В. А. Петровский логика «Я»: персонологическая перспектива

Глава 2 «Субъект» (индивид как causa sui) Активность как причинность причины. Понятие «субъект» описывает индивида со стороны его активности – деятельного состояние живых существ как условия их существования в мире. Активное существо не просто пребывает в движении, оно содержит в себе источник своего движения, и этот источник воспроизводится в ходе самого движения. Восстанавливается энергия, структура, процессы, функции живого существа, его места в мире, вообще говоря, любые измерения его жизни, относящиеся к разряду его существенных и неотъемлемых свойств. Говоря об индивиде как психофизической целостности, поставляющей ему образ себя (исток того, что, со временем, раскроет себя как Я), мы вступаем на территорию субъекта активности. “Быть субъектом” – это значит направлять процесс воспроизводства изнутри, быть «причиной себя», опираясь на образ себя в мире (рис. 6). Рис. 6 Однако субъект не просто повторяет себя, каким он был для себя прежде. Новые и новые витки активности устремлены к условиям предшествующих достижений. Сейчас воспроизводится то, что прежде служило средством воспроизводства. Стирается грань между «посредством чего?» и «зачем?» Условия жизни входят в состав самой жизни. Осуществляется то, что может быть названо расширенным воспроизводством. И такова определяемая здесь идея субъектности индивида: «быть субъектом» – это значит быть источником расширенного воспроизводства своего бытия в мире. Эта идея гласит: «Поскольку я сознаю себя субъектом, постольку я приобщаю к себе и превращаю в себя то, что было для меня инструментом жизни; внешние предпосылки и условия жизни становятся внутренними предметом и содержанием жизни; средства превращаются в цель». Всем сказанным определяются четыре атрибута субъекта: 1) субъект есть целеустремленный (то есть целеполагающее и целедостигающее) индивид: иначе ни о каком «воспроизводстве» нет, и не может быть, речи; 2) субъект есть рефлектирующее индивид, обладатель образа себя; иное немыслимо, так как самовоспроизводство подразумевает наличие образа того, что должно быть воспроизведено; 3) субъект есть свободный и ответственный индивид (никто, кроме него самого, не инициирует и не отвечает за процесс, не направляет его и не заключает о мере его завершенности); 4) субъект есть развивающееся существо, ибо ему приходится действовать в изменчивой, непредсказуемой, среде, и по этой причине воспроизводству подлежат новые, обозначившиеся на предшествующем шаге активности, условия и способы самовоспроизводства 5. Как видим, сквозной характеристикой субъектности индивида является его активность, которая, в нашем понимании, обеспечивает расширенное воспроизводство его жизни. Рассмотрим некоторые формы того, что мы называем «расширенным воспроизводством». Инновационное моделирование. Хотя и говорят, что единственный урок истории состоит в том, что из нее не извлекают уроков, человек все-таки учится на своих ошибках, а то, что обеспечило ему когда-то успех, старается закрепить. Таким образом, суть того, что мы обозначаем как инновационное моделирование состоит в том, что индивид извлекает уроки из собственного опыта, повторяет – реально или мысленно – действия, в результате которых он пережил что-то важное для себя, будь то положительный или отрицательный эффект содеянного. Для тех, кто предпочитает строгие формулировки, сказанное может быть выражено следующим образом. Если событие X обусловливает значимые для индивида последствия S(X), то связь X  S(X) становится предметом воспроизводства, – независимо от сферы локализации Х (“внутри” или “вне” индивида) и независимо от знака (“+” , “-”, или “?”) последствий S(X). Для слуха читателей, искушенных в области политической экономии, та же мысль может быть выражена в терминах воспроизводства средств производства, если, говоря о производстве, иметь в виду порождение значимых для индивида последствий его активности. В одной из своих частей принцип активного возобновления опыта, ведущего к значимым для индивида результатам, описан одним из пионеров исследования поведения, американским психологом Э.Торндайком. Таков – закон эффекта. Этот закон гласит: “Некоторые из реакций на одну и ту же ситуацию, а именно те, что сопровождаются у животного чувством удовлетворения или вслед за которыми это чувство наступает, будут более тесно связаны с ситуацией, а когда та повторится, эти реакции, скорее всего, тоже повторятся; те же из реакций, что сопровождаются чувством дискомфорта или вслед за которыми это чувство наступает, будут менее связаны с ситуацией, и когда та повторится, вероятность возникновения этих реакций уменьшится” (Торндайк, 1911). Иначе говоря, из закона эффекта следует, что если Х было средством достижения позитивного результата Y, то Х превращается для индивида в предмет воспроизводства (составляет для него внутреннюю цель устремлений). Средства успешного производства воспроизводятся, или, что то же самое, индивид возобновляет активность, подарившую ему успех. Закон эффекта Торндайка, однако, тенденцию к повторению распространяет лишь на случаи успешного исхода опыта. Более того, Торндайк специально подчеркивает (такова вторая “часть” закона эффекта), что реакции, которые “сопровождаются чувством дискомфорта или вслед за которыми это чувство наступает, будут менее связаны с ситуацией, и когда та повторится, вероятность возникновения этих реакций уменьшится”. Иначе говоря, согласно Торндайку, неуспех, скорее, стимулирует реакцию избегания повторения. Между тем, сформулированное нами правило восстановления активности, приведшей к значимым последствиям, распространяется и на случаи вызванных негативных эффектов. Предполагается, что человек будет возобновлять соответствующую активность – до тех пор, пока он не воссоздаст образ связи между своими действиями и их негативными