Когнитивный аспекты
Скачать 3.27 Mb.
|
Ф.М. БерезинСОВЕТСКОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ ХХ ВЕКА: ЗАДАЧИ, ПРОБЛЕМЫ, РЕШЕНИЯ В предлагаемой вниманию читателей первой части сборника «Отечественные лингвисты XX века» (сборник будет состоять из трех частей) анализируются работы выдающихся русских лингвистов послереволюционного периода, внесших огромный вклад в разработку проблем структурного членения языка, его функционирования и внешних связей, проблем знаковости языка и положения языка среди других знаковых систем. На материале русского, славянских, германских, романских языков ученые выдвинули оригинальные идеи в области фонетики и фонологии, лексикологии и лексикографии, морфологии, словообразования, синтаксиса, стилистики и культуры речи, литературного языка и его развития. В работах этих ученых формировались основные черты советского теоретического языкознания – интерес к проблематике социологии языка, его типологии, внимание к содержательной стороне языка, стремление к изучению динамики языковых процессов, выявлению внутрисистемных языковых связей, изучение истории языка в связи с историей народа, говорящего на данном языке и т.п. В анализируемых работах эти характерные особенности получили разное преломление в зависимости от конкретной тематики, индивидуальных интересов, что и стремились показать авторы статей о том или ином ученом. Победа Великой Октябрьской социалистической революции вызвала грандиозную ломку не только в сфере общественно-экономических отношений, но и в области науки. Наука, в том числе и языкознание, была привлечена к служению народу, новому обществу, практические нужды которого она была призвана обслуживать. Наука о языке приобретает громадное практическое значение. В первую очередь это было обусловлено тем, что огромные массы безграмотных ранее людей получили доступ к русской и мировой культуре. Изменилась функциональная роль русского языка, который стал языком межнационального общения. Начавшееся массовое распространение грамотности, расширение сферы употребления русского и национальных языков, практические задачи создания новых литературных языков, отражение грандиозных революционных процессов в языке – все это поставило перед языковедами такие задачи и проблемы, с которыми прежнее отечественное языкознание и не сталкивалось. Известные советские языковеды Л.Р. Зиндер (р. 1910) и Т.В. Строева вспоминают, что атмосферу, царившую в советском языкознании 20–30-х гг., можно определить как период поиска. «Это был поиск новых тем, нового материала, новых путей, а главное – новых методологических основ, которые лингвисты стремились черпать из материалистической марксистской философии» [1, c. 206]. Характерной чертой того времени было желание извлечь непосредственно практическую пользу из всякого исследования. А задач было множество: это и создание письменности для множества бесписьменных и по существу неисследованных языков, это и распространение литературного языка в среде трудящихся, и методика преподавания иностранных европейских языков, широко внедряемых в массы, и другие задачи. Л.Р. Зиндер и Т.В. Строева отмечают, что созданный в 1930 г. и просуществовавший до 1937 г. Институт речевой культуры (ИРК) в Ленинграде отражал всю множественность теоретических и практических задач, стоящих перед советским языкознанием. В период, предшествующий революции, русское языкознание в постановке и разработке проблем в работах отечественных лингвистов было далеко впереди зарубежного языкознания. Показательны в этом отношении слова Е.Д. Поливанова (1891–1938): «...в деле разработки общелингвистических проблем русские и польские ученые предшествующего поколения не только были наравне, но и намного опередили современных им, да и современных нам западно-европейцев (позволю себе привести один пример: посмертная книга Ф. де Соссюра, которая многими была воспринята как некое откровение, не содержит в себе буквально ничего нового в постановке и разрешении общелингвистических проблем по сравнению с тем, что давным-давно уже было добыто у нас Бодуэном и бодуэновской школой» [2, с. 3–4]. Вообще для русского дореволюционного языкознания характерной особенностью в освещении общеязыковедческой проблематики была философская направленность, заключающая в себе мысль о том, что все явления мира, в том числе и язык, могут быть рассмотрены как различные формы материи. Сразу после революции, когда перед языковедами встал вопрос о поисках тех путей, по которым должно развиваться новое марксистское языкознание, необходимо было правильно решить вопрос о преемственности старого и нового. Крупный ученый дореволюционной России, много и плодотворно занимавшийся проблемами армяно-грузинской филологии, Николай Яковлевич Марр (1864–1934) полагал, что старое индоевропейское языкознание, обязанное своим появлением буржуазной идеологии, зашло в тупик, поскольку занималось изучением вымышленного, никогда не существовавшего праязыка. Исходя из идеи «единства глоттогонического (языкового) процесса», он считал, что языки, особенно индоевропейские, возникают в результате схождения, скрещивания и смешения первоначально разнородных языков. Занимаясь кавказским языкознанием, он обратил внимание на влияние кавказского субстрата на индоевропейский армянский язык. Этот субстрат он назвал яфетическим, и элементы этого субстрата Марр стремился найти не только в армянском, но и в языках всего мира. Субъективно Марр стремился стать марксистом, принять активное участие в становлении революционной общественной науки. Объективные причины (недостаток философской подготовки, отсутствие настоящей лингвистической школы) привели его к упрощенному, вульгарно-социологическому истолкованию сложных явлений и процессов языкового развития. Он выдвинул тезис о том, что язык является идеологической надстроечной категорией, возникшей на базе производства и производственных отношений, игнорируя положение о том, что язык есть важнейшее средство человеческого общения. Из представления о языке как надстроечной категории Марр сделал и другие, в корне ошибочные выводы. Во-первых, поскольку всякой идеологической надстройке присуща классовая сущность, то язык тоже является классовым. Во-вторых, язык развивается стадиально, в результате смены общественных формаций. Марр полагал, что переход общества из одной формации в другую должен сопровождаться переходом языка из одного состояния в другое, при этом структура языка резко меняется и возникает новая, качественно отличная система языка. В-третьих, пути развития всех языков едины (теория единства глоттогонического процесса). Марр полагал при этом, что, поскольку в развитии общества наблюдаются одни и те же закономерности, постольку и в развитии языка выявляются общие закономерности, связанные со сменой формаций общества. Положения «нового учения» о языке вызвали более чем скептическое отношение со стороны некоторых языковедов того времени, поскольку противоречили фактам языка. Но справедливы слова о том, что «понять Н.