Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 2.59 Mb.
|
К вопросу о логико-философском аспекте явления антонимии в публицистическом контексте (на материале русского и немецкого языков) Боженкова Н.А., Толстая А.Л. Юго-Западный государственный университет Россия, г. Курск Доклад посвящен анализу логико-философских положений явления антонимии как базисной составляющей категориальной устроенности современной публицистической речи в типологическом аспекте. This paper reports on the logico- philosophical analysis of antonyms as basis in modern publicistic texts in typological aspect. Современный этап в развитии сравнительно-исторического, типологического и сопоставительного языкознания, детерминированный расширением границ всех сфер человеческой жизни и постепенным выходом в единое мировое пространство, характеризуется не только комплексным изучением языка, заключающемся в многоуровневом анализе структуры языковой системы и функционирования языковых средств в речи, но и преобладанием лингвокультурологического, андрогогического и коммуникативно-прагматического подходов. Вместе с тем изучение явления антонимии, несмотря на значительный корпус научных работ, до сегодняшнего дня не преодолело строго структуралистского направления, в рамках которого антонимия представляется в основном как вербальная манифестация общемыслительной дихотомии без учета современных тенденций изменения языковой системы в целом. Более того, рассмотрение антонимичных отношений как базисных составляющих категориальной устроенности современной публицистической речи до сих пор остается за пределами научной мысли. В связи с этим представляется важным проследить и типологизировать процессы организации и реализации антонимичных отношений в русском и немецком языках в логико-философском аспекте. Логико-философские положения, явившиеся предпосылкой для решения многих проблем диалектики противоречия и противоположности, позволили выделить и описать противоположности в человеческом мышлении, проанализировать лексико-семантическое наполнение слова, определить общие для двух языков функции антонимии – отграничения, сравнения, объединения и создать первые словари антонимичных единиц. В результате проведенного анализа было установлено, что антонимия представляет собой одну из важнейших лингвистических универсалий, одно из существенных измерений семантико-синтаксической системы различных языков. В основе антонимии лежит ассоциация по контрасту, отражающая существенные различия однородных по своему характеру предметов, явлений, действий, качеств и признаков. Антонимичность оказывается компонентом смыслового содержания всех единиц лингвокультурного континуума: она выступает, с одной стороны, как особая характеристика лексическо-семантического наполнения слова, с другой – как специфическое языковое отражение различий, противоречий и опосредованности в предметах объективного мира, обусловливающего, в свою очередь, корректность определения всех конструктов явления антонимии. Вместе с тем с собственно лингвистических позиций логико-философского понимания явления антонимии следует отметить, что аспект, базирующийся на наличии крайних членов, между которыми возможно третье звено, хотя и оказывается существенным при определении антонимии, не является единственным при определении антонимических отношений, поскольку проблема антонимии как таковая им не исчерпывается. Будучи вербально манифестированным явлением, антонимия имеет свойственные ей собственно лингвистические характеристики, раскрытие которых сопряжено с исследованиями данного явления в языкознании. При этом наблюдается определенное смещение акцентов в изучении антонимии – от общеязыкового плана к конкретно-речевому её воплощению. В связи с развитием теории «семантических полей» расширяется предметная область исследований: анализируются конкретные антонимические ряды, их функциональные свойства, антонимия начинает рассматриваться с такими явлениями, как синонимия, полисемия, с выходом в более крупные семантические объединения (синонимо-антонимические блоки), в результате антонимия получает статус самостоятельного языкового явления, что находит свое отражение в ряде специальных исследований, посвященных частным проблемам антонимии, и в создании антонимических словарей русского языка. Таким образом, антонимичность оказывается компонентом смыслового содержания всех единиц лингвокультурного континуума: она выступает, с одной стороны, как особая характеристика лексическо-семантического наполнения слова, с другой – как специфическое языковое отражение различий, противоречий и опосредованности в предметах объективного мира, обусловливающего, в свою очередь, корректность определения всех конструктов явления антонимии. Литература