последствиями. И, наконец, необходимо принять также, что в результате активности могут выявиться эффекты, смысл которых требует дополнительного определения. Временами их нельзя подвести под одну категорию или измерить единой мерой, и они могут быть описаны (должны быть прожиты) лишь как сочетание противоположностей. Познавая, мы сталкиваемся со всевозможными парадоксами, например, – логическими апориями; в поле нашего зрения оказываются иллюзорные объекты, магические картинки, фигуры невозможного. Действуя, мы порождаем противоположные последствия своих действий (например, добро и зло одновременно). Чувствуя, мы испытываем: “любовь-ненависть”, “творческое предсостояние”, “смирение – (что паче гордости)”, переживание “комического” (в нем сочетается несочетаемое, а точнее осуществляется знаковое отождествление неотождествимых знаков) и т. д. Движение человеческой деятельности постоянно порождает переживания, в которых “сходятся” противоположности, смешиваются полярные чувства. Кроме того, среди значимых последствий опыта могут быть события, ценность которых пока еще не выявлена. Их значимость будет осмыслена позже, но уже сейчас о ней можно вести речь, и состоит она в том, что таковы события, которые прояснятся благодаря возможному опыту. Условия появления таких событий в человеческой жизни, разумеется, также подлежат моделированию. Рассмотрим рассмотренные формы инновационного моделирования подробнее. Эвристическое моделирование. Слово “эврика”, как известно, означает “нашел!”. Эвристическое моделирование – это попытка ответить на вопрос “как нашел?” Поделимся с читателем одним наблюдением над человеком, манипулирующим с головоломкой. После многократных неудачных попыток решить головоломку, представляющую собой разъемную металлическую конструкцию из двух частей (жесткие изогнутые проволоки, которые необходимо разомкнуть), человек на время прекращает активные пробы. При этом он опускает руки, и не глядя, как бы инерции, продолжает вертеть головоломку в руках. И что же? По прошествии небольшого времени – головоломка решена! Оказывается, не глядя, решить ее проще, чем под контролем зрения. Любопытно, что, вновь получив ту же головоломку (собранную), он по-прежнему испытывает трудности в решении. Необходима специальная активность по восстановлению случайно найденного решения. При этом то, что было случайным условием достижения значимого результата, превращается в предмет самоценной активности. Этот процесс представляет собой выдвижение и проверку гипотез. Никакое научение и, следовательно, развитие человека было бы невозможно, если бы не действие описанного механизма самообучения. Являясь условием какого бы то ни было обучения, он сам в свою очередь не является следствием какого-либо обучения, имея у человека врожденный характер. Об этом свидетельствуют, в частности, замечательные эксперименты с младенцами, проведенные Папусеком (1969). Приведем развернутую цитату из книги Б. Бауэра “Психическое развитие младенца”, [6]) (объем выдержки может рассматриваться читателем как косвенный показатель значимости обсуждаемых материалов для пояснения высказанной здесь идеи самоценного инновационного моделирования). В эксперименте “младенец может включить свет, поворачивая голову. Большинство двух-трех месячных младенцев несколько раз включат свет за довольно короткий промежуток времени. Затем частота поворотов головы падает ниже того уровня, который служит критерием научения. Она не увеличивается до тех пор, пока сохраняется устойчивая связь зажигания света с поворотом головы налево. Допустим, что экспериментатор меняет направление связи: свет зажигается при повороте головы вправо. Рано или поздно младенец повернет голову налево и свет не зажжется. В этом случае он сделает большое количество поворотов влево. А потом обнаружение правой схемы, показателем чего является непродолжительная высокая частота поворотов направо, которая затем уменьшается, если ситуация не меняется, эта частота тоже останется низкой. Если схема подкрепления вновь меняется, так что для включения света необходимо сначала поворот головы налево, а потом поворот направо, то частота правых поворотов возрастет после первой попытки, когда свет не зажжется; частота левых поворотов тоже увеличится, и наконец, младенец повернет голову налево, потом направо, и включит свет. После краткого роста частоты поворотов налево-направо, частота уменьшится и будет постоянной до тех пор, пока ситуация не изменится. Перемена программы подкрепления выявляет вспышку активности, которая прекращается после обнаружения правильной комбинации поворотов. Таким образом, ребенок осваивает довольно сложные последовательности движений: например, направо-направо-налево-налево. Рост активности наблюдается каждый раз со сменой ситуации. Исследования показывают, что эта активность неслучайна. Младенец как бы перебирает ряд гипотез, испытывая последовательности движений, чтобы выяснить, которая из них эффективна в данный момент. Обнаружив правильную, он проверяет ее несколько раз и затем прекращает вынужденную активность. Она опять увеличивается лишь в том случае, когда предыдущая последовательность перестает быть применимой. Наблюдения за поведением младенца достаточно ясно, что световые раздражители не являются мотивирующим фактором. Когда начинается проверка гипотез, младенец после первого успеха почти не глядит на источник света. Он бросает на него мимолетный взгляд для того, чтобы убедиться, зажегся он или нет. Убедившись, что свет зажегся, он может проявить признаки удовольствия, но при этом не обращает внимание на источник света, который явно не является причиной его удовлетворения. Таким образом, удовлетворение от решения задачи стало достаточным для того, чтобы служить мотивом внешнедвигательной и умственной деятельности младенца. Если экспериментальная ситуация допускает возможность взаимодействия, ребенок покажет, что он