Я. Марра периода «нового учения о языке» можно только в контексте революционной эпохи» [3, c. 99]. Популярности «нового учения о языке» способствовали боевой дух и пафос преобразований советской этики, которые пронизывали всю деятельность Марра. Как писал тот же Василий Иванович Абаев (1899–2001), «проблематика Марра и общее направление его исследовательских устремлений... отражали по-своему боевой дух и революционный размах советской эпохи» [3, с. 96]. Не следует думать, что «новое учение о языке» Марра господствовало повсюду. Зиндер и Строева свидетельствуют: «“Новое учение о языке” Марра присутствовало в ИРКе (Институте речевой культуры. – Ф.Б.) с самого начала, но оно не насаждалось в обязательном порядке и не было ведущей линией. Такие его положения, как учение о четырех элементах, совсем не находили отражения в трудах ИРКа. Большая часть работ... вообще основывалась на других методах и идеях. Эта широта и терпимость ко всякой мысли, которая стремилась к созданию материалистического воззрения на язык, может быть и была той притягательной силой, которая привлекала к себе большое количество ученых, очень разных по объему их исследований, по возрасту и по научному темпераменту» [1, с. 210]. Произвольное оперирование языковым материалом в намечаемых Марром стадиальных схемах вызывало их неприятие, выражаемое, правда, не в печатной форме из-за боязни репрессий. Так, видный представитель русского сравнительно-исторического языкознания, ученик И.А. Бодуэна де Куртенэ, Василий Алексеевич Богородицкий (1857–1941) писал в одной из своих рукописей, датируемой 1938 г.: «При всех своих сравнениях акад. Марр опирается всегда на собственную, им составленную яфетическую фонетику, базирующуюся на многочисленных вариациях указанных четырех звуковых комплексов1 и их переходов... Не будет ошибки, если скажем, что в общем в сопоставлениях акад. Н.Я. Марра, в связи с многочисленностью допускаемых им звукоизменений, значительно больше свободы по сравнению с приемами арио-европейского языкознания...» [4, с. 3–4]. Анализ того, как Марр сумел превратить свое учение в официальную догму, получившую поддержку сверху и снизу и господствовавшую в советской лингвистике с первой половины 20-х гг. до развенчания и гибели 20 июня 1950 г., дан в обстоятельной и фундаментальной книге В.М. Алпатова «История одного мифа» (1991). Черной страницей в истории советского языкознания было так называемое «дело славистов». Это дело было сфабриковано Секретно-политическим отделом ОГПУ в конце 1933 – начале 1934 г. Его жертвами оказались известные ученые и специалисты, среди которых Н.Н. Дурново, Г.А. Ильинский, А.М. Селищев, В.В. Виноградов, Н.П. Сычев, П.Д. Барановский, В.Н. Сидоров и др., и наряду с ними скромные музейные работники, краеведы, врачи, агрономы. Дело было одним из звеньев кампании против старой русской интеллигенции в годы «культурной революции» в СССР. Целью этой кампании было не столько уничтожение, сколько запугивание и унижение людей, воспитанных в иной системе ценностей по сравнению с господствовавшей. Однако в 1937–1938 гг. не менее трети осужденных по делу, еще находившихся в системе ГУЛАГ’а, было уничтожено, а несколько человек еще ранее не выдержали страданий. «В то же время другой части осужденных удалось вернуться к работе, а изменившаяся в военные и послевоенные годы конъюнктура оказалась благоприятной для некоторых из них» [5, с. 3]. В книге подробно разбираются судебные дела упомянутых выше лингвистов и прослеживается их судьба в те тяжелые годы. Хотя абсолютизация «нового учения о языке» сужала творческие возможности советских языковедов в 20–30-e гг., в этот период они, продолжая традиции отечественных дореволюционных лингвистов, занимаются выявлением множественности причин изменения языка, указанием на социальную обусловленность языковых изменений. В этот период интересы советских лингвистов обращаются прежде всего к социолингвистической проблематике, к изучению того, какое отражение нашли в языке социально-политические сдвиги, обусловленные революцией. В 20–30-е гг. появляется ряд работ, посвященных социолингвистической проблематике. Это книга Р.О. Шор (1894–1939) «Язык и общество» (1926), книга А.М. Селищева (1886–1942) «Язык революционной эпохи» (1927), статья М.Н. Петерсона (1885–1962) «Язык как социальное явление» (1927), работа Е.Д. Поливанова (1891–1938) «Революция и литературные языки Союза ССР» (1927), статьи Б.А. Ларина (1893–1964) «О лингвистическом изучении города» (1928) и «К лингвистической характеристике города (несколько предпосылок)» (1928). Эти работы советских языковедов заложили основы нового оригинального направления советского языкознания, известного под названием «социальная диалектология», которое позднее переросло в социолингвистику. Социальная диалектология требовала изучать языковые явления в тесной связи с территориальными и социально-групповыми изменениями носителей данного языка, а также языковые изменения внутри различных группировок этих носителей. Проблемы социологии языка получили теоретическое осмысление в работах Е.Д. Поливанова. В круг проблем социологической лингвистики он включал определение языка как социального исторического факта, описание языков и диалектов с социологической точки зрения, изучение причинных связей между социально-экономическими и языковыми явлениями, выработку языковой политики. Подводя итоги развитию советского языкознания за 1917–1927 гг., Поливанов писал: «...