церемонии в 1963 году были запрещены правительством, но аятолла Хомейни 3 июня читал в Куме проповедь, в которой сравнивал режим шаха с приспешниками Язида Омейяда и призывал духовенство и всех верующих сказать свое слово против шаха и его, американских и сионистских советников. О себе он сказал: "Я ныне выставляю свое сердце против острия ваших штыков, но никогда не поддамся вашим угрозам, не признаю вашего угнетения и деспотизма". Первые религиозные демонстрации начались в Тегеране. Со сжатыми кулаками люди проходили мимо шахского Мраморного дворца, выкрикивая: "Смерть диктатору!" Распространялись листовки с портретами аятоллы и его призывами. Участники траурных процессий во всех крупных городах разбивали витрины магазинов, переворачивали автобусы... Были попытки захватить правительственные здания. Продолжал звучать голос аятоллы Хомейни: "Иранский народ! Те, кому за тридцать или сорок, помнят, как три державы напали на нас во время Второй мировой войны. Собственность людей подвергалась опасности, их честь была попрана. Но Господь знает, что все были счастливы, потому что шах Реза Пехлеви исчез!" Он обращался к нынешнему шаху: "Несчастный, прошло сорок пять лет твоей жизни. Не пора ли тебе подумать, поразмыслить немного о том, куда все это заведет тебя, извлечь урок из опыта своего отца?.." Пройдясь по советникам шаха, он предрекал: "Неужели ты не понимаешь, что однажды случится, взрыл и столы будут перевернуты, но никто из этих людей, окружающих тебя, не окажется в твоих друзьях? Они друзья доллара. У них нет ни религии, ни верности. Они затянут удавку ответственности на твоей жалкой шее!" Знаток жизни имама Хомейни господин Ансари сравнивает подобные слова с ударами молотка по голове шаха, одурманенной властью и тщеславием. * * * Шах отдал приказ заглушить голос, призывавший к восстанию. 4 июня 1963 года были арестованы друзья и сторонники аятоллы. Следующий день, 15 хорда да 1342 года по иранскому летоисчислению, вошел в историю страны как "благодатное зерно революции", брошенное в почву и взошедшее через 15 лет - 22 бахмана 1357 года (11 февраля 1979). В 3 часа утра сотни десантников перекрыли все пути из Кума. Агенты безопасности не знали, что сначала мухаррама аятолла решил ночевать в доме своего сына Мустафы, стоявшем напротив. Хомейни не спалось. Он встал, чтобы помолиться и услышал какое-то движение со стороны собственного дома. Разбуженный Мустафа поднялся на крышу и увидел лезущих через забор чужаков. Вскоре внимание аятолла было привлечено криками его помощников, которых начали избивать в его доме агенты охранки. Он решительно направился к калитке. При виде первых же агентов, он громко сказал: - Я Рухолла Хомейни. Почему вы бьете этих людей? И вот тут надо помнить, что все это происходит все-таки в исламской стране. Агенты смешались и стали бормотать: — Мы пришли, чтобы засвидетельствовать вам свое уважение, мы верующие мусульмане. Мы никого не били... '' Улочка, разделяющая ряды домов там очень узкая - две машины не разъедутся. По словам одних соседей, подъехал черный Фольксваген. Другие говорили мне, что БМВ. Аятоллу посадили в машину и повезли в Тегеран. Мне рассказывали, что по пути аятолла еще и утешал агентов. Сначала его держали в Офицерском клубе, потом перевели в тюрьму Каср. Весть об аресте аятоллы разнеслась по Куму и окрестностям. Люди шли к его дому и кричали: "Хомейни или смерть!" На центральной площади слышались автоматные очереди. В небе барражировали самолеты. На подступах к Тегерану танки расстреливали людей, шедших в столицу. Громадные толпы собрались у базара и в центре города. С южной стороны колонны демонстрантов вели два человека по фамилии Резай, которых в ноябре того же года приговорили к смертной казни. Друг шаха генерал Фардуст рассказывает в своих мемуарах, какая паника царила в окружении шаха и как американцы подбирали кадры для подавления восстания, действуя примерно так же, как много позже в Москве при расстреле парламента. Был отдан приказ стрелять на поражение в самом Тегеране и других крупных городах. Было убито и тяжело ранено тысяч пятнадцать человек. Заработали военные трибуналы, и тюрьмы снова переполнились. В газетах инициатива восстания почему-то приписывалась агентам Гамаль Абдель Насера.1 Восстание было подавлено, но началась крупнейшая кампания по освобождению аятоллы Хомейни, которого на девятнадцатый день перевели в тюрьму военной базы в Эшратабаде. На допросах он отказался отвечать наотрез, в одиночке читал историю иранской конституции и книгу Дживахарлала Неру. В Тегеран стекалось духовенство со всего Ирана и требовало освобождения аятоллы, что и было сделано. Однако его не отпустили домой, а поселили в тегеранском районе Давудия, изолировав мощной охраной. В тот же день у дома собралась громадная толпа, которую немедленно разогнали солдаты. Информационное агентство сообщило лживую новость о том, что аятолла и шах пришли