Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 3.68 Mb.
|
| все было совсем не просто. Авторитет имама было настолько высок, что когда он за короткое время превратился из скромного преподавателя и духовного писателя в символ сопротивления шахскому режиму, убийство его для верующих поставило бы его в ряд шиитских праведных мучеников и грозило бы всеобщим восстанием, которое возглавили бы десятки духовных и светских вождей, настроенных в го время еще более радикально. Имя его гремело по всему мусульманскому миру, и протесты против его ареста и высылки сыпались со всех сторон, включая ректора знаменитого каирского университета Аль-Азхар и генерального секретаря ООН У Тана. Шах осознавал угрозу, но пока лишь предпринимал попытки нейтрализовать влияние Хомейни. Во время второй годовщины кровавых новогодних событий он снова приказал расстреливать демонстрации. 13 октября 1965 года имам Хомейни вместе с сыном Мустафой были высланы в Ирак. Турецкое правительство не желало больше быть причастным к преследованиям и играть роль тюремщика. С другой стороны, шах меньше всего хотел возвращения Хомейни в Иран, где намеревался все-таки добиться умиротворения и, выслуживаясь перед США, осуществить свою "белую революцию". Перевод имама в богословский центр священного города шиитов Неджефа выглядел пристойно, но, тем не менее, оставался ссылкой. Совершив паломничество к гробницам праведных имамов в Казимейне, Самирре и Кербеле, имам прибыл в Неджеф, где была могила первого имама Али. При встрече с представителем президента Ирака, тогда еще Арефа, он отклонил предложенное интервью и встречи, которые передавалась бы по радио и телевидению, подчеркнув тем самым, что не хочет быть разменной пешкой в политической игре. Уже в ноябре он начал читать свой знаменитый курс лекций по мусульманскому праву в богословском центре при мечети Шейха Ансари в Неджефе. Очень скоро красноречие и энциклопедичность знаний Хомейни сделали свое дело. На лекции собиралось до 1200 слушателей, среди которых были не только студенты, но и ученые из самого Ирака, а также из Пакистана, Афганистана, Индии, стран Персидского залива, не говоря уже об Иране. Его бывшие ученики хотели в полном составе эмигрировать в Ирак, но имам посоветовал воздержаться от этого и сохранить дух богословских собраний, существовавший при нем в Иране. День рождения двенадцатого имама Махди был отмечен 10 декабря в Большой мечети Кума тысячами приверженцев Хомейни, большая фотография которого была вывешена на самом видном месте. 28 февраля 1966 года в Куме отмечалась очередная годовщина разгрома семинарии Фейзие шахской охранкой, а празднование мусульманского Нового года ознаменовалось демонстрациями протеста, и обвалом телеграмм в защиту Хомейни, и многочисленными арестами высших духовных лиц. Это уже становилось традицией. Бунтовщиков расстреливали, но и сам Мухаммед Реза Пехлеви едва не стал жертвой стража собственного Мраморного дворца. Телохранители шаха оказались проворней. Положение шаха было двойственным. С одной стороны, он вроде бы соглашался со статьями конституции, в которых ислам шиитского толка провозглашался государственной религией, но когда духовенство начинало настаивать на своем праве вмешиваться в политику, поскольку ислам предусматривал неразделимость духовной и светской власти, он предпочитал руководствоваться принципом: "Шах — тень Бога на земле". Однако эта "тень", как она признавалась впоследствии, послушно выполняла указания "наших верны" и проверенных друзей" - посла США и представителя ЦРУ. Высокопоставленные женщины шахского двора занимались перетасовкой министров, депутатов и судей. Сестра шаха Ашраф была известна своих развратным поведением и операциями по контрабанде наркотиков, за что ее при дворе называли "мастерицей на все руки". Назначенный после гибели Мансура премьер-министром Амир Аббас Ховейда по рождению своему принадлежал к бахаитам и оказался верным цепным "псом Его Величества". В середине прошлого века Иран был охвачен восстаниями, которые возглавлял Али Ширази, объявивший себя сперва Бабом (врата мессии), а потом "мессией-махди". Шиитскими муджтахидами он был признан еретиком и позднее казнен. Один из учеников Баба объявил себя Бахауллой (блеск Божий), пророком, призванным своим учением заменить Коран. Бахаизм претендует ни больше, ни меньше, чем на универсальную религию, обещая покончить с национальными, государственными и социальными границами и создать единый язык для всех. Противопоставляя себя исламу и терпя гонения со стороны шиитского духовенства, бахаиты, благодаря сектантской спайке, постепенно прибрали к рукам часть иранской экономики, но главные свои центры по сию пору держат в США и Германии, а штаб-квартиру в Хайфе (Израиль). Прикрываясь различными религиозными личинами, они являют собой нечто вроде мусульманского масонства, служа объективно целям избранного народа", которому заповедано, согласно Ветхому завету, "пасти народы жезлом железным". Недаром имам Хомейни ставил в один ряд сионистов, повинных в страданиях более миллиона лишенных крова мусульман, и их агентуру в Иране. Ховейда осуществляя громкие заявления шаха о модернизации ради создания "великой цивилизации", не только способствовал проституированию культуры на западный образец, но и поощрял раскрадывание национальных богатств сотнями американских и европейских фирм, разрушение сельского хозяйства и отток "излишнего" сельского населения в городские окраины, где из люмпенов плодились преступники. Схема, теперь уже знакомая читателю, дополнялась полным подчинением американскому диктату. Великие нефтяные богатства стран Персидского залива предполагалось эксплуатировать и защищать от потенциальной угрозы СССР не только под прикрытием авианосного флота США, но и путем создания мощной буферной иранской армии, что обошлось бы американцам дешевле, поскольку траты на нее перекладывались на чужие плечи. В 1970-1977 годах Иран израсходовал на покупку американского оружия более 6-ти миллиардов долларов. Только за один 1980 год шах собирался истратить на вооружение 12 миллиардов долларов полученных от продажи нефти, и довести число американских инструкторов до 60 тысяч, но эти планы были сорваны исламской революцией в Иране. * * * Тринадцать лет пребывания имама Хомейни в Ираке были исполнены трудов по подготовке революции. Поражает энергия этого человека, который на седьмом десятке лет своей жизни успевал заниматься глубокими теоретическими разработками, быть в курсе политического положения в Иране и во всем мире, произносить речи, откликаясь на все злободневные события, едва ли не ежедневно писать письма своим сторонникам на родине, подбадривая их непреклонной уверенностью в грядущем социальном и политическом взрыве. Соратников аятоллы удивляла его работоспособность, быстрота реакции, умение очень четко формулировать свои мысли в самое кратчайшее время. Самые важные документы