может обучаться; если единственным мотивом является перспектива награды, то он этого не продемонстрирует.” Механизм эвристического моделирования, по-видимому, лежит в основе игры и служит одним их необходимых критериев выделения игры среди других в особый вид активности (кстати сказать, сформулировать такой различительный критерий отнюдь не легко!). “В процессе развития обычно личную значимость и привлекательность естественно приобретают прежде всего те действия и те проявления личности, которые, становясь ей уже доступными, еще не стали для нее повседневными. То, что ребенку впервые удалось сделать, будь то хотя бы впервые ему удавшиеся открытие двери, поворачивание ручки, именно потому, что это для него достижение, что это какая-то удача, приобретает значимость, привлекательность, в силу которой переходит в игровой план: ребенок начинает раз за разом открывать и закрывать дверь, снова и снова повертывать ручку, не потому, что сейчас практически нужно открыть дверь, а потому, что это действие бессознательно радует его, как выражение его достижений, его успехов, его развития; действия уже привычные, повседневные утрачивают интерес и перестают быть темой игры. Именно новые, только народившиеся, еще не укрепившиеся как нечто привычное, приобретения развития по преимуществу входят в игру. ...Ребенок, конечно, не для того играет, чтобы приобрести подготовку к жизни, но он, играя, приобретает подготовку к жизни, потому что у него закономерно появляется пот­ребность разыгрывать именно те действия, которые являются для него новоприобретенными, еще не ставшими привычными” (С. Л. Рубин­штейн, 1946, [109]). ОБСУЖДЕНИЕ. Не обратил ли читатель внимание, прочитав приведенный отрывок, на слова “бессознательная радость”? Речь здесь, конечно, не идет о каких-либо мифических “бессознательных переживаниях”: для С. Л. Рубинштейна переживание всегда входит в сознание, а выражение “бессознательные переживание” есть не что иное, как противоречие в терминах. Применительно к данному случаю, подразумевается, что эти переживания самоценны, не “заказываются” заранее ребенком для осуществления какой-либо сторонней практической цели. Сверх того, заметим, что эти переживания, прежде чем они были впервые испытаны, конечно, не были и не могли быть заранее предметом устремлений ребенка, точно так же, как не было загодя определено и действие, породившее их. Вполне возможно при этом, что действие строилось в направлении той или или иной цели; однако рождению эффективного действия здесь, как и всегда, помог случай. Ибо в силу случайного стечения обстоятельств, впервые рождается у человека нужная комбинация управляющих поведением импульсов, и соответственно, появляется специфическое чувство успеха от выполнения именно этого действия. И уже после этого, вслед за тем, что свершилось, ребенок прицельно станет воспроизводить в содружестве то и другое. Момент случайности здесь имеет принципиальный характер, выражая собой общую закономерность развития. ”Движение, – утверждал создатель концепции физиологии активности Н.А.Бернштейн, – не детерминируется полностью эффекторным процессом”. Иначе говоря, импульсы регуляции поведения, бегущие от центра к периферии, никогда не бывают достаточными для построения эффективного действия; последнее не может быть заранее предусмотрено и предрешено в “центре”; динамическим “материалом” построения нужного действия, являются, как мы подчеркиваем, случайные события, закономерно отбираемые в направлении потребного результата. Таким образом, то, что содействовало успеху предприятия как его случайно найденное условие, превращается теперь в предмет самостоятельного устремления человека, [11]. Фрустрационное моделирование. Отсев предполагает посев. Для того, чтобы отсеить неуспешное действие, неожиданно приведшее к неуспеху, его нужно восстановить – хотя бы в памяти! Иначе говоря, приходится повторять неуспешные пробы, для того чтобы убедиться в их неуспешности. Эту особую форму инновационного моделирования можно обозначить как фрустрационное моделирование (от слова фрустрация – от лат. frustratio обман, неудача, тщетная надежда – “состояние подавленности, тревоги, возникающие у человека в результате крушения надежд, невозможности осуществления целей). Предполагается, что вслед за пережитой фрустрацией как результатом случайного происшествия, человек нацеливает активность на моделирование условий, повлекших неуспех или травму. Иногда – это ориентировочная активность, производимая в плане образа ситуации, связанной с негативным исходом. Но в ряде случаев не исключено и практическое моделирование условий, ведущих к неблаго­приятному результату. Начнем с обсуждения вопроса, который мог бы быть сформулирован в несколько гротескной манере, а именно: ”Сколько раз, на ваш взгляд, умный человек может наступить на грабли?” Не спешите с ответом. Предлагается следующий возможный ответ: 1,5 раза. В первый раз человек наступает на грабли совершенно случайно (не уберегся!); второй раз – в условном (идеальном) плане. Зачем? – Для того, чтобы в следующий раз не наступить наяву. Другой пример. Человек опасается темноты, но тем не менее проходит темный тоннель. Почему? Человек удостоверяется в истинности или беспочвенности своих опасений. Страх, который он при этом испытывает, есть следствие идеального проигрывания действий, которые подкреплялись болью или другими экстремальными воздействиями. Проверка же своих опасений в данном случае осуществляется в плане реального действия, которое может устранить страх или подтвердить его обоснованность (порою, такая проверка заключает в себе реальную угрозу, и оказывается дезадаптивной). Под этим углом зрения могут быть осмыслены (и переосмыслены) многие факты, полученные в экспериментальных исследованиях и наблюдениях. Например, в экспериментах В. М. Бехтерева испытуемый подвергался легкому удару электрического тока после