к взаимопониманию. Хомейни перевозили из дома в дом, пока не стало понятно, что это напрасная трата времени, и 7 апреля 1964 года он был доставлен в Кум со специальным правительственным эскортом. Горожане устроили большое празднество по этому поводу, на котором аятолла опроверг утверждения о своем соглашении с режимом не вмешиваться в политику. Он сказал: "Реформы не делаются штыками. Сегодняшний праздник не имеет смысла. Народ будет скорбеть по погибшим 15-го хордада, пока существует". * * * 15 апреля в мечети Азам в Куме аятолла произнес большую речь о мучениках 15 хордада. Тысячи священнослужителей, студентов, торговцев, паломников зарыдали с первых же слов. Он рассказывал о своем состоянии после ареста, защищал ислам от обвинений в реакционности пронзительными словами... Пересказывать речи - дело неблагодарное. Впрочем, хотелось бы дать общее представление о риторической манере аятоллы и его откровенных высказываниях. Как всегда, он начал с формулы: "Во имя Аллаха, милостивого, милосердного", на этот раз, присовокупив к ней стихи: Я нахожу убежище в Боге от проклятого сатаны. Мы, Божьи создания, вернемся к Нему - "Я никогда не чувствовал себя таким слабым и неспособным говорить. Неспособным выразить печаль, которую испытываю по поводу общего состояния ислама и государства Иран, а также событии этого злополучного года, таких, как штурм учебных заведений и восстание 15 хордада. Только когда тюремное заключение сменилось пребыванием под надзором, я узнал о том, что случилось. Один Бог знает, какое горе обрушилось на меня (Слушатели плачут)... Я вижу сирот, матерей, потерявших детей, женщин, лишившихся братьев, искалеченных муоючин... Нас изображают традиционалистами и реакционерами... Иностранные газеты щедро подкупаются, чтобы представлять нас антиреформистами, сопротивляющимися модернизации. Ахунды в них путешествуют на ишаках и оспаривают пользование электричеством и авиацией. Говорят, они хотят возвращения в Темное Средневековье..." Аятолла легко разбил эти утверждения, обосновав право каждого мусульманина на свободу, на борьбу против деспотизма, право умереть за ислам. Он уверял, что Бог даст такую же силу, как "двадцати тысячам арабов, положивших такую большую страну, как Иран, к своим ногам", а сам он не знает страха и говорил своим тюремщикам, что его зря выпускают на волю, так как покоя он им не даст. С исламскими принципами страна шагнет далеко вперед, покончит с коррупцией и неоколониализмом. Ислам с первых веков своего существования не был врагом точных наук. В Иране улемов не допускают к радио и телевидению, захваченными сионистами. "Радио и телевизионные программы расшатывают нервы". Это и нам теперь знакомо, как и многое другое, отмеченное в речи имама Хомейни: Мы считаем, что программы наших реформ на самом деле разработаны Израилем, и это к Израилю обращаетесь за помощью и советом, когда надо оставить план. Вы зовете израильских советников нашу страну. Вы посылаете студентов из нашей страны в Израиль. Как будто нельзя послать их куда-нибудь еще: в Америку или даже в Англию, например. Но нет — именно в Израиль! Бог знает, чему они могут научиться у евреев, кроме искусства мошенничать, обманывать и предавать"? Это он обращался к шаху, которого считал недоразвитым и недалеким человеком. "Даже если Хомейни придет к соглашению с вами, иранский народ этого не потерпит! Мы против законов, одобренных парламентом, если они вредят исламу. Мы против силы и обмана. Любимый мой народ ненавидит Израиль, ненавидит любое правительство, заискивающее перед Израилем". В том же году, рассказывая о разорении крестьян и их голодных скитаниях после того, как у них махинациями израильтян были отняты хорошие фермы, аятолла упомянул о "гвалте", случившемся за два дня до этого в Тегеране. "Четыре или пять сотен вороватых евреев собрались вместе, и все их речи сводились к восхвалению одного и поношению другого, а потом они провозгласили, что более великих, чем евреи нет, что они избраны Богом — мы, мол, народ, который должен править, мы против диктатуры, мы против гитлеризма и так далее и тому подобное. Таково было содержание их речей. Эти люди знают наше правительство до мозга костей и открыто говорят об этом..." Логика у аятоллы железная. Если евреи против диктатуры, то почему диктатура не заткнет им рты, хотя они прямо заявляют о своих претензиях на власть? Да потому что они восхваляют шаха, который является их орудием и оскорбляют духовенство, выступающее в защиту обездоленных. "Не стоит любой стране доверять евреям. Разве то, что мы говорим сейчас, очень плохо? Конечно, такую горькую пилюлю трудно проглотить, вам проглотить. Тем не менее, гибельно для любой исламской страны, для мусульман, доверять им, иметь отношения и заключать договоры с правительством, которое сейчас враг ислама, которое противостоит исламу и незаконно захватило Палестину". Трогательно звучат его слова о собственной