он набрасывал почти мгновенно, если учитывать, что страницу своим каллиграфическим убористым почерком он писал без помарок всего пятнадцать минут. За этим стояли десятилетия упорной работы, всесторонняя образованность, феноменальная память и умение сконцентрироваться на главном. В Неджефе вокруг него образовалось мощное ядро верных ему недюжинных людей, взявших на себя штабные и охранные обязанности, пропаганду идей аятоллы, связи с политическими эмигрантами во всех странах. В Иран его послания доставлялись многочисленными курьерами, преодолевавшими смертельные ловушки, расставленные шахской охранкой. Особенно горячим был 1967 год. 16 апреля он обратился к иранским богословским центрам: "Я заверяю вас, господа, и иранский народ, что режим потерпит поражение. Шахских предшественников смел ислам и его сметет... Стойте на своем твердо, не поддавайтесь угнетению. Угнетатели уйдут, а вы останетесь... Эти тупые заемные мечи будут вложены в ножны!" И в тот же день он написал открытое письмо премьер-министру Ховейде, в котором кроме разоблачения тирании шаха, было и такое предостережение: Не заключайте братских отношений с Израилем, этим врагом ислама, который сделал бездомными более миллиона мусульман... Не давайте больше Израилю и его агентам запускать руку в рынки мусульман. Не подвергайте опасности экономику страны ради Израиля и его агентов. Не жертвуйте культурой ради удовлетворения греховных желаний..." Обстановка накалялась. Арабские страны были на грани войны с Израилем, а тот, пользуясь режимом наибольшего благоприятствования, таможенными и налоговыми льготами, заваливал Иран яйцами, курами и другими гнилыми западными продуктами, подрывая сельское хозяйство. 7 июня, во время шестидневной войны между израильтянами и арабами, аятолла издал фетву, запрещавшую любые политические отношения с Израилем и потребление израильских товаров в мусульманских общинах. Верующие оказывали на шаха давление своими заявлениями. В ответ шах приказал совершить налет на дом Хомейни в Куме. Его труды уничтожались и в доме и в семинариях. Были арестованы его сын Ахмед и многие другие, но и это не могло воспрепятствовать регулярной посылке денежного содержания аятолле, которое выделялось из народных пожертвований на религиозные нужды и полагалось ему по сану. Несмотря на оцепление вокруг дома имама, его сторонники пробирались туда по ночам, потому что сама его семья была не только символом сопротивления, но и активной участницей его. 17 июля 1967 года к власти в Ираке пришла партия Баас, ревниво отнесшаяся к авторитету аятоллы, который воспользовался настроениями исламского мира во время арабо-израильской войны и развернул широкую пропаганду своих идей. Уже через год он постановил, чтобы часть денег собираемых шиитским духовенством для распределения среди бедных, выделялась и палестинской партизанской организации Аль-Фатх. Положение аятоллы усложнилось тем, что между партией Баас и шахским режимом возникли трения по поводу границы, проходившей по реке Шатт-аль-Араб. Баасисты начали выселение из Ирака живших там иранцев и одновременно оказывали давление на аятоллу, желая использовать его враждебное отношение к шаху. Ему обещали всяческое содействие, но он твердо знал - стоит его движению попасть в зависимость от иностранного государства, ввязаться в чужие политические интриги, и чистота помыслов будет нарушена, а обычная политическая практика приведет к неудаче всю задуманную революцию. Он не поступился своими идеалами и принципами и поступил весьма мудро. Его сын Мустафа вручил официальное послание имама иракскому президенту Хасану Аль-Бакру. В нем на весь мир заявлялся протест против высылки из Ирака иранцев и содержался твердый отказ пойти на сотрудничество с баасистами. Когда сионисты сожгли часть мечети Аль-Акса в Иерусалиме, второй, по значению, святыни мусульман, шах поспешил сделать заявление, что оплатит ее восстановление. Он хотел оказать еще одну услугу Израилю, а заодно утихомирить разгневанных мусульман, но у аятоллы было другое мнение: Поскольку Палестина не освобождена, мусульмане не должны восстанавливать мечеть. Пусть преступление Израиля остается наглядным и будет еще одной побудительной причиной освобождения Палестины". К 1969 году, когда это случилось, авторитет Хомейни стал неоспоримым для очень многих не только в стране, но и в других странах. Тогда же имам прочел серию лекций об исламском правлении или руководстве исламского правоведа. Публикация сборника лекций год названием "Велайяте Факих" (Правление исламского правоведа) в Иране, Ираке Ливане и распространение ее во время сезона хаджа не только познакомили мусульман с историей борьбы и целями движения, возглавляемого аятоллой Хомейни, но и определили будущее Ирана. В апреле 1970 года в Иран прибыла группа влиятельных американских капиталистов во главе с Рокфеллером для переговоров о нефтяных доходах. Хотя в стране гайки были завинчены туго и части духовенства, преданной имамату, запретили читать проповеди и лекции, посыпались протесты против усиления американского влияния в стране. Охранка арестовала и запытала до смерти несколько крупных религиозных деятелей. Аятолла Хомейни писал, что это делается с намерением "удушить нацию во имя получения больших прибылей". Добыча нефти составляла 6 миллионов баррелей в день, а стоимость каждого из них доходила до 30 долларов, особенно во время арабо-израильской войны. Для процветания тогдашних 33 миллионов иранцев этого хватило бы за глаза, однако деньги разворовывались и уходили за границу. Не доставало даже асфальта для изъязвленных шоссе, не говоря уже о сельских дорогах, хотя по запасам нефти и газа Иран стоит тотчас за богатейшей Россией, обреченной ныне на полуголодное существование. О газификации села никто не думал, в больницах ощущалась нехватка лекарств, 50% населения было неграмотным, а в результате земельной реформы Иран, прежде экспортировавший пшеницу, стал ввозить ее из Америки и России. И в такое время шах Мухаммед Реза надумал отпраздновать 2500-летие существования монархии в Иране. По свидетельству очевидцев, срочно красились в веселенькие цвета тюрьмы, в которых сидели борцы против режима, вдоль дорог высаживались цветы, из парижских салонов выписывались парикмахеры, ткались ковры с изображениями всех коронованных особ и глав правительств, приглашенных на празднество, дабы было чем отдаривать. Студентов университетов предупредили, что с 11 по 18 октября 1971 года у них будут каникулы, и в это время им лучше сидеть дома. Газеты отмечали, что происходят схватки агентов САВАК с боевыми группами мусульманских боевиков. И еще почему-то поднимали вопрос о необходимости введения сексуального образования в школах. У развалин Пасаргада были возведены грандиозные декорации, а роскошную еду там готовили повара "Максима", которые привезли с собой из Парижа все, кроме иранской осетровой икры. И когда все было