сигнала. Предполагалось, что в этом случае должен сформироваться “сочетательный рефлекс” избегания (отдергивание). Однако, совершенно неожиданно выяснилось, что в некоторых случаях испытуемый намеренно держит палец на электроде после сигнала. Это бывает, когда испытуемый подозревает, что его хотят подвергнуть какому-то неизвестному испытанию. С точки зрения высказанной здесь гипотезы фрустрационного моделирования, такой испытуемый своими действиями “идет на обострение” во взаимоотношениях с ситуацией, проясняя для себя ее смысл, провоцируя возможные стрессовые воздействия для дополнительной ориентировки в условиях, которые их вызывают. В данном случае моделирование связи между действием и негативной стимуляцией осуществляется человеком намеренно и при том в реальном плане. Но такая ориентировка может иметь совершенно непроизвольный характер, протекая в плане действия, представления или мысли. В экспериментах Д. Маркварта и П. Арнольда (1952) испытуемый должен был нажать на кнопку в ответ на одну из двух предъявляемых карточек с рисунками. При правильном выборе в экспозиционном аппарате открывается дверца и испытуемый получает карточку. При неправильном выборе испытуемый получает удар электрическим током в руку. После нескольких повторений экспериментатор меняет условия эксперимента, и теперь испытуемого время от времени наказывают током независимо от выбранной карточки. Теперь задача неразрешима. В результате одна из реакций выбора упрочивается и ее непоколебимость тем заметнее, чем чаще она наказывается. Майер (1949), изучавший подобные реакции у животных, обозначил их как “поведение без цели”. Если принять гипотезу фрустрационного моделирования, то речь могла бы идти о моделировании индивидом условий негативного опыта, о наказании этих попыток, которое, вместе с тем, является знаком точности (“успешности”) нахождения связи между действием и его негативным результатом: наказание здесь подкрепляет реакцию (как бы подтверждая: “Да, ты не ошибся, этого делать нельзя!”); и, таким образом, действие, ведущее к наказанию фиксируется. Прикованность внимания к запрещенному действию – показатель значимости и вместе с тем побудитель той скрытой работы, которую предпринимает субъект, чтобы зафиксировать связь между попыткой и наказанием. Одной из загадочных, на первых взгляд, закономерностей в протекании аффективных, то есть сильных и относительно кратковременных эмоциональных переживаний, является их сдвиг к концу события (Клапаред). Если негативные переживания, связанные с действием, уподобить грому, то угрожающие события сравнимы с молнией; гром – устрашает, но опасен не он, а молния, блеснувшая прежде. В чем же тогда функция страха? Один из возможных ответов на этот вопрос состоит в том, что аффекты служат образованию специфического опыта – “аффективных следов, определяющих избирательность последующего поведения по отношению к ситуациям и их элементам, которые прежде вызывали аффект” (А. Н. Леонтьев, [38]). Отметим непроизвольность, а порою и насильственность активности подобного “полезного” следообразования. И, наконец, многие духовные искания, испытания и борения (например, муки совести, знаменитое русское «эх, пострадать бы!”, “поиски смысла” – В. Франкл, А. Н. Леонтьев и др. [38]), по-видимому, обязаны своим происхождением активности фрустрационного моделирования. Моделирование ограничений. Первоначально условия потенциально успешного действия отделены от условий, вызывающих неуспех, невидимой и неосязаемой чертой. Чарли Чаплин в фильме “Новые времена” идет вдоль границы – одна нога на территории одной страны, другая – на территории другой. В жизни ситуация, порою, сложнее. Граница скрыта от глаз, и только действуя, человек способен прочертить границу между действиями, порождающими альтернативный исход. “Бытие на границе” – жизненная проблема многих людей, но иногда граница как таковая становится притягательной: человека привлекать сама возможность “пройтись по краю”,– между успехом и неудачей, падением и победой, катарсисом и фрустрацией (В. А. Петровский, 1971, 1975, 1990 – [66], [67], [78]). Моделирование ограничений – это попытка ответить на вопрос, в каких пределах я могу сейчас знать что-либо, обладать чем-либо, действовать. Если что-то и ограничено, то чем? – решает для себя человек, пытаясь изведать, что могла бы означать частичка “не” в словах: “неизвестностно”, “невероятно”, “невыносимо”, и частичка “бес” в словах “бесконечно”, “беспричинно”, “бесполезно”. В этой устремленности человека в запределье, к постижению того, что ограничивает, – источник непрагматизма и даже видимой иррациональности поведения. Тенденция моделировать ограничения, как показывают исследования, в возрастном развитии проявляется очень рано. В специальном эксперименте (В. А. Петровский, Е. И. Кузьмина, 1980, [78]) создавалась ситуация, когда детям без каких-либо разъяснений запрещалось заходить за черту, отделяющую одну половину комнаты от другой. Участниками эксперимента были дети младшего и старшего дошкольного возраста. У детей обеих группах наблюдалось значительное число случаев выхода в запрещенную часть комнаты, хотя в ней, как могли до этого убедиться дети, ничего интересного для них не было (она была пуста), а в “разрешенной” половине комнаты находились игрушки и даже рояль, на котором дети могли “музицировать”. Младшие дети выбегали за запретную черту чуть ли не сразу, а дети постарше раздумывали: выходить или нет, а потом все-таки отваживались переступить через разделительную черту. Некоторые дети поступали хитрее: у них как бы случайно выкатывался мячик, и они чувствовали свое “законное право” проследовать за ним. Предприняв этот маневр, они возвращались в разрешенную часть комнаты (таков аналог побудительной силы запрещенного действия из известно сказки Шарля Перро “Синяя борода”, что дает название феномену, обнаруженному в эксперименте – “феномен Синей Бороды”). В отличие от известного житейского факта под названием: “запретный плод сладок” (подтверждение чему было найдено в остроумных экспериментах Д.