Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 3.68 Mb.
|
| детей проверяется главой судебной власти до и после окончания службы указанных лиц на предмет предотвращения ее незаконного приращения". При этом судебная власть полностью независима и возглавляется одним из высших религиозных авторитетов, который руководствуется не только буквой закона, но и моралью исламских источников. Прибыв в марте в Кум, аятолла Хомейни заявил: Мы не хотим, чтобы наша судебная система системой Запада и чтобы наши законы были законами Запада, так как у нас есть свои, божественные, исламские законы". Довольных среди грешников, естественно, было мало, но честные люди одобряли нововведения, и последствия, даже когда суровые революционные законы были смягчены, стали очевидными. "Международная прогрессивная общественность" протестовала против "дикого средневековья", руководствуясь, как всегда двойной моралью, делая вид, что не замечает, как от убийств гибнет в тысяч раз больше людей, чем от казней. Кстати, безупречная сингапурская демократия еще, раньше, приняла законы, наказывающие непременным расстрелом владение оружием без разрешения и торговлю наркотиками. И это никого не удивляет, как и спокойствие американцев, но поводу того, что во многих штатах введена строгая цензура на показ секса и сцен насилия по телевидению, осуществляемая и на ретрансляционных станциях, чего не скажешь о нашей телевизионной помойке, куда сливаются нечистоты со всего мира при финансовой поддержке Госдепартамента США. Всякому, посетившему Иран в последнее время, заметна незлобивость его жителей по отношению друг к другу, отсутствие угодливости перед вышестоящими по положению, если не считать традиционного уважения старших по возрасту, что нельзя было бы полностью отнести к требованию конституции считать "всеобщей обязанностью призыв к добру, проповедь одобряемого и запрещение неодобряемого" без уточнений, защищающих честь и достоинство каждого. В армии, например, запрещается любое использование чего-либо казенного в личных целях, даже труда солдата при переезде офицера с квартиры на квартиру…Иностранцам ни баз, ни концессий, ни любых фирм, ни службы, ни собственности по конституции в Иране не видать. Такого не было даже при нашем убогом социализме. Зато честно нажитая собственность охраняется законом. Но государство не упускает из рук крупной промышленности, банков, страхования, электроэнергии, связи, бесплатного среднего образования... И не отказывается от планирования. От пятилеток! Что же касается честности, то законы, оберегающие мораль граждан весьма строги, и особенно, если это касается нечестной наживы, поскольку она — мать всех пороков. Самые большие деньги наживаются присвоением чужой собственности, взятками, растратами и на слабостях человеческих, на разврате и азартных играх. Кстати, аятолла выразил свое мнение об азартных играх в фетве, запрещающей их мусульманам, включая шахматы, но потом для последних сделал исключение, как для развивающих у молодых людей быстроту разума. К числу неодобряемых исламом издревле родов деятельности относится ростовщичество. Впрочем, и христианство подвергало его запрету, отдав на откуп иудеям, которые за тысячелетия на ростовщичестве, работорговле и содержании притонов скопили неимоверные богатства, употребляемые ныне еврейскими националистами для скупки подешевке всего, что плохо лежит, приобретения средств массовой информации, подкупа влиятельных лиц и укрепления вдруг Резко обозначившейся своей власти. Но как, же функционируют банки, если нельзя отдавать деньги в рост, если это запрещается исламскими установлениями, столь ревностно поддерживавшимися имамом Хомейни? Банк обычно безжалостен. Он даст деньги под проценты и, по истечении срока, заберет себе твое имущество и предприятие. У нас он переправляет деньги за границу, уменьшая денежное обращение, разоряя производство, лишая людей законного заработка. В Иране банки дают беспроцентные ссуды и ставят себя в рискованную зависимость от прибыльности производства, направляют, подправляют, подпитывают его, дабы не нести убытки, а получать оговоренный доход. Ислам по своей сущности интернационален, он не признает исключительности ни крови, ни расы. Поэтому Хомейни был так суров к увлечению шаха арийством, к национализму вообще и никогда не выделял персов среди многочисленных арабов, азербайджанцев, туркменов, курдов. Конституция считает официальным языком персидский, но и любой другой язык не ущемляется, ни в школах, ни на телевидении, нигде, хотя административное деление страны по национальному признаку не строится. Снисходительность к другим религиям проявляется в статье конституции, предусматривающей отдельные выборы зороастрийцев, иудеев, ассирийцев, халдеев и христиан-армян, по одному депутату в парламент, состоящий из 270 человек, что даже превышает их процентную численность в стране. Кстати, все попытки обвинить Хомейни в антисемитизме осыпались, как шелуха, поскольку гнев его распространялся