Слово писателя «Мечтать не вредно…» (Беседа с детским писателем М. А. Каришневым-Лубоцким) отражения владимир
Скачать 3.07 Mb.
|
Серьёзная литература массового читателя отпугивает. Он не разбирается в ней. И не испытывает уважения к писателю. Для человека, работающего в рыночной системе, скажем, менеджера, настроенного на то, что всё покупается и продаётся, писатель, чьи книги издаются за счёт государства, – априори неудачник. В любом учреждении людей настраивают на то, что нужно прежде зарабатывать деньги. Это касается преподавателей вузов, журналистов, библиотекарей. Всех превращают в менеджеров. Но боюсь, что основная проблема не финасовая. Проблема в том, что люди обходятся без чтения и без литературы. И нужно, чтобы что-то изменилось, сдвинулось в сознании общества. А для этого необходимо воспитать своего читателя. Будущего читателя. Как это сделать? – По моему мнению, основная проблема всё-таки финансовая. Писатели, как правило, пишут либо то, что хотят, либо то, на что их подталкивают (издатели, в первую очередь). Вторым, естественно, с публикациями везёт больше, чем первым. Возникает (давным-давно возникла!) проблема: как донести до читателей то лучшее, что написано авторами из первой группы? Интернет – дело хорошее. Но там такая мешанина! Нужен какой-то механизм «по отделению зёрен от плевел». Допустим, что Правительство России нашло возможность выделить очень большие деньги на издание и продвижение книг современных отечественных авторов. И тут Правительство столкнётся с огромной проблемой: у нас в стране уничтожена система отбора качественной литературы! Почти нет умных, образованных, высокопрофессиональных редакторов! Почти нет умных, образованных, высокопрофессиональных и, главное, порядочных литературных критиков! Казалось бы, можно опустить руки. Но если у руководителей государства и регионов, у общества в целом появляется желание прекратить падение в бездну распада страны, то выход есть. Нужно возрождать и качественную редактуру, и честную и умную литкритику, и саму литературу. Об этом и говорил В. В. Путин в ноябре 2013 года. Как возрождать? Учреждать новые литературные конкурсы и литпремии, создавать попечительские советы литературных сообществ, выделять газетам и журналам гранты (субсидии) на создание литературных обзоров и рецензий… В областных центрах обязательно должны издаваться книги местных авторов, литературные журналы и альманахи. – А не случится ли так, что литературная ситуация станет похожей на существовавшую в советские времена? – При советской власти литераторы стремились вступить в Союз писателей, так как это обеспечивало им право публиковаться в журналах и издавать свои книги. Плюс сулило дополнительные дивиденды в виде квартир, путёвок в Дома творчества и даже подписки на собрания сочинений классиков мировой и отечественной литературы! Члены Саратовского отделения СП РСФСР старались поддерживать положительный имидж своей организации и откровенных графоманов в свои ряды не принимали. А так как других союзов писателей в стране не было, то в этот единственный старались вступить и «писатели от сохи», и «писатели от станка» и «писатели-интеллигенты». Неглупые писатели из первых двух групп старались подтянуть «свой культурный уровень» до уровня коллег из третьей группы. Оставляю за скобками те минусы, что были тогда в самой системе и в отдельно взятой писательской организации, но особо стыдиться за саратовских «письменников» властям не приходилось. Всё резко изменилось в 1991 году. Единый Союз писателей РСФСР распался на три союза писателей: Союз писателей России, Союз российских писателей и Союз писателей Москвы. В Саратове также появились два региональных отделения: СП России и СРП. Позже отделение СРП формально прекратит своё существование, но два десятка его членов в Саратове по-прежнему живут и работают. Есть и два члена СП Москвы, а также есть члены Союза писателей и переводчиков России (этот СП возник недавно). Тем не менее саратовские министерства по привычке предпочитают сотрудничать только с руководством регионального отделения СП России, «не замечая» других писательских союзов. – Жаль, что «окололитературные» проблемы в нашем городе часто заслоняют само творчество. – Мы с вами сегодня поговорили в основном не столько о самой литературе и литературном творчестве, сколько о проблемах окололитературных, но тоже очень важных. Увы, разговоров о тонкостях создания литературных