Боженкова Наталья Александровна, доктор филологических наук, профессор Толстая Анна Леонидовна – канд. филол. наук E-mail:kafrus@kstugate.kursk.ru ВЕРБАЛЬНАЯ И НЕВЕРБАЛЬНАЯ КОММУНИКАЦИЯ КАК СРЕДСТВО ВЫВЕДЕНИЯ К СМЫСЛАМ (РИТОРИКО-ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКИЙ ПОДХОД) А. Б. Бушев Филиал Санкт-Петербургского государственного инженерно-экономического университета в городе Твери Россия, г. Тверь Работа посвящается тексту - вербальному и невербальному - требующему выхода к пониманию как разделению содержания (суммы предикаций) и смыслов (сложных конфигураций связей и отношений сказанного к действительности). Примеры вербальных (мемуарные, историографические) и невербальных текстов (кинохроника) иллюстрируют эту важную герменевтическую технику. The paper dwells on the importance of comprehension and interpretation of implied senses in verbal and non-verbal texts. The examples illustrate one of the techniques of comprehension: difference between content and sense. Герменевтика выделяет уровни понимания - семантизирующий (работа на уровне значения слова, т.е словарные дефиниции незнакомых слов, архаики), когнитивный - на уровне освоения содержания сказанного как суммы пропозиций (так называемый «пересказ содержания»), распредмечивающий, т .е. работа на уровне смыслов - конфигураций связей и отношений сказанного к действительности, выстраиваемых в сознании реципиента. Нетрудно отметить, что многие художественные тексты «задерживаются» на уровне когнитивного понимания. Это демонстрируют такой жанр, как, например, анонсы художественных фильмов по ТВ (типа «Икс встречает Игрек. Они убивают Зет, дочь Зет уезжает. Игрек бросается в погоню, теряет важные документы» и т.д). Зачастую эти анонсы выдержаны в приблатненном варианте языка типа следующего анонса, собственнолично прочитанного в центральной газете: «Скоро новый год, и трупаки валятся как из рога изобилия. Менты встречают расчлененку».) Большая часть наших школьников – а стало быть, и студентов - привыкла к пониманию и пересказу именно с позиций когнитивного понимания («Этот пошел туда, тот сюда, они вылетели, налетели, скрылись, замочили и т.д.» – такой пересказ подчеркивается, кстати, динамизмом глагольных форм). Но есть в культуре совсем другие тексты, выводящие к иным смыслам и метасмыслам, требующим понимания не по содержанию. Идейность текста при этом понимается как обилие и богатство художественных идей. Вопрос об описании сознания, осваивающего текст, выходит за рамки собственно лингвистического исследования. Очевидно, то лингводидактическая работа должна идти по освоению тех приемов, наблюдение за которыми выполняется при помощи самонаблюдения за наиболее эффективными приемами мыследействования - техниками интерпретации, проводятся группировки этих техник (Богин 2009). Существенны техника интенциональности (Э. Гуссерль), техника различения значения и смысла (восходящая к трудам Г. Фреге), техника расклейки смыла и содержание, техника герменевтического круга, рефлективного обращения к метафоре, техника жанроопределения (экспектации), техника выявления импликаций. Понимание менталитета осуществляется при помощи техник понимания. Приведем примеры прочтения и понимания вербальных и невербальных текстов. Открываю наобум и читаю дневник Н.А. Романова: 16 августа . Пятница в 9 ½ пошел пешком по горизонтальной дорожке в с Ольгой, детьми, Аней, Дрентельном и Мордвиновым (деж.) Идти было жарко. Но все-таки легко. Вернулись на моторе к купальне и выкупались в море; в воде 21 по Реомюру. Завтракали со всеми. В 2 ½ поехал с ними же в Айданиль. Погуляли в виноградниках и наелись виноградом. Вернулись домой к чаю. Читал и окончил! Все. Обедали и сидели на балконе. Конечно, это частный дневник – гулял, читал, играли в кости, домино, принимал депутации и послов, ездил в оперу, читал и работал (без указания на что-либо конкретное), ездил с горы, принимал ванну, пил чай: Гулял, покатался с детьми на прудах. Вечером почитал, отслужили благодарственный молебен, слушали дивный хор балалаечников. 12 июня 1915 года Пятница Ночью шел дождь и день был серый до 4 часов. Утром ходил к докладу. Приехал Кривошеин. После завтрака долго разговаривал с ним на скамейке. Погулял немного. Ген. Поливанов, вызванный мною, прибыл из Петрограда; он назначается управл. Воен мин. Читал и писал до обеда. Вечер стоял чудный. Играл в домино. Налицо СМЫСЛ: несоответствие личности и возложенным на нее задачам, будничность устремлений личности. Где об этом в тексте?! Но ведь любой читатель, мало-мальски приучивший себя к рефлективным процедурам, видит это. 8 августа. Суббота. Летний день. Утром погулял. Завтракали: Фредерикс и Дм. Шереметев (деж.) Принял ген-адъют. Рузского. Гулял с детьми и покатался с Алексеем. После чая принял Юсупова. В 6 ½ пошли вдвоем ко всенощной в домовую церковь. В 10 час. исповедовались. Еще: День был летний. Завтракали на балконе. После чай погулял с Воейковым в Баболовском парке. Дядя Павел пил чай. Покатался на байдарке. Узнали об удачных боевых действиях. Поездил на велосипеде. После обеда играл в кости, наклеивал фотографии. Тетя Ольга и Мавра пили чай… после чая – кинематограф. Подумать только – через два дня после отречения (!!!): 4 марта . суббота. Спал хорошо. В 10 часов пришел добрый Алек. затем пошел к докладу. К 12 час. Поехал на платформу встретить дорогую Мама, прибывшую из Киева. Повез ее к себе и завтракал с нею и нашими. Долго сидели и разговаривали .