наука о языке должна быть наукой социологической... Первая, существеннейшая особенность... это перенос центра тяжести на социологическую сторону в изучении языка... Революция в области лингвистики выразилась у нас прежде всего в появлении новых – именно социологических тем и задач исследования» [6, с. 51–53]. Отличительная черта советского языкознания 20-х гг. состояла в том, что лингвисты активно участвовали в практической деятельности – в создании письменности для бывших «инородческих» народностей, не имевших ранее своей графики, составлении описательных грамматик, словарей, учебников и букварей для бесписьменных народов. В 30-е гг. в нашей многонациональной стране началась подлинная культурная революция, одной из составных частей которой было языковое строительство. Для практического руководства языковым строительством были созданы научные центры – Всесоюзный центральный комитет нового алфавита, Комитет нового алфавита народов Севера и др. Основная деятельность этих комитетов заключалась в определении фонетических и графических основ алфавитов, определении базы создания литературных языков, разработке терминологии. В создании письменности, в формировании новых литературных языков большую роль сыграли такие языковеды, как Е.Д. Поливанов, Н.Ф. Яковлев (1892–1974) и др. Разработке алфавитов и орфографии, научных и практических грамматик, общих и специальных орфографических словарей посвящены такие работы Яковлева, как «Краткая грамматика адыгейского (кяхского) языка» (1930), «Краткая грамматика кабардино-черкесского языка» (1938), в которых он приводит в стройную систему грамматические особенности этих языков. Основные принципы по унификации алфавитов для горских языков Кавказа изложены в его работе «Математическая формула построения алфавита» (1928). Деятельность советских языковедов по созданию новых литературных языков привела к углубленному практическому и теоретическому изучению самых разнообразных языков нашей страны, расширила диапазон исследовательской работы, поставила перед советскими языковедами новые специфические задачи. В 30-е гг. социолингвистические исследования, формально не запрещенные, явно идут на спад, можно отметить лишь ряд конкретных и обращенных в прошлое работ В.М. Жирмунского, К.Н. Державина и других ученых, в 40-е гг. и они почти исчезают. Еще в конце господства «нового учения о языке» отмечалось полное прекращение работ по социальной дифференциации языков советской эпохи, освоению русского языка нерусскими [7, с. 200]. Сформировавшаяся с середины 50-х гг. как самостоятельная отрасль языкознания социолингвистика (социология языка) стала охватывать полностью или частично систему «плоскостных» членений языка, обусловленных воздействиями общества, в частности и в особенности воздействиями социального членения человеческих коллективов. Она стала интенсивно заниматься изучением условий функционирования языка в обществе, влияния общества на изменения в языке, которое не осуществляется прямо, непосредственно, автоматически, а проявляется в его внутренней структуре. Советские языковеды, занимавшиеся вопросами социолингвистики (Б.А. Ларин, Е.Д. Поливанов, В.М. Жирмунский, Ф.П. Филин), подчеркивали, что общественная природа языка определяет все его функции, проявляется на всех уровнях языковой структуры. В 1958 г. В.В. Виноградов (1895–1969) и С.И. Ожегов (1900–1964) выдвинули в качестве первоочередной тему «Русский язык и советское общество», в рамках которой предполагалось исследование развития русского литературного языка в связи с происходящими в обществе социальными изменениями. За последние 40–50 лет своего развития отечественная социолингвистика прошла большой и сложный путь. Она ставит своей целью исследование природы языка как социального явления, его места и роли в общественном развитии; разработку методов социолингвистических исследований и выработку понятийного аппарата социолингвистики; выяснение роли социальных факторов в развитии языка; изучение социальной дифференциации языка и соотношение языка и общества в развитых и развивающихся странах; исследование проблем развития общественных функций языка. Не следует думать, что в период господства «нового учения о языке» происходило сужение и обеднение тематики лингвистических исследований. Борьба за повышение культуры речи, задачи создания литературных языков, вопросы нормализации языка также способствовали возбуждению интереса к этой проблематике. «Проблема формирования и развития национальных языков привлекла внимание советских лингвистов в 30-е гг. нашего столетия и разрабатывалась как на материале русского языка (работы Л.П. Якубинского, многочисленные труды В.В. Виноградова и его учеников), так и на материале западноевропейских языков (раньше всего в работах В.М. Жирмунского по немецкому языку). Для работ этих лет было характерно усиленное внимание к социально-экономическим факторам в развитии языков, а в области процесса формирования общенационального языка – выделение особой роли письменно-книжной речи» [8, c. 50]. В 30-е гг. у лингвистов еще нет четкого разграничения понятий литературного и национального языков, нет ясности и в разработке этих понятий. Отсутствовало и понятие нормы как специфической проблемы литературного языка. В этот период разработка теоретических проблем литературного языка велась в основном в вульгарно-социологическом аспекте, утверждалась прямолинейная зависимость становления литературных языков от социально-экономических факторов. Особенно это проявилось в книге Ан. М. Иванова и Л.П. Якубинского (1892–1945) «Очерки по языку» (1932), где авторы выделяют классовые языки крестьянства и пролетариата, и в книге В.М. Жирмунского (1891–1971) «Национальный язык и социальные диалекты» (1936). «В концепции В.М. Жирмунского (также как и в предшествующей ей и очень сильно повлиявшей на нее концепции проф. Л.П. Якубинского) остро ощущаются вульгарно-социологические оттенки понимания языка как в своем существе и в своей основе общественного явления и всех процессов его исторического развития» [9, c. 22–23]. Л.В. Щерба (1880–1944) в статье «Современный русский литературный язык» (1939) пытается теоретически осмыслить понятие «литературный язык», рассматривая литературный язык в его противопоставленности другим формам существования языка. Главным признаком литературного языка Щерба считает монолог, ибо всякий монолог, по его мнению, есть литературное произведение в зачатке. Щерба очень тонко подмечает еще одну, кроме нормы, особенность литературного языка – его наддиалектный характер, общеобязательность для всех членов языкового коллектива. Литературный язык в концепции Щербы является своеобразным барьером против стихии устно-разговорных форм, сохраняющим язык как систему. Методологически важные положения были разработаны при исследовании истории русского литературного языка в работах В.