лишь на сионистов и жуликов, поспешивших после победы революции из Ирана вон, поскольку мошенники оказались не в чести, к какой бы национальности они не принадлежали. Тем более что у него была добрая толика арабской, то бишь семитской, крови. После отставки Временного правительства Революционный совет на основе принятой конституции создал новое правительство, в котором прочно утвердились религиозные деятели, ученики Хомейни. Но волнения в стране продолжались. Кроме левых и либералов, действовали и недовольные создаваемой Хомейни властной иерархией некоторые шиитские авторитеты, считавшие это нарушенном традиций. Их "Партия мусульманского народа" тоже провоцировала беспорядки и создавала свои боевые группы. В каше заговоров, интриг, мгновенно возникавших и распадавшихся союзов, террора пути ее пересекались с путями коммунистических и монархических групп, и она была распущена... Сердце имама Хомейни не выдержало постоянного напряжения, и в феврале 1980 года его свалил инфаркт. После 39 дней лечения в Тегеранской кардиологической клинике он поселился в столичном округе Дарбанд. Весной он переехал с семьей в небольшой дом в пригороде столицы Джамаран, где жил до самой своей кончины. А страна готовилась к выборам президента. Хомейни еще до инфаркта верил, что им не должен быть представитель духовенства. Среди кандидатов началась война компроматов, чему способствовали документы, захваченные в американском посольстве. Среди всех имам выделил Абульхасана Бани Садра, сорокасемилетнего сына аятоллы Садра, с 60-х годов принимавшего участие в оппозиционном движении. Его арестовывали, потом он эмигрировал, закончил Сорбонну. Это в его парижской квартире провел свои первые дни во Франции имам, с которым Бани Садр и вернулся в Иран. Однако в предвыборных заявлениях Бани Садра не подчеркивалась особая роль шиитского духовенства, и оно с трудом скрывало свое раздражение по поводу его победы, тем более что кандидат Партии Исламской республики, которой руководил аятолла Бехешти, получил всего полмиллиона голосов из 14 миллионов. Бани Садра вызвали в клинику, где лежал Хомейни, и он поцеловал руку имама, который пожелал ему успехов, не зная еще, что тот задумал втайне свести на нет достижения исламской революции. Клерикалы отыгрались на парламентских выборах и среди депутатов меджлиса более половины носили чалмы. Началась борьба между группировками Бехешти и Бани Садра, которого на первых порах поддерживал сам Хомейни. Шли свары из-за министерских портфелей. Но аскетичный имам напоминал обеим сторонам о сирых и голодных: "Ведь именно они дали вам революцию и позволили занять ваши посты. Так можете ли вы спорить из-за постов?". Но такова уж природа людей, дорвавшихся до власти - каждый, даже мулла, хотел иметь красивый дом, красивую машину, красивую жену. "Перестаньте тратить так много! - сердился имам. - Вспомните, как вы ограничивали себя прежде!" После захвата студентами заложников в американском посольстве, Запад, в свою очередь, подверг экономической и политической осаде весь Иран. Создавался опасный прецедент, чреватый войной Имам Хомейни уже говорил о необходимости создания двадцатимиллионной армии... 22 апреля шесть американских самолетов С-130 приземлились на своей бывшей военной базе в Табесе, в пустыне на востоке Ирана. Перед летчиками поставили задачу: после прибытия самолетов-заправщиков и 8 вертолетов взять курс на Тегеран, где десантники должны были с помощью американской агентуры сбросить бомбы на жилище имама Хомейни в Джамаране и другие важные объекты и в возникшей панике под шумок напасть на американское посольство и вызволить заложников. Но случилось то, что теперь иначе, чем чудом не называют. Разразилась песчаная буря. Часть вертолетов вернулась на авианосец "Нимитц", а другие спешно приземлились. Один из них столкнулся с уже севшим самолетом, и оба взорвались, восемь человек погибло, остальные бежали, бросив несколько самолетов, вертолетов и иное снаряжение. В августе в Египте скончался шах. Отпало требование выдать его в обмен на заложников, и их отпустили после того, как в Алжире на переговорах США обязались не вмешиваться во внутренние дела Ирана и разблокировать иранские авуары. Кстати, деньги американцы так и не отдали. Была и еще одна попытка офицерского заговора, финансируемого американцами, но приближалось еще большее испытание. Саддам Хусейн в августе же с большой помпой совершил хадж в Мекку, где что встретился со многими видными людьми и выяснил, что честолюбивым планам сделать Ирак мощнейшей державой за счет захвата нефтяных богатств Ирана препятствовать не будут. Еще летом 1978 го года он заявил: "Один из двух баррелей нефти, добываемый в мире, должен поступать из Ирака". 