Фауст человек стремления
Скачать 3.04 Mb.
|
Лекция вторая 11 апреля 1915 Вступление Фауста в духовный мир. Медитативное переживание духа Земли, элементарного мира Сегодня мы предпослали пасхальной сцене в "Фаусте" ту сцену, где Фаусту является дух Земли. Восемь дней назад мы могли высказать в связи с "Фаустом" мысли, которые могут иметь значение для того, кто хочет приблизиться к законам мира, к жизни мира. Конечно, не для того, чтобы разъяснять вам "Фауста" Гёте, говорил я прошлый раз в пасхальное воскресение и буду говорить сегодня об этом художественном творении Гёте, но это делается потому, что в художественных образах, которые выступают перед нами, человеческая душа может действительно воспринять что-то, что можно и должно назвать развитием этой души в духовные миры, вживанием в духовные миры. Поскольку мы можем углубиться в "Фауста" в смысле Духовной Науки, мы смеем поставить некоторым образом в связь с этим художественным произведением то или иное рассмотрение, ибо в сущности "Фауст" Гёте есть выражение стремления самого Гёте к духовному миру, другими словами: выражение того, как в значительный поворотный момент новейшей истории столь глубокий дух, как Гёте, пытался войти в мир, который мы ищем путём Духовно-Научного углубления. В последний раз мы могли убедиться, что Гёте жил в эпоху, когда было действительно ещё невозможным, я бы хотел сказать, понятным образом найти путь в духовные миры. Мы могли убедиться, что такие истины, как истина о значении Люцифера и Аримана, парили ещё перед душой Гёте как смутное знание, как смутное предчувствие духовного мира. Мы могли убедиться, что в фигуре Мефистофеля слились два образа — Люцифер и Ариман — и что поэтому в Мефистофеле Гёте имеют перед собой неясное образование, к которому он никак еще не может подойти в смысле точной Духовной Науки, но именно на этом стремлении Гёте, нашедшем свое выражение в Фаусте, мы можем видеть, с какой серьёзностью, с какой внутренней добросовестностью и, можно сказать, с какой ответственностью перед нашей собственной душой мы должны относиться к тому, что нам может открыть Духовно-Научное углубление. Когда столь глубокий дух встречает такие трудности на пути к тому, чего хотят искать теперь очень многие, то именно на исканиях и стремлениях Гёте мы имеем возможность действительно многому научиться. Хотелось бы пожелать, чтобы каждый, кто несколько больше углубился в сообщения нашей Духовной Науки, снова вернулся бы к этому памятнику, к "Фаусту" Гёте, так как это есть документ, исходящий из утренней зари, а не из времени восхода солнца Духовно-Научных устремлений. В прошлый раз я сказал, что Гёте должен был достигнуть зрелости в своей жизни, чтобы выйти из того состояния, в котором его душа находилась в юности. Душа Гёте не могла удовлетвориться восприятием рассудка, связанного с мозгом. И то, что жило в его душе и бурно стремилось к более глубоким основам жизни, он отразил в образе стремящегося Фауста, который не есть портрет Гёте, но который представляет собой истинно художественное выражение известных сторон и устремлений в жизни Гёте. В сцене с духом земли мы имеем одну из самых ранних частей "Фауста" Гёте. В прошлый раз я говорил о "Фаусте" Гёте так, что в случае, если бы я неправильно был понят, как это часто бывало, то кто-нибудь мог бы сказать, что я назвал "Фауста" произведением художественным, полным ошибок и, что я высказал о "Фаусте" много резкого, и кто-нибудь, особенно изобретательный, мог бы ещё прибавить, что я изменил своё отношение к Гёте, так как прежде я ведь был почитателем Гёте, а теперь выступил открыто с его порицанием. Но о том, что я почитаю Гёте не меньше, чем когда-либо его почитал и, что он остаётся для меня одним из величайших гениев новейшего времени, не стоит, разумеется, говорить. Однако благоговейное преклонение перед личностью никогда не должно приводить нас к слепому признанию её авторитета и должно оставлять всегда взгляд наш свободным для восприятия того, что мы признали за истину. Да, можно сказать, что "Фауст" составлен, чтобы не сказать склеен, из разнородных кусков, и что в 70-ых годах XVIII века, когда Гёте писал самые ранние части "Фауста", он действительно не мог ещё написать позднейших сцен, что он должен был сначала созреть, чтобы от своего страстного стремления к духовному миру перейти к тому, что можно назвать его пониманием христианства. Только