В. Виноградова (1895–1969), С.П. Обнорского (1888–1962), Л.П. Якубинского (1892–1945), Р.И. Аванесова (1902–1982), Ф.П. Филина (1908–1982), Г.О. Винокура (1896–1947), М.Н. Петерсона (1885–1962), Б.А. Ларина (1893–1964) и других, в которых много внимания было уделено вопросу соотношения церковнославянского и древнерусского элементов в различные периоды письменной традиции в России. В 40–50-е гг. ведутся исследования теоретических и практических вопросов формирования и развития литературных языков народов Советского Союза. Большое внимание обращается на соотношение литературного, национального, общенародного языков, на формулировку этих понятий, на определение диалектной базы конкретного литературного языка и отношение литературного языка к заимствованиям, особенно диалектным. При решении вопроса о диалектной базе литературного языка в работах Ф.П. Филина было сформулировано важное положение об исторической изменчивости отношений между самими местными диалектами и между литературным языком и диалектами. Эти отношения меняются потому, что функции литературного языка различны на разных этапах развития общества. Новой в советском языкознании была и проблема вариативности литературного языка, т.е. о его отклонениях от допустимой нормы. На материале русского языка в работах В.В. Виноградова были выражены важные критерии определения таких понятий, как «язык литературы», «литературный язык», «язык писателя», и взаимосвязь между ними, подчеркнуто различие между письменно-книжной и устно-разговорной формами литературного языка. Основными признаками национального литературного языка он считает тенденции к всенародности или общенародности и нормативность. На материале германских языков проблемы формирования немецкого литературного языка рассматривались в работах В.М. Жирмунского «Национальный язык и социальные диалекты» (1936), «История немецкого языка» (5-е изд. 1965), в которых он отмечает, что опорой для процесса языковой унификации явилось закрепление формирующейся национальной нормы немецкого языка в письменной форме литературного языка. «...Исследование В.М. Жирмунского “Национальный язык и социальные диалекты” является важным этапом в разработке советской проблематики теории и истории национальных литературных языков. Оно было несправедливо забыто в 40-е и особенно в 50-е гг., когда были выдвинуты новые точки зрения на этот обширный цикл историко-лингвистических вопросов» [9, с. 24]. В области романского языкознания на материале испанского языка Г.В. Степанов (1919–1986) в таких работах, как «Роль Сервантеса в становлении испанского национального литературного языка» (1951), «О национальном языке в странах Латинской Америки» (1960), «Испанский язык Америки в системе единого испанского языка» (1965), разрабатывает понятие языковой нормы, что предполагает выработку единой общенациональной наддиалектной нормы. Очень подробно, на материале различных языков, теорию и практику изучения национальных и литературных языков подытоживает В.В. Виноградов в монографии «Проблемы литературных языков и закономерности их образования и развития» (1967). Специфику советских исследований в области появления и развития литературных языков В.Н. Ярцева видит в следующем: «Таким образом, достижением советских лингвистов в изучении истории литературных языков является не только описание тех конкретных исторических условий, в которых совершается формирование и развитие литературной нормы национального языка, но и обнаружение связей и зависимостей между развитием структуры языка и общественными условиями его функционирования» [10, с. 58–59]. После лингвистической дискуссии 1950 г. в советском языкознании «не осталось иного методологического оружия, кроме сравнительно-исторического языкознания, да притом еще в явно младограмматической трактовке, поскольку предписывалось осуществлять преимущественно исторический подход к изучению языков и обнаруживать в них внутренние (или иные) законы их развития. Такой подход и обрел статус материалистического» [11, с. 20]. Но традиции компаративистики в период господства «нового учения о языке» были подорваны, преподавание сравнительного языкознания в высших учебных заведениях прекратилось. «Гонение на компаративистику, в котором научное убеждение зачастую смыкалось с ретивым администрированием, переключало интересы огромного большинства советских языковедов в сторону, далекую от сравнительно-исторических изысканий. В итоге целое поколение, может быть даже два поколения советских лингвистов утратили, за незначительными исключениями, необходимую для этого подготовку» [12, с. 9]. Но уже с середины 50-х гг. исследования советских языковедов в области сравнительно-исторического языкознания сопровождаются постановкой ряда методологических и методических проблем. Прежде всего стали разрабатываться вопросы, связанные с дополнением сравнительно-исторической методики приемами внутренней реконструкции, данными ареальной лингвистики. Расширение языкового материала индоевропейских языков за счет привлечения фактов других языков привело к более тесному соединению сравнительно-исторической проблематики с идеями и методами типологического языкознания, что особенно проявилось в синтаксической типологии И.М. Мещанинова (1883–1967). Советские языковеды стремятся заменить плоскостную реконструкцию индоевропейского праязыка выделением его временных пластов – раннего и позднего этапов развития индоевропейского языка; соответственно реконструкция расчленяется на «дальнюю» и «ближнюю». Восстановление индоевропейского праязыка сейчас не является конечной целью компаративистских исследований. В работах советских языковедов–компаративистов неоднократно подчеркивается, что реконструкция праязыковой схемы должна рассматриваться как своеобразная точка отсчета при изучении истории языков. В этом заключается научно-методическое значение реконструкции языка, поскольку реконструированная праязыковая схема позволяет нагляднее представить историю развития конкретной группы родственных языков или отдельного языка. Сравнительно-историческое изучение различных языковых групп в советском языкознании получило неодинаковое развитие. Высокого уровня достигло сравнительное славянское языкознание. Продолжая и развивая идеи А.