22 сентября иракские танковые колонны, перейдя границу, устремились вглубь провинций Хузестан Илам, Курдистан, Керманшах. МИГи и "Миражи" обстреливали и бомбили иранские аэродромы, включая столичный аэропорт Мехрабад. Захваченный крупный город Хорремшехр тотчас был переименован в Аль-Мухаммару, как он назывался тысячу лет назад, во времена халифов, что говорило об амбициях Саддама. Расчет был такой: во-первых, мощнейшая иракская армия, снабженная современным оружием и Западом и Востоком, быстро разгромит иранскую армию, которая после революции находилась в процессе восстановления, и, во-вторых, Саддаму казалось, что нефтеносный Хузестан, населенный арабами, восстанет против персов и образует государство Арабистан под патронажем Ирака. Ни того, ни другого не случилось. Восстания арабов в Иране не произошло, граждане всех национальностей оказались верными родине. Что же касается блицкрига, то даже элемент внезапности не сработал. Имам Хомейни немедленно выступил с обращением к народу. "Мы должны быть благодарны Аллаху за войну, которая объединяет нас", - сказал он, казалось бы, странную фразу и призвал иранцев не щадить жизни во имя спасения ислама. Но он знал, что говорил, превосходно знал историю революций, после которых непременные войны гражданские были страшнее войн против внешнего врага. А развязывание гражданской войны было в планах, обнаруженных в американском посольстве. На пути иракцев встала армия и Корпус страже исламской революции, вскоре к ним присоединились добровольцы. Миллионы молодых людей записывались в ополчение (басидж). Воодушевление было таково что, слабо вооруженные, они шли толпами на пулеметы и танки регулярной иракской армии, гибли тысячами, но вражеское наступление было остановлено. Восемь лет после этого продолжалась война, которую можно назвать позиционной, поскольку крупных подвижек войск не было, а освобождение Хорремшехра было с ликованием воспринято населением всей страны. Слишком велик был иранский кусок для малого иракского рта. * * * Война войной, а борьба за власть продолжалась. По-прежнему Партия Исламской Республики (ПИР) во главе с религиозными деятелями Бехешти, Рафсанджани, Хаменеи и другими ревниво относились к деятельности президента Бани Садра, назначенного, к тому же, главнокомандующим вооруженными силами. Премьер-министр Раджаи, действуя совместно с руководством ПИР, назначал в министерства своих людей. Бывший министр иностранных дел Готбзаде, который, кстати, добыл в Париже за 200 тысяч долларов тайный план возвратить с помощью Ирака на трон шаха, когда он был еще жив, резко критиковал Духовенство, отражая взгляды Бани Садра. Его арестовали. Сторонники Бани Садра устраивали манифестации, требуя ограничить деятельность духовенства мечетями. Ответные манифестации проводились "против заговора имевшего целью подрыв позиций духовенства и ислама". Доходило до рукопашных схваток на улицах. Имам Хомейни увидел в действиях Бани Садр, все более удалявшегося от него, отклонение от начальных целей революции, совершенной во имя исламского правления. За Бани Садра выступали многие торговцы, студенты, интеллигенты. В витринах магазинов появились его портреты. Часть духовенства была недовольна религиозной пирамидой, которая строилась взамен прежней системы независимых авторитетов, и обвиняла Хомейни в претензии стать "мусульманским папой". Дошло до того, что 5 марта 1981 года на митинге в Тегеранском университете, где присутствовали и либералы, и левые, а также члены ПИР и Хезболла, Бани Садр фактически призвал к физической расправе со своими противниками. В столкновении тут же было ранено 45 человек. Манифестации и схватки обеих сторон продолжались. Бани Садр, побывав на фронте и заручившись поддержкой некоторых высших офицеров, начал готовить переворот. Но заговор был сорван. Бехешти и Хашеми - Рафсанджани предоставили имаму доказательства вины президента и потребовали снятия его с поста главнокомандующего. Но имам не хотел "выставлять противнику напоказ наши разногласия". И все же имам освободил Бани Садра от обязанностей верховного главнокомандующего, а парламент, обвинив его в недостаточной приверженности к "линии имама" и даже в симпатиях к США, лишил президентства. Бывший личный пилот шаха и лидер боевой организации "Моджахедине халк (народные борцы) Раджави увез его в женском платье на летное поле аэродрома Мехрабад и доставил на самолете в Париж. Это напоминало бегство Керенского из Гатчины. С этого дня начались массовые демонстрации сторонников Бани Садра, разгон их, аресты моджахедов, а те объявили террор. Был серьезно ранен аятолла Хаменеи. 28 июня в здании штаб-квартиры Партии Исламской Революции во время большого собрания раздался взрыв. Под обломками здания остались аятолла Бехешти, четыре министра, двадцать семь депутатов парламента - всего 72 человека. Идеализм Хомейни разбивался о людское жестокосердие. Его идеи подхватывались людьми очень решительными, но для воплощения их в жизнь требовалось время, потому что сопротивление оказывали люди тоже очень решительные. Новым президентом был избран Раджаи, а премьер-министром впервые назначено духовное лицо - Бахонар. Вместе с председателем парламента Хашеми - Рафсанджани они составили триумвират, начавший устранение моджахедов, некогда самоотверженно боровшихся против шахского режима. Было их арестовано 7 тысяч, а полтысячи казнено. Эти исламисты с марксистской экономической программой (бывает и такое) оказались серьезной силой. 