произведений сейчас ведётся мало, в Саратове их почти не слышно. Если и говорят, то о «тенденциях», о том, куда удалось пристроить своё литературное детище, о том, «кто с кем дружит и против кого дружит», «сколько заплатили и заплатили ли вообще»… Мои редкие попытки перевести беседу на другие рельсы часто пресекались на второй или третьей минуте. Темы «связь сюжета и композиции», «психологические мотивировки поступков персонажей», «интонация прозаического текста, роль интонации в прозаическом произведении», «индивидуализация речи персонажей» и т. д. и т. п., по моему мнению, не интересуют многих даже тогда, когда они садятся за письменный стол. Скудный запас слов, убогость мыслей и ограниченность духовных запросов, отсутствие чувства юмора – всё это находит своё отражение в творениях некоторых писателей. Но есть в Саратове и литературно одарённые люди. Я не стану сейчас называть их фамилии, так как опасаюсь кого-либо пропустить и не назвать в спешке. Но они есть, и именно им и должны помогать власти и общество. – Возвращаясь к «воспитанию» читателя: как вы сами стали читателем, пришли к литературе? – Мне в жизни повезло: мои родители, дедушка, бабушка, прадедушка и прабабушка любили читать книги, у них были хорошие домашние библиотеки. Можно сказать, что я родился среди книг, с малых лет меня окружали тома русских и зарубежных писателей-классиков, огромное количество детских книг. А. Чехов, А. Пушкин, Н. Гоголь, А. Островский, Глеб, Николай и Лев Успенские, трое Толстых, Дюма-отец и Дюма-сын, Б. Лавренёв, М. Шолохов, Ч. Диккенс, М. Твен, В. Бианки, Г. Скребицкий, С. Маршак, К. и Н. Чуковские, Н. Носов, братья Гримм и братья Стругацкие, В. Гауф, С. Есенин, В. Маяковский, А. Блок… А сколько, живя в Хвалынске, я в отрочестве перечитал специальной литературы! «Горький о литературе», «Станиславский о театре», «Очерки о стилистике русского языка» профессора А. Гвоздева… Любимой книгой из этой «серии» была книга писателя А. Арго «Звучит слово». А ещё были «Охотники за микробами» и «Гомункулус», мемуары И. Репина и других художников передвижников, мемуары писателей Н. Телешова, А. Сереброва-Тихонова, К. Чуковского… Кто из подростков сейчас прочтёт с удовольствием два тома «В лесах» и два тома «На горах» П. Мельникова-Печерского? Два тома «Тихого Дона» и парочку томов из собрания сочинений Альфонса Доде? Кто станет читать дореволюционные издания с ятями и фитами Станюковича, Чехова, Шиллера, Гёте, Ростана? Впрочем, я зря ворчу, такие подростки есть и теперь, я это знаю точно. Сейчас много ведётся разговоров о национальных проблемах. Решения этих проблем я не готов предложить, но хочу сказать следующее. В детстве и в отрочестве я много читал сказок разных народов, много смотрел фильмов о знаменитых людях России, Украины, Узбекистана, Таджикистана… Я и сейчас помню названия этих фильмов: «Хирург Пирогов», «Василий Суриков», «Тарас Шевченко», «Жизнь поэта», «Судьба поэта», «Улугбек», «Сын Иристона»… По радио ежедневно звучали песни народов СССР. Сказки, фильмы и песни знакомили меня и моих сверстников с жизнью людей других национальностей. Много ли сейчас вы найдёте книг с народными сказками в библиотеках? Где фильмы об Улугбеке, Сурикове и Коста Хетагурове? Почему не звучат песни в исполнении Рашида Бейбутова, Николая Кондратюка, Георга Отса? Впрочем, я, кажется, немного ушёл в сторону от главной темы нашего разговора… В заключение я хочу сказать, что девиз «Писателям ни копейки!» пора отменить. Писателей не обязательно чтить, но их желательно читать. И говорить им своё «фу» или «ай, молодец!» только после прочтения их творений, рождённых в творческих муках. Хочется верить: пройдут годы, и большинство саратовских писателей перестанут с опаской и недоверием относиться к интеллигентам. Возможно, что многие из них даже распрощаются с методом социалистического реализма, о котором они имеют весьма смутное представление, но которым они активно пользуются. Пока всё это – мои мечты. А мечтать, как говорит народная мудрость, не вредно. Беседовала Елизавета МАРТЫНОВА ОТРАЖЕНИЯ Владимир Кантор Владимир Карлович Кантор – доктор философских наук, ординарный профессор философского факультета Национального исследовательского университета – Высшей школы экономики (НИУ-ВШЭ), член редколлегии журнала «Вопросы философии», член Союза российских писателей, прозаик, стипендиат фонда имени Генриха Бёлля (Германия, 1992), лауреат нескольких отечественных