Сегодня. наконец, получил две телеграммы от дорогой Аликс. Погулял. Погода была отвратительная – холод и метель. После чая принял Алексеева и Фредерикса. К 8 часам поехал к обеду к Мама и просидел с нею до 11 часов. 6 марта погулял в садике. Мама приехала к завтраку. Гулял; опять началась метель… 7 марта 1917 г…. Обедал с Мама и поиграл с ней в безик. Словом, как Людовик шестнадцатый , записавший в дневнике «17 июля. Ничего». 23 марта Разбирался в своих вещах и книгах и начал откладывать все то, что хочу взять с собой. Если придется уезжать в Англию. Person naïve! Шел, однако, уже июнь 1917 года…. Вопрос: как скоро читатель по прочтении дневника Н. А. Романова выходит к смыслу: неравновеликости частной жизни ординарного человек и задач человека, являющегося императором могущественного государства. Показательно, что учить герменевтической технике разделения смысла и содержания может и невербальный текст. Так, в последние годы жители многих городов России стали зрителями фестивальной программы «Безмолвное кино». В рамках этого проекта показана полуторачасовая хроника династии Романовых из Российского архива кинофотодокументов в Красногорске Без слов видна карта культурной, политической, экономической жизни России тех лет. Все там есть: коронация, большая семья императора, великие князья Николай Николаевич, Кирилл, Дмитрий Павлович, Сергей Александрович, императрица, Императрица –мать, Елизавета Федоровна, великие княжны, цесаревич. Войска, отправляющиеся на оборону Порт-Артура. Ливадийский дворец. Царское село. Зимний дворец, Кремль. Парадный вход Царскосельского дворца, куда государь привез молодую жену, где был счастливы и откуда начался его крестный путь на Голгофу в 1917 году. Парадные смотры войск. Парадные выходы. Матросский костюмчик цесаревича. Цесаревич - атаман Казачьих войск. Закладка Федоровского собора в Царском селе. Велика роль Федоровской иконы, ведь и царицы при крещении получали отчество Федоровна. В дни трехсотлетия дома Романовых хроника запечатлела торжества и поездку в Кострому. Показаны памятники, которых нет в в современных Москве и Петербурге – Александру Второму и Третьему. Вот церемонии открытия памятников. Полтавские торжества (200 лет ), Рижские торжества – вот императорская яхта «Штандарт» входит в Западную Двину. Так отмечали 200 лет окончанию русско-шведской войны, присоединение Лифляндии к России. Торжества по поводу обороны Севастополя. Обедни в церквах, молебны, панихиды, восторженные приветствия народа. Поздравления государыни по случаю дня рождения, любившей пышные цветы, торжественные выходы, принятие депутаций всех сословий. Парады конвоя. Завтраки для офицеров с любимой закуской – поросенок с хреном. Благотворительность. Алупка. Освящение церкви в санатории для детей, больных чахоткой. Выставки общества поощрения крымско-татарского кустарного производства. Осмотр зоопарка в Аскания –Нова. Вот идут –нет, шествуют - на литургию в Успенском соборе, в Чудов монастырь. Вот памятник Александру Третьему открывают у храма Христа Спасителя. Завеса падает. Салют. Отмечали 100-летие Бородинского сражения. Царю представляют стариков, помнящих французов и фельдфебеля 122 лет, воевавшего против них. Смотр учащихся. Смотр потешных (тех учащихся, что обучались строю и гимнастике). День Белого цветка – собирали пожертвования на нужды больниц, жертвующим деньги царские дети дарили белый цветок. Благотворительные базары. Продажа собственноручных работ для устройства санатория в Массандре. Трехсотлетие дома Романовых – торжества по всей стане, чествовали свое прошлое. На колеснике совершают паломничество по местам Михаила Романова. Романовские палаты. Ипатьевский монастырь. Закладка памятника. Вот у памятника Минину и Пожарскому. Посещение Новоспасского монастыря в Крутицах - с могилами предков-бояр. Вили и Ники – два кузена. Во фраке царь посещает Германию. Вот семейство в Констанце. Ольге представляют возможного жениха. из местного царствующего дома. Окруженный слугами больной цесаревич. Начало войны. Манифест. Молебен в Кремле. Военная хроника – эти сюжеты являются монополией Скобелевского комитета. Ставка в Барановичах. Позднее в Могилеве. Отречение на маленькой провинциальной станции не шло под камеру. Это не раздача Георгиевских крестов казакам, не исследование фортификаций Перемышля. Эти 1, 5 года в ставке в холодном полупустом доме. Вот получил орден Георгия четвертой степени за посещение передовой позиции. Вот полковник. Аликс – фельдшерица в Царскосельком госпитале. Поздравления по случаю Пасхи – царь христосуется с низшими чинами. Прогулка на моторном катере. Звучит «Вечная память». Словом, как говорила одной писательнице бывшая фрейлина в семидесятых годах двадцатого века: « Да, тиран, но какие сливки у них подавали!» В хронике остались незамечены Ходынка, революция 1905 года, расстрел Красной Пресни, Кровавое воскресенье, столыпинские галстуки, Ленский расстрел. Простили бездарную братоубийственную бойню первой мировой, дело