30 августа в канцелярии главы правительства прогремел новый взрыв. Погибли новый президент и премьер-министр. Все-таки это была гражданская война со своими вандеями, лагерями боевых отрядов моджахедов и федаев, партизанскими действиями и индивидуальным террором. Не говоря уже о потерях армии и стражей революции, было убито более двух тысяч высших политических и религиозных деятелей. Из семи улемов, посланных Хомейни управлять различными районами страны, погибли и тяжело ранены шесть. Но революционное правительство при поддержке большинства народа успешно теснило иностранную агентуру... * * * Через месяц после гибели Раджаи президентом был избран аятолла Хаменеи. Набирал силу великий аятолла Монтазери, возглавлявший штаб исламской культурной революции и находившийся возле имама с семнадцати лет. Всенародно избранный Совет экспертов прочил его в преемники имама. Война с Ираком протекала вяло, но послужила возрождению вооруженных сил. В армии и Корпусе стражей было уже по полумиллиону человек, и пополнялись они из трехмиллионного ополчения, но до "20-миллионной исламской армии", задуманной Хомейни было еще далеко. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы теснить армию Саддама Хусейна, который на деньги арабских шейхов, закупал оружие и в западных странах, и в СССР. И все в один голос, в том числе и Кувейт, уговаривали иранское руководство заключить перемирие, на что согласиться было невозможно, так как оставались оккупированными несколько тысяч квадратных километров, и потом их пришлось бы выпрашивать. В результате мировой пропагандистской шумихи у несведущих людей уже создавалось впечатление, что Иран напал на Ирак, а не наоборот. Более того, когда обстановка стала меняться в пользу Ирана, в Персидском заливе появились французский, британский и советский флоты. Началась "танкерная война" - Ирану не давали вывозить нефть. Досматривались и арестовывались коммерческие суда, доставлявшие необходимые товары. В прибрежных водах поджигались иранские нефтяные скважины. Иракцы подвергли химической бомбардировке город Халабче, где от удушья скончалось до пяти тысяч человек. Дошло до того, что 3 июля 1988 года в чистом небе над заливом двумя ракетами с американского военного корабля "Винсент" был сбит аэробус (рейс №655) с 297 пассажирами, среди которых были женщины и дети. Их гибель была подана, как чистая случайность, и можно лишь представить себе, какой шум поднялся бы, если бы был сбит израильский или американский самолет. Достаточно вспомнить взрыв самолета над Англией, когда неоправдавшееся подозрения пали на Ливию, в результате чего столицу суверенного государств бомбили и были жертвы в семье Каддафи. С самого начала имам Хомейни объявил войну с Ираком священной, направленной против США и международного сионизма. Он призывал к жертвенности, и народ внял его зову. Войну эту можно назвать отечественной. И, естественно, сионисты рассматривали ее цинично, радуясь междоусобице мусульман, стремясь попользоваться ею. Израильский министр обороны Рабин сказал: "Победа Ирака или Ирана в войне в Заливе станет угрозой для безопасности Израиля. Выгодно, чтобы эта война продолжалась как можно дольше". То же, примерно, говорил Трумэн, когда мы воевали с Германией. В 1988 году у Хомейни был второй инфаркт, еще сорок дней он провел в клинике, где, превозмогая боль, живо интересовался делами на фронте и в тылу, в котором после подавления левой и правой оппозиции разгоралась нешуточная борьба за лидерство в случае кончины имама. Через год Совет безопасности ООН принял резолюцию 598, в которой был учтены некоторые требования Ирана. Имам принял решение создать комиссию из сведущих людей, чтобы изучить новые условия перемирия. Свое мнение он высказал еще через год в "Послании принятия", где дал исчерпывающий анализ своего видения политики противостояния супердержавам и осуществления идеалов и целей революции. Вот отрывок: "Что же касается принятия резолюции, которая, в сущности, является делом горьким и бесполезным для всех и особенно для меня, то еще несколько дней назад я считал, что надо придерживаться оборонительной тактики и позиции, которых мы придерживались в течение всей войны. Я полагал, что это будет полезным и выгодным для Порядка, для Страны и Революции, но события, которые мне сейчас не нравятся и станут ясными, по Божьей воле, в свое время и которые рассмотрели все высокопоставленные политические и военные специалисты, чьей верности я доверяю, привели меня к решению согласиться с резолюцией и примирением. В настоящее время я считаю это целесообразным для Революции и Системы, хотя и не вдохновляющим всех нас, но мы должны пожертвовать своей честью и постоянством ради пользы для ислама и мусульман. Я бы не согласился, принимая во внимание, что