премий, трижды номинировавшийся на Букеровскую премию, историк русской культуры, автор более шестисот опубликованных работ. Лауреат премии «Золотая вышка» за достижения в науке (2009, Москва). Лауреат первой премии в номинации «За лучшее философское эссе» в Первом Международном литературном Тютчевском конкурсе (2013). Область научных интересов – философия русской истории и культуры. По европейскому рейтингу, публикуемому раз в 40 лет (январь 2005) парижским журналом «Le nouvel observateur (hors serie)», вошёл в число 25 крупнейших мыслителей современности как «законный продолжатель творчества Ф. М. Достоевского и В. С. Соловьёва». Произведения Владимира Кантора переводились на английский, немецкий, французский, испанский, итальянский, польский, чешский, сербский, эстонский языки. Саратовцам имя Владимира Карловича Кантора известно больше через научную ипостась его уникального дарования. Всемирно известный доктор философии, профессор крупного столичного вуза, он стал одним из участников научных чтений «Н. Г. Чернышевский и его эпоха», ежегодно проводимых Саратовским государственным университетом и музеем-усадьбой Н. Г. Чернышевского, и его работы о нашем великом земляке давно входят в золотой фонд науки о писателе. Но Владимир Карлович ещё и талантливый прозаик, имеющий большую читательскую аудиторию в России и за рубежом. Убеждён: волжане с интересом встретят его новое произведение в своём журнале, а имя исследователя творчества Чернышевского, имя автора «Волги–XXI век» останется в летописи саратовской науки и культуры. А. А. Демченко, доктор филологических наук, профессор СГУ им. Н. Г. Чернышевского Помрачение (журнальный вариант) Роман1 Дух говорил, томимый страшным гнётом, Другой рыдал, и мука их сердец Моё чело покрыла смертным потом; И я упал, как падает мертвец. Данте. «Божественная комедия» («Ад». Песнь пятая) И кто в избытке ощущений, Когда кипит и стынет кровь, Не ведал ваших искушений – Самоубийство и Любовь! Фёдор Тютчев ПРОЛОГ Кушетка психоаналитика Последнее время его не покидало ощущение ужаса от завершения человеческого бытия. Смерть, о которой он запретил себе думать где-то в возрасте лет 12 или 14, в самый метафизический период вопрошания мира, вдруг стала из метафизики реальностью, к которой его приближал каждый прожитый год. Пока был молод, даже в случаях страшной опасности, запретил себе бояться смерти, которая была бы случайностью, а теперь она – неумолимый итог жизни. И дети – не утешение, они живут своей, уже далёкой и чужой ему жизнью, а потом ведь тоже умрут. То есть продолжение бытия в детях слишком сомнительно, чтобы давало опору для души, тем более смешно думать о закреплении себя в роде. Даже то главное счастье, которое даёт любовь, уходит в небытие, и ещё до смерти. Её уход и есть предварительная смерть. Жизнь становится не нужна, легче оборвать её каким-нибудь простым способом. Упасть как бы случайно под трамвай, умереть от сердечного приступа или ещё какой-либо болезни. Главное – несознательно. Самоубийства он почему-то боялся. Вроде не верил христианскому запрету самоубийства, а вроде и верил… Но когда он понял, что больше не может существовать, что не может спать и есть, что грудь горит, как будто внутри жжёт перцовый пластырь, что тянет остановиться вдруг перед мчащимся трамваем или машиной, он написал Алёнке смс, опасаясь мужа: «Можно ли позвонить?» Она ответила кратко: «Да». После страстных писем это звучало сухо и холодно. Но он позвонил и рассказал, что хочет пойти в психдиспансер. «Только осторожнее, – сказала она, проявляя вдруг искреннюю заботу, – не пей транквилизаторы. Они психику могут разрушить». Но против психдиспансера не возражала, видно, достал он её своими письмами. «Она и так разрушена», – отвечал он. И позвонил Серёже Солопову, лучшему психоаналитику Москвы, с которым он по случаю познакомился и даже подарил ему пару своих книг. В своё время Солопов защищал диссидентов, попавших в психушки, ставя им психиатрические диагнозы. Дело прошлое, но что-то ему удавалось, специалист он был высшей пробы. Органы с ним считались. Теперь он имел свою клинику. «А, Семён Георгиевич? Чего это ты обо мне вспомнил? Выпить хочешь или проблема какая? Ну, приезжай ко мне, поговорим. Сегодня я в обычной поликлинике, там есть у меня своё отделение. Доезжаешь на трамвае до улицы Восьмого Марта, дом пятнадцать, четырёхэтажный, на первом этаже кабинет психоневролога, слово «психоаналитик» как-то у нас не принято, не прижилось», – он рассмеялся. И Хворост поехал. В кабинете полный, невысокий, улыбающийся черноволосый армянин в малиновом жилете посадил его за стол, нажал кнопку звонка, вошла сестричка, игриво улыбаясь шефу, он помахал отрицательно пальцем: – Что нам, Клавочка, сегодня от посетителей досталось? Она пожала плечами: – Бутылка «Камю», ну, коробка шоколадных конфет ещё. Вот и всё, Сергей Арамисович. – Налей нам, девочка, и иди. Она разлила по стаканам коньяк и вышла. Семён выпил и, как часто последнее время, дёрнул шеей и посмотрел сверху вниз и одновременно исподлобья, как учёный попугай. Они ещё выпили. Сергей откинулся на спинку стула, расстегнул жилет и сказал: – Ты шеей давно дёргаешь? Ну, рассказывай. Только подробно. Хворост замялся, не зная с чего начинать. Потом сказал, что был влюблён совершенно по-сумасшедшему, влюблён и сейчас, хотя она его оставила. Рассказал, что даже два месяца промучился опоясывающим лишаем, по-научному – герпесом, получив его на нервной почве. Так врач ему объяснил, что вирус этот близок ветряной оспе и есть в каждом человеке, но просыпается «в результате эмоционального потрясения». Употребив медицинский термин, Семён, хмыкнул: – Да ты и так всё знаешь, чего я тебе рассказываю! Просто теперь жить не особо хочется. Мало того, что пребываем в постапокалиптической эпохе, но я ещё личный смысл вдруг потерял, хотя раньше был уверен, что мой смысл мной определяется, а не другим человеком. Порой думаю, что хорошо бы было как бы случайно под трамвай попасть. Вот и скажи, что делать. – Вот что, – покачал головой Солопов, – так дело не пойдёт. Давай тогда как положено. Ложись на кушетку и – шаг за шагом, эпизод за эпизодом. Ну вот, лёг, это хорошо. Закрой глаза. И будем немножко говорить. Ты сказал, что тебя тянет к смерти, amor fati, любовь к року, так сказать, к Танатосу, к смерти, так, что спокойно мимо трамвая или едущей машины пройти не можешь, что любовь тебя преследует, что вырвать её из себя не можешь. Что ж, Эрос часто сменяется Танатосом, они рядышком сосуществуют. Тут нужна исповедь Богу или священнику, но Бога убрали, священникам мало кто верит, слишком часто они служили известно кому, но после дедушки Фрейда служителей культа мы заменили. Семён спросил: – Так Фрейд ещё котируется? Сергей ухмыльнулся: – Ну, всяк по-своему считает. Есть такой анекдот. Попадает знаменитый психоаналитик Карл Густав Юнг на тот свет. И Господь сразу, почти у входа, говорит ему: «Все психотерапевты – в ад». Юнг бормочет: «Но, Господи, я же тут видел в райском саду Зигмунда Фрейда». Бог вздохнул и ответил: «Ну, знаете, милейший господин Юнг, – но это строго между нами, – какой же Фрейд – психотерапевт?!» – И что же? – спросил Хворост. Сергей снова ухмыльнулся: – Но фрейдовская система всё же работает – в основе своей. Так что давай с самого начала. А про неё, про твою женщину, мне рассказывать пока не надо. Это тебе будет домашнее задание. Извини, мы давно не виделись. Ты сейчас с кем живёшь? С Валентиной или с Иветтой? Вообще лучше не так: у кого из них живёшь? Кто тебе чашку кофе наливает? У обеих? Давно? Десять лет почти? Это, братец, шизофренией попахивает. А ты ещё и третью завёл. Она-то, конечно, и оказалась самой большой страстью. Да ещё младше на тридцать лет. Натурально, свихнуться можно. А ты всерьёз влюбился? Бросила тебя? Ну-ну! О больном пока не будем. Скажи мне, в детстве у тебя были навязчивые состояния, страхи, от которых не мог избавиться? Знаю, ты человек добродушный, но были ведь враги, которых ты ненавидел искренно и, если б мог, уничтожил? Не торопись, сосредоточься… Хворост вспомнил обиды от дворовых мальчишек, пугавших его, особенно одну историю с пистолетом, когда «большие ребята» рассказали ему, что видели убийцу в кондровском лесу. Вроде бы тот убил из пистолета женщину, которая ему «не дала» (этого тогда Семён, слава Богу, не понимал), потом разрезал на куски тело и спрятал куски в дупло, а пистолет в кустах обронил. И они повели перепуганного Сёму к дереву с дуплом. Андрей Карнаухов, самый высокий, сунул обе руки в дупло, а Кирилл Тимофеев, учившийся уже в восьмом классе, вдруг достал из кустов пистолет и запихнул Семёну в карман, сказав: «Пригодится…» В этот момент Карнаухов с диким криком «а а а!» вытащил из дупла руки, испачканные чем-то красным, и заорал: «Кровь! Кровь!» И все пустились наутёк. Глупый маленький Сёма тоже. Дня три он ходил