Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 3.69 Mb.
|
К вопросу об организации логопедической помощи детям дошкольного возраста в г.Мурманске В настоящее время в России сложилась разветвленная сеть логопедической помощи детям с речевой патологией, как по линии образования, так и по линии здравоохранения и социальной защиты населения. В данной статье освещаются результаты опроса учителей-логопедов (октябрь-ноябрь 2009 года), связанного с выявлением проблем коррекции речи дошкольников в условиях дошкольных образовательных учреждений и реабилитационных центров г.Мурманска. Нами были опрошены 15 учителей-логопедов, работающих в ДОУ №7, 18, 21, 74, 75, 87, 110, 112, 130, 152, 154, а также Центра психолого-педагогической реабилитации и коррекции, Областного центра социальной помощи семье и детям. В перечисленных учреждениях логопедическая поддержка осуществляется на базе логопедических пунктов, групп для детей с тяжелыми нарушениями речи (детские сады) и группах кратковременного пребывания (реабилитационные центры). По итогам проведенного исследования удалось установить, что в перечисленных ДОУ и центрах коррекционная помощь оказывается 240 детям-логопатам. Среднее число дошкольников, зачисленных на логопункт, составляет 22,7 человека, в группу для детей с тяжелыми нарушениями речи (логопедическую группу) - 10,6 человека, группу кратковременного пребывания при реабилитационном центре - 15 человек. В соответствии с нормативной документацией, дети с тяжелой речевой патологией (общее недоразвитие речи (ОНР I-III уровней), алалия, ринолалия, дизартрия, заикание) занимаются с логопедом на базе логопедической группы, в то время как основной контингент логопунктов представлен дошкольниками, имеющими меньшие речевые проблемы (фонетическое нарушение (ФН), фонетико-фонематическое недоразвитие речи (ФФНР), общее недоразвитие речи IV уровня). В реабилитационных центрах занятия с логопедом в рамках групп кратковременного пребывания показаны так называемым «неорганизованным» детям с различными речевым расстройствами, т.е. не посещающим ДОУ, либо при отсутствии ставки учителя-логопеда в ДОУ. Таким образом, максимально массированную, систематическую и комплексную помощь дошкольники могут получить в условиях группы для детей с тяжелыми нарушениями речи. Большинство детей приступило к занятиям с логопедом в этом учебном году - 67,1 %, а прошлом - 31,6 %, два года назад – 1,3 %. Возраст дошкольников с речевой патологией составляет от 3 до 6 лет: 3 года (2,5 % от всей выборки, причем такие дети получают помощь только в реабилитационных центрах), 4 года (7,9 %), 5 лет (47,6 %) и 6 лет (42 %). Согласно нашему исследованию, речевая патология чаще характерна для мальчиков, чем для девочек (58,7 % и 41,3 % соответственно от всей выборки), что согласуется с доминирующей в логопедией точкой зрения по данному вопросу [1; 2]. Рассмотрим диапазон речевой патологии, встречающейся в практике работы логопедов образовательных учреждений (см. рис. 1.).  Рис. 1. Диапазон логопедических заключений на начало 2009-2010 учебного года Таким образом, чаще всего логопеды корректируют у воспитанников общее недоразвитие речи III уровня, зачастую осложненного дизартрией. Усредненный состав группы для детей с ТНР следующий: 2,7 % детей с ОНР II уровня, 9,5 % дошкольников с ОНР II-III уровня, 87,8 % - ОНР III уровня, 36,5 % - дизартрики. Типичный состав группы кратковременного пребывания при реабилитационном центре отличается большим разнообразием логопедических заключений: с ОНР I уровня - 16,7 %, с ОНР II уровня - 3,3 %, с ОНР II-III уровня - 10 %, с ОНР III уровня - 53,3 %, с ОНР IV уровня - 6,7 %, с ФФНР - 6,7 %, с моторной алалией - 3,3 %, 23,3 % имеют дизартрию. В среднем, состав логопункта представлен 1,5 % детей с ОНР II уровня, 39,7 % дошкольников с ОНР III уровня, 22 % - с ОНР IV уровня, 34,6 % - с ФФНР, 2,2 % - с ФН, у 47 % имеется дизартрия. С точки зрения состояния интеллекта, то у 97 % детей он в норме, у 3 % отмечается субнорма, причем это соотношение в той или иной мере наблюдается во всех случаях: логопедический пункт (98,5 % и 1,5 %), группа для детей с ТНР (95,9 % и 4,1 %), группа кратковременного пребывания (93,3 % и 6,7 %). Анализ контингента детей-логопатов позволяет утверждать, что в г.Мурманске учителя-логопеды, работающие на логопунктах, берут на себя двойную нагрузку, поскольку корректируют не только ФН (в редких случаях) и ФФНР, но и ОНР со II до IV уровней, проявления дизартрии, интеллектуальную недостаточность. Сложность работы на мурманских логопунктах усугубляется не только большим количеством воспитанников, но и существенно меньшей поддержкой со стороны воспитателей, т.