Брема и Е.Розен, в экспериментальных условиях запрещавших детям есть одно из нескольких пирожных, после чего оно оценивалось как более вкусное), феномен Синей Бороды – свидетельствует в пользу “чистой” побудительной силы запрета, – привлекательности границы как таковой [78], [105]. Влечение к границе входит в состав сложных форм мотивации поведения: в сфере познания (здесь притягательна граница между известным и изведанным), творчества (граница между возможным и невозможным), риска (граница между благополучием и угрозой существованию), игры (граница между воображаемым и реальным), доверительных контактов между людьми (граница между открытостью другим людям и защищен­ностью от них) и т. п. Моделируя ограничения, человек смещает демаркационную линию между доступным и недоступным, создает новые границы, чтобы вновь переступить их. Его деятельность движется, а сам человек развивается как личность. Функциональная автономия и взаимодействие форм активности. Инновационное моделирование в единстве трех описанных его форм (эвристическое, фрустрационное и моделирование “границ”) может рассматриваться как механизм порождения высших ступеней активности из низших (предлагаем читателю еще раз обратиться к тексту раздела “Феноменология активности” и проанализировать возможное действие этого механизма как условия возникновения новых форм). Г.Олпортом был сформулирован принцип “функциональной автономии”, состоящий в том, что данное проявление активности может стать самоцелью (самоподдерживающимся мотивом), несмотря на то, что первоначально оно осуществляло иные цели (осуществлялось по иным причинам). Излагая свою точку зрения, Г.Олпорт указывает, что она созвучна более ранним формулировкам других исследователей, таким как утверждение, что механизмы могут превращаться в побуждения (Вудворт), что “средства-объекты” могут “вступать в свои права” (Толмен) и др. Сегодня к этим формулировкам можно добавить и такие, как “манипуляционое побуждение” (Харлоу), “частичная необратимость” (Соломон и Винн), а также “сдвиг мотива на цель” (А. Н. Леонтьев, [38]) и др. Обращаясь к процессам инновационного моделирования и распространяя на них принцип функциональной автономии (превращения их в фиксированные формы поведения), необходимо отметить возможную противоречивость ее последствий для жизни личности. Эвристическое моделирование – источник роста личности, однако, если допустить, что оно становится нерушимой чертой любого опыта, то мы будем втянуты в пучину “дурной бесконечности” неостановимого подведения базы под свои успехи (событие Х восстанавливается как условие события Y, событие Z – как условие событие Y и так далее, до бесконечности); и, кроме того, в этом случае приобретет силу критика принципа функциональной автономии со стороны Берточчи (“если какая-то форма поведения потенциально способна стать устойчивым мотивом, то что должно защитить индивида от развития своего рода психологической анархии, при которой противоречивые и прямо противоположные мотивы будут возникать в организме и рвать его на части?”). Фрустрационное моделирование – в ограниченных пределах – также оправдано интересами жизни и развития индивида. Но если оно приобретает функциональную автономию (то есть фиксируется в качестве одной из ведущих сил поведения), то перед нами пример невротического развития. И наконец, моделирование “ограничений” – без чего немыслим ни индивидуальный и социальный прогресс, в не меньшей мере нуждается в ограничении: фиксация, в качестве автономной, тенденции во всех случаях моделировать “границы” может стать причиной индивидуальной и социальной дезадаптации личности. Единство адаптивных и неадаптивных проявлений активности. Одной из господствующей ориентаций в эмпирической психологии личности является принятие "постулата сообразности" – особого принципа понимания источников и механизмов активности. Говоря о "постулате сообразности" (В. А. Петровский, 1975[64].), мы имеем дело с определенной методологической предпосылкой, объективно представленной в мышлении исследователей. Слово "сообразность", согласно В. Далю, означает "соответствие чего-то чему-то". В данном случае речь идет о соответствии, сообразуемости того, что происходит с индивидом, предустановленному в нем. Итак, суть постулата заключается в том, что индивиду приписывается изначальное стремление к "внутренней цели", в соответствии с которой приводятся все без исключения проявления его активности. По-существу, речь идет об изначальной адаптивной направленности любых психических процессов и поведенческих актов. Понятия "активность", "адаптивная направленность" и т. п. трактуются здесь в предельно широком смысле. Имеются в виду не только процессы приспособления индивида к природной среде (решающие задачу сохранения телесной целостности, выживания, нормального функционирования и т. д.), но и процессы адаптации к социальной среде в виде выполнения предъявляемых со стороны общества требований, ожиданий, норм, соблюдение которых гарантирует "полноценность" субъекта как члена общества. Говоря об адаптации, мы имеем в виду также процессы "самоприспособления": саморегуляцию, подчинение высших интересов низшим и т. п. Наконец, что особенно важно подчеркнуть, речь идет также о процессах, которые ведут к подчинению среды исходным интересам субъекта. В последнем случае адаптация есть реализация его фиксированных предметных ориентаций: удовлетворение потребности, инициировавшей поведение, достижение поставленной цели, решение исходной задачи и т. д. Приспосабливает ли индивид себя к миру или подчиняет мир исходным своим интересам – в любом случае он отстаивает себя перед миром в тех своих проявлениях, базис для которых уже сложился, определился в