К особенностям ассоциатов с географическим признаком, объективирующих концепт sibirien в немецкой концептуальной картине мира
Скачать 10.65 Mb.
|
Использованные источники
Мир ребенка в рассказе М. Горького «Страсти-мордасти» Биджева-Ионова А.М.*, Чекалов П.К.** *Карачаево-Черкесский государственная технологическая академия, Россия, **Ставропольский филиал Московского государственного гуманитарного университета им. М.А. Шолохова, Россия В рассказе М. Горького «Страсти-мордасти» душной летней ночью герой-повествователь из добрых побуждений вытащил из лужи пьяную женщину и отвел домой, т.к., если бы она упала, «то легко могла бы захлебнуться жидкой грязью». Здесь-то и выясняется, что она распутная женщина, переболевшая заразной болезнью, в пятнадцать лет родившая безногого мальчика и проживающая с ним в подвале двухэтажного дома. Место их проживания трудно назвать жилищем: «Липкая стена», «скользкие ступени», «черная яма», «запах теплой гнили чего-то смолистого» - вот с какой характеристикой места обитания сталкивается читатель первоначально. Затем представление об интерьере подвала расширяется: огонь лампы высвечивает из темноты «чело уродливой печки», «грязную посуду» на шестке, «куски смоленого каната, кучи нащипанной пакли, поленья дров, щепки и коромысло» в углу, забрызганное снаружи грязью маленькое «тюремное окно», «черное жерло печи...» И еще ниже - общее впечатление повествователя об увиденном: «жилище напоминало мусорную яму, и превосходные уродства нищеты, безжалостно оскорбляя, лезли в глаза с каждого аршина этой ямы». И на фоне этого ужасающего уродства предстает портрет мальчика, невероятно обаятельный, созданный будто средствами живописи: «Глаза (...) мохнаты, ресницы их удивительно длинны, да и на веках густо росли волосики, красиво изогнутые. Синеватые тени лежали под глазами, усиливая бледность бескровной кожи, высокий лоб, с морщинкой над переносьем, покрывала растрепанная шапка курчавых рыжеватых волос. Неописуемо выражение его глаз - внимательных и спокойных, - я с трудом выносил этот странный нечеловечий взгляд (...) Он обаятельно улыбался такой чарующей улыбкой, что хотелось зареветь, закричать на весь город от невыносимой жгучей жалости к нему. Его красивая головка покачивалась на тонкой шее, точно странный какой-то цветок, а глаза все более разгорались оживлением, притягивая меня с необоримою силой». Кричащее несоответствие между «чарующим» обликом Леньки и страшной обстановкой жилища подчеркнут самим автором: «Личико, написанное тонкой кистью и поражающе неуместное в этой темной, сырой яме». И затем нам откроется, что очаровательным был не только внешний портрет 11-летнего мальчика, но и душа, и весь облик его. И это – несмотря на ужасающую действительность, окружающую его: он чуть ли не еженощно становился свидетелем пьяных оргий своей матери с ее случайными любовниками; он жил и рос в атмосфере откровенного скотства, пропитанного сквернословием и похабными песнями. От того-то и сам Ленька использует их в своей речи. Достаточно заметить, что к своей матери он нередко обращался зазорными словами: курва, шкуреха, курятина, дурочка из переулочка, пропивашка... Для него это стало нормой общения, потому что иной нормы он нигде и никогда не встречал, т.к. будучи безногим, он не мог выйти за пределы свой «помойной ямы». В нем живет убеждение, что все бабы глупые, а все песни – похабные. И в этом тоже сказывается не личная склонность маленького героя к пошлости и вульгарности, а то, что в его окружении подобные понятия были устойчивым фоном, и он перенимает их как нечто само собой разумеющееся.