А. Шахматова (1864–1920) о генезисе славянства вообще, советские славяноведы достигли значительных успехов в разработке теории балто-славянской языковой общности, ее содержания в языковом и этногенетическом аспектах, в вопросах формирования восточной, западной и южной ветвей славянства. При реконструкции большее внимание стало уделяться привлечению данных хронологии фонетических, морфологических, синтаксических и лексических процессов. Показательными в этом плане являются монографии Ф.П. Филина (1908–1982) «Образование языка восточных славян» (1962), «Происхождение русского, украинского и белорусского языков» (1972), обобщившие все достижения советского и зарубежного сравнительно-исторического славяноведения за последние десятилетия и по-новому освещающие происхождение восточнославянских языков. Делая упор на выявление диалектных явлений в области фонетики, лексики, морфологии, синтаксиса, Филин уточняет вопрос о природе славян, ареале распространения восточнославянских языков, периоде распада общеславянского языка, формах контактирования славянских языков. Выявленные автором различные зоны диалектных явлений, существовавшие до возникновения восточнославянских языков, привели его к важному выводу о том, что начала современных наречий каждого из них старше самих языков. Этой же тематике посвящены и глубокие исследования Н.И. Толстого (1923–1996), который в статьях «Об образовании восточнославянских национальных литературных языков» (1959), «К вопросу о древнеславянском языке как общем литературном языке южных и восточных славян» (1961), а особенно в обобщающей монографии «История и структура славянских литературных языков» (1988) указывает на важность изучения древнеславянского литературного языка, считая его важным звеном в образовании типологически различных языковых ситуаций в разные периоды развития славянских литературных языков. Славянские литературные языки, полагает он, демонстрируют целую гамму разнообразных отношений с другими стратами (идиомами) в пределах одного языка (просторечием, говорами, языком фольклора). В области германского языкознания уже в ряде исследований во второй половине 30-х гг. были проблемы, связанные с типологической характеристикой германских языков, с приемами внутренней реконструкции. В таких работах, как «История немецкого языка» (1938), «Развитие строя немецкого языка» (1935), особенно в монографии «Введение в сравнительно-историческое изучение германских языков» (1964), В.М. Жирмунский главной задачей сравнительной грамматики считает не реконструкцию модели праязыка, а раскрытие внутренних закономерностей (тенденций) развития родственных языков. В монографиях В.Н. Ярцевой (1906–1999) «Историческая морфология английского языка» (1960), «Исторический синтаксис английского языка» (1961) новым для описания истории английского языка является строго синхронический анализ морфологической и синтаксической систем каждого из периодов в истории английского языка. Монография С.Д. Кацнельсона (1907–1985) «Сравнительная акцентология германских языков» (1966) открывает новую главу в сравнительной грамматике германских языков; в ней реконструируется общий ход развития германской просодической системы в ее исторической последовательности. Многолетние исследования советских германистов нашли свое выражение в четырехтомной «Сравнительной грамматике германских языков» (1962–1966). «С публикацией “Сравнительной грамматики германских языков”, – писал У. Леман, – германское историческое языкознание в целом вступает в новую эру» [13, с. 122]. Менее разработаны принципы сравнительно-исторического метода в области синтаксиса, одной из главных причин этого является трудность реконструкции синтаксических архетипов. С некоторой степенью достоверности можно восстановить определенную синтаксическую модель, но нельзя реконструировать ее материальное словесное наполнение, если под этим наполнением понимать слова, встречающиеся в одной и той же синтаксической конструкции. В исследованиях по сравнительно-историческому синтаксису преимущественное внимание обращается на анализ средств выражения синтаксических связей в родственных языках. Мало исследований посвящено исторической лексикологии. В этом плане заслуживает внимания небольшая монография Ф.П. Филина «Историческая лексикология русского языка» (1984), вышедшая уже после смерти автора. Эта книга, а также его статья «Лексика русского литературного языка древнекиевской эпохи (по материалам летописей)» (1949) стимулировали развитие исследований по истории русской лексики. Многообещающим в работах советских компаративистов следует признать широкое использование типологических критериев в сравнительном языкознании, поскольку такое использование делает более надежными выводы сравнительно-исторических исследований. Большая заслуга в создании типологического изучения языков принадлежит ИИ. Мещанинову. Вместо марровской теории единства глоттогонического процесса ИИ. Мещанинов выдвигает синтаксическую стадиальную теорию, нашедшую отражение в его работах «Новое учение о языке. Стадиальная типология» (1936), «Общее языкознание. К проблеме стадиальности в развитии слова и предложения» (1940) и в более поздних работах «Члены предложения и части речи» (1945) и «Глагол» (1949). На материале различных языков народов Советского Союза ИИ. Мещанинов анализировал выражение субъектно-объектных отношений в языке и на основе способов их выражения выделял три стадии – пассивную (эта стадия характерна для чукотского, алеутского, нивхского и других палеоазиатских языков, где нет различия субъекта и объекта), эргативную (характерную для кавказских языков, в которых субъект действия стоит в особом эргативном падеже, а объект – в именительном) и активную, где ведущим синтаксическим признаком является наличие субъекта в именительном падеже. В дальнейшем ИИ. Мещанинов ставил под сомнение стадиальный характер развития синтаксических типов, но идея проведения синтаксических исследований, построенных на изучении сходств и различий в выражении синтаксических отношений в родственных и разносистемных языках, была новой для советского языкознания 30-х гг. и знаменовала становление типологического изучения языков, а сам ИИ. Мещанинов может быть назван основоположником типологического изучения языков в советском языкознании. На материале германских языков, используя данные разнообразных языков неиндоевропейского типа, С.