к. дети прикреплены к массовым группам. По этой причине логопеды основной упор делают на работу с родителями, выстраивая с большим или меньшим успехом партнерские отношения с ними. Логопеды реабилитационных центров также работают со сложным контингентом детей-логопатов. Следует отметить, что в г.Мурманске в условиях образовательных учреждений не организованы группы для детей с заиканием, есть лишь единичные попытки оказания помощи детям раннего возраста с ЗРР, в малой степени охвачены логопедической помощью воспитанники с единичными дефектами звукопроизношения. Зачастую дети указанных категорий получают логопедическую помощь в условиях медицинских учреждений или на договорной основе. Принимая во внимание важность учета семейного воспитания, поскольку именно семья является субъектом коррекционно-образовательного процесса и существенно влияет на развитие речи ребенка, учителям-логопедам было предложено оценить семьи по параметрам «внешнего благополучная - неблагополучная» и степени активности родителей во взаимодействии с логопедом.  Рис. 2. Характеристика семей детей-логопатов Приведенная выше диаграмма позволяет утверждать, что, согласно мнению опрошенных специалистов, 98,3 % семей являются благополучными, а 1,7 % - неблагополучными (сюда отнесены, пользуясь терминологией В.М. Целуйко, «конфликтные, проблемные семьи, асоциальные, аморально-криминальные» [3, с.10] семьи, за исключением неполных). Но при этой, казалось бы, положительном моменте, родители, с точки зрения логопедов, зачастую являются педагогически несостоятельными, не в полной мере помогают специалисту в ходе коррекции речевых дефектов, что показывает рис. 3.  Рис 3. Степень активности родителей во взаимодействии с логопедом Следовательно, только 33,8 % родителей действительно, а не формально оказывают помощь логопеду, выполняя домашние задания, развивая своих детей, 47,5 % обладают средней активностью, а 18,7 % - низкой. Это соотношение сохраняется во всех случаях: логопедический пункт (36,8 %, 45,6 % и 17,6 %), группа для детей с ТНР (21,6 %, 54,1 % и 24,3 %), за исключением реабилитационных центров, где ситуация более оптимистична (50 %, 40 % и 10 %). Косвенно полученные данные подкрепляются и тем, что на вопросы анкеты об особенностях семейного воспитания (в данной статье не рассматривается) согласились ответить 209 семей, а 31 семья (12,9 %) отказались от данной формы сотрудничества с логопедом под предлогом нежелания раскрывать конфиденциальную, по их мнению, информацию, либо вовсе без объяснения причин. Перечисленные выше факты позволяют сделать ряд выводов:
Таким образом, современная система логопедической помощи, сложившаяся в г.Мурманске, требует определенной корректировки: открытия дополнительных групп для детей с ТНР (в том числе и заикающихся), логопунктов, поиска альтернативных форм помощи дошкольникам, имеющим речевую патологию, активизации работы с семьями воспитанников. Последнему направлению посвящена работа инициативной группы логопедов г. Мурманска в рамках проекта «Семейное воспитание детей с нарушениями речи», реализуемого с 2009/10 учебного года. Литература
П.В. Валиева НЕЙРОПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ИССЛЕДОВАНИЮ МЫШЛЕНИЯ Нейропсихология мышления относится к числу мало разработанных разделов нейропсихологии. Как и во всех других разделах нейропсихологии, разработка проблемы мозговой организации мышления зависит от взглядов на мышление как психическую функцию и общих принципов соотношения психических функций с мозгом (т.е. представлений об их локализации). Современная психологическая наука рассматривает мышление как активную психическую деятельность, направленную на решение определенной задачи, которая подчиняется всем законам психической деятельности. Мышление возникает лишь при наличии соответствующего мотива и постановке определенной задачи (под которой в психологии понимается некая цель, появляющаяся перед субъектом в определенных условиях). В отечественной психологии мышление рассматривается как качественный скачок в континууме познавательных функций, как процесс, имеющий опосредованный характер и культурный социально-исторический генез [39]. Если изучение проблемы мозговой организации речи имеет столетнюю историю, то можно с полным основанием сказать, что изучение проблемы мозговой организации мышления не имеет истории вовсе. С самого начала развития философии и психологии было принято противопоставлять понятия «мозг» и «мысль», и если исследователь хотел показать, что психические процессы коренным образом отличаются от мозговых, он пользовался этим противопоставлением. Поэтому проблема