ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ
Нас, русских, пытаются убедить, что "лимит на революции исчерпан", что ничего хорошего из революций не получается, что все образуется само собой, когда сильные и богатые мира сего, насытившись грабежом, вдруг изменят своей ненасытной природе и начнут осыпать благодеяниями угнетенных и обездоленных.
Но всякая медаль имеет две стороны. Да, почти в каждом из нас живет и тиран, и собственник, и раб, готовый к кровожадному бунту, ради потакания своим разрушительным инстинктам, и надеющийся на конечное обогащение. Имам Хомейни говорил:
"Человек - это чудо, которое может развиться в божественное или дьявольское существо!"
Он надеялся на лучшее, раздувая огонь исламской революции и считая необходимым создать условия, при которых из безгрешного ребенка вырастет человек достойный. Даже сам дух противления жестокому режиму он считал воспитающим. Говорят, что после подавления восстания 1963 года друзья спросили его, не сдающегося, с кем он собирается поднять страну и установить справедливое правление? Он, молча, указал на колыбель. Через 15 лет подростки были в первых рядах... Разговаривая с его внуком Масихом Боруджерди в Куме, я допытывался, каким был имам в семье:
— Я маленький был, но помню его проницательный взгляд, — сказал Масих. - Задает вопрос, а ты чувствуешь, что он знает все, и говоришь правду. Бывало, сидит, разговаривает и смотрит вниз, чтобы не смущать. Нас, внуков, любил, но замечаний его боялись, как огня, особенно, когда дело касалось нравственности. А так был внимателен с каждым, как с близким, и всегда находил нужное слово, чтобы убедить...
И вдруг он задумался и добавил:
- Ни в одной революции не было такого, чтобы старик стал вождем молодых!
Вопреки распространенному мнению, имам никогда не старался принизить положение женщины в мусульманском обществе, совершенно здраво учитывал физиологию, ключевую роль женщины в семье, как матери и хозяйки, а не свободной игрушки для покупных наслаждений, всячески поддерживая стремление тех, кто хотел проявить себя в политической и хозяйственной сфере. С женщины и материнства для него начиналось все. "Первая школа ребенка - материнские колени", - говорил он.
В свою очередь, начальную школу он ставил выше университета. "Достоинства и недостатки уходят корнями в школу, и ключи от благополучия находятся у учителей".
Более того, эта мысль развивалась до вселенского значения. "Путем правильного воспитания и образования преобразуется весь мир". Но именно правильного, сеющего доброе. "Знание в злобном уме более губительно, чем невежество!", - восклицал он.
Но, безусловно, мерилом всего для него был ислам, вера во всемогущество Бога. "Счастье и совершенство человека и общества зависит от соблюдения божественных законов, сообщенных человечеству пророками. Человек деградирует и гибнет из-за лишения своих прав и подчинения другим человеческим существам." На этом он строил свое политическое здание, борясь за демократию, против шахской тирании и господства международного сионизма.
Философ, мистик, правовед, он умело сочетал принципы логики и философии, как исламской, так и западной, склоняясь к интуитивизму, основанному на религиозных знаниях, но относился с подозрением к лицемерному гностицизму. О правовых аспектах уже говорилось много... Несколько высказываний об исламском правлении привести не помешает.
"Всякий факих, действующий диктаторски, будет удален из руководства". "В тот день, когда правительство станет на сторону жителей дворцов, нам надлежит тотчас ударить в колокол, хороня правительство и страну".
Отсюда аскетизм, завораживающая убежденность и правдивость. Он считал замечательные мысли всех времен и народов как бы своими, хотя обвинения в обскурантизме слышатся и по сей день, вплоть до таких, что своей революцией он будто бы отбросил Иран на тысячу лет назад.
* * *
Взгляды Хомейни содержат потенциал для перемен и приятия современности с ее техническим прогрессом, умеренным равенством, защитой прав личности и социальной демократией. Фундаментализм отступает на второй план и богословские догмы не завоняют необходимости гибкой политики. Под влиянием имама Хомейни шиизм, в основном созерцательный и крепко державшийся за традиционность, превратился в боевую идеологию, которая ни в чем не отступает от веры и в то же время признает празднование рабочего праздника 1 мая, зародившегося на Западе.