жизненная зрелость Гёте дала ему возможность довести художественное изображение "Фауста", ищущего духовного мира, до того момента, когда его жизнь сохраняется ему силой пасхального напоминания, и даже до того, что этот Фауст берет в руки Евангелие и начинает переводить Евангелие от Иоанна. Когда слышишь теперь от многих, что они нисколько не нуждаются в духовном познании, чтобы исчерпать глубины христианства, что, следовательно, это духовное познание есть совершенно ненужная вещь, так как христианство может быть достаточно понято из того, что каждый пастор провозглашает с кафедры, что в христианстве должна господствовать, главным образом, чистая вера, и когда сравниваешь это душевное настроение с тем, что должно быть сказано о Гёте, который, являясь одним из глубочайших умов, нуждался в десятилетиях, чтобы созреть до своего понимания христианства, тогда можешь составить себе представление о том безмерном высокомерии, о том невероятном самомнении, какое коренится в людях, которые самодовольно и тщеславно, твердя о своём душевном смирении, отвергают то, что по их мнению, им не нужно, отвергают содержание Духовной Науки. В сцене с духом земли мы имеем перед собой нечто из того, что интересовало Гёте в юности, в тридцатилетнем возрасте, и также в последние двадцать лет его жизни. Мы видим из этой сцены с духом земли и из предшествующего ей так называемого монолога Фауста, что Гёте углублялся в так называемую оккультную литературу (оккультно-мистическую литературу), что он пытался с помощью того, что дала ему эта литература, путём медитативного погружения, найти духовный мир. Мы видим его в той сцене, отдавшегося этим исканиям в медитации, проистекающей для него из указаний, которые он мог получить из старинной, оккультно-мистической книги Нострадамуса. Мы видим, как он стремится при помощи медитации, почерпнутой из этой старинной книги, вознестись в духовные миры. Попробуем представить себе, в какие же, собственно, миры хочет подняться Фауст и вместе с ним и Гёте? Когда душа человека действительно достигает того, что укрепит свою внутреннюю силу настолько, что душевно-духовное ядро человеческого существа освободится от орудия физического тела, когда душа со своими, никак не воспринимаемыми ею в обычной повседневной жизни силами, так сказать, выскальзывает из физического тела, то чем становится тогда, конечно, не само физическое тело в его пространственной ограниченности, а физическая жизнь, с которой человек остается все ещё связанным, так как некий луч, или поток, направляется от него к этой физической жизни,— чем становится для души человека это физическое переживание? Без сомнения, также и в жизни между смертью и новым рождением некий луч, или поток духовной жизни обращается назад во времени и идёт к тому, что мы пережили на Земле, как вы могли заключить из указаний прошлых лекций, так что всегда происходит как бы протягивание духовной руки, или даже ещё больше, чем протягивание духовной руки, назад к тому, что является физическим переживанием. Чем же становится это физическое переживание для человеческой души, освободившейся от применения орудий физического тела? Можно сказать: всё это физическое переживание становится для человека, который находится вне этого физического переживания, — душевным органом. Физическое переживание становится, как бы глазом или ухом, весь человек становится органом чувств, духовным органом чувств, можно было бы сказать, — отныне органом всей Земли, которая через него взирает вовне в мировое пространство. Чтобы наш глаз мог видеть физические предметы, мы должны быть вне нашего глаза, глаз должен быть вдвинут, как некий самостоятельный орган, в глазную впадину, огражденную даже костными стенками, так что глаз есть в известном отношении самостоятельный орган. Таким же замкнутым органом является ухо. Подобным же образом весь физический аппарат мозга замкнут в черепной коробке и отделен от остального человеческого тела. Таким же замкнутым должно стать физическое переживание человека, чтобы сделаться некоторого рода органом чувств, некоторого рода глазом или ухом, посредством которого человек, находящийся тогда вне того, что является его физическим переживанием, взирает вовне в обширное мировое пространство. То, что при этом переживается, можно обрисовать ещё так: можно сказать, что человек находится тогда в мире, который в книге "Теософия" показан как