Мы понимаем, что имена и характеристики всех этих мух, пауков и тараканов Ленькой взяты с живых людей, которых он наблюдал ежедневно как в своем подвале, так и во дворе дома через «тюремное окно», мальчик только переносил на насекомых подмеченное им в людях. И заметим, что ни одной добропорядочной черточки в этой череде характеристик не проскальзывает. И это еще раз подчеркивает и оттеняет уродство того страшного мира, в котором обитал мальчик. И все же, несмотря на грязь и пошлость окружающей действительности, в Леньке билось доброе сердце, открытое всему чистому и прекрасному. Об этом свидетельствуют многие эпизоды рассказа. Например, случай, когда к ним во двор забрел шарманщик. Ленька «вдруг встрепенулся»: «-Чу, музыка пришла! Ну-ко, скорее, подними-ко меня…», а затем «жадно сунул голову в открытое окно и замер», «слушал эту музыку и тихонько сквозь зубы ныл, прилаживаясь к ней». А чуть позже он с сожалением скажет о том, что шарманщика прогнали. Символом устремленности мальчика к чистому и светлому в рассказе выступает образ чистого поля. Когда по просьбе Леньки гость начал рассказывать о полях и лугах, «он слушал внимательно, не перебивая», а потом вздохнул мечтательно и сказал: «Ничего нет, только трава и цветы. Мамка, ты бы вот нашла тележку да свезла меня в чистое поле! А то — издохну и не увижу никогда». Вероятно, эта затаенная мечта жила в мальчике давно, и ее не могли осквернить даже слова матери: «Охо-хо… Раем видит поле-то, милый! А там — лагеря, да охальники солдаты, да пьяные мужики». Ленька все-таки надеется, что когда он вырастет большой, мамка сделает ему тележку, и будет он ползать по улицам, милостинку просить: «Напрошу и выползу в чистое поле». Большое место в ограниченное размерами подвального помещения жизни Леньки занимает его «зверильница» - насекомые, которых он ловил и помещал в коробки, развешенные по стене. Это было главное занятие его жизни, предмет гордости. «Ты эдакого еще и не видал никогда», - уверенно говорил он гостю. Маленький герой совершенно искренно сокрушается по поводу того, что «бабочков» у него нет – «бабочков и мотыльков». Он помнит и горько сожалеет о том, что мама его, пьяная, села однажды на его «зверильницу» и многих подавила. «Уж я хоронил-хоронил…», - сокрушенно вспоминал мальчик. Он настолько преисполнен любви к своим насекомым, что даже устроил им своеобразное кладбище в подпечке для тех, которые подыхают. Мы не ошибемся, если скажем, что единственной радостью в жизни Леньки и была вот эта «зверильница». И каким же гуманизмом нужно было обладать, чтобы высшей мечтой для него стала мысль о том, чтобы выбраться когда-нибудь в поле да выпустить на волю всех своих насекомых: «чистое поле! – сказал мальчик, задумчиво улыбаясь, вздыхая. – Я бы взял туда зверильницу и всех выпустил их, - гуляй, домашние!» И еще мечтал он вырасти, работать и купить мамке дом в чистом поле… Окружающий Леньку мир постарался изуродовать душу ребенка, научив его сквернословию, похабным песням, создав представление, будто все женщины дуры, и, тем не менее, вопреки ужасающей действительности он сумел сохранить в себе чистое, детское, непосредственное, влюбленное отношение к миру. «Кобанское наследие» в декоративно-прикладном искусстве карачаевцев, балкарцев и осетин Биттирова Н. Х. Карачаево-Черкесский государственный университет им. У.Д. Алиева, Россия Наследие кобанской эпохи проявляется в сферах материальной и духовной культуры карачаевцев, балкарцев и осетин, например, бытовая утварь, орудия труда и т.д. Сосуды для закваски сыра одинаковы вследствие общего для балкарцев и осетин способа приготовления сыра; кобанские прототипы таких орудий мужского и женского труда, как приспособления для резки камней, выделки кожи, вдевания шнура и т.д. Проблема "кобанского наследия" неразрывно связана также и с декоративно-прикладным искусством карачаевцев, балкарцев и осетин. Крестомагнитным образцом кобанских реминисценций принято считать всевозможные зооморфные мотивы (подлинные или мнимые), которые удается проследить в орнаменте золотого и серебряного шитья, декоре войлочных ковров, резьбе по дереву, в художественном убранстве подвесных железных светильников и т.