Исламской революции в Иране уже посвятили много трудов философы и социологи различных, особенно англоязычных, стран, всякий раз подчеркивая, что это предварительные прикидки, поскольку дать точный анализ не позволяет им лишь поверхностное знакомство с историко-культурными основами иранской жизни, уходящими в очень далекое прошлое и усложненными религиозно-этическими особенностями шиитского образа мыслей.
Одни отводят ей весьма скромное место в потоке мировой истории, другие же говорят, что последствия ее непредсказуемы, поскольку речь идет о влиянии на миллиард с лишним приверженцев ислама, который во второй раз за время своего существования может сыграть роль всемирно-исторической силы.
Исламская революция в Иране, осуществленная под руководством духовенства, только этим и напоминает Реформацию в Европе XVI века, которая лишь приспосабливала религиозные институты к новым способам ведения хозяйства, не меняя монархического правления, за исключением кратковременной тирании Кальвина в Женеве и Джона Нокса в Шотландии.
Личность и роль имама Хомейни можно оценить в сравнении его с вождями великих революций, менявших лицо мира. Деятели Французской революции руководствовались "общественным договором", возникшим лишь в век Просвещения, и были в чистом виде бунтарями, нравственно нечистыми, антирелигиозно настроенными и принадлежавшими, по большей части, к тайным, масонским, организациям. Вознесенные к вершинам власти стихийным взрывом гнева безоружных горожан, они являли собой скопище либо изуверов-честолюбцев, либо карьеристов-стяжателей, которые безжалостно пожирали друг друга и идеалистов, поверивших в высокие цели революции.
Февральская революция в России возглавилась либералами, которых в октябре 1917 года смели революционные же массы, подстрекаемые сынками еврейских богатеев и трактирщиков, распалившими классовую ненависть во имя сына раввина Маркса. В том же году зародилось государство Израиль, которое в Петроградской газете "Еврейская неделя" приветствовали, как "метрополию для наших колоний". Стравив и истребив несколько десятков миллионов человек, вожди стали пожирать и друг друга, пока их не перехитрил грузин Сталин, установивший порядок, личную диктатуру и... государственный капитализм, который, не давав никому пикнуть, драл по три шкуры с рабочих и обратил крестьян в крепостных. И все-таки это была империя, выигрывавшая войны, строившая заводы, поддерживавшая фундаментальную науку... "Торжество марксистско-ленинской политики", система распределения благ, мелочная регламентация всего и вся, доходившая до глупости, привели страну к почти полному воцарению безбожия, двойной морали и нравственной разнузданности, сделав ее легкой добычей бывшей коммунистической номенклатуры, которая пошла на службу банкирам и министрам, ставленникам международного сионизма, Уничтожила экономику, армию, науку, нагло ограбила население и положила на свои заграничные счета миллиардов четыреста долларов. Если, по статистике, наше население из-за обнищания и чувства безысходности убывает миллиона на полтора ежегодно, то, видимо, не худшим доказательством ценности идей имама Хомейни можно считать, что в Иране население с 36 миллионов человек в предреволюционный год увеличилось до 62 миллионов сейчас и, по прогнозу ООН, к 2000 году составит 65 миллионов.
Вот тут бы стоило вспомнить "Персидские письма" Шарля Монтескье, который вместе с Вольтером открыл век французского Просвещения, приведшего к революции. В них он утверждал, что "выгода отдельных лиц всегда заключается в выгоде общественной". Но не будем увлекаться многими идеями "Персидских писем", вспомним его размышления о плодовитости нации, о том, что "народ, численность которого падает ниже известного уровня, прозябает потом в том, же положении, а если паче чаяния и возродится, то для этого нужны века" (выделено мною - Д.Ж.).
Его герой Узбек говорил, что магометанские страны становились безлюднее оттого, что забывали порой об угодных Богу делах - "произвести на свет ребенка, возделать поле и посадить дерево". Евреи же восстанавливали свои потери "единственно в силу надежды, теплящейся у них в каждой семье, - надежды на то, что родится у них могучий царь, который станет властелином Земли".
Но, внимая иносказаниям "Персидских писем" теперь, когда Зверь уж при дверях, нельзя забывать наставления имама Хомейни, которые содержат мудрость понимания и жадно воспринимаются во многих странах, вопреки информационной блокаде.