мученическая смерть принесла бы мне больше радости, но что поделаешь? Все должны подчиняться воле всемогущего Бога, что непременно выполнялось и будет выполняться храбрым народом Ирана..." Однако примирительная нота была воспринята Саддамом, как слабость. Было предпринято новое наступление на юге. Моджахеды, "лицемеры", как их называл имам, при поддержке иракской армии, проникли в Иран со стороны западной границы, но, пройдя город Исламабад, были истреблены в результате операции "Мерсад". Коварство Саддама и проникновенное слово имама снова всколыхнули народ, враг был отброшен. Наконец 20 августа 1988 года между Ираном и Ираком было заключено перемирие, на границе появились наблюдатели ООН. Судя по воспоминаниям, большинством народа это было воспринято с унынием, поскольку готовность иранцев-шиитов жертвовать собой ради общего дела поразительна. * * * Уже мелькнуло в послании имама Хомейни слово "целесообразно". Несмотря на войну, кровавые политические разборки, блокаду, экономическая жизнь не замирала. Строились дороги, плотины, увеличивалась добыча нефти. Новое послание Хомейни о политике и планах реконструкции страны из 9 пунктов предусматривало и создание Совета по определению государственной целесообразности, призванного примирить соперничающие стороны в самом хомейнистком движении и обратить их усилия на процветание государства, на борьбу с разрастанием раковой опухоли сионизма, на полную независимость от великих держав. Покончив с притонами, развратом, пьянством, власти столкнулись с проблемой наркотиков, особенно острой на Востоке (а теперь и в нашей стране). Еще во время войны на афганской и пакистанской границе были сосредоточены войска для борьбы с контрабандистами, да и в самой стране проблема была решена самым радикальным образом. Укрепление семьи, нравственных устоев, чистая от химикалий пища не замедлили сказаться на здоровье нации. За двадцать лет, прошедших после революции, численность населения увеличилась почти вдвое. При этом две трети его моложе двадцати пяти. Среди молодых людей царит настоящий культ знаний, удовлетворяемый в великом множестве новых университетов и других учебных заведений, которые готовят специалистов для работы в самых различных областях - от ядерных исследований до ветеринарного дела, не говоря уже о богословии, правоведении и философии, основы основ идеологии исламского государства. Однако в связи с распространенным знанием английского языка, представление о русской культуре они получают искаженное. Энциклопедии, справочники, учебные пособия, находящиеся под контролем международного сионизма, называют лишь имена русскоязычных деятелей, оставляя за бортом громадный слой русских писателей и деятелей подлинно национальной культуры. Впрочем, то же под влиянием средств массовой информации происходит в нашей стране, где население, находящееся в условиях колониального режима, близкого к шахскому, убывает, в отличие от иранского, каждый год более чем на миллион, а влачащие нищенское существование основные массы, при полном отсутствии какой-либо положительной идеологии и харизматических вождей, при соглашательстве православной иерархии, все больше охватываются чувством отчаяния, имея перед глазами весьма небольшой выбор "идеалов" - неправедную наживу, политическую беспринципность и преступность. Иранские студенты, обучающиеся в наших университетах, под пристальным вниманием просионистских элементов тоже подвергаются усиленной промывке мозгов... * * * Третий инфаркт имам Хомейни перенес в 1988 году. Когда человеку восемьдесят шесть лет, он, естественно, думает о близости мгновения соединения с Богом. Мистические настроения, завладевшие им, давали силы для молитв и благочестивых размышлений, но жизнь грубо вторгалась, нарушая их и тяжко раня сердце. Нелегко ему далось решение о перемирии. "Словно выпил яду", - сказал имам. Ранило известие, пришедшее из Мекки, где во время хаджа фанатичные ваххабиты с оружием в руках вдруг напали на пилигримов из Ирана и других мусульманских стран, которые, по призыву Хомейни, совершали марш, провозглашая единение в борьбе против США, СССР и Израиля, рассадников мирового безбожья. На улицах Мекки погибло 400 пилигримов, 5000 было ранено. Осквернение святого места при потворстве саудовских правителей, тесно связанных с Америкой, вызвало праведный гнев имама. Его стараниями затихли раздоры между суннитами и шиитами. Создавался единый фронт мусульман, основанный на общности культурно-исторических ценностей и религиозных догм. Однако идеологический натиск Запада под видом поощрения этического вольнодумства продолжался. У всех на слуху была в свое время история с романом Салмана Рушди "Сатанинские стихи". Помнится, какой резонанс вызвал у нас демонстративный показ фильма о Христе, искажающий Евангелие. Но всякий, познакомившийся с некоторыми страницами "Сатанинских стихов", счел бы фильм скучной фантазией, потому что иносказания о жизни пророка Мухаммеда и его семьи отражают все