прошлом. "Отсекается" все, что избыточно по отношению к этим исходным ориентациям. Не следует, конечно, смешивать понятия "адаптивность" и "репродуктивность": адаптивные действия могут быть и творчески продуктивными, "незаданными", адаптивными их делает наличие ответа на вопрос "зачем?". Но это, в свою очередь, значит, что есть по отношению к всевозможным стремлениям субъекта цель более высокого порядка как основа ответа на вопрос "зачем?" – Цель с большой буквы. По отношению к ней те или иные частные стремления могли бы оцениваться как "адаптивные" и "неадаптивные". Постулат сообразности и заключается в открытом или скрытом признании такой Цели и приписывании ей роли основного "вдохновителя" и "цензора" поведения. Смысл постулата сообразности заключается, следовательно, не столько в том, что индивид в каждый момент времени "хочет сделать что-то", т. е. "устремлен" к какой-то цели, смысл этого постулата в том, что, анализируя те или иные частные стремления человека, можно как бы взойти к той Цели, которая, в конечном счете движет поведением, каким бы противоречивым и неразумным не представлялись при "поверхностном" наблюдении основанные на ней побуждения и стремления людей. Существуют логические и эмпирические аргументы против точки зрения универсальной сообразности психических процессов и поведенческих актов человека. Суммируя эти аргументы, можно сформулировать альтернативный взгляд, – “принцип неадаптивности”. Вначале представим себе, чем обернется для идеи субъектности человека как личности принятие постулата сообразности за универсальный принцип интерпретации поведения, психических процессов и состояний? Отвечая на этот вопрос, мы поначалу отвлекаемся от обсуждения конкретных форм воплощения постулата, обусловленных спецификой Цели, которая предпосылается активности индивида. Оказывается, уже чисто логически, – минуя анализ этих исторически сложившихся форм, а также – факты, которые могли бы решительно “высказаться” в поддержку или против принятия данного постулата, можно вывести из него весьма важные следствия. Можно ли считать, что человеку, чья активность удовлетворяет условиям “постулата сообразности” , присущи такие черты, как свобода, целеустремленность, целостность, развитие, – черты, которые мы хотели бы видеть в личности (а, точнее, привычно считаем чертами, присущими человеку как личности)? “Свобода”. За счет существования изначальной Цели, индивид выглядит значительно более свободным существом, чем любая вещь в "цепях причинности". Говоря "Я хочу", "Я стремлюсь", "Я совершу это", человек трактует себя как причину происходящего – причину среди причин, – и в этом же акте он противопоставляет себя всему остальному миру причинности, выделяет себя из причинно-следственного ряда как независимую силу. Но здесь же и иллюзия свободы: воспринимая себя как причину, человек не замечает, что сам он зависим. Ведь это Цель, которая изначально присутствует в нем, диктует ему путь и ориентир действований, и в рефлексии, – а "постулат сообразности" направляет ее, – он будет вынужден признать свою несвободу, действие независящей от него, но обязательной для него Цели. “Целеустремленность”. Она здесь не более, чем заданность,- предетерминированность целеполагания и целедостижения исходным телеологическим отношением. Говоря, что человек ставит перед собой ту или иную цель, мы должны каждый раз иметь в виду, что, в сущности, речь идет только о многоликих воплощениях одного и того же: Цель (с большой буквы), кристаллизуется во множестве "промежуточных целей", каждая из которых – лишь средство осуществления вышепоставленной или вышестоящей. Но тогда любой индивидуальный акт есть, в конечном счете, проявление внешней целесообразности – все есть лишь средство для осуществления чего-то и лишено самоценности. “Целостность”. "Постулат сообразности" гарантирует единство всевозможных форм проявления активности человека. Все они, как если бы это была ось, вращаются вокруг телеологического отношения, принимаемого за основное. Но идея целостности ("целокупности") есть, как известно, идея не простого единства, а единства в многообразии . Сомнение – как раз в этом пункте: о каком многообразии может идти речь, если проявления активности трактуются как существенно совпадающие между собой по своему действительному предназначению? Независимо от того, будут ли они рассматриваться как равнозначные с точки зрения главенствующей Цели или иерархизированные, существенная однородность их гарантирована. Используя метафору В. П. Зинченко, можно сказать, что личность выступает здесь как "административное учреждение", правда, в одном случае в виде одноэтажного здания с мезонином, а в другом – как пирамида с непременным "хозяином" на верхнем этаже. Целостность индивида при этом редуцируется, выступает как "одномерность" его бытия, единообразие его активности. “Развитие”. "Постулат сообразности" удобен тем, что он предрешает взгляд на человека как на самостановящееся существо. Имеющиеся холистические трактовки личности вполне адекватны этому постулату, что, несомненно, возвышает его в наших глазах. Однако существует и другое слово, не менее точно выражающее суть – "преформизм", принцип которого и состоит в "саморазвертке", "самораскрытии" того, что предзадано, предвосхищено в Цели. При подобном взгляде идея развития личности сводится к представлениям о "росте ее изнутри". Предметно-социальная среда существования человека выступает при этом в роли обстоятельств развития, имеющих внешний и случайный характер. Таковы последствия открытого принятия идеи "трансцендентального субъекта" для понимания личности как особой инстанции в организации эмпирического индивида. В представление о личности как о целокупном субъекте активности вносятся существенные ограничения. По сути, мы стоим на пороге отрицания свободы, целостности, устремленности, развития человека как носителя личности: свобода