* * *
Со времени кончины имама Хомейни в 1989 году все чаще появляются публикации о целенаправленном планировании нового мирового порядка, о тайных встречах его влиятельных адептов, о новой науке "конспирологии", изучающей возможности обработки населения и армий различных стран, внедрения "агентов влияния" и осуществления переворотов в пользу держав, предводительствуемых сионистскими кругами Америки. Это почти не скрывается, поскольку Россия уже повержена и манипулируется иноземцами, идет к еще большему раздроблению, а вокруг кипят вооруженные конфликты.
Главной является идея одного послушного "золотого миллиарда", который будет жить в XXI веке в условиях интенсивного потребления и чистой экологии за счет остальных 5 миллиардов населения Земли, обреченных на вымирание от голода и "грязных" производств. Иран и Россию в "золотой миллиард" включать не собираются. Причем население России хотят довести до 50-60 миллионов, необходимых для бесперебойного поступления нужных Западу сырья и продуктов потребления с вредным для человеком циклом производства.
Имам Хомейни обладал даром прозорливости и предвидел многие последствия наступления Запада на позиции стран, борющихся против неоколониализма и Деспотизма.
В своем завещании имам Хомейни подчеркивал, что мусульманские народы и угнетенные всего мира Должны сохранять достоинство и ощущать свое духовное превосходство над сатанинскими силами, не поддаваться воздействию пропагандистской машины Запада и следовать своим путем. Он настаивал на том, что это касается всех обездоленных, "какой б национальной и религиозной принадлежности они не были".
Однако, напомним, что имам Хомейни в своих революционных обращениях имел дело с народом, сохранившим веру, религиозные традиции и духовно окормляемым мощным духовенством, а не с людьми, получившими атеистическое воспитание, морально развращенными, преследующими личные цели, а потому инертными в политическом отношении.
Казалось бы, иранская революция нарушила заповедь Корана: "О вы, которые уверовали! Повинуйтесь Аллаху и повинуйтесь посланнику его и обладателям власти среди вас". Но дело в том, что шах, по мнению имама Хомейни и народа, оказался предателем, марионеткой сионистов и американцев, недостойной власти, и потому сработал шиитский принцип почитания авторитетного учителя, который в своей непрерывной заботе о людях, отрекается от земных благ, дает пищу для ума и развивает тягу к совершенству.
Общаясь с иранским духовенством, которое не выпускает из своих рук контроля во всех ключевых областях деятельности, я заметил его полное равнодушие к одежде, знакам почитания, быту. Орденов у них нет - это только для военных. Во время поездки в город Казвин по приглашению высокопоставленного улема, курирующего университеты от имени духовного лидера страны Хаменеи и выехавшего заранее, я нашел его в студенческом общежитии, где он спал, притомившись с пути, на голой койке. В комнату входили студенты, среди которых были и молодые представители мусульман российских и среднеазиатских республик, непринужденно присоединялись к беседе. И вообще никакого ажиотажа по поводу приезда начальства не было, каждый занимался своим делом. Дипломаты объясняли мне "простоту нравов" убеждением, что жизнь в земной юдоли временна, что она должна быть посвящена тому, чтобы предстать перед Богом...
Не раз я ненароком замечал, как человек, сидевший за компьютером, когда приходило время намаза, расстилал коврик и сосредоточенно молился про себя, а потом вновь переключался на современные технологии. В молодой стране, где две трети населения моложе 25 лет, миллиона полтора учатся во все растущем числе университетов. Хотя на одни научные исследования в стране тратится 2% ВВП, а преподавателей всех рангов более миллиона, обилие молодых людей вызывает трудности с обеспечением работой, но трудятся они при конкуренции усердно, кормя пенсионеров, средний возраст которых выше, чем у наших, лет на десять.
Из 15 тысяч иранских деревень половина, по общей тенденции, обезлюдела, но оставшиеся, а их 40%, кормят страну почти полностью, не применяя нитратов, пестицидов, и прочей дряни, запрещенной законом. Вообще-то американские санкции, направленные на экономическую изоляцию Ирана, во многом оказались благом, поскольку сохраняют иранцам здоровье и заставляют их пошевеливаться.