мир душ. Это есть тот мир, в который человек вступает прежде всего после того, как он пережил, что его душа стала самостоятельной вне его тела и что его собственное физическое переживание находится вне его. В венском цикле, в апреле 1914 года я обрисовал вам уже, что в жизни между смертью и новым рождением человек также имеет в виде своей последней земной жизни некий духовно-душевный орган чувства для восприятия остального мира, то есть через посредство этой земной жизни он воспринимает остальной мир. В этом же мире мы находим ещё долгое время спустя после смерти наших умерших, пока они не перейдут в другой высший мир, который может быть достигнут только благодаря дальнейшему состоянию развития, так же и для посвященного человека. В этом мире, в который мы тогда вступаем, многое должно поразить наблюдателя. Об этом мире можно дать лишь отдельные сообщения. Вы должны собрать вместе всё, что было сказано для характеристики этого сверхчувственного мира в разных лекциях. Первое, что поражает, есть тот факт, что когда освободившаяся от тела душа входит в новый мир, то она видит звёзды угасшими, душа вживается здесь в элементарный мир, так, что теперь она движется вместе с волнующимся в мире теплом, сияет вместе со светом. И сияя вместе со светом, душа не может поэтому при помощи света видеть внешние предметы. Оттого угасает Солнце и Звёзды, угасает также Луна со своим светом — перед душой. То, в чем тогда находятся, не есть внешнее созерцание — это есть сопереживания элементарного мира. И, одновременно, это есть сопереживание того, что называют силой исторических событий, исторического процесса. В этом мире мы можем увидеть, как протекает то, что действительно составляет историю в жизни человечества. В своем дальнейшем медитативном развитии душа может подняться до более высокого переживания. Тогда духовно-душевным органом чувств для неё становится не её собственное переживание, но тогда органом чувств становится вся Земля. Это звучит вполне парадоксально, но вы поймёте меня, если я скажу, что человеческая душа подвигается вперед к переживанию, о котором можно сказать: теперь человек есть то, во что вставлен весь земной шар, как прежде в ваше тело был вставлен глаз или ухо, и как прежде мы видели глазом, слышали ухом, — всей Землёй и ее переживанием мы воспринимаем мировое пространство. Здесь нам становится ясно: то, что говорят физики о Солнце и Звёздах, есть лишь материалистическая грёза. Мы помним, что Звёзды, Солнце, Лунный свет угасли уже в предшествующем мире. Но теперь мы познаём, что там, где прежде мы предполагали Солнце, там имеются сонмы духов, что везде, где мы предполагали Звезду, там имеется духовный мир. И мы познаём, когда вспоминаем о земной жизни, что фантастической, материалистической грёзой является то, о чем говорят физики, ибо если перед нами является Солнце и Звёзды, то это происходит потому, что где-то в духовном мире есть место обитания сонма духовных существ, подобно тому, как Земля есть место обитания человеческих существ. Но как с далёких Звёзд мы не восприняли бы на Земле человеческих, физических тел, а только человеческие души, так же мы не могли бы сказать, что там, высоко в Звёздах, нас интересует что-нибудь, кроме духовно-душевной природы. И то, что мы тогда видим, мы должны представлять себе как род испарений земной атмосферы, которые сталкиваются с тем, что идёт из Космоса. Земной глаз не может видеть ничего из того, чем является в действительности Звезда, но он видит только испарение, которое сама Земля отбрасывает в мировое пространство. Всё, что мы видим как звездное небо, есть ни что иное, как сотканная из материальности, хотя и эфирной материальности Земли, завеса, которую Земля распростирает над тем, что сокрыто за этой завесой. Но когда душа достигает возможности влиться в этот мир, то она познает, что там в мире нет тех фантастических звёзд, о которых говорят физики, но что там в мировом пространстве движутся вверх и вниз и передают сверху вниз и снизу вверх свои дары живые существа, живые группы существ. Если мы поймем духовно слова: "Как в целом части все, послушною толпою Сливаясь здесь, творят, живут одна другою! Как силы горние в сосудах золотых Разносят всюду жизнь божественной рукою". Силы — мы поймём здесь в том смысле, как мы говорили об изначальных силах: "И чудным взмахом крыл лазоревых своих Витают над землей и в высоте небесной — И стройно всё звучит в гармонии чудесной!". [* Ч.1, сцена 1, Фауст рассматривает знак Макрокосма] Если мы представим себе всё это духовно-душевно, тогда, приблизительно, мы будем иметь тот мир, куда выходит и где живет теперь душа. Но представим себе, что же, собственно, имел Фауст из всего нами описанного в момент, когда он показан нам в этой сцене? Он имел перед собой раскрытую старинную книгу, написанную человеком, который в знаках запечатлел некое древнее созерцание: он имел перед собой знак Макрокосма. Но именно Фауст был не в состоянии вжиться своей душой в мир, где духи развивают в мировом пространстве свои великие свершения, Фауст не в состоянии к ним подняться. Он видит лишь знак, начертанный тем, кто достигал до этих областей, знак Макрокосма. И тогда пробуждается мечта, предчувствие, что этот знак должен что-то означать. Представьте в своей душе, представьте, что вы никогда ничего не слышали о духовном знании, что вы имеете перед собой этот знак и смутно чувствуете, что другой видел когда-то нечто такое, что вы также хотели бы видеть: тогда вы будете вполне в душе Фауста. Сначала вам может пригрезиться, что ваша фантазия что-то вам оживляет под действием этих внешних знаков, которые суть божественные знаки Зодиака, знаки элементов, знаки Планет, и тогда в избытке чувств у вас даже может вырваться восклицание: "О, чудный вид!". Но это ускользает от вас, так как теперь вы видите, что перед вами не больше, чем знак, начертанный в книге, ни что иное, как фантазия: "Но только вид — увы..." И даже вид, возникающий только в вас, в вашей фантазии. Вы отброшены. Знак вас ни к чему не привел, напротив, он вас отбросил назад, он вызвал в вас чувство, что перед вами мир духа, вы перед ним стоите, но вы не находите в него доступа: "Мне не обнять природы необъятной! И где же вы, сосцы природы,— вы, Дарующие жизнь струёю благодатной, Которыми живет и небо и земля?" Опять-таки ничего, кроме чувствования элементов света и воздуха в мире, как я сказал, нашего порядка. И теперь вполне отчётливо выражено: Фауст проник к духовному миру, но отброшен назад в тот мир, который я обрисовал, как ближайший сверху. Это переживание в свете и воздухе ясно отражено в словах: "Вы всех питаете — что ж тщетно жажду я?" Он совсем упал в себя, упал из духовного мира назад, в элементарный мир. Но даже и этот мир он ещё не в состоянии понять. Тогда на помощь ему приходит книга, которую он перелистывает и видит знак духа Земли. Этот знак также начертан тем, кто вполне владел этим низшим элементарным миром. И Фауст чувствует теперь себя в этом мире. У него есть смутное предощущение бытия в этом мире: "Вот знак другой! Он чувства мне иные внушает..." Он отвернулся от чувственного мира и ощущает себя до некоторой степени в мире элементарном, и далее он говорит, собственно, только об этом мире: "Теперь себя я чувствую сильней,—". Это чувствуют, когда живут в элементе тепла и света, — "Как будто бы вином живительным согрет!". Представьте себе себя, когда вы чувствуете тепло в душе, когда вы живёте и движетесь в мире, как волна тепла. "Отважно ринусь я в обширный Божий Свет!". Ибо это действительно есть ощущение себя, так сказать, действующего в элементах, и как прежде мы чувствовали в себе глаз и ухо, так теперь вы чувствуете свои органы чувств в земле."Мне хочется нести печаль и радость, носиться вместе с бурями везде". Когда сами вы воздушная волна в элементе воздуха. Но вот: "Густеют тучи надо мной, Луна скрывает от меня свой свет..." Неудивительно! Я уже обрисовал вам, как это происходит, как гаснут звезды, угасает душа. Угасает свет, потому что он сам движется со светом. "Спустился мрак. Красные лучи сверкают у меня над головой". — Это внутреннее восприятие. "И в кровь, стесняя сердце мне, Из высоты холодный ужас проникает. О, дух, ты здесь, ты близок — о, приди! Как сердце бьётся у меня в груди! Всем существом, души всей мощным зовом, Я порываюсь к чувствам новым!". Не замечаете ли вы, что здесь отражена жизнь в элементах? "Явись, явись мне, — я всем сердцем твой! Пусть я умру — явись передо мной!" И в своей медитации он произносит слова, которые относятся к знаку духа Земли, действенное медитативное изречение, которое действительно приводит его к созерцанию духа, повелевающего теми духами, в область которых мы вступаем, когда проникаем в элементарный мир. Но мы сразу же замечаем, что Фауст ещё не