Дрейфуса, дикое социальное неравенство, распутинщину. Остался лишь мелочный дневник – ездил в оперу, читал, гулял. С целью историографического понимания читатель может совершать и обращение к собственной душе, к собственному рефлективному опыту. Так, автор этих строк помнит, как старенький учитель-историк Забелин рассказывал ему, как гимназистом он видел императора. От восторга закричал. Забелин любил поговорить по-французски, вспомнить, как служил псаломщиком в церкви, куда Ахматова приезжала к своему духовнику. Умер столетним в девяностых. Сказывается и опыт чтения историографической литературы ( в учебниках говорили вот так), опыт работы с тексами культуры ( что напоминает Вам дневник государя?). сказывается и , например, опыт рецепции художественных текстов – скажем , поэзии Н. Туроверова о печальном исходе из Крыма: Уходили мы из Крыма Среди дыма и огня. Я с кормы все время мимо В своего стрелял коня. А он плыл, изнемогая, За высокою кормой. Все не веря, все не зная, Что прощается со мной. Сколько раз одной могилы Ожидали мы в бою. Конь все плыл, теряя силы, Веря в преданность мою. Мой денщик стрелял не мимо – Покраснела чуть вода… Уходящий берег Крыма Я запомнил навсегда. Какие смыслы порождает прочтение этого текста на фоне освоения содержания (денщик убивает верного коня офицера при отходе войск) и почему? Ум наблюдающий свою деятельность (Дж. Локк) – человек, рефлектирующий над средствами, обращающими на себя рефлексию, выводящими его от содержания к смыслу художественного, идейного произведения, обогащающего его понимание, перевыражающего его личностные смыслы и меняющим отношение к собственному опыту (образ окрашивается опытом, а отношение к опыту меняется). Эти интерепретативные задачи риторики выходит за рамки собственно филологии – налицо их социальная важность. Литература. Г. И. Богин. Обретение способности понимать. Работы разных лет. Тверь: ТвГУ, 2009.Т.1-2. Александр Борисович Бушев, канд. филол.наук, доцент Е-mail: alex.bouchev@list.ru НОМИНАЦИЯ АНАТОМИЧЕСКИХ ОБЪЕКТОВ ПО НЕСКОЛЬКИМ МОТИВАЦИОННЫМ ПРИЗНАКАМ Е. И. Гринкевич Белорусский государственный университет Республика Беларусь, г. Минск Доклад посвящён реализации нескольких мотивационных признаков при номинации анатомических объектов. Анализ проводится в сопоставительном аспекте (русские – латинские наименования). This paper reports on implementation several motivational attributes while denominating anatomical objects. The analyses is conducted on Russian – Latin term comparative basis. Терминология медицины имеет длительную историю развития, и далеко не все термины (в особенности это касается терминологических сочетаний), применявшиеся в древности для номинации анатомических объектов, входят в современную анатомическую терминологию (под термином «номинация» вслед за В. Н. Телия понимаем «образование языковых единиц, характеризующихся номинативной функцией») [1, с.162-163]. Для именования анатомического объекта латинские и русские анатомы зачастую использовали описательные конструкции. Например, для именования межбугорковой борозды (линейного углубления на поверхности верхней части плечевой кости между большим и малым бугорками) предлагались следующие конструкции — ямка для проходу некоторого хвоста мускульного; бороздка [сулкус], вмещающая в себя голову другую мышки двуголовной и др [2, с. 225]. Современный русский термин межбугорковая борозда появился в XIX в. В этом терминологическом сочетании и его латинском эквиваленте sulcus intertubercularis (sulcus ‘борозда’; inter ‘между, посреди’; tuberculum ‘бугорок’), отражены номинация по сходству с объектом внешнего мира и месту расположения. Это заимствованная ландшафтонимическая метафора. В результате многолетней работы по упорядочению анатомической терминологии описательные номинативные конструкции постепенно заменяются двусловными и трёхсловными словосочетаниями, однако номинация по одному признаку оказывается недостаточной и поэтому номинация осуществляется по нескольким признакам. Так, в терминах круглый пронатор, квадратный пронатор (пронатор — мышца, которая вращает предплечье с кистью внутрь) реализуется номинация по функции и форме. Русскому термину круглый пронатор соответствует латинский эквивалент pronator teres. Главный компонент русского сочетания — транслитерированное заимствование латинского pronator (от prono, pronatum ‘наклонять вперёд’), определение круглый является прямым переводом латинского прилагательного teres ‘круглый и длинный’; ‘ цилиндрический’. При переводе на русский язык семантические изменения не происходят. Двусловному русскому термину квадратный пронатор соответствует трёхсловное латинское сочетание m. pronator quadratus; определение квадратный является транслитерированным заимствованием латинского quadrate ‘четырёхугольный, квадратный’. Прилагательное четвероугольный в названии этой мышцы встречается в переводе «Анатомии» Г. Бидлоо — мышица пронатор четвероуголная [3, с.190]. Терминоэлемент связка составляет основу многих анатомических терминов, мотивированных по нескольким признакам. Русское