с пистолетом в кармане в сопровождении «больших ребят», которые вместе с ним караулили преступника за бывшим домом философа-эмигранта Степуна, иногда показывая на кого-то пальцем и говоря, что, наверно, тот самый, но надо обождать, не стрелять, присмотреться. Семён не понимал, почему такое важное дело ему доверили, спрашивал о милиции, но ему объясняли, что милиция и преступники все заодно. А потом Тимофеев сжалился, сообщил, что менты убийцу забрали, а ещё через год рассказал, что и пистолет-то был ненастоящий, что это они так пошутили. Вот тогда-то ему захотелось всей этой дворовой дряни как-то отомстить за издевательство. И он пожалел, что пистолет ненастоящий. – Ну вот, – сказал Сергей, – детство, издёвки приятелей – это правильный путь. А теперь вспомни всё же: ты кого-то хотел убить, не по-детски?.. – Только когда был в армии на границе, – честно ответил Семён, – тех, кто посягнёт на нашу священную землю. Я ведь очень советским был по молодости. – Ну, это не совсем то. Ты должен понять, кто и почему увёл твою женщину, идентифицировать их конкретно, понять тем самым, что ты не виноват и она не виновата. А тех простить, потому что, как говорит моя медсестра (ты её видел), «человек слаб, а Фрейд силён». Понял? Ты же интеллигентный человек. Иди, и вот тебе домашнее задание: старайся смотреть на мир под углом зрения того, кто больше содействовал её уходу от тебя. Тогда ты её простишь и сам успокоишься. Давай ещё по сто грамм. – Но я могу, если что, к тебе обратиться? – Какой вопрос! В любой момент. Они ещё выпили. Хворост думал: кто? Кого ему хотелось бы убить, а он должен простить? Ответ, как ему казалось, Семён знал. Но всех надо простить. Так ли? Сергей вдруг встал, взял его за руку: – Но ещё не конец сеанса. Я ухожу. А ты ещё полежи часа два, повспоминай. И постарайся преодолеть своё Я, свою обиду. А потом уйдёшь. Тебя Клава проводит. Но как случилось, как это произошло, что она, его Алёнка, оставила его, ушла? Она писала ему, когда они ссорились: «Ты мне нужен весь, не отталкивай меня. Это больно». И вдруг именно он стал не нужен – ни весь, ни частично, никак. *** Он вспоминал, лёжа на кушетке… Что и как? Начиналось красиво и трогательно. Сказав Иветте, что его пригласили на цикл лекций (Валентина давно ничего у него не спрашивала), Семён уехал в Ригу, взяв с собой Алёнку. Пару суток провели в случайном отеле, не выходили никуда. Только в кафе, мимоходом глядя на непривычные острые крыши. Хворост не мог от неё оторваться. А потом рванули на Рижское взморье, в Юрмалу, там у Алёнки жила знакомая, точнее, знакомая её матери, которой она во всём призналась. Мать ужаснулась их разнице в возрасте. Но перечить дочери не стала. Эта знакомая и сдала им комнату. Без умиления не мог Хворост вспоминать эти дни, как она пряталась от него, становясь сзади кресла, и заразительно хохотала, когда он растерянно искал её, а потом находил за креслом и облегчённо улыбался. Ей по-девчоночьи нравилось дразнить опытного мужчину, профессора, старше её на тридцать лет, которого она победила. Ей нравилось, когда он, словно молодой, лез по крутому обрыву, спускаясь к озеру, чтобы сорвать ей белую кувшинку, а потом пристраивал эту кувшинку в её чёрных вьющихся волосах. Вечерами они ходили в латышские кафе, где он чувствовал себя при деньгах, а потому всесильным мужчиной, который любимой женщине открывает европейскую жизнь. Уже была мастерская приятеля, уже он знал от своего распутного однокурсника, топ-менеджера Олега, о том, что она, скажем так, легкомысленна. Но всё равно молодое тело, светящиеся глаза и явная влюблённость в него пьянили его, придавая силу и страсть, которой он не ожидал в себе. «Знаешь, – говорила она, – я же была глупой, восторженной девчонкой, считала себя поэтессой. Давно никому не читала, тебе прочитаю, ты не будешь смеяться: Многие любят розы – Я же люблю крапиву. Не тонкий запах мимозы, Не гибкие ветви ивы – Люблю я жару в пустыне, И северные морозы, И горькую грусть полыни… Но многие любят розы… После десятого класса понесла их взрослому, самому известному поэту у нас в Проточино. Он и сделал меня женщиной. Как он говорил, «открыл мне глаза на жизнь». Я маме отплакалась, повинилась. Для неё это было ужасно, она знала только одного мужчину – моего отца, который, сделав меня, ушёл к другой женщине, но ради меня с мамой не разводился. Так мы и жили. Не знаю, что и сказать. Теперь я большая, сама выбираю. Мне с