мозговых механизмов абстракции, категориальной установки, логического мышления либо не ставились вовсе, либо ставились лишь для таких противопоставлений, как чувственное и рациональное, материя и мышление. Такое противопоставление в равной степени было свойственно идеалистической философии и психологии; концепции о невозможности свести разум или категориальную мысль к материальным механизмам мозга выдвигались многими морфологами мозга, психиатрами и неврологами (Монаков, 1914; Гольдштей, 1927,1948) [4]. История психологии знает лишь одну группу концепций, исходящих из обратного, но все эти концепции предполагали отказ от представлений о своеобразии мышления и сводили мышление к более элементарным механизмам - это были либо ассоциации и структурные процессы, либо же, это был открытый отказ от проблемы мышления и замена ее проблемой «выработки условных рефлексов» или «научения». Отказ от изучения мозговой организации мышления понятен, если подходить к мышлению феноменологически, как к неделимому духовному акту. Однако он становится совершенно необоснованным, если вопрос будет стоять не об отношении к мозгу мышления в целом (или тем более его продуктов), а об отношении к мозгу мышления как сложной формы психической деятельности. Именно к этому сводится основной подход современной нейропсихологии; при таком подходе проблема мозговых основ интеллектуальной деятельности перестает быть только философской и приобретает конкретный научный характер. Остановимся сначала на современных представлениях о мышлении, его основных формах и составляющих звеньях, после чего перейдем к интересующему нас вопросу о его мозговой организации. Коротко остановимся так же и на истории изучения этой проблемы [5]. Столетие назад представления о мышлении исчерпывались указанием на комбинирование ассоциаций различной сложности, из которых ассоциации по смежности считались наиболее простыми, а ассоциации по сходству или контрасту предполагали более сложные логические отношения. Существенные сдвиги в психологическом изучении процессов мышления были достигнуты с переходом к конкретному анализу основных средств мышления и основных динамических структур, выявляющихся при рассмотрении активного мышления как вероятностного процесса. Еще 1930-е годы Л.С. Выготский показал, что процессы анализа и обобщения, составляющие основу мыслительного акта, зависят от смыслового строения слова и что значение слова, составляющие основу понятия, формируется в детском возрасте. Анализ основных этапов развития понятия, проделанный Ж. Пиаже (1921-1961г.г.), позволяет осознать всю ту сложность смыслового строения слова, которое является основным средством формирования понятий, и представить с достаточной ясностью многообразие смысловых матриц, стоящих за словом на отдельных этапах развития ребенка. Кроме того, он дает возможность проследить, как эти наглядные матрицы, отражающие ситуационный характер мышления, постепенно сменяются матрицами - отвлечениями, включающими в свой состав целую иерархию отношений общности, составляющих основной аппарат категориального мышления. Разработка вопроса о структуре мышления была предпринята на основе общей концепции строения активной психической деятельности, которая была сформулирована в работах ряда выдающихся отечественных психологов - последователей Л.С. Выготского (А.Н. Леонтьев, 1959; П.Я. Гальперин, 1959; и др.). В других странах психологический анализ конкретных форм мышления был связан, прежде всего, с разработкой эвристической теории мышления, которая противопоставляла мышления человека принципам работы быстродействующих счетно-решающих устройств (Саймон, 1958; Фейгенбаум, 1963). Все эти исследования привели к созданию достаточно четких представлений о мышлении как о конкретной психической деятельности и выделению его составных частей, которые в равной мере проявляются как в наглядно-действенном, так и в вербально-логическом мышлении. Попытаемся в самых кратких чертах резюмировать представления о мышлении человека как целостной форме психической деятельности, которые принимаются сейчас всеми исследователями. Психологи, единодушно исходя из того, что мышление возникает только в тех случаях, когда у субъекта существует соответствующий мотив, делающий задачу актуальной, решение ее необходимым, и когда субъект оказывается в ситуации, относительно выхода, из которой у него нет готового (врожденного или привычного) решения. Это положение можно сформулировать иначе, указав, что исходным для процесса мышления всегда является наличие определенной задачи, под которой психология понимает некую цель, возникающую перед субъектом в определенных условиях, в