Д. Кацнельсон в монографии «К генезису номинативного предложения» (1936) стремился показать, что ряд явлений германских языков является реликтом эргативного строя. Правда, следует отметить, что в первой половине 50-х гг. типологическая проблематика не пользуется вниманием советских языковедов, однако позднее возрождение интереса к типологии было связано с бурным развитием сравнительно-исторических исследований. Критическое отношение молодых советских языковедов к сравнительно-историческому языкознанию зачастую приводило в первые годы после революции к отрицанию всего, что было накоплено мировой лингвистикой. В условиях революционного преобразования мира нужно было определить проблематику советского языкознания в духе новой эпохи. К числу ведущих языковедов, занимавшихся разработкой общелингвистических проблем, принадлежал Л.В. Щерба. По свидетельству В.В. Виноградова, Щерба «с середины 30-х гг. все... более и более склоняется к материалистической философии языка, к диалектическому материализму» [14, с. 489]. Щерба был убежден в большой практической ценности языкознания для общества, подчеркивая, что язык есть деятельность человека, направленная к определенной цели. С позиций общего языкознания Щерба рассматривал все вопросы: о системе языка, проблемах фонетики и фонологии, о роли сравнительно-исторического языкознания, о задачах синтаксиса. Общелингвистические взгляды Щербы полнее всего изложены в статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» (1931), где он излагает свои взгляды на систему языка. Различая речевую деятельность (т.е. процессы говорения и понимания), языковой материал (т.е. совокупность всего говоримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или иную эпоху данной общественной группы) и систему языка, Щерба основную задачу лингвистики видел в изучении системы языка. В языковой системе он видит некую социальную данность, нечто единое и общеобязательное для всех членов данной общественной группы в условиях ее жизни. В языковую систему входят слова, образующие в каждом языке свою очень сложную систему, а также схемы или правила построения различных языковых единств. Языковую систему, т.е. словарь и грамматику данного языка, по мнению Щербы, следует выводить из соответствующих текстов, т.е. из соответствующего языкового материала. Щерба намечает путь анализа функционирующих языков, заключающийся в выяснении того, соответствуют ли полученные гипотетическим путем выводы действительным языковым фактам. Такую проверку Щерба и называет экспериментом в языкознании, позволяющим проникнуть в специфику языка. Общетеоретические проблемы, в частности проблемы языкового развития, были поставлены в работе Е.Д. Поливанова (1891–1938) «Где лежат проблемы языковой эволюции» (1931). Причины языковых изменений Поливанов усматривал не только во внутренних закономерностях функционирования речевого механизма, в развитии и изменении фонетического и морфологического строя языка, но и в определенном влиянии на язык социально-экономических факторов. Изучению условий языкового изменения Поливанов придавал настолько большое значение, что предлагал выделить особую отрасль языкознания – лингвистическую историологию, или учение об эволюции языка, которая должна была заниматься всем комплексом входящих сюда проблем. В послевоенный период большую роль в истории советского языкознания сыграла книга ИИ. Мещанинова «Члены предложения и части речи» (1945). В этой работе Мещанинов начал разрабатывать учение о так называемых понятийных категориях. Речь идет о том, что в различных языках земного шара существуют общие представления, например, представления о субъекте, предикате, атрибуте, о предметности процесса и т.д., которые грамматически выражаются по-разному. Так, общее для всех языков понятие субъекта выражается грамматическим понятием подлежащего, которое может передаваться либо существительным, либо глагольной формой, либо другой частью речи. Понятийных категорий в языке немного, а разнообразие способов их передачи грамматическими средствами очень велико. Например, понятия субъекта и предиката лежат в основе громадного большинства языков мира, и способы их выражения различны. Мещанинов пришел к выводу об универсальном характере понятийных категорий, их всеобщности для подавляющего большинства языков. Идея Мещанинова о сочетании типологических исследований с выяснением языковых универсалий, к сожалению, не привлекла внимания современных языковедов. А ведь Мещанинов в 1947 г. высказал глубокую мысль, что «прослеживаемые в языке... понятийные категории и являются в первую очередь тем связующим звеном, которое объединяет языки» [15, с. 323], положив тем самым начало изучению языковых универсалий, которые в зарубежной лингвистике стали исследоваться с начала 60-х гг. Теоретические построения Мещанинова основывались на огромном языковом материале, зачастую ранее не использованном, в частности на материале языков народов Севера. Это придавало его выводам особую убедительность. Одной из важнейших теоретических проблем, привлекавших внимание советских языковедов, была проблема двойственного характера языка как объекта изучения. Оригинальный подход к решению этой проблемы осуществил в начале 50-х гг. Александр Иванович Смирницкий (1903–1954). Касаясь вопроса о взаимоотношении языка и речи, Смирницкий в работе «Объективность существования языка» (1954) отметил, что язык действительно и полно существует в речи, являясь ее важнейшей составной частью. Но язык не только существует в речи, – он создается и пополняется за счет создаваемых речью произведений. Язык как средство общения извлекается из речи. Речь как средство общения есть ее использование в конкретных условиях и с определенными целями для выражения реальной возникающей мысли. Смирницкий считает, что разграничение языка и речи у Ф. де Соссюра проведено неправильно. По его мнению, крайне важно различать речь как материал и язык как заключенный в нем предмет языкознания. Отсюда следует, что основной единицей речи, по Смирницкому, является предложение, а основными единицами языка – слово, интонационное единство, формы употребления слов в предложении. После «извлечения» из речи языка в ней остается «сверхъязыковой остаток», включающий в себя случайные ошибки в произношении, особенность голоса, звуковую (произносительную) стилистику. И если Соссюр считал речь сугубо индивидуальным явлением, то «сверхъязыковой остаток», по