мерзости, порожденные современной "сексуальной революцией" и воображением развратника - извращенца. Исламские общины всех стран протестовали против появления книги в печатном виде, но правительства англоязычных стран взяли публикацию ее под свое покровительство, видя в ней превосходное оружие против крепнувшей мусульманской морали. Пылкое религиозное чувство и нравственная чистота Хомейни были оскорблены. Он издал декрет, в котором отлучал Рушди от ислама и призвал верующих наказать его смертью, что вызвало бурю в западных средствах информации. Однако впоследствии международная организация Исламская конференция, разобравшись в деле, подтвердила отлучение без указания на казнь Рушди и его издателей. Любопытно, что единодушие мусульман, независимо от их места жительства и убеждений, настолько охладило притворное негодование западных деятелей, что они стали нащупывать пути сближения с Ираном. Бежавший в Париж Бани Садр сказал в своих мемуарах об имаме: "Он и при смерти будет работать". 4 января 1989 года имам Хомейни написал послание Горбачеву, а 7-го в Москву прибыл его ученик аятолла Амоли в сопровождении заместителя министра иностранных дел Ирана и госпожи Дабах, члена парламента. На другой день они были приняты в Кремле Горбачевым, и во время двухчасовой беседы ему было вручено послание Хомейни. Документ оказался настолько впечатляющим, что его скрыли от еще советского народа, а опубликован он был задним числом и лишь в оппозиционном "Дне" тогда, когда уже никакое разоблачение или свежая мысль не воспринимались читающей публикой, замороченной телевизионными говорящими головами самых разных политических оттенков и приученной к тупому созерцанию обвала несчастий. Письмо аятоллы было философским, каждая фраза его, исполненная смысла, требовала внимания, и можно только представить себе, как поверхностно образованный, льющий в речах одну воду Горбачев воспринял его. Слабый властитель, игрушка в руках марксистско-капиталистическнх деятелей, которые, повертев ею, отбросили за ненадобностью, был, разумеется, польщен дипломатичной лестью мудрого старца о "смелости и дерзаниях", однако генсека компартии не могли не смутить утверждения, что "отныне коммунизм следует искать в музеях политической истории", и что коммунизм загнил, не добившись создания справедливого общества из негодного озлобленного атеистического материала, и "хруст костей его уже услышан потомками". Но Хомейни явно метал бисер перед свиньями, когда старался внушить атеисту Горбачеву, что человек нуждается в познании мироздания и конечной цели своей жизни, что дело совсем не в вопросах собственности, экономики и свободы, а в спасении человека от кризиса веры и духовности, от трясины подлости, от тупика, в который загонял и загоняет Россию дьявольский Запад, который сам болен и погряз в тех же проблемах, что и коммунизм, хотя и в других формах. "Разумеется, в результате дурной экономической политики прежних коммунистических властей на вас мог произвести впечатление Западный мир, этакий иллюзорный рай, но правды Вы там не найдете, Если вы питаете надежду разрубить экономические Гордиевы узлы социализма и коммунизма, обратившись к средоточию Западного капитализма, то не излечив ни одного недуга вашего общества, Вы совершите ошибку, исправлять которую придется тем, кто, в конце концов, придут на Ваше место", - писал Хомейни. Материалистических потуг исправить человечество в последние века было предостаточно. Хомейни предлагал Горбачеву отказаться как от утопий, так и "естественного отбора" в царстве наживы, и обратиться к каждому отдельному человеку, который "по своей природе старается во всем достичь абсолютного совершенства". В ходе своих рассуждений Хомейни приходит к выводу, что абсолютное знание, как и абсолютная власть, которые так притягивают человека, должны существовать. Это-то и есть всемогущий Бог. "Человек стремится к абсолютной истине, чтобы раствориться в ней, в Господе. И, вообще, стремление к Вечной жизни заложено в каждом человеке, и оно свидетельствует о существовании Бессмертного мира". Бедный Горбачев! Его засыпали философскими и религиозными терминами, цитатами из десятка мудрецов, из которых он слышал, пожалуй, лишь о Платоне, Аристотеле и Авиценне. Ему даже посоветовали направить в Иран специалистов, дабы они излечились от "американской религии", этого истинного "опиума для народа", и набрались ума-разума. Что уж там понял из послания Горбачев, не знаю. Но ответ он с помощью "специалистов" составил3 и поручил доставить его... Шеварднадзе. Этот бывший министр иностранных дел, тогда уже сильно навредивший России и обкорнавший ее в угоду Америке, ожидал роскошного приема во дворце духовного вождя Ирана, всяческих церемоний, а оказался в 12-метровой комнатушке саманного дома в Джамаране, на северной окраине Тегерана. Длинный ЗИЛ пришлось оставить, не въезжая в улицу Шахида Хасана, где ему не развернуться было, и пешком проследовать к дому да еще снять туфли у входа. Внутри обстановка