которых субъект должен сориентироваться, чтобы наметить путь, который привел бы его к достижению этой цели (адекватному решению задачи). Первый этап, непосредственно следующий за возникновением задачи, сводится не к производству соответствующих реакций, а, наоборот, к задержке импульсивно возникающих реакций, ориентировке в условиях задачи, анализу входящих в нее компонентов, выделению ее наиболее ее существенных частей и соотнесению их друг с другом. Такая предварительная ориентировка в условиях задачи является обязательным начальным этапом всякого реального процесса мышления, без которого никакой интеллектуальный акт не может быть реализован. Вторым этапом процесса мышления является выбор одного из альтернативных путей решения и формирование общего пути (схемы) решения задачи, который делает некоторые ходы более вероятными и оттесняет все неадекватные альтернативы. Часто эту фазу интеллектуального акта обозначают как фазу выработки общей стратегии мышления. Этот процесс анализа условий задачи и выбора определенной альтернативы из многих возможных составляет психологическую сущность тех процессов «эвристики», которые последние годы привлекают особое внимание исследователя. Создание общей схемы решения задачи и выбор адекватной системы альтернатив переводит субъекта на следующую фазу мышления, которая состоит в подборе соответствующих средств и обращению к тем операциям, которые могут быть адекватными выполнению общей схемы решения задачи. Такими операциями чаще всего является использование готовых кодов (языковых, логических, числовых), сложившихся в процессе общественной истории и пригодных для того, чтобы реализовать идейную схему или гипотезу. Некоторые психологи обозначают этот третий этап - нахождения нужных операций - термином тактика, отличая его от этапа нахождения стратегии решения задачи. Процесс использования соответствующих операций является не столько творческим, сколько исполнительным этапом мышления, сохраняя, однако, иногда большую сложность. Как показали работы Л.С. Выготского (1934,1956,1960), а затем многочисленные исследования П.Я. Гальперина и его сотрудников (П.Я. Гальперин, 1959), процесс мышления проходит через несколько этапов: начинается он с этапа развернутых внешних действий (проб и ошибок), затем имеет место этап развернутой внешней речи, на котором осуществляется нужный поиск, завершается процесс сокращением, свертыванием внешнего поиска и переходом к своеобразному внутреннему процессу, когда субъект опирается на уже готовые, усвоенные им системы кодов (языковые и логические - в дискурсивном вербальном мышлении, числовые - в решении арифметических задач). Наличие таких хорошо усвоенных внутренних кодов, составляющих операционную основу умственного действия, является основой выполнения мыслительных операций и становится у взрослого субъекта, хорошо овладевшего этими кодами, прочной основой операционной фазы мышления. Использование описанных кодов приводит субъекта к следующему - четвертому этапу мыслительного акта, который в течение многих десятилетий оценивался как последний, но который согласно современным представлениям еще не завершает интеллектуального акта. Этим этапом является собственно решение задачи или нахождение ответа на поставленный вопрос. Как было показано целым рядом исследователей (П.К. Анохин,1955,1953,1968; Миллер, Прибрам, Галантер,1960), за этапом нахождения ответа необходимо следует пятый этап - сличения полученных результатов с исходными условиями задачи; если полученные результаты согласуются с исходными условиями задачи, Мыслительный акт прекращается, если же они оказываются несоответствующими исходным условиям или рассогласованными с ними, поиски нужной стратегии начинаются снова и процесс мышления продолжается до тех пор, пока адекватное, согласующееся с условиями решение не будет найдено. Изложенные представления о психологической структуре мышления с выделением его основных этапов раскрывают совсем иные перспективы анализа мозговых механизмов этого процесса, чем те, которых исследователи придерживались раньше. Подавляющееся число неврологов, пытавшихся подойти к мозговым механизмам интеллектуального акта, считали возможным ограничивать свои исследования поисками того мозгового субстрата, который мог бы рассматриваться как основа отвлеченных понятий - этих основных звеньев интеллектуального акта. Именно такой характер носили попытки большинства психиатров, описывавших явления деменции, сопровождавшей органические поражения мозга, и они характеризовали подобные нарушения мышления как распад абстрактных понятий и переход к конкретным формам отражения действительности. На этих