созрел для этого мира; что ему еще необходимо? Ему необходимо самопознание, самопознание в том смысле, что оно есть тоже высшее миропознание, когда мы сопереживаем все, что может быть пережито в то время, как мы плаваем, носимся, пребываем и действуем в элементах. Но Фауст не может познать того, что индивидуализируется во всем этом. Этот разговор с духом крайне характеристичен также и для состояния зрелости самого Гёте, когда он писал эту сцену, где представлено его страстное стремление войти в духовный мир. Дух: "Кто звал меня?" Фауст (отворачиваясь): "Ужасное видение!" Да, Фауст отворачивается. Конечно, это звучит не так, как если бы мы слышали ушами, это звучит так, что мы сами живём в звучании. Это звучит иначе, чем то, что можно слышать на Земле, совсем иначе. И также то, что здесь видят, видят не благодаря свету, но сами сияют со светом вместе. Это видят совсем иначе. Фауст хотел стать сверхчеловеком. Другими словами, он хотел вступить в духовный мир, но его охватывает ужас перед этим духовным миром. Благодаря встрече с духом Земли, Фаусту становится ясно, что нужно сделаться иным, чем каким он был прежде, если хочешь войти в духовный мир, что со своими обычными силами, ощущениями и страстями нельзя войти в духовный мир. И Фауст должен глубоко пережить, что из высшего духовного мира он отбрасывается назад и падает в элементарный мир, и что теперь в элементарном мире он отброшен назад в своём познании, оттого, что остался тем Я, каким был прежде, не развился до возможности вступить в этот элементарный мир, куда его привела действенная медитация, которую он провёл при помощи изречения, написанного при знаке духа Земли. На мгновение он мог увидеть, какие существа находятся в этом мире. Но дух говорит ему: "Ты Фауст ли, кто звать меня посмел Всей силою души неосторожной?" — Я уже указывал, что этот голос звучит из подсознания, что это был тот Фауст, которого внешний Фауст поистине совсем не знает. "Ты ль это, кто моим дыханьем обожжен, дрожишь насквозь и корчишься, как червь ничтожный?". Это — "ты" — относится к Фаусту повседневности, между тем, как Фауст стремящийся — это был высший человек — Фауст. Но в Фаусте пробуждается упорство, он хочет непременно войти в мир, для которого он ещё не созрел: "Перед тобою отступлю ли я, дух пламенный? Да, это я, я — Фауст, и равен я тебе!" И он может еще услышать, как духи элементарного мира, в который он теперь перенесся, действуют в человеческой истории, в том, что совершается на земле благодаря расам и культурам, он слышит, как они в этом живут. И дух земли выговаривает тайну элементарного мира: он совсем не говорит о бытии, но только о становлении, о свершении (о процессе). "Дух: В буре деяний, в волнах бытия Я подымаюсь, Я опускаюсь... Смерть и рождение — Вечное море; Жизнь и движение В вечном просторе. Так на станке проходящих веков, Тку я живую одежду богов!" — Заметьте, не в пространстве, а во времени! Столько-то Фауст все-таки может понять: перед ним дух, который проходит через историю: "Ты целый мир обширный обнимаешь! О деятельный дух, как близок я тебе." "Ты — дух, принадлежащий к сфере духов времени, как близок я тебе!" — Так говорит он в своей дерзновенности. И дух отвечает ему тем, что впоследствии сам Фауст называет "громовыми словами", тем именно, что как громовое слово, ударяет в его душу и отбрасывает его опять в обычный мир, где он оказывается потому, что ещё недостаточно созрел. Ему предстоит искать самопознание, и в Я, расширенном до мира, найти духовный мир. Теперь он ещё не сможет иметь самопознание, поэтому от духа земли ему должны прозвучать громовые слова: "Ты равен лишь тому, кого ты постигаешь, — не мне!" — Каков же этот дух, которого постигает Фауст, не могущий постигнуть даже духа Земли? Как выглядит этот дух? Он, этот "дух", входит в шлафроке и в спальном колпаке, — второй Фауст: Вагнер! Вот дух, "которого ты постигаешь". Вагнер — его ты постигаешь, дальше этого ты не пошел, ибо другое живёт в тебе только как упорство, как страсть! Так делает Фауст шаг вперёд в самопознании. И в этом особенность "Фауста" Гёте, в этом совершенство его художественной композиции, что проходящее в реальных образах на сцене есть всегда шаг в самопознании. Как Мефистофель, так и Вагнер, являются именно моментами самопознания в Фаусте. И не было бы никакой ошибки в том, если бы когда-нибудь "Фауст" был бы инсценирован так, что