терминологическое словосочетание загнутая связка, в котором представлен мотивировочный признак по функции и форме, — прямой перевод латинского ligamentum reflexurn (от ligo ‘связывать’; reflecto ‘загибать’). В терминах разгибатель мизинца, разгибатель большого пальца, длинная связка, короткая связка, широкая фасция и др. номинация осуществляется по двум признакам — по функции и размеру. Двухсловный русский термин разгибатель мизинца — словарный эквивалент четырёхсловной латинской конструкции m. extensor digiti minimi; (лат. minimus ‘наименьший’. Эта конструкция имела в переводе «Анатомии» Г. Бидлоо четырёхсловное русское соответствие мышица мизиннаго перста простирателная. В единицах русского и латинского языка есть наименование той самой сущности, которая выражает мотивационные признаки по функции и размеру. В несогласованном определении русского словосочетания разгибатель мизинца отражена семантическая конденсация понятия ‘наименьший палец’. Родовое понятие может уточняться с помощью двухкомпонентного словосочетания — разгибатель большого пальца (лат. m. extensor pollicis). Теперь уже в латинской терминологической единице находит отражение семантическая конденсация понятия ‘большой палец’ в терминоэлементе pollicis. На этих примерах можно наблюдать, с одной стороны, общность семантической структуры русского и латинского термина, с другой стороны, различие грамматических средств при вербализации содержания терминологического понятия. Мотивационный признак по размеру используется при номинации анатомических объектов в сочетании с мотивационным признаком по внешнему сходству с объектами реального мира. Часто такие терминологические единицы представляют собой антонимические пары, соотносящиеся на основе контраста выражаемых ими признаков: длинная головка — короткая головка, большое крыло — малое крыло, большой вертел — малый вертел, большой таз — малый таз, большой рог — малый рог и др. Форма анатомического объекта может детализироваться при номинации местом прикрепления или же местом расположения каждого конкретного объекта, например: рёберная дуга, надбровная дуга, поясничный треугольник, пупочное кольцо, жевательная бугристость и др. В анализируемом материале представлено значительное количество таких терминов. Двусловному русскому термину пупочное кольцо соответствует латинское сочетание anulus umbilicalis; составной термин пупочное кольцо является прямым переводом соответствующего латинского термина: anulus ‘кольцо, ободок, колечко’; umbilicalis ‘пупочный, относящийся к пупку’; главное слово русского словосочетания — заимствованная артефактонимическая метафора; налицо предметная мотивация: слово общенародного языка кольцо подверглось терминологизации на базе латинского языка. Двусловному русскому термину поясничный треугольник соответствует латинский эквивалент trigonum lumbale; главное слово русского сочетания является прямым переводом греческого trigonum ‘треугольник’; а прилагательное в составе русского сочетания представляет собой прямой перевод латинского lumbalis ‘поясничный’. Двусловному русскому термину пояснично-рёберный треугольник соответствует двусловное латинское сочетание trigonum lumbocostale; определение пояснично-рёберный эквивалентно искусственно созданному на базе латинских словообразовательных элементов слову lumbocostale (от lumbus ‘поясница’; costa ‘ребро’; costalis ‘ рёберный’). В словарной статье «Энциклопедического словаря медицинских терминов» (ЭСМТ) к терминологическому сочетанию пояснично-рёберный треугольник приводятся синонимы – эпонимические термины: Бохдалека треугольник, Бохдалека щель (треугольный участок диафрагмы, лишенный мышечных волокон, разделяющий ее на поясничную и реберную части). Двусловному русскому термину грудино-рёберный треугольник соответствует двусловное латинское сочетание trigonum sternocostale; определение русского сочетания эквивалентно искусственно созданному слову sternocostale (от sternum ‘грудина’, sterno ‘стлать, расстилать, распространять’). Синонимы — Ларрея треугольник, Ларрея щель (узкая треугольная щель между грудинной и реберной частями диафрагмы, заполненная клетчаткой). Один и тот же терминоэлемент в разных терминологических сочетаниях может выражать различные мотивировочные признаки. Так, мотивационный признак именования объекта по функции реализуется в русском термине жевательная мышца и в его латинском эквиваленте muscŭlus masseter; определение в составе русского словосочетания является прямым переводом греко-латинского masseter ‘ жевательный ’(лат. mastico ‘жевать’). Определение жевательная в словосочетании жевательная бугристость ‘место прикрепления жевательной мышцы’(лат. tuberositas masseterica) выражает мотивировочный признак не по функции, а по месту расположения. В тех случаях, когда для детализации подобия анатомического объекта каким-либо предметам или объектам внешнего мира используется признак локализации в пространстве, терминологические сочетания, как правило, представлены антонимическими парами: задний родничок — передний родничок, латеральная