готово, шах обратился к пустой гробнице Кира Великого, девяти королям, пяти королевам, двадцать одной принцессе, многочисленным президентам и премьер-министрам различных стран, а также к 10 тысячам приглашенных с речью: - Тебе, Кир, великий царь, царь царей, от меня, Шахиншаха Ирана, и моего народа, ура!!! Мы находимся здесь в тот момент, когда Иран вновь отдает Должное истории, и весь народ выражает громадную благодарность тебе, бессмертному историческому герою, основателю самой древней империи в мире, величайшему освободителю всех. Времен, достойному сыну человечества. Кир, мы стоим перед твоей вечной усыпальницей и произносим эти торжественные слова: "Покойся в мире, потому что мы проснулись и будем зорко стеречь твое славное наследие! Ему внимал и председатель Верховного совета СССР Подгорный, которому доложили перед этим монархическим праздником, что Кир II Великий, а по древнеперсидски - Куруш, из династии Ахеменидов, создал большую империю, протянувшуюся от пригородов нынешнего Стамбула до нынешнего же Пакистана, включая древнюю Вавилонию и Среднюю Азию, где он и погиб в 530 году до н.э., за год до даты, взятой произвольно для того, чтобы отметить 2500-летие монархии в Иране. Он успел заложить столицу своего государства Пасаргад, где и был похоронен. Но через два столетия Александр Македонский разметал в прах персидскую империю, что, думается, прошло мимо ушей Подгорного, не дожившего до кончины империи большевистской. Аятолла Хомейни возмущался громадными тратами на юбилейные пиры и высказался от имени иранского народа недвусмысленно: "Нам не окно это празднование, мы голодны, положите конец голоду мусульманского народа; не пируйте на трупах людей". Для шаха празднество было демонстрацией мощи и стабильности режима, для аятоллы - поводом для показа отсталости страны и разоблачения нравов, царивших в иранском обществе. * * * Положение имама в Ираке все осложнялось. Исторически сложилось так, что граница между Ираном и Ираком с 1937 года проходила по иракскому берегу реки Шатт-аль-Араб. Все иранские суда, направлявшиеся в Персидский залив, подвергались иракскому пограничному и таможенному контролю. В 1969 году щах потребовал пересмотреть старое соглашение и поддерживал курдских повстанцев в Ираке. В 1971 году, когда англичане ушли из этого региона, Иран занял три острова в Ормузском проливе и получил возможность контролировать все перевозки нефти из портов Персидского залива. Иракская госбезопасность Мухабарат ужесточила контроль над иранцами, проживавшими в стране, все больше их выдворялось за границу. Имам Хомейни протестовал и уже решил было покинуть Ирак, но ему не дали сделать это. 1973 год ознаменовался неожиданным нефтяным бойкотом арабских стран против США и Голландии, главных союзников Израиля, что вызвало крупнейший кризис на Западе, позволило рационализовать нефтяную промышленность во многих странах, укрепило позиции ОПЕК (Организации стран экспортеров нефти) и дало ей возможность диктовать цены на нефть в мировом масштабе. Это пошло на пользу СССР, нефтяной торговлей закрывавшего бреши, которые возникли в результате бездарного ведения народного хозяйства, и Ирану, поспешившему прийти на помощь США и Израилю, в которых уже начались Драки у бензоколонок. Во время 4-й арабо-израильской войны аятолла Хомейни призвал мусульманские народы оказывать Моральную и материальную помощь палестинским бойцам, сдавать кровь, поставлять лекарства, оружие, продовольствие. Исламская нация, - писал он, - не познает радости и покоя, пока не вырвет с корнем гниющую язву (Израиль), и Иран не увидит дня свободы, пока позорная династия (Пехлеви) остается у власти". Он и сам жертвовал большие деньги боевым организациям Аль-Фатх и Хамас действовавшим в Палестине и Ливане, из своего фонда, доходившего до 25 миллионов долларов. Не отпуская руки от пульса страны, он откликался на все события, происходившие в Иране. Так, когда шах, подавив внешнее сопротивление в стране, укрепил свою автократию и решил установить однопартийную систему, формируя Растахиз или Партию возрождения иранской нации, в которую предложил вступить всем, а несогласным покинуть страну, аятолла Хомейни своим декретом запретил мусульманам-шиитам участие в шахском предприятии, поскольку оно служит злу, жестокости и угнетению. О себе он сказал: "Здесь, в своей изоляции, я испытываю муки из-за страшных условий, в которых жилет иранский народ. Как хорошо было бы, если бы я мог быть с ним в эти тревожные времена и сотрудничать в борьбе за спасение ислама и Ирана". Под пеплом тлел огонь. Многие улемы в самой стране поддержали запрет. Дите оказалось мертворожденным, и через несколько лет партия, имевшая придворный характер, была распущена. День восстания 15 хордада отмечался регулярно и кончался избиениями и арестами. Круг оппозиционеров становился все шире. Имам с надеждой отмечал: "Оппозиция в университетах, повсюду в старое' как это признано шахом, оппозиция высшего духовенства, студентов и различных слоев нашего населения - все это является знамением нашей свободы и избавления от ига колониализма". Любопытна эта борьба между всемогущим шахом и мудрым изгнанником, имя которого, однако было в Иране у всех на устах. В феврале 1975 года шах отменил официальный календарь страны, берущий свое начало с хиджры, и ввел новый, согласовав его с началом правления Ахеменидов. И по нему пошел 2535 шахиншахский год. Имам Хомейни счел это покушением на ислам и запретил пользоваться календарем, который был непривычен для народа, обрекшего его на ту же судьбу, что и партию Растахиз. А между тем над головой имама сгущались тучи. Шах все-таки настоял на том, чтобы граница с Ираком была отодвинута до средней линии русла реки Шатт-аль-Араб, обещая прекратить поддержку мятежных курдов. В дни работы конференции ОПЕК на высшем уровне в Алжире при посредничестве алжирского президента Хуари Бумедьена такое соглашение было подписано шахом и новым персонажем на мировой политической арене иракским вице-президентом Саддамом Хусейном. Возможно, были какие-то устные договоренности, но, во всяком случае, дом имама в Неджефе был плотно окружен агентами Мухабарат, что, однако, не могло заставить его прекратить чтение проповедей и лекций, встречи с революционными деятелями, приезжавшими из Ирана, куда они отвозили его послания. В 1976 году его посетил аятолла Мотаххари, с которым уже обсуждались проблемы более эффективных методов борьбы, чем пропаганда революционных ей. Речь шла о создании организации и сотрудничестве с другими оппозиционными силами. Ядро такой организации уже существовало, возглавляемое аятоллой Хаменеи и погибшими впоследствии Бехешти, Мотаххари и Бахонаром и получившее название Общества революционного духовенства. Оно положило начало другим органам будущей революции, а потом и Исламской республиканской партии. Иранский посол в Багдаде сообщал в Тегеран: "Аятолла не сидит, сложа руки