же позициях стоял и выдающийся невролог К. Гольдштейн (1944,1948), который считал возможным характеризовать интеллектуальные дефекты, возникающие при очаговых поражениях мозга, в таких терминах, как «распад абстрактных установок» или «распад категориального поведения». Нет нужды говорить о том, что сведение нарушений мышления, возникающих при очаговых поражениях мозга, к распаду абстрактной установки в лучшем случае указывает лишь на одно возможное звено сложной патологии мыслительного акта. Нарушение категориального поведения является скорее следствием большой цепи измерений, происходящих в интеллектуальной деятельности заболевшего человека, чем их причиной; и нарушение категориального поведения, по данным самого К. Гольдштейна, могло возникнуть при самых разных по локализации очаговых поражениях мозга и, следовательно, является общим результатом сложного патологического процесса. Совершенно естественно поэтому, что многолетние исследования неврологов, исходивших из этой концепции, фактически не привели к каким-нибудь определенным результатам, помогающим уяснить мозговые механизмы описываемого явления. Таким образом, возникла необходимость в ином подходе, требующем внимательного изучения того, как именно нарушаются отдельные звенья описанного выше процесса мышления при различных по локализации поражениях мозга [4]. Клинические наблюдения показывают, что нарушение мотивов и целей, которые могут возникнуть при глубоких поражениях мозга, с одной стороны, и при поражениях лобных долей мозга - с другой, приводят к специфическим нарушениям процессов мышления, глубоко отличным от случаев, когда локальное поражение вызывается или нарушением следов кратковременной слухоречевой памяти (при поражениях левой височной области), или невозможностью совмещать отдельные элементы информации в единые, симультанные схемы (при поражениях теменно-затылочных отделов мозга), что в различных случаях процесс решения задач страдает в разных звеньях. Разрушение различных отделов больших полушарий неизбежно приводит к возникновению разных по структуре нарушений мышления. [5]. В нейропсихологии имеется еще одно направление в изучении мозговой организации мышления, связанное, прежде всего, с именами Н.П. Бехтеревой, М.Н. Ливанова и ряда других авторов. Это направление посвящено изучению роли глубоких подкорковых структур мозга в интеллектуальной деятельности. Разрабатывая в целом проблему вертикальной мозговой организации высших психических функций, это направление внесло существенный вклад и в понимание мозговых механизмов процессов мышления. Изучение роли глубоких структур мозга в реализации высших психических функций является новым этапом в развитии нейропсихологии. Существенный прогресс в этой области связан с внедрением в нейрохирургию стереотаксической техники, позволяющей изучать состояние психических функций до и после хирургического воздействия на определенные подкорковые структуры. Систематические исследования нейронной активности разных подкорковых структур при выполнении различных интеллектуальных заданий (счет в уме, припоминание слов по заданному правилу и др.) показали, что любая интеллектуальная деятельность сопровождается активацией целого ряда подкорковых структур («жестких» и «гибких» звеньев функциональных систем); при этом паттерны импульсной активности этих структур в определенной степени отражают семантическое значение слов и вербально-логических операций и поэтому могут рассматриваться как нейрофизиологические «семантические коды» интеллектуальной деятельности (Н.П. Бехтерева, 1971, 1980; В.М. Смирнов, 1976 и др.). Эти данные имеют принципиальное значение для понимания мозговой организации мышления [6]. Работа по изучению нарушений мышления при поражении разных подкорковых структур находится еще в начальной стадии, однако полученные результаты свидетельствуют о важной специфической роли (различной в левом и правом полушариях) этих структур в мозговой организации интеллектуальной деятельности. В нейропсихологии началась разработка и других направлений в изучении мозговых механизмов мышления: изучение мозговой организации интеллектуальной деятельности при синдроме «расщепленного мозга»; при «чернобыльских» синдромах; анализ зависимости мозговой организации интеллектуальных процессов от профиля латеральной организации моторных и сенсорных функций и др. Однако эти направления еще не получили достаточного развития и поэтому подробно останавливаться на них было бы преждевременно. Нейропсихология мышления - новая, но уже интенсивно разрабатываемая область нейропсихологии, в которой можно ожидать интересных открытий в самое ближайшее время [3]. |