стенка — медиальная стенка и др. Номинация по двум признакам — по подобию и функции —осуществляется в терминах запирательная борозда, питательный канал, ремённая мышца, сфинктер ампулы и др. Канал в компактном веществе трубчатой кости, через который проходят кровеносные сосуды и нервы, носит название питательный канал (лат. canalis nutricius; canalis nutriens). Главный компонент русского терминологического словосочетания является транслитерированным заимствованием с усечением окончания латинского canalis ‘труба, жёлоб, канава, канал’; ‘трубчатый проход’, а уточняющее определение питательный — прямой перевод причастия nutricius ‘питающий, вскармливающий’(от nutrio ‘кормить, питать’). Русскому термину ремённая мышца соответствует латинское сочетание m. splenius; определение в составе русского терминологического сочетания является метафорическим переводом греко-латинского splenius (из греч. splenion ‘пластырь’; spleen ‘селезёнка’; лат. lien ‘ селезёнка’). Мотивированность определения ремённая по подобию и функции (покрывает и удерживает на месте глубже залегающие мышцы шеи) образно проясняет номинацию анатомического объекта. Когда номинация по функции оказывается неисчерпывающей и возникает потребность детализировать один объект в отношении другого объекта (других объектов), размера, места расположения и т.п., используются номинативные описательные конструкции: мышца, поднимающая верхнюю губу и крыло носа мышца, сморщивающая бровь; мышца, опускающая перегородку носа; и т. д. При именовании анатомического объекта может быть использовано несколько признаков одновременно: передняя связка головки малоберцовой кости; внутренний сфинктер заднего прохода; короткая мышца, отводящая большой палец кисти и др. Одним из факторов номинации является ориентация носителей языка на наиболее универсальные признаки обозначения внеязыковых объектов, возможно, поэтому значительное количество терминологических единиц создано на основе метафоры (ремённая мышца, сфинктер ампулы). Мотивационный признак подобия объектам внешнего мира или подобия геометрическим фигурам довольно широко представлен в изучаемом материале в сочетании с мотивационным признаком по месту расположения анатомического объекта (грудная клетка), месту локализации в пространстве (задний родничок – передний родничок) или размеру (большой вертел — малый вертел). Выбор нескольких признаков осуществляется при необходимости детализации объекта. Литература 1. Сотникова К.В. Функция мотивации слов в детской речи / Juvenilia: Сб. студ. и аспирантских работ. – Томск: 1998. Вып. 2. 2. Романов Н. А. Русская анатомическая терминология XVIII века / Н. А. Романов. – Кн. 1. – Смоленск: САУ, 1997. – 333 с. 6. Романов Н. А. Русская анатомическая терминология XVIII века / Н. А. Романов, А. Б. Доросевич. – Кн. 2. – Смоленск: САУ, 2004. – 537 с. Елена Ивановна Гринкевич, аспирант E-mail:e-leks@rambler.ru СПОСОБЫ ВЫРАЖЕНИЯ АВТОРСКОГО СОЗНАНИЯ В ЦИКЛЕ РАССКАЗОВ Л. УЛИЦКОЙ «ЛЮДИ НАШЕГО ЦАРЯ» Т.В. Губанова Тамбовский государственный технический университет г. Тамбов Доклад посвящен определению специфики нарративной структуры цикла рассказов Л.Е.Улицкой «Люди нашего царя» через хронотопические отношения. This paper reports on the specific character of narrative structure of the cycle of stories “ People of our Tsar” through chronotopos relations. Ключевые слова: хронотоп, преподавание литературы в вузе, авторская интенция, интертекстуальность, пространственно-временные отношения. Аннотация: Через хронотопические отношения определяется специфика нарративной структуры цикла рассказов Л.Е. Улицкой «Люди нашего царя», выстраивается типология хронотопов главных персонажей произведений писательницы. Каждый жанр художественной литературы, в том числе и рассказ, имеет доминантную жанровую мотивировку, которая формирует «концепцию адресата». Речь идет о художественных средствах, которые направлены на активизацию читательского восприятия и выражения авторского сознания. Важную роль в реализации авторской интенции, безусловно, играет организация пространственно-временных отношений. Для того, чтобы определить пространственно-временную форму произведения, внутритекстовую среду произведения (хронотоп), надо рассмотреть также систему характеров, пейзажей, портретов, вводных эпизодов в совокупности с сверхтекстовой сферой (ассоциативным фоном произведения), который одни ученые называют «интертекстуальностью» [1], а другие «сверхтекстом» [2]. Необходимо учитывать, что не менее важную роль в создании художественного мира играют скрытые ассоциации, которые заложены в тексте в редуцированном виде, а разглядеть и «развернуть» их, увидеть их в связи с целым миром должен читатель. Это сигналы дистанцированных связей между отдельными элементами текста или отдельными образами основаны на повторе, сходстве или контрасте [3], в том числе содержатся в портретных и пейзажных описаниях. В рассказах Л. Улицкая идёт от частных вопросов к вневременным, вечным, с цикличным хронотопом, поэтому зачастую исследователи одни и те же произведения относят то к