в Ираке, и активно работает против нашего правительства. Прошу инструкций для внесения ясности в нашу задачу". Шах ответил коротко и злобно: "Я уже несколько раз говорил - заткните ему глотку!" На американских выборах 1976 года шах оказывал финансовую помощь республиканцам, но в Белый дом пришел демократ Джимми Картер, победивший благодаря обещаниям защищать права людей и сократить экспорт оружия. Демократы руководствовались желанием справиться с экономической депрессией внутри страны, развеять антиамериканские настроения за границей и выторговать у СССР уступки в осуществлении контроля над ядерным оружием. Уже в марте 1977 года "Амнести интернэшнл" в Гааге осудила бесчеловечное обращение с заключенными в Иране, и шах поспешил выслужиться перед Демократической партией, сместив премьер-министра Ховейду и объявив об "открытой политической атмосфере". Но визит Картера с супругой в Тегеран выявил, что бояться шаху немилости американцев нечего, поскольку демократы тоже считали шаха своим цепным псом в зоне Персидского залива и не собирались устанавливать лимит на поставки американского оружия. * * * Однако, как это часто бывает в политике, события развивались согласно русской поговорке - увяз коготок всей птичке конец. Объявленная либерализация режима вызвала необыкновенное оживление в общественной жизни, возрождение старых партий и групп, появление множества партий левого, центристского и правого толка. Интеллигенция развернула борьбу за расширение конституционных прав и свобод, требовала ограничения единоличной власти шаха. И естественно, в новых условиях самую широкую опору на массы имело духовенство. Коммунистическая партия Туде давно уже раскололась. Часть ее занималась внутрипартийными дрязгами за границей, ограничиваясь копированием позиций Москвы, которая, несмотря на антиколониальные, антиимпериалистические и тираноборческие призывы, поддерживала отношения с шахом ради экономических выгод. Другая часть ее руководителей пошла на службу к шаху. Однако и сейчас признается в Иране, что коммунистическая революционная практика и марксистская критика западной цивилизации и капитализма не оказалась бесполезной для оппозиционно настроенного духовенства. Воспарял Национальный фронт, образованный еще Мосаддыком, которому теперь были ближе идеи аятоллы Хомейни. Освободительное движение было сильно в университетских кругах и эмигрантской среде. Выдвинулся ряд просветителей, лекции которых перекликались с идеями аятоллы Хомейни и объективно способствовали движению Ирана по революционному пути. Хомейни внимательно следил за международной и внутрипартийной обстановкой и в августе 1977 года заговорил о представившейся возможности, "которая должна быть тотчас использована академическими культурными обществами, патриотами и студентами как дома, так и за границей, а также исламскими ассоциациями, в деле осуществления насущных задач". Но раз запущенная сионистами машина САВАК продолжала раскручиваться, и 23 октября 1977 года имаму Хомейни был нанесен жесточайший удар. Отравили его старшего сына Мустафу, видного ученого, аятоллу, друга и правую руку имама, что было если не "затыканием глотки", то серьезной душевной травмой для отца и большой потерей для его неджефского "штаба". Однако Хомейни воспринял беду стоически. 1 ноября, выступая в мечети шейха Ансари он увидел в смерти сына "скрытое благословение Божие", что было вполне в духе жертвенности шиитов. И действительно, во многих городах Ирана смерть уважаемого и самоотверженного ученого была отмечена траурными церемониями и демонстрациями, в которых участвовали все слои общества. В силу "политической открытости", когда шах был вынужден отменить страшные пытки в тюрьмах и разрешить своему новому премьер-министру Джамшиду Амузегару слегка критиковать старые порядки, охранка не посмела отменять траурные церемонии на третий, седьмой и сороковой день гибели Мустафы, а имя его многострадального отца произносилось с великой надеждой. Это и еще один поступок шахской охранки стали тем запальным шнуром, который вызвал взрыв. 7 января 1978 года в газете "Эттелаат" под псевдонимом Ахмед Мотлак была опубликована статья под заглавием "Красный и черный империализм в Иране". Море клеветы было вылито на имама Хомейни. Достаточно привести один абзац: "Начало шахско-народной революции 6 бахмана 2521 года по имперскому календарю (26 февраля 1963 года) объединило красный и черный империализм в Иране, у каждого из которых был, повидимому, свой план действий в нашей стране, и это тесное сотрудничество проявилось в бунтах 15 и 16 хордада 2522 года (5 и 6 июня 1963) в Тегеране... Рухолла Хомейни был весьма подходящим агентом для осуществления этого плана, и красно-черная реакция сочла его достойным возглавить оппозицию революции в Иране". Неизвестно, кто подсунул министру информации Хамаюну статью с грязными намеками, что имам сотрудничает с колониальными державами. Неизвестно, кто додумался сделать единое целое из коммунистов-атеистов и верующих шиитов, но видна та же сионистская рука, которая сотворила "красно-коричневых" в современной России. Реакция была мгновенной. Прошло чуть больше недели с тех пор, как президент Картер в Мраморном дворце в присутствии иорданского короля Хусейна произнес тост: "Иран - остров стабильности в одном из самых беспокойных регионов мира. Ваше Величество, и все благодаря вам, вашему руководству и уважению, восхищению и всенародной любви к вам. Нет такого лидера в мире, к которому я испытывал такую благодарность и дружеские чувства, как к шаху", и вот уже народ высыпал на улицы, спешит к домам духовенства. Из скромности мой знакомый аятолла Хусейн Нури не рассказал, что тогда в Куме он произнес зажигательную речь, перечислив в ней гонения на Хомейни, его достоинства, революционные события, начиная с восстания 15 хордада, и предрек окончательную победу движения имама. Статья в газете была упомянута, как очевидная нелепость и оскорбление народных чувств. Колонна демонстрантов с криками "Да здравствует Хомейни!" и "Смерть династии Пехлеви!" двинулась в центр, и на площади Шухада ее обстреляли. Студенты и жители все прибывали, и к вечеру демонстрация захлебнулась в крови под шквальным пулеметным огнем. Больницы переполнились, а ночью агенты охранки добивали раненых и убирали трупы с улиц, увозя их в неизвестном направлении, что обострило горе и желание мстить у верующих родственников, трепетно относящихся к похоронным ритуалам. Что бы там ни писали правительственные газеты о "святотатственном союзе красных и черных реакционеров", взрывы гнева охватили всю страну. Громили винные магазины, полицейские участки, но на подступах к государственным учреждениям демонстрантов (а кое-где и восставших) встречали воинские части, обрушивавшиеся на них всей своей огневой мощью. Шах старался делать вид, что ничего серьезного не происходит и отправился с ответным визитом в Америку, а шахиня