была спартанская: низенький столик с Кораном и четками на нем, кушетка, стул, газеты, радиоприемник, молитвенный коврик... вот, пожалуй, и все. Старец предложил Шеварднадзе стул, а сам сел на пол рядом со столиком, что пришлось сделать и какому-то высокопоставленному советскому чиновнику, сопровождавшему Шеварднадзе. Им принесли по чашке чая с двумя кусочками сахара, и они, видимо, подумали, что их разыгрывают,4 нарочито унижают, тем более что спокойный старец принял их сухо, проницательно разглядев, что это за птицы. Им, коммунистическим вельможам, привыкшим к спецобслуживанию, и в голову не приходило что значение и влияние великого религиозного, государственного и общественного деятеля далеко не всегда вяжется с показной роскошью и прочими атрибутами власти. Кстати, мне говорили, что имам не любил говорить по телефону - ему надо было видеть глаза собеседника, и, правда, редко укрывалась от него... Письмо Горбачеву оказалось пророческим. Россию и в самом деле загнали в экономический тупик и трясину пошлости, предопределив ее населению рабскую долю в сырьевом обслуживании "золотого миллиарда". Исследователь трудов имама Хомейни господин Ансари недавно прокомментировал обращение к Горбачеву так: "К сожалению, русские лидеры не вняли этим предупреждениям и советам, и американские и европейские корпорации и компании превратили современную Россию в экономический полигон, где испытываются новые формы эксплуатации для будущего, в котором нет ничего, кроме темноты и глухих закоулков, если только народ страны не восстанет!" * * * Старый революционер давно уже подготовился к встрече с Всевышним, но земные дела все не давали покоя. Он не мог примириться с захватом исламских земель сионистами, зверствами их в Ливане, расправами с палестинцами, компромиссом правителей некоторых арабских государств с мировым сионизмом, выкачивавшим из одной Америки три миллиарда долларов в год для ненавистного Израиля, который не собирался возвращать мусульманам священный город Иерусалим. Он еще шесть лет назад в подробном завещании проанализировал главенствующие порядки в современном мировом сообществе и попытался дать полезные советы всем слоям населения родной страны. Пожалуй, главным в его религиозно-политическом кредо было стремление различить два типа ислама. Один, названный им "американской версией ислама", поддерживается деспотическими колониальными правителями и лживыми клириками. В нем остаются математически выверенные обязанности верующего, но забываются коранические заповеди и традиции, отменяются заветы, определяющие социальные и экономические взаимоотношения, исламское правосудие, поощрение добра и борьба со злом, забывается джихад, как высшее напряжение духовных и физических сил во имя ислама, а сама религия рассматривается, как некое число молящихся и занимающихся религиозными обрядами, независимо от собственной философии и подлинного состояния души. Именно такой ислам позволяет дегенеративной западной культуре проникать глубоко в исламское общество, навязывать свои нравы, институты и законы, что в конце концов приведет если не к гибели, то выхолащиванию веры и жалкому существованию мусульман. Этому он противопоставил "чистый" ортодоксальный ислам, лишенный недостатков "американского" и способный не только поднять общество на восстание, как это было сделано в Иране, но и, морально укрепив каждого, добиться процветания и указать человечеству выход из нынешнего тупика безверия и торжества сил зла. Он твердо верил в мировое признание своих идеалов и заповедал нынешнему и будущим поколениям распространять свое учение, надеясь, что его подхватят и воплотят в жизнь все обездоленные. Но было и еще одно обстоятельство, тревожившее старика. Занятый вопросами высокими и мистическими, он верил и в человеческий фактор, в сильную личность, которая могла бы подхватить знамя в случае его кончины. В 1983 году, как мы помним, Совет экспертов избрал его преемником аятоллу Монтазери, верного ученика имама, прошедшего вместе с ним весь тернистый путь и пользовавшегося большим влиянием. Однако ни для кого не было секретом, что личностью Монтазери оказался слабой, часто подпадал под влияние сомнительных лиц, совершал оплошности. Имам поправлял его, наставлял, доверял важные задания, чтобы тот поднабрался опыта, и вдруг, по прошествии шести лет, имам Хомейни стал сомневаться, сможет ли тот действовать самостоятельно. Монтазери получил от него письмо, в котором уже было твердо сказано, что для принятия на себя тяжкой и серьезной ответственности духовного лидера страны (подразумевалась кончина имама) у того "не хватит жизненных сил". Трудно сознаваться в собственных ошибках, но все отмечают, что он умел это делать. Он открыто говорил о своих сомнениях, отдаваясь на суд сподвижников. 10 апреля 1989 года он обратился к парламенту и кабинету: "...