словам Смирницкого, включает в себя и индивидуальные, и социальные признаки. Смирницкий сделал попытку диалектически осмыслить соотношение между языком и речью. Между языком и речью есть качественные различия, но между ними существует и диалектическая связь, суть которой, по Смирницкому, в том, что отдельные особенности речи могут превращаться в черты языка и отдельные произведения речи могут превращаться в единицы языка. Смирницкий выделяет три формы существования языка: полное действительное существование (язык как средство общения), неполное действительное существование (односторонность процесса общения) и неполное существование в форме действующего знания (внутренняя речь) – со специфическими особенностями единиц в каждой из форм. Такой подход позволяет поставить вопрос о соотношении этих форм в различных коммуникативных ситуациях и тем самым понять механизм функционирования языка. Проблеме взаимодействия языка и речи посвящена работа Тимофея Петровича Ломтева (1906–1972) «Язык и речь» (1961). Ломтев анализирует эти категории не как разные явления, подлежащие изучению разными науками, а как разные стороны одного явления, представляющие собой предмет и объект одной науки. Язык, отмечает Ломтев, представляет собой такую сущность, способом существования и проявления которой является речь. Язык как сущность находит свое проявление в речи. И язык, и речь имеют общественную, социальную природу. И в акте общения социальная природа языка принимает форму индивидуальной речи. И язык, и речь по своей природе социальны. Язык и речь различаются по основанию некоего установления процесса. Есть язык как средство общения и есть речь как процесс общения с помощью языка. Особенность концепции Ломтева в том, что взаимоотношение языка и речи он рассматривает с философской точки зрения – как отношение сущности (языка) к ее проявлению (речи), как отношение общего и единичного. Интересные наблюдения над понятием системности языка содержатся в книге Георгия Владимировича Степанова (1919–1986). В книге «Типология языковых состояний и ситуаций в странах романской речи» (1976) он вводит понятие внешней системы языка, под которой понимаются все виды дифференциации языка, возникающие под воздействием внешних факторов (временных, пространственных, социальных) и имеющих ту или иную функцию в социуме. Внешняя система языка описывается с помощью оппозиций синтопии – диатопии, синстратии – диастратии, монофункции – полифункции. Синтетический объект, т.е. фрагмент языка с едиными характеристиками (например, диалект), противопоставляется диатопическому объекту – языку, рассматриваемому в совокупности его территориальных вариаций на уровне диалектов. Оппозиция синстратия – диастратия направляет мысль исследователя на «социальное пространство», формирующееся в физическом пространстве и во времени. И, наконец, противопоставление монофункции полифункции используется для определения типов соотношения между функционально-стилистическим членением языка и типами общественной информации, связанной с различными видами деятельности людей. Внешняя система языка тесно связана с внутренней; связь эта проявляется в том, что некоторые элементы функциональной системы (функциональные стили) имеют более или менее определенные внутриструктурные характеристики. Новизна положений Степанова заключается в том, что выделение внешней системы языка в ее связи с внутренней системой предполагает, по мнению Степанова, более дифференцированные связи языка с объективной действительностью, более глубокое познание социальной природы языка и является важной предпосылкой эффективного познания языка. В разработке проблем фонологии в советском языкознании следует подчеркнуть преемственность взглядов советских ученых прежде всего с положениями И.А. Бодуэна де Куртенэ, впервые обратившего внимание на существование в языке кроме звуков речи других элементов, названных им фонемами. «Во второй половине 20-х – начале 30-х гг. группа молодых московских лингвистов, назвавшая себя “новомосковской школой” (в отличие от “московской школы языкознания” – школы Ф.Ф. Фортунатова), создала самостоятельную фонологическую теорию на базе основных фонологических трудов Бодуэна де Куртенэ...», – писал С.И. Бернштейн [16, с. 65]. До конца 20-х гг. работ по теории фонемы не было. Несмотря на господство в начале 30-х гг. марровского «нового учения о языке», мешавшего развитию фонологии, появлялись немногочисленные работы, носившие новаторский характер. Так, Поливанов в теоретическом курсе, читанном в 1915–16 г. и изданном в 1923 г. под названием «Лекции по введению в языкознание и общей фонетике» (1923), отметил, что не все физические и физиологические различия между звуками имеют одну и ту же ценность для языка как средства общения. Поливанов и называет фонемой представление звука языка, способное ассоциироваться со смысловым представлением слова и дифференцировать слово. Под оттенками фонемы он понимает различные виды звуков, выступающие в виде реализации (произношения) фонемы как психической величины. Он различает комбинаторные (обязательные) и факультативные (необязательные) оттенки фонем. «Наибольшее влияние на последующие работы не только советских, но и зарубежных фонологов оказали исследования Поливанова в области фонологических систем. Поливанов разработал теорию дивергенций (расщепления одной фонемы на две) и конвергенции (совпадения двух фонем в одной), которая получила широкую известность после использования ее проф. Р.