Фарах - по приглашению супруги Садата в Египет. Однако мировые информационные агентства своими сообщениями из Ирана не давали оснований для благодушия. Шахскому режиму оставалось жить всего один год. Поминки по всё новым жертвам на третий, седьмой, сороковой день выливались всякий раз в волнения и расстрелы, и этот процесс становился непрерывным. Прокламации имама и магнитофонные кассеты с записями его речей размножались и распространялись его сторонниками по всей стране, твердо определяя курс на свержение монархии и установление исламского правления. Кстати, от обвинения в сотрудничестве с красными он отмахивался короткими упоминаниями о тирании Сталина и его наследников, а из собственного опыта общения с людьми из СССР он мог припомнить лишь встречу с советскими солдатами во время паломничества в Мешхед автобусом в свои молодые годы, когда в оккупированном Хорасане они просили у проезжих дать им закурить. Для контраста он ссылался при этом на злополучную сталинскую корову. "Они были довольны, если кто-нибудь угощал их сигаретой, и уходили, посвистывая! Коммунизм - это средство обмана людей, и ничего больше. Разве станут неверующие, не признающие невидимого, заботиться о людях и поправлять их дела? Нет, это обман". Так он связывал неосуществимость коммунистических идей с атеизмом. А что касается сигареты, то стрельнуть ее в прежние времена у нас не считалось попрошайничеством. * * * Однако может создаться впечатление, что духовенство было целиком настроено революционно и признавало авторитет аятоллы Хомейни. Некоторым претил его радикализм, который не соответствовал старой пословице: "Богу - богово, а кесарю - кесарево". Они стояли за старые методы преподавания, старались ограничить круг знаний, даваемых богословскими центрами, лишь тем, что освящено средневековой традицией. Сравнительно недавно ученик имама шейх Казим Рашид рассказал мне, как аятолла Табатабаи при поддержке Хомейни добивался у сдержанного великого аятоллы Боруджерди в свое время введения расширенного курса философии в семинариях и как тот обдумывал это 24 часа, прежде чем дал разрешение, несмотря на сопротивление обскурантов. В письме к младшему сыну Ахмеду имам четко как всегда определил свои отношения с этим кругом, который доставит ему еще много хлопот: "Раны, наносимые намеренно и ненамеренно иностранными агентами (подразумеваются те, которых у нас принято называть "агентами влияния" – Д. Ж.) в среде духовенства, были и остаются во много раз более глубокими, чем те, что наносятся нашими противниками. На заре исламской борьбы, если кто-нибудь говорил: "Шах — изменник", то тотчас следовало в ответ: "Шах - шиит". Группа отсталых формалистов считала все запрещенным религиозным законом, и никто не мог им перечить. Душевная боль твоего старого отца из-за этой косной группы несравнима с той, которая вызывалась давлением и преследованиями со стороны других... Изучение иностранного языка, занятия философией и теорией познания считались греховными и политеистическими. В медресе Фейзие мой бедный сын, покойный Мустафа, попил воды из чашки, так они потом тщательно помыли эту чашку. И сделали это, потому что я преподавал философию!!!" (Выделено мною – Д. Ж.) С 1961 по 1964 год Хомейни подвергался не только гонениям шаха, но и бесконечным лицемерным придиркам некоторых коллег по богословскому центру в Куме. После смерти аятоллы Боруджерди места его в качестве духовного лидера шиитской общины стал добиваться аятолла Шариатмадари. В Куме он имел немало сторонников, которые считали, что Хомейни еще слишком молод (в 60 лет) для такого положения, у него мало богословских сочинений (?), что свои лексики он читает слишком живо, включая в них острые политические вопросы, вопреки общепринятым схоластическим методам. Шариатмадари даже арестовывался во время событий 1963 года, но вскоре его освободили, поскольку выяснилось, что он стоит за неучастие в политике и поддерживает начинания шаха. Но по авторитету у верующих, молодых преподавателей, студентов он не шел, ни в какое сравнение с Хомейни, который предлагал активную тактику и решительную стратегию в борьбе с коррупцией и иностранным засильем. Шах подыскивал на место лидера более авторитетную личность. Он обратился к аятолле Хакиму, который руководил религиозными центрами Ирака и пользовался большим влиянием у шиитов Ирана, Сирии, Ливана, Индии и Пакистана, но иранское духовенство настаивало на том, чтобы резиденцией великого аятоллы всех шиитов был Кум. Хаким сделать это отказался, хотя фактически стал главой шиитского мусульманского мира, то есть стал преемником Боруджерди. Но это не значило, что в его руках сосредоточена высшая религиозная власть, поскольку, напомним, никакой жесткой властной пирамиды не существовало, и чем больше пытаешься вникнуть в систему влияний различных духовных лидеров, тем более убеждаешься в своеобразном демократизме шиитской системы, поддерживаемом свободой высказывания мнений, которая всеми принималась, как должное, если не выходила за рамки основ мусульманской Религии. Эти рамки не могли быть нарушены и самим шахом, который излагал свою идеологию в многочисленных интервью и книгах "Мое служение родине", "Белая революция", "К великой цивилизации". В них он пытался доказать исконную приверженность иранского народа монархии, убедить, что его политика - это "революция шаха и народа", что в аграрной реформе, в акционировании предприятий он видит установление социальной справедливости. Но история насмешлива. Вот шах клянется быть верным "священным принципам ислама", но тут, же обвиняет мусульманских лидеров в корыстных, демагогических и реакционных целях, явно неистовствуя из-за того, что не может создать прочный служебно-религиозный каркас и подчинить себе всю богословскую элиту, а, следовательно, их многомиллионную паству. И он начинает действовать в собственной стране как мародер, опираясь на компрадорскую буржуазию, тайную полицию и армию, руководимую американо-израильскими советниками. Изгнав Хомейни и превратив его в глазах народа в мученика и героя, шах лишь подстегнул антимонархические настроения, задел национальную гордость и, по сути, стал могильщиком монархии. Все обращалось против него. Вроде бы он боролся за прогресс и просвещение, опираясь на изречение из Корана об обязанности каждого правоверного приобретать знания, но с этим никто и не спорил. Вопрос был в том, - какие знания? Развращающие или укрепляющие народную нравственность? Воспринимать многовековую исламскую культуру поведения в быту и обществе или следовать "вестернизации" ее со всеми вытекающими и знакомыми уже нам последствиями? Он призывал духовенство не заниматься политикой, которая — всегда игра, а "политики — игроки даже в лучшие времена", что казалось явным лицемерием "шаха - тени Бога на земле" и противоречило основам ислама, круто замешанном именно на политике. И именно это обстоятельство побудило