в фигуре Вагнера в шлафроке и спальном колпаке, от которого отвёртывается Фауст, дали бы портретное сходство с самим Фаустом, тогда зрители непосредственно поняли бы, почему Вагнер входит именно в этот момент. Вагнер, в сущности, говорит то, что Фауст уже "постиг", ибо остальное Фауст только "декламирует". Только произносит вслух. Он думает, что поднялся к высшим истинам, которые, однако, он может только декламировать на словах, а не переживать внутренне. И тогда выступает момент самопознания. Вагнер выражает то, что есть на самом деле, так как Фауст высказал, в сущности, не свои внутренние переживания, он только декламировал: "Вагнер Простите! Что-то декламировали вы сейчас: Из греческой трагедии, конечно?". Такова действительность — он только декламировал. И это есть шаг самопознания: понять, что ты вовсе не приблизился к мировому духу, а в лучшем случае читаешь греческую трагедию. Так многие, подойдя к Духовной Науке, хотят декламировать сами перед собой о высших истинах. В сущности, они не хотят ничего другого, как только декламировать перед собой об этой Духовной Науке, чем-то воспользоваться, одурманить себя. Говоря о нашем времени, можно сказать, что в некоторых кругах это теперь часто случается, многие кажутся очень интересными, когда декламируют о своих видениях. В прежнее время это слышали от пасторов, теперь этому ещё лучше научились у актёров, так что пасторы могут многому научиться у актёров. Если бы Фауст пошёл в своих словах только до того, до чего достигло его понимание, то именно он должен был бы произнести то, что говорит Вагнер, его подобие. Но его страсть увлекает его дальше, именно его страсть, то люциферическое, что в нём есть, не подлинное настоящее человеческое ядро, а люциферическое. И Люцифер в "Фаусте", который стоит теперь перед нами, как Вагнер, — именно Люцифер, отвечает: "Да, если патер ваш актёр и сам,— как мы нередко видим здесь и там". Это презрение, это высокомерие в Фаусте исходит от люциферического элемента, так как, если бы Фауст не был охвачен Люцифером, то он говорил бы, как Вагнер, и сказал бы только то, что может честно признать как предмет своего понимания. Другое же в нем есть лишь смутное предчувствие чего-то, к чему он хочет прорваться. И всё же этот разговор с собой, так как действительно, это только разговор с самим собой, подвигает его несколько вперёд. Мы всегда подвигаемся в жизни вперёд, когда выступаем перед собой в лице другого. Сами себе мы не охотно признаёмся, что имеем то или иное свойство. Но когда оно выступает перед нами в другом лице, то мы уже охотно его штудируем. Мы приходим к самопознанию, когда встречаем это свойство в образе другого человека, как то было у Фауста с Вагнером. Фауст ещё не постиг того, чтобы, когда Вагнер уходит, сказать: да это же, в сущности, я сам... Если бы он проник своим пониманием до себя самого, то сказал бы себе: Я только Вагнер! Здесь, в голове, сидит только Вагнер! "Фауст: "Он всё надеется! Без скуки безотрадной Копается в вещах скучнейших и пустых; Сокровищ ищет он рукою жадной, — И рад, когда червей находит дождевых!..". Но ведь и он, Фауст, до сих пор не делал ничего другого, как тем же головным способом искал духов. Самосознание вступает перед ним в образе Вагнера, но кто послал к нему Вагнера? Его послал к нему дух земли. "Ты равен лишь тому, кого ты постигаешь, не мне!" И тогда Фауст должен увидеть, каким духам он равен; Духу Земли, который является властителем земли, он не равен, но он должен увидеть один из образов, которые в нем скрываются — и вот тебе Вагнер! Этот Вагнер сидит в тебе. Но в Фаусте сидит не только Вагнер, в нём есть ещё люциферический элемент, противоположный Вагнеру, то есть ему самому. В нём кроется еще другой элемент. Если мы возьмём Фауста в его раннем, первоначальном виде, то не найдём там того, что идёт после сцены с Духом Земли и что Гёте добавил позднее. Там это построено так: разговор с Вагнером, потом с учеником, с Мефистофелем. В круг Фауста и учеников вступает Мефистофель, относительно которого Гёте точно не понимает, Люцифер это или Ариман. Если бы он обладал Духовной Наукой, то знал бы, что здесь это Люцифер. Фауст видит перед собой второго, кого посылает ему Дух Земли. Дух Земли послал ему Вагнера и посылает теперь Мефистофеля, вернее сказать, Люцифера. Фауст должен узнать постепенно, одно за другим то, что в нем самом кроется. Дух Земли