тобой повезло. Потом универ, общежитие – это был просто ужас. Муж был, но и другие были. А как тебя увидела, поняла, что поздняк метаться. Я – твоя. Девчонки обычно мечтают о принце, а я мечтала сразу об императоре. Чтобы он меня полюбил, пусть он, как положено императору, был бы женат. Я ведь тоже замужем. Всё равно он любил бы меня больше, чем жену. Мне повезло. Ведь профессор в современной жизни всё равно что император. Мне не нужны новые русские. Они глупые. А ты умный, сильный, не бедный, но и не богатый. Как раз то, что мне нужно». Когда они шли с ней в их комнату, она обычно спрашивала, прижимаясь и немного снизу заглядывая в глаза: «Целоваться будем по-взрослому?» Он прижимал её к себе, бормоча страстно и счастливо: «Ещё как!» Как-то хозяйка, постучав вечером в дверь их комнаты, войдя и многозначительно поглядывая на них, угостила их бутылкой вина, сказав: «Вы такие милые. Хотела сделать вам приятное, и чтобы у вас всё так и получилось. Выпейте сами». Поставила бутылку на стол и вышла. Как теперь думал Хворост, этой пожилой женщине просто приятно было видеть пару людей, светящихся от счастья. Вино называлось «Свадебное». Хворост разлил вино по стаканам и сказал задумчиво растерянно: «Я бы тоже хотел, чтобы оно стало для нас счастливым знаком». При этом с тоской думая, что он пошёл бы в мормоны, чтобы можно было бы законно жить со всеми женщинами, которым что-то обещал. Особенно с Алёнкой, жизни без которой он теперь не представлял. Она погладила его по плечу, словно понимала его терзания: «Не волнуйся. Мне нравится быть любовницей. И слово красивое. Значит, я не просто так, не девочка на час. А послана тебе богиней любви». Она словно приросла к нему, шептала: «Меня без тебя нет». И чувствовала всё, что с ним происходит, особенно когда касалось их отношений. Они договорились с хозяйкой, что ещё лишних пару дней поживут, и Семёну надо было позвонить Иветте, сообщить, что он задерживается из-за лекций. Не желая звонить с мобильного, чтобы его разговора не слушала Алёнка, он вошёл в вестибюль отеля, стеклянный, прозрачный, сквозь который всё было видно, но не слышно. Ветка расстроилась: «А скажи, очень нужны нам эти лекции? Много ты на них заработаешь?» Хворост, потративший уже всю свою заначку, ответил: «Если я сейчас откажусь, то больше не позовут». Ветка ответила твёрдо: «Ну и ладно. Я больше не могу без тебя. Я соскучилась. Жду тебя. Понял?» И хлопнула трубкой, как ей было свойственно, когда раздражалась. Семён заколебался. Алёнка – вроде бы случайный роман, а там уже дочке восемь лет. Не говоря уж о Вальке с его же дочкой Кристиной. И вдруг сквозь стеклянную стену вестибюля он увидел Алёнку, которая бежала к нему, сжав кулачки, ничего не видя, волосы ведьмински растрепались… Никуда, конечно, он не поехал, они дожили эти два продлённых дня. Но Хворост часто потом вспоминал эту интуицию ведьмы, которая вдруг просыпалась у Алёнки. Когда это её касалось. *** А потом были последние дни, перед тем, как она его оставила. Обычно они ездили в Прибалтику. И в этот раз они поехали вместе в командировку на конференцию в Вильнюс, у каждого было по докладу, он помог ей с тезисами. Конечно, Хворост был, по сути дела, негодяем. И ещё каким! И к психоаналитику ходить не надо! Алёнка с тоской говорила, когда вдруг узнала, что муж ей изменяет: «Ты пристроен: у тебя две женщины, не считая меня, две дочери, тебе есть куда пойти. Мне надо что-то спокойное, чтоб жизнь была предсказуемой». Он ответил весьма цинично (откуда оно взялось, это циничное равнодушие?): «Найдём тебе литовца, чтобы не очень нам мешал». Он знал, что так бывает. Но она не подпускала его к себе в Вильнюсе целую неделю, пока шла конференция. Хотя номера были рядом, в каждом по две широкие кровати. «Не лезь ко мне, а то наколдую – вообще никого не сможешь», – прошипев как кошка, сердито сказала она, почти шутила, но не очень. Когда-то писала ему другое и иначе: «Брось эту печаль. Хочешь, я наколдую – и она упрыгает от нас навсегда, как жаба. Я умею». Страстные и горящие глаза, чёрные волосы, цыганскою волной падавшие ей на плечи, пухлые щёки… Он верил всему, что она говорила. В Вильнюсе они были второй раз. Как-то в начале июня он там читал лекции, а она, сказав мужу, что едет на конференцию, приехала к нему. Семён, однако, каждый раз, когда долго с ней не общался, боялся, что возраст у него не для молодой любовницы. Написал: «Приезжай. Если Бог даст сил, будет