Хомейни и его сторонников обратиться к традиции, к духу и букве Корана, но действовать вполне современными методами. Они исходили из того, что покорность воле Божией, не отрицает духовной свободы, единственно реальной свободы в мире, где властители говорят одно, а делают совсем другое. Да, западная цивилизация с ее техническими достижениями вызвала у некоторых пренебрежение к собственным культурным и религиозным традициям, но гораздо меньшее, чем в христианском мире, где религия задвинута на третий план, не выполняет своей роли и лишена всякой власти. В Иране "вестернизация" развратила верха и отчасти молодежь, но устои живы в народной глубинке, на которую и надо опираться. Марксисты тоже не найдут там опоры, поскольку они атеисты, да и мировоззрение их, возникшее на Западе, мало чем отличается от буржуазного практицизма, который сулит народу угнетение, а правителям благоденствие в любом случае. Что же касается науки и современных технических достижений, то разве не известен хадис, где Мухаммед говорит: "Я - град знания, а Али - врата его". Великие державы силою обстоятельств ушли вперед в производстве компьютеров, но прибавилось ли там нравственности и морали? А технический прогресс - дело наживное. При должном исламском руководстве коллегам Хомейни виделся "третий путь" развития, не предусмотренный ни столпами капитализма и неоколониализма, ни светочами коммунизма, который, по словам аятоллы Телегани, "не изменяет психологии человека", остающейся "частнособственнической". Лишь ислам способен воспитать богобоязненного человека в духе свободы, равенства и гуманизма. Заимствование научных и технических достижений Запада и Востока - не грех, но в "третьем пути" не будет места запрещенному Кораном ростовщичеству. Деньги даются банками под процент, независимо от того, как пойдут дела на производстве или в торговле. Исламские банки должны не пускать производство с молотка, чтобы выбить свой процент, а заботиться о нем, в зависимости от состояния дел, у производителей имея свой доход или убытки. Так говорили хомейнисты... * * * И снова возник вопрос о власти. Репрессии в связи с шахскими реформами включали и запрет на публикацию журналов и сборников Кумским богословским центром, а также закрытие Центра исламской пропаганды в Тегеране. Однако это привело к еще большей активности богословов, чье слово звучало в обращениях к верующим с проигрываемых в мечетях магнитофонных пленок и в политизированных проповедях мулл. Люди особенно внимательно прислушивались к голосу, доставляемому нелегально из Неджефа, что вызывало особенную ярость шаха. За найденные листовки с текстами люди жестоко наказывались, но подмять под себя мечети монарх при всей своей очень развитой системе безопасности никак не мог. Мы помним, что до шестидесяти лет Хомейни не проявлял себя как политик, сосредоточившись на мусульманской мистической теории познания и юриспруденции. Именно последняя послужила ему отправной точкой для борьбы с монархией. Его лекции о понимании характера власти и правления в шиитском государстве, прочитанные в Неджефе и собранные в книгу в 1971 году, впоследствии определили цели исламской революции. Он ни на шаг не отступал от положений Корана, говоря, что жизнь человека, душа, имущество всецело принадлежат Богу, который есть воплощение абсолютной власти, абсолютного совершенства, абсолютного знания. В природе человека заложено стремление к власти, совершенству, знанию, и чем больше он познает и совершенствуется, тем ближе он к недосягаемому абсолюту. Кстати, у мусульманских богословов есть интересное сравнение соотношения познанного и непознанного - это капля в океане. Современное общество он делил на обездоленных и процветающих. Шаха, его окружение, американских и прочих империалистов он относил к дьявольскому отродью. Благоденствие обездоленных может быть достигнуто лишь беспощадной борьбой с сатанинскими силами. Это общие положения. Конкретно же стоял вопрос о верховной власти в исламском государстве в отсутствие Махди, "сокрытого имама". Хомейни обычно цитировал хадис о том, как на вопрос пророку Мухаммеду, кто придет после него, тот ответил: "Человек, который в мое отсутствие будет передавать мое Учение, предписания и традиции народу". Шиитские богословы утверждали, что пророк хотел видеть своим преемником имама Али. О наследственных правах безгрешных имамов" мы уже говорили... И вот главное в учении Хомейни. Должно ли высшее шиитское духовенство в ожидании "сокрытого имама" заниматься лишь богословием и вести себя пассивно в современных условиях? Он предлагает вспомнить, как каждый из безгрешных имамов до самой своей мученической смерти за веру боролся против тиранов и несправедливого правления. Не пора ли выдающимся богословам современности последовать их примеру и заняться преобразованием исламского общества? Используя сложную систему доказательств своих предшественников, ссылавшихся на Коран и сказания, Хомейни пока еще предположил, что до пришествия Махди идеальным государственным устройством была бы исламская республика, а не монархия. Теоретически он представлял себе ее так: власть осуществляют коллективно три группы. Это Наблюдательный совет, состоящий из наиболее авторитетных факихов (богословов-юристов), контролирующий все и вся изданием фетв и предписаний, составленных в строгом соответствии с мусульманским правом. Это совещательный орган (меджлис), который на Западе часто отождествляется с парламентом, поскольку депутаты его избираются народом и принимают законы. Это исполнительная власть в лице коллегии министров. Такая схема, впервые предложенная в исламском мире Хомейни, в течение революционного процесса развивалась, уточнялась, конкретизировалась. Но главное в ней осталось неизменным - это представление верховной власти высшему богословскому авторитету, законоведу, знатоку Корана и всех почитаемых книг, уважаемому всеми верующими так, что мнения его воспринимаются беспрекословно. Что же касается взаимоотношений всего общества, то по Хомейни они должны были строиться на основе мусульманской этики, уважения личности и праведно нажитой собственности. Это помогло бы создать экономику удовлетворения скромных и разумных потребностей человека и в городе, и в деревне, уничтожить пропасть между доходами немногих богатых и большинства бедных. Больше всего Хомейни был озабочен вопросами нравственности, в которой он видел панацею от присущей человеку в тяжелые времена злобности, доходящей до преступного отношения друг к другу. Радость общения с Богом, многократная ежедневная молитва, неуклонное исполнение заповедей Пророка, по его мнению, должно исправить каждого человека, а через него и все общество. Но он не был утопистом, чтобы забывать о предписаниях шариата, по которому строго наказывались воровство, супружеская неверность, несоблюдение поста, употребление алкоголя, наркотиков... Недаром в медресе Неджефа он прочел