повестям, то к рассказам. Доминирующая жанровая форма – циклы рассказов и повестей обусловили выбор определенных приемов художественной изобразительности, среди них организация пространственно-временных отношений, портретные и пейзажные символизации, использование предметно-бытовых деталей. Действие большинства произведений цикла «Люди нашего царя» чаще всего происходит в замкнутом топосе. Но первый рассказ «Путь осла» раздвигает границы хронотопа и в метафизическом, и в реальном (в географическом и во временном) планах. Автор-повествователь стремится выразить свое отношение к путям христианства в современном мире, но показывает его от колыбели (Древний Рим) до начала XXI века, от зеленых долин Франции, Британии, Сирии, Италии до снегов России, вводя эпическое, мифологическое время, кроме бытового, биографического и природного. Конкретное личное время центральных персонажей Женевьев и Марселя постепенно переходит в эпическое, вечное, а герои живут в бытовом и вневременном пространстве. Вымершая деревушка «в четыре дома, из которых два были необитаемы… Часовенка, стоявшая между четырьмя домами, была закрыта», но там «Пастух-монах служит мессу «для Господа Бога и своей матери» [4, 14]. Это точка вселенной, в которой сошлись Марсель (из Таиланда) и Женевьев (из Парижа), русская писательница (Россия), а также «немолодая негритянка» (из Америки), «десятилетняя девочка с больным младенцем», а также подруги, бывшие мужья, вторые жёны, братья, чтобы осенью пережить чудо Рождества. Праздничный хронотоп и природный не совпадают, для того, чтобы утвердить возможность Благодати везде и в любое время: «Я усомнилась, не выскочила ли я из реальности в сон или кинематограф?» [4, 16]. Перемещение в прошлое происходит в рассказах Л. Улицкой с помощью параллельных путей: старой римской дороги, построенной в первом веке, и европейской автострады. Автор «организует пространство памяти образами ушедшей эпохи, ее знаками» [5, 376]. Расширение повествования за счет другой реальности приводит к тому, что смыслы происходящего приобретают глубину вечности. Таким знаком варварских цивилизаций, «сгинувших племен» становится «сводчатое помещение неопределенного назначения», из потолка которого торчали крюки, и падающие от них тени зловеще ломались на гранях сводов, свидетельствуя о кровавых временах. «Жестяные крюки» держат в доме Женевьев даже полотенце. Прошлое здесь «восстало из праха» [4, 16]. Возвращение библейских времен знаменуют и «пресные лепешки», выпеченные в железной печурке, и ягоды, собранные в лесу, а исторические времена представлены книгами «История наполеоновских войн» и «Библия», а также старинной музыкой Баха и Шуберта, которая звучит под сводами дома. Появление ягненка, пастуха с евангельским именем Марк, падающей звезды в доме Осла – все эти знаки вечности вывели обычную встречу друзей в загородном доме во вневременной сакральный план. Та же самая хронотопическая система характерна для рассказа «Приставная лестница», где полусгоревший барак – не только знак войны, военного времени, но символ всей истории России, а лестница на второй уцелевший этаж, которую ежедневно штурмует безногий инвалид и втаскивающая огромного мужа Василия на себе по приставной лестнице вверх – знак многострадального русского народа, топящего в водке свое горе. Будущее семьи представляется в виде комнаты, которую дадут отцу, но Нинка выталкивает отца через дыру с лестницы вниз, в преисподнюю, чтобы спасти мать. Но отец возвращается в их пространственно-временной локус, спасенный самогонщицей Кротихой, потому что «с небеси падал… выделанный снег», потому что вмешались силы иного мистического хронотопа. Причем для отца выпадения из бытового хронотопа не было: он не проснулся от падения. Но вскоре, обеспечив комнату-будущее для своих детей – ушел добровольно и навечно в инфернальный хронотоп. К демоническому колориту инфернального хронотопа относятся мотивы темноты (погас свет), пустоты, безлюдности (пустые коридоры), окаменения или остолбенения, из-за которых Женя не смогла войти к умирающему отцу. Важную роль играет сакральное число три (двери), среди которых металась Женя. Кроме внешнего хронотопа имеется внутренний, интроспективный хронотоп Жениной рефлексии. Внутренний хронотоп характеризуется опустошенностью, но не демоничностью. Замкнутый коридорный локус преследует героиню рассказа «Коридорная система» и в снах. Она живет одновременно и в реальном времени, и в прошлом, вспоминая детство, и в мистическом хронотопе, боясь повторяющегося сна. В сознании прокручиваются одни и те же сцены из жизни и смерти матери, а затем из жизни и смерти отца. Коридор – знак ограниченности пространства и времени, гроба, конца земного бытия, как кошмар, преследует Женю, измученную душой от переживаний смерти родителей. У героини нет выхода, потому что она живет прошлым, нет перспективы избавиться от ужаса: «Она знала, что до конца жизни будет видеть этот сон, а когда умрет, то попадет туда окончательно, и будет бежать по этому коридору в ужасе, в отчаянии, в отвращении к отцу, к себе самой, а в минуту счастливого отдохновения «будет видеть милую мать с дымящейся сковородкой в руках» [4, 41]. В «Великом учителе» хронотоп отличается документальной точностью, что подчеркивает скрупулезность натуры Геннадия Тучкина. У Гены преобладает хронотоп мечты (внутренний) о «возвышенном и необыкновенном», поэтому, рассматривая фотографию Учителя, герой попадает во внутренний хронотоп: «От фотографии как будто исходил жар <...