д. Генетическая связь осетинских зооморфных узоров с кобанской анималистикой обосновывается следующими положениями: 1) осетинские узоры стилистически самобытны, следовательно, эндогенны; 2) многие из них как бы воспроизводят силуэты кобанских зооморфных подвесок; 3) сходство некоторых художественных приемов (например, изображение головы животного с двумя парами рогов); 4) в обоих случаях изображаются одни и те же виды животных; 5) преобладание в обоих случаях изображений, воспроизводящих не все тело, а лишь голову животного. Вывод: зооморфные узоры народного орнамента ведут свое происхождение от мелкой пластики кобанцев, "скульптурные мотивы перенесены в вышивке на плоскость" [2, с.12-15]. В материалах по карачаево-балкарскому орнаменту XIX – середины ХХ века узоры, действительную принадлежность которых к указанной серии можно предполагать на основе каких-то реликтовых особенностей, исчисляются буквально единицами. Например, в золотом шитье на женском платье из с. Безенги голова оленя выполнена в виде геометрически правильного ромба с круглыми лепестками на нижнем и двух боковым углам. В процессе стилизации изобразительной первоосновы головы животных часто принимают вид геометрических фигур – ромба или треугольника, при этом "лепестками" на углах, скорее всего, обозначены глаза животных и небольшое расширение в области ноздрей [4, с.173]. Почти столь же реалистичны оленьи рога на ковровой аппликации из с. Гунделен. Намного чаще встречаются узоры в виде треугольников или ромбов с отходящими от них в обе стороны остроконечными завитками. В лексике ковровщиц за ними прочно закрепилось наименование кочкарбаш – голова барана. Нередки в ковровой орнаментике и различные спиралевидные фигуры, известные под наименованием "змея" [5]. Зооморфные узоры карачаево-балкарского и осетинского орнамента с кобанской анималистикой генетически связаны. Обоснование: 1) по совокупности своих наиболее существенных признаков (стол, круг изображаемых животных и пр.) зооморфные мотивы более всего соответствуют подобным мотивам в искусстве не степных предков осетин, балкарцев и карачаевцев (алан и половцев), а скорее в искусстве кобанских племен; 2) в аланский период на Центральном Кавказе происходит как бы "возрождение кобанского "звериного стиля" и маловероятно, чтобы это обстоятельство каким-то образом не отразилось на дальнейших этапах развития декоративно-прикладного искусства горцев[1, с.29]. Несколько больше возможностей для сопоставлений содержат скульптурные изображения, в частности декоративные детали подвесных железных светильников – чирахтанов, изготовленные в виде головок различных диких и домашних животных. Уже в начале аланской эпохи сформировалась относительно устойчивая художественная иконография и тематический круг зооморфной пластики, которая прослеживается на железных бытовых предметах Кавказа вплоть до начала нынешнего столетия и которая в своих наиболее ранних образцах, вероятнее всего, связана с возрождением традиций кобанского звериного стиля. Например, два железных канделябра из богатого подкурганного захоронения V века близ с. Кишпек, которые были декорированы головками туров, совершенно неотличимыми от подобных изображений на карачаево-балкарских чирахтанах XIX – начала ХХ века. Еще одна группа зооморфных изображений, но выполненная уже в технике резьбы и включаемая в круг кобанских реминисценций – это фигурные ручки деревянных чаш и черпаков. В этнографическом материале Балкарии и Карачая основная масса этих узоров сосредоточена на войлочных коврах с вкатанным узором; лишь плавно изогнутые криволинейные мотивы вроде кругов или спирали заметно преобладают в вышивке и ковровой аппликации. В археологическом же материале геометрические узоры фиксируются почти во всех категориях инвентаря, но особенно полно и разнообразно представлены на кобанской керамике [1, с.33]. Перспективным материалом для сравнительно-исторического анализа является традиционный орнамент, например, информативно тамговая система карачаевцев, балкарцев и осетин. Тамга (букв. "пятно") – знак собственности, сфера применения которого охватывала в прошлом самые разнообразные аспекты быта и производственной деятельности. Прежде всего, тамга служила для таврения скота, преимущественно крупного (лошади, быки, коровы), ее же наносили на поверхность скал, валунов – для фиксации границ пастбищных или сенокосных угодий, нередко ее вырезали на щитках мужских перстней, служивших своего рода печатями или на деревянных чащах, на дверях кунацких помещений и т.д. Помимо этого тамга служила как бы гербом той или иной семьи или даже всего рода, тамги изображались на войлочных коврах, иногда на могильниках каменных стелах. При визуальном сопоставлении очевидно довольно близкое сходство кавказских тамг с так называемыми "сарматскими знаками" Северного Причерноморья. Об этом неоднократно писал Л.