О. Якобсоном... Особенно важным является установленный Поливановым закон взаимозависимости конвергенции и дивергенций... Но в специальной литературе до настоящего времени не обращали внимания на то, что в трудах Поливанова по исторической фонологии изложен и ряд других плодотворных идей. В частности, им был описан тот процесс, который А. Мартине образно назвал «цепной реакцией» [17, с. 60]. Историческая фонология («фонетическая историология»), по мнению Поливанова, позволяет говорить не только о генезисе прошлого и настоящего, но и о будущем составе языка. Рассмотрение фонем в морфологической структуре слова дает основание считать Поливанова одним из ранних представителей образовавшейся позднее московской фонологической школы. В советский период первым, кто дал трактовку фонемы в морфологическом плане, был Николай Феофанович Яковлев (1892–1974). В статье «Математическая формула построения алфавита» (1928) он писал, что фонемы потому сознаются говорящими, что они выполняют особую грамматическую функцию. В учении Яковлева важно отметить два момента: 1) признание смыслоразличительной функции фонем, существования у них звуковых особенностей, помогающих различать значимые элементы языка; 2) утверждение социальной природы фонем, признание их социально выделяемыми в языке звуками. Социальный аспект в понимании фонемы десять лет спустя вновь отметил Щерба в книге «Фонетика французского языка» (1937). Наконец, Яковлев говорит о необходимости выделения двух типов вариантов фонем (звуковых оттенков). Первый тип вариантов фонем связан с выполнением смыслоразличительной функции (твердость/мягкость в русском языке). Другой тип вариантов фонем связан с сочетаниями фонем друг с другом (комбинаторные варианты фонем). Яковлев подчеркивал практическую направленность фонологических изысканий для создания алфавитов. Функциональное понимание фонемы подробно развивается Щербой в основном в двух работах – «Фонетика французского языка» (1937) и «Очередные проблемы языковедения» (1945). Основные идеи учения Щербы о фонеме можно сформулировать следующим образом: 1) фонема – это кратчайшая единица языка, выделяемая в линейной цепи звучания; 2) фонема обладает смыслоразличительной функцией; 3) фонема имеет оттенки – реально произносимые звуки, являющиеся тем общим, в котором реализуются фонемы (звуковые типы); 4) фонема обладает дифференциальными признаками; 5) фонема – это система (совокупность) противоположностей, находящихся в отношениях противопоставления; 6) невозможность отрыва фонетики от фонологии; 7) автономность фонетики от морфологии («антиморфологизация»). Эти идеи Щербы легли в основу созданной им Ленинградской фонологической школы и предвосхитили основные положения представителя Пражской лингвистической школы Н.С. Трубецкого (1890–1938), который в своей работе «Основы фонологии» (1939) понятие фонемы выводил из понятия фонологической оппозиции, возникающей в случае противоположения звуков. Теория Трубецкого легла в основу фонологического структурализма. Развитием положения Яковлева явилась статья Р.И. Аванесова (1902–1982) и В.Н. Сидорова (1903–1968) «Реформа орфографии в связи с проблемой письменного языка» (1930), где авторы определяют фонему как «звуковое качество, дифференцирующее морфемы языка». Они также пишут о двух видах звуковых различий – комбинаторных, зависящих от позиций, и самостоятельных, способных дифференцировать морфемы языка. В 1945 г. Аванесов и Сидоров опубликовали «Очерк грамматики русского литературного языка», в котором наиболее четко были выражены основные положения Московской фонологической школы. «Основные положения этой школы заключаются в следующем. 1. При характеристике фонологических противопоставлений нужно различать сильную позицию (позицию максимального различия) и слабую позицию (позицию возможной нейтрализации). 2. Различаются: основной вид фонемы (выявляющийся в сильной позиции), вариации, комбинаторно обусловленные модификации фонем, не ведущие к нейтрализации противопоставлений, и варианты, комбинаторно обусловленные модификации в условиях нейтрализации. Каждая вариация относится всегда к одной фонеме, вариант – к двум фонемам. 3. Состав фонемы языка выявляется только в сильных позициях. 4. Фонемная принадлежность каждого звукового элемента морфемы также выявляется только в сильной позиции. 5. Если какая-нибудь звуковая единица не может быть поставлена в сильной позиции в данной морфеме (например, первый гласный в слове |
Похожие:
 | Когнитивный и психолингвистический аспекты материалы Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. Материалы Международной школы-семинара (V березинские... |  | Гюнай Видади кызы образ «джентльмен» как лингвокультурный феномен:... Как лингвокультурный феномен: когнитивный и коммуникативно-прагматический аспекты |
| Асимметрия терминов гибких мобильных сооружений: когнитивный и мотивационно-номинативный... Асимметрия терминов гибких мобильных сооружений: когнитивный и мотивационно-номинативный аспекты | | Методические рекомендации по предмету: география Методы: сравнительный, статистический, картографический, когнитивный, интерактивный |
| Языковое бытие человека и этноса: когнитивный и психолингвистический Воронцов Н. П. Хахатаника: познавательный книгожурнал для школьников и их родителей | | Анализ урока ноц Б). Присутствуют не все компоненты содержания личностно ориентированного образования (аксиологический, когнитивный, деятельностно... |
| Т. Д. Жукова, кпн, президент Русской школьной библиотечной ассоциации,... Библиотека как когнитивный ресурс инновационных образовательных процессов в школе | | Анализ работы библиотечно-информационного центра моку сош пгт Мирный за 2012/2013 учебный год «Школьная библиотека – важнейший когнитивный* ресурс инновационного образовательного процесса в школе, «центральный мозг» школы» |
| Рабочая программа дисциплины психологические аспекты Место дисциплины «Психологические аспекты восприятия ландшафта как пейзажа» в структуре ооп магистратуры | | Когнитивный механизм сравнения в немецком языке Защита состоится 22 апреля 2010 года в 11 часов на заседании диссертационного совета д 212. 216. 03 в пгсга по адресу: 443099, г.... |
| Media Relations: актуальные аспекты-2009 Интернет технологий. Роль так называемых социальных медиа в последнее время сильно возросла, значительно меняя многие аспекты связей... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Требования, предъявляемые к проектам. Методологические аспекты управления проектной деятельностью. Технологии и методы управления... |
| Программа (дпп) курса «Биогеоценология: исторические аспекты и современность... Умк обсужден и утвержден на заседании кафедры биологии животных и растений (протокол №1 от 30. 08. 13) | | Когнитивный аспект мотивированности языка (на примере отражения знаний... Теория государства и права: Программа по дисциплине. Вопросы для подготовки к государственному экзамену для выпускников специалитета... |
| Программа дисциплины «Экономика образования: прикладные аспекты» Программа предназначена для преподавателей, ведущих данную дисциплину, учебных ассистентов и студентов направления 080100. 62 «Экономика»... | | I. Общие дифференциально-психологические аспекты профессиональной... Дифференциально-психологические аспекты выбора профессиональной деятельности 10 |