счастье». Она прислала в ответ свою фотку, написав: «При чём здесь Бог?! Я дам тебе силы. Это я. Чтобы ты не забывал, как я выгляжу. Не волнуйся – сама фоткала». Он встретил её на вокзале, и сразу они побежали в номер. Счастье и вправду наступило. Ему надо было отчитывать свои лекции две недели. Она уехала через четыре дня: трудно объяснить мужу долгую отлучку. Уже из дома она прислала ему мейл: «Родной мой, как же без тебя тяжело. Я так старалась не впасть в это состояние. Но всё зря. Убеждаю себя, что надо собраться и не киснуть. Но не могу. Эти четыре дня были одним сплошным счастьем. Хожу по квартире, раскладываю вещи из чемодана – как деревянная. Я к тебе совсем приросла. Напиши мне что-нибудь, хоть два слова. В Москве дождь. И прохладно. Прямо под моё настроение погода. Ничего не хочется. Даже не думала, что смогу вот так терзаться от любви. Ты моё счастье. Помни это, пожалуйста. Целую, твоя девочка». Потом снова была дискретная любовь, когда встреча раз в неделю казалась удачей. И опять выгорела конференция, причем в любимый город, да ещё и на шесть дней. Он ждал, что вдруг в купе они окажутся одни, очень хотел её. Но в купе ещё ехал парень, маленького росточка, очень деловитый и обстоятельный по виду. И ещё одна случайная попутчица. Ночью ждали границу. «Может, кино посмотрим? Хотя бы до пограничников?» – спросил парень. Он открыл ноутбук и включил новинку – приключенческий русский фильм под названием «Мираж», в режиссуре знаменитого Тиграна Кеосаяна. Смесь «Неуловимых мстителей» и «Белого солнца пустыни», где есть даже невинная Гюльчатай в облике русской студентки в очках, которую убивают по ходу дела моджахеды. Так вот эта девочка говорила: «А может, существует на свете субъективный идеализм? Может, всё это мираж, всё нам кажется, что кругом ужас, а на самом деле мы сидим каждый в своём доме, в уюте, за книгами…» А русский супермен (почти «товарищ Сухов») отвечает: «Не мираж это, а война, настоящая война. Где убить могут». Хворост потом уже подумал, что любовь его была миражом, а на деле шло её завершение, жёсткое и непоправимое. Всю эту командировку она язвила. Они гуляли по городу, заходили в кафе, хотя почти перед каждым заходом, когда он предлагал перекусить, она в духе брюсовской Ренаты произносила склочно: «Если ты голоден, ступай обедай, я не хочу». Потом, правда, шла, они сидели в чудесных интерьерах, пили пиво, ели на закуску копчёные свиные уши, литовский сыр, с тмином или с паприкой, на горячее – то запечённого лосося, то судака. Чёрная кошка с большими глазами монгольского разреза глядела на него не страстно, не радостно, как обычно, а почти угрожающе, почти ведьмински. За соседним столом развалились здоровые литовские парни, говорили между собой то по-русски, то по-литовски. Хозяин спросил: «Как долго сидеть собираетесь?» Ответили со смехом: «До первых девок». Но его каждое предложение пойти в гостиницу, где он хотел вернуть её прежнее любовное настроение, она встречала резко, переходя на «вы»: «Вы, Семён Георгиевич, мне не отец и не муж, вы не имеет никакого права удерживать меня рядом с собой. Вы думаете, что я сошлась с вами из-за работы в секторе? Это не так. Но при этом вы с завидным упорством повторяете, что я познакомилась с вами исключительно ради работы. Я считаю, это попрёк. И вообще недостойно. Это подло – так думать. Вы думаете, что если вы тратите на меня какие-то жалкие евро, то купили моё тело. Вы заблуждаетесь». Ему казалось, что от этих скандальных интонаций она на глазах глупеет. Он попытался пригрозить: «Ты меня теряешь», – полагая после всех её страстных писем и слов, что его ум, интеллект, опыт, его проза, его научные статьи и пр. так уж важны для неё. Позднее, перед смертью, то же сказал ему менеджер Олег Любский: «У тебя, Семёнушка, завышенная самооценка. Женщинам не это надо». А что? Тогда страсть застила ему глаза. И всё же их тянуло друг к другу. Он водил её в лавочки с женскими тряпками, где в одной она вдруг совершенно влюбилась в дорогую шаль, позволила ему её купить. Но тем строже стала вести себя. Хотя их номера в гостинице были рядом, надежд она не давала. Пару раз она заходила к нему, но вырывалась, уходила. Потом вечером, перед сном, после того, как она убежала, он разделся, лёг, но встал и пришёл к ней, уже в пижаме. Она была в ночной рубашке, дверь всё же открыла. Посмотрев на него, поняла его решимость и, вздрогнув, спросила: «Ты зачем? Что нужно?» Вместо