объективности и призыв к единению: "Если кто-нибудь оскорбит меня, даст мне пощечину или отшлепает моих детей, ради Бога, я не стану призывать кого бы то ни было восставать и защищаться. Я знаю, что некоторые нарочито или по невежеству стараются создавать трения. Я целую руки улемам, всем улемам, здесь, в Неджефе, Мешхеде, Тегеране, где бы они ни были. Я целую руки всему мусульманскому духовенству. Наша цель выше всяких мелочей. Я протягиваю братскую руку всем исламским народам, мусульманам всего мира, на Востоке и на Западе..." * * * С созданием ОПЕК и ростом цен на нефть у шаха появились большие деньги, и его вынудили потратить 6 миллиардов долларов на американское оружие, что бы, в конечном счете, создать из Ирана форпост против СССР. В стране появилось еще больше американских и израильских советников (до 40 тысяч), чувствовавших себя вольготно, потому что все они пользовались дипломатическим иммунитетом. В 1963 году был "избран" послушный шаху парламент, который 14 октября 1964 года принял закон об экстерриториальности американских военных и невоенных специалистов, включая членов их семей и обслуживающий персонал, в соответствии с Венской конвенцией. А она, кстати, касалась лишь дипломатических представителей одной страны в другой, и согласно ей их нельзя ни задерживать, ни арестовывать, ни облагать налогами и пошлинами. Но тут речь шла о тысячах и тысячах самонадеянных солдафонов, заполнивших улицы Тегерана и злачные места, часто пьяных и скандальных. Опять начались демонстрации и драки с американцами. Приближался день рождения шаха, проводившийся всегда весьма пышно. Предполагая реакцию аятоллы на принятие закона, Мухаммед Реза послал своего представителя в Кум, чтобы попробовать договориться. Хомейни отказался принять его. Послание шаха вручили сыну аятоллы Мустафе. 25 октября аятолла, несмотря на угрозы, выступил в Куме перед духовенством и представителями многих городов. Кроме прочего, он сказал: "Я не могу выразить печаль моего сердца. Сердце сжимается... Я почти не сплю... Наша честь попрана, нравственное величие Ирана оплевано... Если какой-нибудь американский служащий убьет на рынке вашего духовного наставника, иранская полиция не посмеет вмешаться, а иранский суд не имеет права его судить. Судьба его будет решаться в Америке, Иранский народ поставили в положение хуже американской собаки. Ведь если кто задавит американскую собаку, его привлекут к ответственности, даже если это сделает шах Ирана. Но если американский повар (на своей машине) задавит шаха Ирана» высшее лицо в государстве, никто не сможет вмещаться... Некоторые говорят, что надо молчать. И сейчас надо молчать? Именем Божьим, всякий, кто сейчас не возвысит свой голос, станет грешником... ведь это государственная измена... ...Америка хуже Англии, Англия хуже Советского Союза, и Советы хуже обеих!!! Но сейчас вся мерзость воплотилась в Америке. Пусть президент США знает, что наш народ ненавидит его больше всех... Все наши беды исходят из Америки, от Израиля, что рядом, и Израиля, что в Америке!!!" На рассвете, 4 ноября 1964 года, Кум снова заполнили десантники. Когда стали ломиться в дверь дома аятоллы, он уже молился. Одевшись, он спокойно открыл дверь. 130 километров до Тегерана были покрыты за полтора часа. Хомейни привезли прямо в аэропорт Мехрабад и вручили паспорт. Военный транспортный самолет взял курс на Анкару. Родину аятолла увидит лишь через много лет. * * * В 9 утра в Куме арестовали сына аятоллы Мустафу и многих других и отправили их в Тегеран, где, как и в других городах, начались волнения. Премьер-министр Мансур сделал заявление об обезвреживании "пятой колонны" (чьей?). В Турции имаму приходилось нелегко, ему запретили носить одеяние священнослужителя. Переводили гостиницы в гостиницу, наводняя вестибюли и коридоры тайными агентами. Хомейни вел себя с большим достоинством и открыто принимал вестников из Ирана. Узнав, что сын его тоже арестован, он сказал, что "тюрьма - это очень эффективный и полезный опыт в подготовке к будущности", но вскоре Мустафу тоже выслали в Турцию. Для большей изоляцией имама перевели в Бурсу. Всего он пробыл в Турции 11 месяцев, в течение которых написал много пи сем родственникам и духовенству. В завуалированной форме, цитируя священные тексты, он напоминал о неизменности своих убеждений и призывал к сопротивлению. Также им было написано два тома исследований по мусульманскому праву. В Иране в это время, несмотря на усилия шахской охранки и многочисленные аресты, духовенство в проповедях неустанно поминало имя Хомейни. Создавались и подпольные боевые организации, член одной из которых Мухаммед Бохараи 22 января 1965 года совершил успешное покушение на премьер-министра Мансура, на место которого шах тотчас назначил своего приспешника Амира Ховейду. Казалось, можно было бы задаться вопросом, почему шахские агенты просто не уничтожили Хомейни. В том-то и дело, что |