Мой религиозный долг взывает к принятию решения для защиты порядка и ислама, и поэтому я с кровоточащим сердцем увольняю плод моих жизненных усилий (Монтазери) с должности..."5 * * * "Со спокойным сердцем, радостной и уверенной душой и с надеждой на мудрость Господа я расстаюсь с братьями и сестрами по вере и отправляюсь в мир вечный. Я очень нуждаюсь в ваших добрых молитвах. Я прошу милостивого и милосердного Господа простить мои прегрешения, ошибки и недостатки и надеюсь, что народ тоже простит мои упущения и недостатки и мощно и уверенно пойдет вперед..." Так писал он в завещании еще в 1983 году, добавив, что поручает зачитать его после своей кончины сыну Ахмеду, который теперь не отходил от постели больного. Отказывало сердце и пищеварительная система. Имаму делали операции в небольшой больнице, специально построенной на соседней улице. Там постоянно дежурила бригада врачей, а имаму говорили, что это общая больница, для всего околотка. И в самом деле, там лежали больные, чтобы имам не догадался, что его как-то выделили из народа. Я видел поразительный фильм, смотреть который было больно, тревожно, даже муторно. У меня на руках умирали близкие... Ощущение было почти такое же. В палате установили скрытую телевизионную камеру, а потом смонтировали отрезки ленты... Сперва это был красивый старик с его замечательной бородой, которому помогали встать с постели и опуститься на коврик для молитвы... Проходило время, и во все новых кадрах человек истаивал. Истаивал на глазах, Пока не превратился в тень... Говорят, что, наряду с зачитываемыми бюллетенями о состоянии здоровья имама, по телевидению показывали некоторые кадры. Люди плакали у экранов и молились. "О ты, ничем не омраченная душа! Вернись к Владыке своему, ему угодной и довольной..." - говорится в Коране. В 22 часа 20 минут 3 июня 1989 года отлетел последний вздох вместе с недосказанной молитвой. В ту ночь многие иранцы из-за переживаний были доставлены в клиники и несколько десятков скончалось от сердечных приступов. На другой день в Совете экспертов, вместо занемогшего Ахмеда Хомейни, завещание имама было оглашено аятоллой Хаменеи, и он же был избран преемником покойного. 5 июня или 15 хорда да, в годовщину восстания 1963 года, миллионы жителей Тегерана и пришельцев из других городов собрались вокруг высокой платформы, закрытой зеленой материей, на площади Мусалла и прилегающих улицах. Все происходило без обычных церемоний. Одетые в черное, люди рыдали. Ночью загорелись тысячи свечей, никто не уходил. Наутро стали хором читать похоронную молитву. Подсчитано, что если встречали имама, когда он прилетел из изгнания, 6 миллионов человек, то провожали в последний путь 9 миллионов. Дети, женщины, мужчины громко стенали, били себя в грудь и по голове. Похоронная процессия в сторону Бехешт-е-Захра, кладбища мучеников Исламской Революции, не могла тронуться с места. Сохранились кадры кино, на которых видно, как цепляются люди за вертолет с телом имама, как вертолет пытается взлететь и люди падают... Когда тело было все-таки доставлено на кладбище, оцепление не смогло сдержать толпы. Еле удалось вырвать гроб из рук, и тело увезли обратно в Джамаран, к жилищу имама. Объявили, что похоронная церемония откладывается, но это было против обычая, и, к тому же, в Тегеран прибывало все больше народу. Несмотря на все трудности, похороны состоялись в тот же день. Тело имама, завернутое в саван, опустили в могилу, головой к Мекке. Над могилой давно уже вырос мавзолей - с золоченым куполом и четырьмя минаретами мечеть, гигантская, тысяч в десять квадратных метров, с мраморным полом, устланным коврами. Она находится на южной окраине Тегерана, у дороги в Кум, с которым было столько связано у имама. Со всего Ирана стекаются сюда паломники, чтобы помолиться и поклониться праху имама. Растет гостиничный комплекс, тянутся вверх деревья в парке-оазисе среди каменистой пустыни. Планируется построить университет и студенческий городок.. Я оказался у могилы Хомейни на третий день своего приезда в Иран, у прозрачного решетчатого куба над ней, кажущегося крошечным в циклопическом пространстве мечети. Там не было никаких часовых, люди подходили к кубу и тотчас рассредоточивались, стелили на пол молитвенные коврики, садились на пятки лицом в сторону михраба, ниши, указывающей направление на Каабу, каменный куб в Мекке, в который вмурован черный метеорит. Они углублялись в себя, шепча молитвы, восхваляющие Господа. И вдруг поразило одно явление, не виданное мною ни в одном из храмов или молитвенных домов, а тем более в усыпальницах и пантеонах. То и дело привозили детей, мальчиков и девочек, нарядно одетых в светлые рубашки и блузки (темная чадра на голове появляется лишь в девичьем возрасте), целые классы, школы. Дети щебетали, вскрикивали, шалили, гоняли по мечети взапуски, и никто из молящихся не повернул головы, не сделал им замечания. Как-то стало светло в этом доме смерти. Подумалось, что "и Хомейни возрадовался бы в том мире, откуда, как сказал Шекспир, "еще никто не возвращался". Вспомнились стихи Пушкина: "И пусть у гробового входа младая жизнь будет играть..." |