> Такого потрясения Гена не испытывал ни разу в жизни» [4, 47]. Но тут он возвращается в прошлое, и повествование расширяется за счет другой реальности, возникающей в воспоминании о службе в армии в Таджикистане, об аварии и чудесном спасении. Обращение к ретроспективному хронотопу вызывает расширение первоначальной характеристики героя, которая дополняется, углубляется. Гена недолго живет в хронотопе мечты: «Как переменилась жизнь Геннадия! Ту прежнюю свою жизнь он видел теперь как растительное существование, а теперешняя новая вся была мысленная, парящая» [4, 48]. Гена с жалостью смотрит на всех людей, ведь теперь ему открылось знание, «предназначенное для тех, чей разум пробужден к Добру и Любви» [1, 48]. Вернувшись в реальность, герой не смог измениться. В «Дезертире» с помощью иронии создается топос; место действия, его атрибутивными признаками становятся грязный пол и овчарка, которая, проходя мимо Тильды, «приостановилась, проявила интерес. Но хозяин дернул за поводок, и она покорно пошла с ним» [4, 54]. Из-за собаки Ирина меняет места проживания, скрывается. И в новых топосах подтверждается ее нелюбовь к мужу, которого заменили привязанностью к собаке. В «Кошке большой красоты» неизменность внешнего хронотопа хозяйки не дает ей справиться с жизненной сменой ориентиров: вместо служения вздорной кошке – любить детей и внуков, которых не видела три года. А отъезд Нины Аркадьевны в Америку изменил «царственное» положение Пусси и расставил все по своим местам, избавив героиню «от добровольного рабства». Существование Пусси в мистическом хронотопе (мяуканье в трубке) иронично, оно призвано раскрыть оставшийся в душе Нины Аркадьевны страх перед бешеной кошкой. В рассказе «Том» внешние хронотопы Тома и Витька почти совпадают, но если собака сразу отказывается от прошлого, воспринимая бродяжническую жизнь со страхом и отвращением, то Витек сочувствует наглому бомжу, поселившемуся в подъезде: «Душой он не принадлежал к тем, кто жил за кодовыми замками, он был хиппи-переросток, мальчик за сорок, бродяга <...> привыкший жить, не думая о завтрашнем дне, по-птичьи» [4, 75]. Витек возмущается безобразным поведением бомжа, но смотрит на него «с грустным чувством социального предательства: он был интеллигент <…>, хотя полностью деклассированный, но тайно презирал дававшую ему тепло семейного очага Мамахен (Нашёл кого жалеть!)» [4, 76]. Авторское отношение к деградации человека, какое являл собой бомж, проявляется не только через ужасную смерть персонажа возле оставленной им «теплой кучи», пережившей своего создателя, но и через вынесение в заголовок не имени человека, а клички собаки, оказавшейся «человекообразнее» бродяг. В «Коротком замыкании» одновременные внешние хронотопы персонажей не совпадают с внутренними. Посредством символики света и тьмы автор-повествователь изображает инфернальность внутреннего хронотопа Галины Андреевны и противопоставляет ему «Божеский свет» в душе Ивана Мстиславовича, превратившего свою жизнь (жизнь больного старика-слепца) в наслаждение божественной гармонией мира. Во внешний хронотоп Инги («Установление отцовства») «втягивается» любящий ее Леня, которого она время от времени бросает с очередным ребёнком, рожденным от другого мужчины. Инга меняет города вместе с новыми мужьями. И даже когда Леня женился на сослуживице Кате и зажил в другой квартире с «собственной дочкой Леночкой», то через четыре года Инга вернулась с тремя чужими детьми, и Леня снова был втянут ее хронотопом: развелся со своей родной женой и снова женился на Инге. Вместе с ней он меняет место жительства, убегая от преследований ее бывшего мужа Саида. Инфернальная Инга снова влюбилась в начальника, и внешний и внутренний хронотопы изменились. Леня вновь вернулся в Москву к старой жене и жил в старом дворе. В финале хронотоп Инги снова стал единым для Лени: он бросил Катю и вернулся к Инге навсегда. Через постоянную смену хронотопов героев утверждается авторская мысль, что настоящая любовь милосердна и способна простить все, ведь в Ленином сердце всегда была только Инга, которая никогда его не любила и любить не могла, пребывая в инфернальном хронотопе. Итак, с помощью хронотопа вечности, через христианский интертекст Л. Улицкая подытоживает в притче «Последнее» все варианты проблемно-тематической системы, представленной в книге «Люди нашего царя», обнаруживая при этом незавершённость решения этих сложнейших и деликатнейших вопросов в своём творчестве. Литература
Тамара Васильевна Губанова, канд.филол. наук, доцент E-mail: postmaster@kafruss.tstu.ru О НЕКОТОРЫХ ТИПАХ ГЕНДИАДИСНЫХ ОБРАЗОВАНИЙ, ПРЕДСТАВЛЕННЫХ В УСТНОЙ РЕЧИ |