здесь выступает как иллюзия самосознания, устремленность сводится к заданности, целостность – к единообразию, развитие – к самодетерминации в рамках предсуществующего. Импонирует ли Вам такой образ личности как “субъекта активности”? Кроме того, можно заметить, что ни гомеостатическая, ни гедонистическая, ни прагматическая разновидности постулата сообразности, увы, не могут постоять за себя, и более того, сами свидетельствуют против себя, как бы снимая себя изнутри "Гомеостатический" человек, стремясь к душевному равновесию, расплачивается за него уязвимостью. "Гедонистический" человек объективно ставит себя перед дилеммой: либо пресыщение, либо необходимость, и должен постоянно обновлять свои ощущения, что приводит его в ситуацию риска с сомнительными по своим гедонистическим результатам последствиями; "прагматический" человек, о котором иногда говорят, что его сознание озабочено будущим и находится не там, где находится его тело (Э.Берн) – упускает достигнутое во имя того, что будет упущено им позже. Итак, постулат сообразности несовместим с идеей субъектности и здесь мы сталкиваемся с дилеммой: либо – телеологическая парадигма, представленная различными вариантами “нацеленности” индивида на конечную Цель, и тогда человек бессубъектен, то есть не выступает как причина себя, либо – принятие идеи субъектности, и тогда постулату сообразности приходится потесниться, уступая свое место альтернативному принципу истолкования активности индивида. Сказанное буквально подталкивает нас к тому, чтобы принять противоположный принцип истолкования активности, прослеживая отклонения в проявлениях активности человека от тех целевых ориентиров, которые, как предполагается, вызвали ее к жизни. Когда под этим углом зрения мы исследуем витальные контакты человека с миром, его предметную деятельность, общение, самосознание, то оказывается, что и они в телеологическом, то есть глубинно-целевом, мотивационном, отношении не безупречны: постоянная трансценденция, выхождение за пределы себя! (слово “трансценденция” происходит от лат. ...). Здесь правомерной аналогия с легендарным универсальным растворителем, который растворяет все, и поэтому его не в чем хранить. Таким образом, открывается целый класс явлений неадаптивности, – расхождения между целью стремлений и достигаемыми результатами. Заметим, что пафос, с каким обычно говорят, что “человек есть трансцендирующее существо”, – здесь не уместен ничуть. Ведь во всех этих случаях неадаптивность как выход за границы предустановленного имеет непроизвольный и непредотвратимый характер. Впрочем, иногда, по поводу неизбежной трансценденции за границы заданного психологи торжествуют, что вполне оправданно. Например, когда утверждают, что “Деятельность богаче, истиннее, чем предваряющее ее сознание”, что “Созидание одно не знает границ” (А. Н. Леонтьев[38].), что “Мышление не делает ошибок” (А. В. Брушлинский, [15].) и др. Здесь трансценденция непосредственно совпадает с обогащением человека новым опытом. Но основания для оптимизма не всегда столь очевидны. Расставаясь телеологическими иллюзиями, мы обрекаем себя видеть также и то, что взор не ласкает. Феномены неадаптивности как неизбежности встречаются буквально во всех сферах человеческого бытия. ...Загадка: “Болезнь, от которой умирают все”. Разгадка: “Жизнь” (И. М. Фейгенберг). Это саркастическое свидетельство по своей лаконичности уступает знаменитой сентенции: “Жить значит умирать”, – но последняя, все-таки, начисто лишена психотерапевтического подтекста, свойственного первой. Приговор, который светская мысль подписывает индивиду как физическому существу (реализующему свои витальные отношения с миром), отдается эхом и в других сферах бытия человека. Ну, в самом деле: что есть, в сущности, познание мира, как не процесс продвижения человека к “ученому знанию о собственном незнании” (Н. Кузанский)? А какова на поверку созидательная активность людей (– три гордых слова! –), которой плоды-перевертыши неисчислимы? А мнимая – по своим последствиям – альтернатива доктрине созидания в виде принципа “недеяния”? Таким образом, и здесь, в сфере познавательно-практических отношений человека с миром, мы встречаемся с эффектами неадаптивности. Но то же можно сказать и процессах общения между людьми. То, что рождается в общении, – неизбежно иное, чем намерения и побуждения общающихся Эгоистическая установка, если хотя бы какая-то из сторон придерживается ее, подтачивает общение и рано или поздно оно рушится; кто-то, как видно, слишком “тянул на себя”. Альтруистическая установка сводит на нет личное, подвигая другого (других) к бессознательной или беззастенчивой эксплуатации жертвующего (позиция потакания в воспитании, самоотрешенности в любви, низведения себя до роли орудия в партнерском общении и т. п.). Казалось бы, “идеальная” позиция, сулимая “конгруентностью” в противовес “пристрастности”, увы, обусловливает ценностную нивелировку для нас тех, с кем мы вступаем в общение (“Любить всех – значит не любить никого” – писал Л. Н. Толстой). Если же от такой, вселичной, любви обратиться к обычной человеческой любви, например, в супружестве, то окажется, что и в ней моменты неадаптивности (в виде тех или иных форм эмоциональных проблем) заявят о себе со всей определенностью... Сфера самосознания людей не составляет исключения из правила. Интересная возможность для психологического исследования – феномен неуловимости "Я" в рефлексии: любая попытка осознать свое "Я" приводит к трансценденции за пределы исходных переживаний, что, в свою очередь, порождает переживание неполноты самопроявления в рефлексии, чувство того, что "главное" остается за чертой осознания. При обсуждении этой проблемы кажется целесообразным вычленение качеств "первого" и "второго" рода (В. А. Петровский, 1979, [80]). Качества первого рода (геометрические представления, "красное", "боль" и т. п.) в момент