посылает ему Мефистофеля: вот тебе еще один из духов, кого ты постигаешь. Попробуй же сначала постигнуть Люцифера, который сидит в тебе самом, а не взирать сразу на Духа Земли! Насколько всё это было нелегко для Гёте, видно из того, что в позднейшей записи выпущен небольшой отрывок, состоящий из четырёх строк, имеющийся в первоначальной рукописи. В 1775 г., после сцены, где Мефистофель устраивает встречу Фауста и Гретхен, и Фауст затем стремится проникнуть к Гретхен, помещались четыре строки. Этих четырёх строк уже не было в фрагменте 1790 г. После того, как Фауст поручает Мефистофелю, который есть и Люцифер, но Гёте даёт это без разбора, позаботиться о подарке для Гретхен, в старой рукописи Мефистофель говорит вслед уходящему Фаусту: "Ведёт себя он, будто княжий сын! Была б у Люцифера дюжина таких вот принцев, Они бы принесли ему доход, Комиссию в конце концов он получает!". Здесь сам Мефистофель называет себя Люцифером. Как сказано, эти строки были впоследствии выпущены. Что же было важно для Гёте, когда он хотел выразить в своём Фаусте, можно сказать, самого себя? Для него было важно показать, как человек должен прийти к самопознанию. Но в этой первой, написанной в ранние годы, сцене, заложено как бы предчувствие того, что вы теперь можете отчётливо прочесть в "Как достигнуть познания высших миров?", как описание встречи со "Стражем Порога". Как разделяется в себе человек, который постепенно познаёт, что в нем кроются разные существа, — предощущение этого вы имеете в Фаусте, который есть Фауст-Вагнер, как Мефистофель разделяется на Люцифера и Аримана. Но, как сказано, Гёте должен был сначала созреть, чтобы действительно увидеть — насколько это было возможно в его время — великое значение Импульса Христа для человечества. Поэтому вы находите, что Гёте только уже в зрелые годы пытается написанное им прежде о стремлении Фауста, вплоть до встречи человека с самим собой в своих различных обликах, также и в облике Люцифера, дополнить тем, что влилось в развитие человечества благодаря Христу. Можно было бы сказать, что в знаках культа выступает Христос перед Фаустом. И оттого мы имеем в Фаусте документ, который показывает нам, что Гёте приблизил оккультизм к христианству, к Импульсу Христа, и что мы теперь действительно продолжаем работать на том же пути, первые шаги которого прошёл тогда Гёте. Во времена Гёте это можно было предчувствовать. Теперь пришло уже время, когда, с помощью Духовной Науки, человек действительно может вступить в те области, куда были направлены все стремления Гёте. Наше время должно понять Фауста иначе, чем понимал его сам Гёте. Да, мир идёт вперёд, и если мы не до конца признаем, что мир идёт вперёд, то мы недостаточно серьёзно воспринимаем мир. Но такие переживания, когда человек раскалывается и выступает перед собой в своём истинном образе, в люциферическом образе — такие переживания и подвигают вперёд, но всегда лишь на малый отрезок. Нужно расстаться с мыслью, что можешь охватить взглядом сразу весь духовный мир, если достиг небольшого успеха, какой мы можем иметь в медитации. Мы всегда подвигаемся лишь понемногу вперёд. Две натуры есть в Фаусте: натура Вагнера и то, что стремится вперёд. Когда Гёте хотел указать на это в зрелые годы, он сделал это прекрасно. У него явилась потребность, после того уже, как Фауст подошёл к христианству, показать натуру Вагнера в Фаусте. Поэтому он заставляет Вагнера и Фауста сделать вместе пасхальную прогулку. Теперь на двух лицах, что драматически вполне естественно, нам наглядно показано, что происходит в душе Фауста: высший человек в Фаусте стремится вперед, но Фауст-Вагнер удерживает его. Искра постижения духовного мира уже вспыхнула в Фаусте, поэтому в пробегающем пуделе он видит не только пуделя; и поистине, какая душевная сила высказывает себя в разговоре с Вагнером! Фауст: "Ты видишь, чёрный пес по ниве рыщет?" Затем в Фаусте пробуждается натура Вагнера. Вагнер: "Ну да, но что особенного в том?" Высшая природа в Фаусте. Фауст: "Всмотрись получше: что ты видишь в нём?" Натура Вагнера: Вагнер: "Да просто пудель перед нами, Хозяина он ищет по следам". Разумеется, эти возражения делает себе сам Фауст. Затем происходит дальнейшее. Фауст начинает уже за чувственным видеть сверхчувственное, начинает его предчувствовать. И это предчувствие вызвано теми указаниями, какие он имел, искра духовного мира проникла в него. И