пятнадцать лекций по шариату, подробно останавливаясь на всех правилах и подробностях поведения мусульман в повседневной жизни. В своих неджефских лекциях Хомейни осуждал предшествующее поколение духовенства, допустившего принятие конституции в начале века, за то, что она была списана с западных и несовместима с духом ислама, для которого неприемлем принцип разделения мирской и духовной власти. Позже он скажет в одном из интервью: Мы ничего не хотим от Запада и его анархии… мы не боимся западной науки и техники. Мы боимся ваших идей и образа жизни. Мы не хотим, чтобы вы вмешивались в нашу экономику, политику и наши обычаи". В другой раз он говорил, что мусульманские духовные ценности не должны быть объектом купли-продажи и что "западная идеология парализует оригинальное мышление мусульман". Оригинальность учения Хомейни проявлялась во многом. В частности, в подходе к толкованию принципа шестого безгрешного имама Джафара Садика, который оправдывал приспособление шиитов к несправедливому правлению из чувства самосохранения. Задавшись целью свергнуть тиранический режим, Хомейни звал к открытой борьбе, но из тактических соображений допускал проникновение некоторых молодых мулл и студентов в аппарат власти. Допускал и террористические действия. Но во всех случаях, если борец погибал, то его объявляли "шахидом" (мучеником за веру). Идея жертвенности сыграла потом большую роль в революции. Студентов на своих лекциях он призывал идти в низы города и деревни, готовить революцию и в случае массовых выступлений быть в первых рядах, несмотря на смертельную угрозу. Показал он себя и превосходным организатором. В Неджефе и Куме были созданы весьма мощные группы из молодых мулл, преподавателей, талибов, которых он подбирал сам, воспитывал и давал тайные поручения. Они охраняли своего имама, служили гонцами в самые разные страны, откуда поступали большие средства в Фонд Хомейни. Своим лидером его считали уже шииты не только Ирана, но и Ливана, Пакистана, Кувейта, Саудовской Аравии, Бахрейна. Через Фонд финансировалась борьба палестинцев против израильских оккупантов, отряды Хезболла и другие военные формирования, а также подготовка будущих бойцов революции за границей. Особенно активно помогали ему сыновья Мустафа и Ахмед, его секретари и казначеи, сами уже получившие солидное образование и высокие духовные звания. Идеи Хомейни привлекали на его сторону не только, как выражаются в Иране, "людей базара", но и университетских интеллектуалов, настроенных оппозиционно к шахскому режиму. Было бы несправедливым не вспомнить других шиитских теоретиков, таких как Али Шариати, Мехди Базаргана, аятолл Мотаххари, Бехешти, Телегани и еще многих, которые были генераторами реформаторских и революционных идей, страдали за свои убеждения. Однако развитию этой темы препятствует недостаток места, а не их сложные взаимоотношения с Хомейни. * * * До лета 1978 года аятолла Хомейни выпустил великое множество воззваний, из которых черпались лозунги народных выступлений. Их можно сгруппировать так: 1. Шах - агент США и Израиля, источник всех зол, он стоит на краю пропасти и должен быть отстранен вместе со всей династией Пехлеви. На нем кровь жертв, и всякий, кто не стремится к мести за них, совершает предательство в отношении ислама. 2. Конфликтов между собой не должно быть, только сплочение и взаимопонимание народа, как и самопожертвование во имя ислама и Корана, вырвет с корнем колониализм. Молчание и смирение, пацифизм и любые призывы, уводящие народ в сторону от всеобщего восстания, должны быть осуждены, ибо сейчас они - от дьявола. 3. Никакого отделения религии от политики, любая политическая сила без духовенства не стоит и гроша, а потому антиисламские элементы должны быть изгнаны из революционно настроенной среды. Даже во имя свержения шаха нельзя сотрудничать с марксистами, которые, согласно с их понятиями, непременно нанесут удар в спину. Шах метался в заколдованном круге, его агентам не было ходу в тысячи мечетей, где ковалась революция. В месяце рамазан, совпавшем с июлем 1978 года, после молитвенных собраний народ выходил на улицы, выкрикивая: "Смерть шаху!" и подвергался расстрелу. Новые жертвы разжигали фанатизм, который пугал шаха, шедшего на либеральные уступки, лишь плодившие множество партий, групп, ассоциаций. Но число их сторонников было мало, они тонули в общем движении. Назначенный новым премьер-министром масон Джафар Шариф-Имами ратовал за "правительство национального примирения", прикидывался отчаянным правоверным, ездил в Кум к аятолле Шариатмадари, которого прочили за отстраненность от политики на место номинального главы шиитского духовенства, но было уже поздно. Требования имама Хомейни становились все жестче. Всю парламентскую деятельность и партийную возню он считал бесполезной до восстания народа, социальных изменений и культурной революции, основанной на мусульманской этике. В своей изоляции он мог напрямую общаться с народом в Иране, но миров средства массовой информации всего мира не мог. пройти мимо выдающихся событий и его высказываний эфир был полон сообщений о них, технический прогресс стал на службу тому, кого и Вашингтон, и Москва обвиняли в "мракобесии". Любопытно, что немалая часть населения Ирана, обработанная телевизионной и иной пропагандой, воспринявшая "вестернизацию", привыкшая уже к развязности, эгоистичности, неправедной наживе, посещению расплодившихся злачных мест, под влиянием наэлектризованной обстановки, общественного мнения, задумывалась над смыслом своего существования, проникалась благочестием и общими настроениями, менялась на глазах. Современные адепты психотронной войны терпели поражение. Отработанные до мелочей приемы доведения общества до морального распада и чувства рабской обреченности, сработали в России, где народ позволяет помыкать собой нагло, открыто, поскольку привык жить в условиях казарменного атеизма за семьдесят лет двойного мышления. В Иране религиозные чувства и традиции не успели выветрится в народной толще. И кроме того, все-таки остается загадкой мгновенность вспышек общенародного единомыслия и действий в шарнирах мировой истории, что вселяет надежду на предотвращение бессмысленной гибели России, несмотря на великолепно оснащенное технически подстрекание к центробежности. Исламская революция и фигура Хомейни еще ждут пытливых исследователей, хотя человечество и не склонно учиться на собственных ошибках... 