ответа он обхватил её руками и принялся целовать. Она была тёплая, сопротивлялась слабо, вот уже он уложил её на постель, поднял её ночную рубашку, сбросил пижамные брюки, руки блуждали по её нагому телу. Но она молила: «Не надо, прошу тебя. Не надо. Ты сейчас всё можешь, но не надо». Не привык Хворост брать женщину против её желания (потом жалел много раз об этом гостиничном эпизоде!), оторвался, поцеловал и вышел. Когда целовал, она лежала замерев. Потом он писал ей, спрашивал. Она отвечала, поначалу спокойно. Он писал всё грубее. Наконец, она прислала последнее, ещё сравнительно мягкое письмо: «Хорошо. Я попытаюсь объяснить тебе в последний раз. Я любила тебя. Очень любила. Потом во мне что-то случилось. Надломилось. Не могу точно найти слова – кризис, депрессия… У меня не осталось сил ни на что, даже на чувства. Ты не захотел этого понять, не смог поддержать меня. Это нормально. На это нужно очень много сил. А ты привык к тому, что всё вращается вокруг тебя, все поддерживают и жалеют тебя. Поэтому ты начал обвинять меня бог знает в чём, терзать меня упрёками и проч. И постепенно убил во мне все чувства к тебе. Тут никто не виноват». На этом любовная переписка закончилась. Он посмотрел на часы. Пора было уходить. Медсестра Клава проводила его. В голове были мрак и безумие. Отвергнутая любовь источала яды и отравляла организм. «Любимую любить увели…» Но кто? Он не понимал, как любящая женщина могла оставить его. Его! Его – такого умного, глубокого, так много понимающего… И очень любимого. И время не очень лечило. Пистолет появился позже и случайно. |
Похожие:
 | Урок 114. «Мятежный человек, полный бунтующих страстей». Слово о... Урок посвящается биографии писателя и обзору его творчества. Лекция учителя и сообщения заранее подготовленных учеников о личности... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Основным средством воспитательного воздействия на уроке было и остается слово – слово учителя, слово писателя |
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Твардовского; познакомиться с общественной деятельностью писателя; увидеть постоянный и мучительный путь Твардовского к правде; проследить... | | Лекция «Вредная пятёрка». Интерактивная беседа по теме «Что вредно и что полезно» ... |
| Учебно-методический комплекс по дисциплине опд. В. 04 В. Распутин... В. Распутина, значение решаемых писателем нравственных проблем. Определяется важность изучения творчества писателя в школе, обсуждаются... | | Тема «Отражение света» Образовательная – сформировать понятие отражения света, раскрыть сущность законов отражения |
| План урока: Организационный момент. Работа над произношением. Работа... Закона Российской Федерации «Об образовании» (редакция от 1 декабря 2007 г. №309-фз) | | Международный литературный конкурс «Купель» 2012 2013 года по произведениям... Номинация: методическая разработка «Урок-беседа по повести-хронике «Сплетение душ» |
| Рабочая программа По детским болезням Для специальности 060103. 65 Педиатрия Программы по детским болезням для студентов педиатрических факультетов высших медицинских учебных заведений (Москва, 2000г.) | | #15. Коля ловил девчонок, окунал их в лужу и старательно измерял... Григорий Остер. Сборник задач по физике (фрагменты) Предлагаю Вашему вниманию сборник задач по физике составленный известным детским... |
| Урок – беседа по повести Оборудование: портрет писателя, выставка книг, слова В. Распутина : «У старух меня особенно поражает спокойное отношение к смерти,... | | Александр Григорьевич Цейтлин Труд писателя «Труд писателя»: Советский писатель; Москва; 1968 В книге правомерно исследуются и проблемы психологии творчества, воспитания писателя, его подготовленности к литературной работе,... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Хором, по слогам читаем 1 слово (слово закрывается) – пишем это слово; читаем 2 слово (слово закрывается) – пишем это слово; читаем... | | Учебно-методический комплекс по модулю кв15 Язык писателя Факультет филологический Цель: формирование понятия «идиостиль писателя»; приобретение студентами углубленных знаний о жизни и творчестве М. А. Шолохова одного... |
| Разработка урока на тему «Как правильно мечтать?» Разработка урока на тему «Как правильно мечтать?» по повести Ф. М. Достоевского «Белые ночи» | | Разбойник Цель:- познакомить с Виды и формы работы: слово учителя, работа в группах, словарная работа, слушание, беседа |