рефлексии не подвергаются феноменологической трансформации; качества второго рода, подобно микрообъектам в физике, становясь предметом активного исследования (в данном случае – рефлексии), претерпевают определенные изменения: рефлексируемое оказывается небезучастным к самой рефлексии: образ себя никогда не тождественен переживанию самости. Итак, феномены неадаптивности как неизбежности встречаются во всех без исключения сферах человеческого бытия. Они относятся к сущностным, а не к случайным его проявлениям. И мы не можем абстрагироваться от них, обсуждая проблему субъектности. Итак, была ли “спасена” только что идея субъектности? – Ни в коей мере, наоборот! Она оказалась вновь под ударом. Человек, трансцендируя, отнюдь не “заказывал” себе бытия за чертой. Он не был во всех рассмотренных случаях тем, о ком можно было бы смело сказать: “субъект трансценденции”: выход за границы предустановленного осуществлялся, так сказа­ть, “сам по себе (“мимовольно”). Более того, в самом несовпадении цели и результата активности индивид как бы утрачивал качество "быть субъектом", ибо последствия действования оказывались неподконтрольны ему. Словом, если отказаться от идеи универсальной целевой регуляции и заданности (постулата сообразности) и принять альтернативную точку зрения – принцип неадаптивности, то выяснится, что при этом, точно также как и в первом случае, девальвируется идея субъектности. “Свобода” человека при этом подменяется его зависимостью от внешних обстоятельств и поворотов судьбы; “Целеполагание” – обессмысливается, выглядит самообманом; “Целостность” – утрачивается; “Развитие” – сводится к дрейфу. Не означает ли сказанное, что следовало бы вообще отказаться от помыслов воплотить идею субъектности в “материале” индивидуальной активности (а вместе с тем – и от стремления отстоять “личностность” индивида)? Или, быть может, все-таки удастся найти путь позитивного решения этой проблемы? Ситуация теоретического кризиса и возможный путь ее разрешения обозначена на схеме: Единственная возможность возвращения себе этого желанного качества – в том, чтобы взять на себя ответственность за осуществление действий с непредрешенным исходом, иначе говоря, быть субъектом избрания целей, результат достижения которых непредрешен. Открывающаяся индивиду перспектива неизведанного должна содержать в себе вызов, отвечая на который, индивид производит (или как мы предпочли говорить выше – полагает) себя как субъект. Мы, таким образом, приходим к принципу активной неадаптивности (В. А. Петровский, 1992, [80].). Защищая себя как субъект, индивид стремится предрешить непредрешенное, – действует наперекор обстоятельствам, на свой страх и риск ставя перед собой цель выявить свое скрытое под спудом других побуждений качество субъектности как таковой – быть причиной себя (“causa sui”). Глава 3 «Я» (Субъект в саморефлексии)

Похожие:

	Учебно-методический комплекс дисциплины логика федеральное агентство... Логика, изучающая познающее мышление и применяемая как средство познания, возникла и развивалась в рамках теории познания, и в настоящее...		Курс лекций дисциплины «логика» Рабочая программа составлена в соответствии с государственными образовательными стандартами, направления "Логика " специальности...
	Рабочая программа учебной дисциплины логика и теория аргументации... Рабочая программа составлена в соответствии с государственными образовательными стандартами, направления "Логика " специальности...		Новосибирский государственный университет юридический факультет Проблема перспективы План, программа действий. В строительном словаре перспектива – это система изображения трехмерного пространства на двухмерной плоскости...
	Положение о проведении муниципального этапа XI всероссийской акции «Перспектива» Липецкого муниципального района Липецкой области (далее мбоу дод цдод «Перспектива») среди образовательных организаций...		Рабочая программа дисциплины логика степень выпускника бакалавр Форма... ...
	Логика и теория аргументации Рабочая программа определяет содержание и структуру учебной дисциплины "Логика" и предназначена для обучения студентов образовательных...		Логика сценической речи москва «просвещение» Запорожец Т. И. Логика... Логика сценической речи. Учеб пособие для те­атр и культ просвет учеб заведений. М., «Просве­щение», 2010
	1. Мировоззрение, его структура. Исторические типы м- мифология, религия, философия Рабочая программа составлена в соответствии с государственными образовательными стандартами, направления "Логика " специальности...		Умк дисциплины Логика для специальности 080102. 65 “Мировая экономика Требования к обязательному минимуму содержания и уровню подготовки выпускника вуза, предъявляемые Государственным образовательным...
	Рабочие программы предметная линия учебников системы «перспектива» Российской академией образования по заказу Министерства образования и науки Российской федерации и Федерального агентства по образованию,...		Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Рабочая программа по литературному чтению на 2013-2014 учебный год составлена с учетом требований фгос, «Примерной программы начального...
	Реферат с чего начинается логика Целью моей работы является выяснить, что изучает логика. Какими основными понятиями она оперирует. Что такое «истина» и«ложь» с точки...		Ых классах (Обобщение опыта работы) Учитель второй квалификационной... Рабочая программа составлена в соответствии с государственными образовательными стандартами, направления "Логика " специальности...
	Учебно-методический комплекс дисциплины «логика» Учебно-методический комплекс «Логика» предназначен для студентов I курса специальности 030900. 62 Юриспруденция, составлен в соответствии...		Логика и методология науки Национального исследовательского университета информационных технологий, механики и оптики дисциплина «Логика и методология науки»...