7 сентября в 1978 года связи с окончанием мусульманского поста, духовенство организовало гигантскую демонстрацию, в которой принимали участие женщины в чадрах. Люди скандировали лозунги: "Независимость, свобода, исламское правление!", "Аллах велик, Хомейни - наш вождь!" Сидевшие в грузовиках военные не вмешивались, им бросали цветы. Было объявлено, что на следующий день назначается манифестация на тегеранской площади Жале, впоследствии переименованной в Площадь шахидов (мучеников). С утра в пятницу, позже названную "кровавой", по радио объявили о введении военного положения в Тегеране и других городах. Несмотря на это, на улицы столицы вышло более миллиона человек. Военным было приказано открыть огонь. До сих пор не могут подсчитать, сколько тысяч человек погибло в тот день. "Мы вам цветы, а вы нам - пули!" — кричали люди. Но армия, вымуштрованная американскими и израильскими советниками, была безжалостна. С этого дня демонстрации и расстрелы не прекращались. Сторонники Хомейни вооружались и их крепко сколоченные группы давали отпор. Но и все население не соблюдало комендантского часа. Мне рассказывали, что по ночам плоские крыши домов заполнялись жителями, хором выкрикивавшими: "Аллах Акбар!", "Долой шаха!", "Слава Хомейни!" Автоматные очереди слышны были во всех закоулках, но стоило военным проехать дальше, и ночной крик возобновлялся. Имам Хомейни обратился к народу с призывом начать забастовки. Откликнулись все, даже служащие Центрального и частных банков, потребовавшие повышения жалования. Это задержало выплату зарплаты рабочим промышленных предприятий, и те тотчас прекратили работу, потребовали увольнения особенно ненавистных мастеров, улучшения жилищных условий. Бастовали медики и железнодорожники, служащие министерства финансов, торговли, юстиции... Все стало. А тем временем министры иностранных дел Ирана и Ирака договорились о высылке имама Хомейни из Ирака. Дом его в Неджефе по распоряжению вице-президента Саддама Хусейна был окружен военными. Руководители САВАК связались с шефом иракской безопасности Садуном Шакиром, который ультимативно потребовал от него отказаться от политической деятельности или уехать и получил категоричный ответ: "Для меня политика и религия неразрывны, и я никогда не сделаю шага назад и не откажусь от своих политических взглядов". По воспоминаниям, имам был удивительно спокоен и немногословен. В свои семьдесят шесть лет он подавал своему окружению пример стойкости и присутствия духа, хотя все знали, что сердце его начало сдавать. На всякий случай, до этого велись переговоры о переезде в Ливан или Сирию через Кувейт, откуда частным образом было получено приглашение. Охранники Ирака и Ирана угрожали преследованиями родственникам и друзьям имама. 4 октября он распорядился выехать к кувейтской границе. В ночь перед этим никто в семье не спал, все волновались: жена, его дочь, Хусейн (сын погибшего старшего сына Мустафы), невестки. Имам Хомейни успокаивал всех, говорил о своем религиозном долге и лег спать в свой обычный час. В трех машинах на рассвете после молитвы отправились имам, его сын Ахмед и несколько друзей. Следом ехали люди в штатском из иракской службы безопасности. Кувейтские пограничники, несмотря на полученную заранее визу, целый час вели по телефону переговоры с начальством. Во въезде в Кувейт было отказано из-за нежелания портить отношения с шахом. Иракские агенты держали имама со спутниками у границы с двух часов дня от одиннадцати вечера. Имам очень устал и требовал разрешения выехать в Багдад. Наконец разрешили ехать. По воспоминаниям Ахмеда Хомейни, они доехали до Басры и заночевали в гостинице. Ночью перебирали страны, куда можно было бы выехать. Ахмед предложил Францию, где, остановившись на короткое время, можно было бы наладить связь со всеми и принять решение, что делать дальше. Имам согласился, хотя из европейских городов только в Гамбурге была шиитская мечеть. Решение, как потом оказалось, было мудрым. Имам плохо чувствовал себя, но утром твердо отказался от настояний иракских офицеров вернуться в Неджеф, и его доставили самолетом в Багдад. На другое утро он вылетел из Багдада. В пятницу 6 октября 1978 года самолет приземлился в парижском аэропорту Орли. Французский президент Жискар д'Эстен отдал приказ выслать имама, если тот не даст обещания не заниматься политикой. - Мы думали, что здесь будет по-иному, чем в Ираке. Куда бы я ни поехал, я буду говорить то, что хочу, я буду перелетать из аэропорта в аэропорт, из города в город, чтобы говорить миру, что все правительства угнетателей объединились, чтобы не дать угнетенным услышать правду. Но, несмотря на все их усилия, я сделаю так, чтобы голос храброго иранского народа услышали все на земном шаре, я расскажу миру, что происходит в Иране, - заявил имам. Он еще тонко заметил, что считал Францию демократической страной, а дипломаты шаха посоветовали президенту остерегаться иранцев и сами попросили предоставить им охрану. С этого времени аятолла Хомейни стал средоточием внимания всех средств массовой информации. К нему стекались эмигранты. В первой же речи перед ними он сказал, что шаха предадут и его армия, и двор, стоит проклятым Богом американцам лишить его защиты. Но и им следует поберечься... По сравнению с Ираком, связь с Ираном осуществлялась легко - стоило снять телефонную трубку... Через два дня богатый иранец Аскари предоставил имаму свое имение в городке Нофль-ле-Шато, находящемся в 25 километрах от Парижа. Туда ринулись за ним репортеры и его сторонники. Четыре месяца он давал интервью и произносил речи, излагая свои взгляды на исламское правление, руководя своими сторонниками в Иране. Даже при беглом взгляде на опубликованные материалы, охватывающие этот период, совершенно невозможно представить себе, что в этих тысячах страниц запечатлена деятельность одного очень пожилого человека за четверть года. В Иране шах то назначал военное правительство во главе с генералом Азхари и требовал убивать как можно больше бунтовщиков, то наведывался в американское и английское посольства за бесполезными советами, но многомиллионные демонстрации, приуроченные к религиозным праздникам, продолжались. Шах произносил речи, признавая свои ошибки и даже сам громил коррупционеров. Но ему, обладателю двух миллиардов долларов, лежавших в швейцарских банках, многочисленных роскошных поместий в Старом и Новом свете, никто не верил. Последним "верным человеком Америки" был один из лидеров Национального фронта Шапур Бахтияр представленный шаху в качестве нового премьер-министра, согласно договоренности лидеров четырех индустриальных государств в Гваделупе. Заместитель главнокомандующего войск НАТО в Европе генерал Хайзер прибыл в Иран с секретным планом отстранить шаха, подготовить военный переворот, а потом вернуть шаха в страну, как это уже было в 1953 году. Но обстановка была не та. Хомейни настаивал на продолжении революционных боев. В Нофль-ле-Шато прибывали студенты-иранцы из США, Европы и Азии, многие приезжали из Ирана. В имении имаму Хомейни было отведено два небольших дома. В меньшем жил он сам с семьей, а в доме напротив встречался с иранцами, проводил молитвенные собрания, и там же располагались его помощники. Для приезжих был арендован третий дом, где порой в каждой комнате спало до тридцати гостей. Имам был столь щепетилен в отношении религиозных фондов, что запрещал брать из них |