И. Лавров [3, с.107-108]. Группы сармато-аланского этноса составили в свое время один из основополагающих компонентов в формировании целого ряда кавказских народов, в том числе и карачаевцев и балкарцев. Богатые возможности для выявления сарматских и аланских традиций содержит в себе ковровая орнаментика и резьба по дереву. Сохранилась в декоре ковров астрально-солярная символика, генетически связанная с подобными знаками на сарматских и аланских сосудах, зеркалах, нашивках на одежду и пр. Не менее ярко прослеживается эта преемственность в декоративном убранстве карачаево-балкарских деревянных чаш. Узоры чаш обнаруживают более или менее близкие аналогии в сарматской и аланской керамике по четырем орнаментальным композициям. Деревянные чаши с зоомофрными ручками можно условно разделить на две основные группы. Наиболее широко распространены в традиционном быту чаши первой группы. Ручки их олицетворяют собой фигурки животных, но в подавляющем большинстве случаев фигурки выполнены в столь условной форме, что вид изображенного животного совершенно не поддается определению. Чаши второй группы встречаются значительно реже. Употребляемые преимущественно в торжественных случаях, они выделялись изысканностью форм и декора. Ручки их воспроизводят изображения животных более реалистично, можно определить вид изображаемого существа. Зарождение "моды" на зооморфные ручки относится к эпохе раннего железа, в период широкого влияния тюркоязычных кочевых племён в Предкавказье. Об этом свидетельствует обширный археологический материал. Здесь мы сталкиваемся с одной из узловых проблем древнейшей истории региона – со скифским наследием. В советской историографии скифы рассматривались исключительно как ираноязычный этнос. Однако многочисленные исследования последних лет, основанные на кропотливом анализе первоисточников и современных достижений языкознания, говорят о значительном тюркоязычном пласте в скифской среде. Отсюда и схожесть в орнаменталистике карачаевцев, балкарцев и осетин, поскольку и те и другие имеют в «арсенале» своего этногенеза скифский компонент. Таким образом, можно смело утверждать, что вопрос о наследовании древних культур современными этносами крайне сложен и таит в себе огромный потенциал для дальнейших исследований. |
Похожие:
 | Исследование Концепт "праздник" в культуре и языковой картине мира и народов России Охватывает многотысячную толпу. Люди кричат, поют, передают Благодатный огонь, через минуту весь храм в огне |  | Лингвокультурный концепт «МӘХӘББӘТ» (любовь) в татарской языковой... Обязательного минимума содержания образования по рус скому языку федерального компонента государственного образовательного стандарта... |
| Концепт «МОҢ» в татарской языковой картине мира «19» декабря 2008 в 10 часов на заседании диссертационного совета д 212. 078. 04 по присуждению ученой степени доктора филологических... | | Эмотивно-событийный концепт «горе, беда, несчастье» в русской языковой картине мира Данное руководство. Авторы располагают более чем 20-летним опытом исследований и практической работы, основанным на применении ивл... |
| Актуализация концепта «компьютер» в немецкой языковой картине мира Охватывает однородный в структурно-семантическом отношении языковой материал. Второе направление учитывает все возможные разноструктурные... | | Урок окружающего мира в 1-м классе по теме: "Где живут белые медведи?" Познакомить с холодными районами Земли, с их названиями, географическим положением, представителями животного мира |
| Концепция «осевого времени» Карла Ясперса Немецкий философ-экзистенциалист Человек, утверждает он, всегда создает для себя картину целого: сначала в виде мифов, затем в картине божественных деяний, движущих... | | Конспект урока сочинение по картине > И. И. > Шишкина > «Утро в сосновом > лесу» фио (полностью) Знакомство с творчеством И. И. Шишкина, формировать умения строить текст в определенной композиционной форме, отбирать речевые средства,... |
| Урок окружающего мира «Природные зоны России. Пустыни» Познакомить с географическим положением зоны пустынь, ее особенностями, растениями и животным миром, деятельностью людей | | Урок окружающего мира Сформировать у учащихся представление о природной зоне степей, познакомить с географическим положением зоны степей, её особенностями,... |
| Мероприятия Дата Примечания Торжественное открытие Дней российско-немецкой дружбы 2012. Областной праздник немецкого языка «Deutsch. Warum nicht?». Концерт победителей... | | Муниципальное образовательное учреждение «Школа №14» В результате она становится все более адекватной природе, современной картине мира и современному мышлению. С новых позиций она способна... |
| Программа для студентов. М.: Мпси, 2006 г. Составители: д ф. н., профессор Заманская В. В В результате она становится все более адекватной природе, современной картине мира и современному мышлению. С новых позиций она способна... | | «О влиянии красоты» — консультация для воспитателей «Нельзя растить... В результате она становится все более адекватной природе, современной картине мира и современному мышлению. С новых позиций она способна... |
| Тема. Работа над сочинением-рассказом по картине А. А. Пластова «Лето» Ц е л ь: научить писать сочинение по картине, развивать умение учащихся не только описывать содержание картины, но и выражать своё... | | Б 1 Теория и методика обучения русскому языку Познавательные процессы и их место в субъективной картине мира. Ощущения психическая сущность и биологическая основа. Восприятие... |