Частная инициатива поощряется, но и при жесткой налоговой политике (визу на заграничную поездку не получишь, пока не отчитаешься до последнего гроша), растут в северной части Тегерана роскошные виллы, о которых тут шутят - "нанесенные ветром". Впрочем, пойманный за руку, перед шариатским судом предстал сам тегеранский градоначальник. Все это можно вычитать в местных газетах, где разброс мнений и политическая полемика ограничивается лишь одним - запретом на оскорбление религиозных чувств и поощрение безнравственности. При выборах же число всех уровней кандидатов с различными взглядами доходит до сотни, что вызывает скепсис, но не мешает гордиться своей демократией.
Так свободно обсуждаются вопросы взаимоотношений с Америкой. В последней проповеди аятоллы Хаменеи на пятничном намазе в Тегеранском университете был дан отпор отражению американской пропаганды в иранской печати. Он четко заявил, что с тех пор, как СССР "сошел с исторической арены, Америка намерена установить в мире однополюсный порядок и со всей силой движется в этом направлении. Она хочет быть единственной сверхдержавой, стоящей во главе огромной империи, то есть всего мира".
Само существование Исламской республики Иран подрывает высокомерие американцев и сионистского правления. Создается новый полюс - исламский, и американцам, даже если они пойдут на уступки, никогда не вернуть того, что было при шахе. Что же касается Израиля, то это "самый яркий пример современного государственного терроризма". Любого человека за пределами этой страны могут захватить, убить. Такого мир не видывал.
* * *
Автоматчик поднял руку, и машина остановилась. Водитель Расул сказал: "Восемь часов", только два русских слова, вывезенных им из давней командировки в нашу страну, и открыл багажник своего "Пежо иранской сборки, а мой заботливый опекун Мансур Мухаммади из Института подготовки и публикаций трудов имама Хомейни предъявил мой, советский еще, паспорт и билет на самолет. Суровый страж сказал: "Руси" и широко улыбнулся. Они все хмурятся, заслышав слово "Америка" и улыбаются нам, постепенно отвыкая от неприятного "шурави".
Улицы двенадцатимиллионного Тегерана были непривычно пусты, поскольку в него слетались главы многих десятков мусульманских стран. Первые секретари компартий бывших республик СССР в том числе. Меры безопасности были приняты крутые, вплоть до закрытия всех учреждений на неделю, иначе пробки мешали бы торжественному проезду кортежей. Собрались решать проблему исламского единства в преддверии XXI века и обдумывать судьбу своих стран с общим населением более миллиарда человек в свете грядущего торжества другого миллиарда, "золотого". По приезде в Москву я заметил, это событие заняло куда меньше места в наших СМИ, чем визит шепелявой голливудской дивы.
В горах Эльборза, у которых кончаются северные предместья города, выпал снег, ослепительно сверкавший в косых лучах утреннего солнца. Под ясным небом сохранилось достаточно тепла, чтобы пощадить распустившиеся розы и позволить понежиться северянину, знающему, что его ждет часа через четыре.
Думалось об этом, тогда еще будущем, очерке, о метком выражении директора Института господина Хамида Ансари: "Сочинения и великие деяния имама Рухоллы Мусави Хомейни столь необъятны, что попытаться дать представление о них в одном томе -это все равно, что влить бесконечное море воды в один кувшин". Но, кажется у французов, есть другое выражение — чтобы узнать вкус вина, необязательно выпить его целую бочку. Тут же я вспомнил, что вступаю в противоречие с исламом, категорически отвергающем потребление зеленого змия. Однако, в персидской поэзии, у Омара Хайяма, например, вино встречается, да и мистический поэт Хомейни употреблял слово "вино", думаю, иносказательно.
Идеи имама Хомейни, растекаются по миру, вопреки всем препятствиям, потому что умны, своевременны и подтверждены всей жизнью этого гения революции. О них делают доклады на международных конференциях, пытаются разгадать его харизму и влияние на современность.
Он сказал:
"Мое завещание всем мусульманам и обездоленным мира заключается в том, что вы не должны сидеть сложа руки и ждать, пока правители ваших стран и иностранных государств принесут вам в дар свободу и независимость..."
Тегеран-Москва 1998 г.
|