хочется сказать: как бесконечно прекрасен Гёте в своей художественной искренности и честности, если его хорошо понять. Когда затем Фауст чувствует в себе люциферический элемент, вы знаете, что люциферическое связано с самоутверждением, с эгоизмом, то он вносит теперь, как Фауст, это люциферическое так же и в охваченность своей души Импульсом Христа. Эта люциферическая черта сказывается в том, что Евангелие от Иоанна, когда он начинает его переводить, кажется ему несовершенным. Ибо для понимающего эти вещи несколько курьёзны комментаторы Гёте, которые буквально понимают его, как они всегда буквально понимают автора, так же и том случае, когда то, что он хочет сказать, он распределяет между своими действующими лицами. Фауст еще совершенно не понимает текста Евангелия от Иоанна, иначе он оставил бы, как они есть, слова: "В начале было Слово..." Он останавливается на них, потому что он их еще не понимает. Профессора рисуют это так, будто он понимает, — но он ещё не понимает. Ему приходит на ум "сила", "деяние", таким образом он вносит в Евангелие что-то рационалистическое, рассудочное. Это вызывает обратное явление. Если прежде он был отброшен вниз в чувственный мир, то теперь он втянут в духовный мир. В то время, когда он достаточно проявляет свою ограниченность, подставляя вместо "Слово" — "мысль, сила, деяние", он вталкивается вверх в духовный мир, так как искра духовной силы уже есть в Фаусте. Тогда появляются духи, и опять-таки как посланец Земли (Духа Земли) — Мефистофель, этот неотчётливый образ, объединяющий в себе Люцифера и Аримана. Вы видите здесь, что вступление Фауста в духовный мир следует понимать, исходя из внутренних борений Гёте, и как раз в наше время от этого можно бесконечно многому научиться. Что было для меня особенно важно, это провести перед вашей душой, как бесконечно трудно приблизиться к Импульсу Христа тому духу, который ищет углубления, но, как дух, остаётся при своём безмерном высокомерии и самомнении, и не хочет принять того, что может предложить ему Духовная Наука. С другой стороны, я хотел наглядно показать на Фаусте, как могущественно было то, что вошло в мир через Импульс Христа. Придёт время, когда именно благодаря тому, что может дать Духовная Наука, люди научатся всё лучше и лучше понимать внутреннюю природу Импульса Христа. Мы имеем, хотел бы я сказать, как данную мировой историей иллюстрацию того, что есть Импульс Христа в земном развитии человечества, мы имеем тот факт, что несколько столетий после того, как Импульс Христа вошёл в развитие человечества на Земле, в этом земном развитии человечества выступает явление, понимаемое так же неправильно. Но когда начнут понимать его правильно, то именно через это понимание смогут глубже чувствовать событие явления Христа. Вы, конечно, знаете, что 600 лет спустя после того, как Импульс Христа вошёл в развитие человечества, в известной человеческой группе появился пророк, который прежде всего отверг то, что было внесено в развитие человечества через Импульс Христа, — Магомет. Мы поистине не можем согласиться с предрассудком XIX века, который, исходя из рационализма, стремится в своём объяснении умалить то, что должно быть объяснено духовно. И тому, кто хочет действительно постигнуть Духовную Науку, покажется смешным, когда один, особенно остроумный ученый, говорит о Магомете: правда, он утверждает, что в образе голубей ему являлся ангел и шептал на ухо то, что он должен был написать в Коране! Но Магомет, как говорит этот ученый рационалист, был просто фокусник. Он насыпал себе в ухо несколько зёрен, особенно любимых голубями, и тогда голуби прилетали, поклевали зерна и улетели! Да, такого рода объяснения предлагалось в среде христианства и вне его в столь разумном XIX веке! Придет время, когда над такими объяснениями будут действительно только смеяться, хотя они вполне могут удовлетворить материалистов. Но, мы, разумеется, должны брать Магомета глубже, мы должны понять, что то, что жило в его душе, было именно общение с духовным миром, которого Гёте искал для своего Фауста. Но, что именно чувствовал Магомет? Что он нашёл? Сегодня я могу указать это только в намеке, в другой раз я расскажу подробнее. Что же нашёл Магомет? Вы знаете, что Магомет стремился прежде всего к миру, для которого он имел одно выражение: это было одно слово — Бог. Мир становится монистическим выражением Бога. Разумеется, этот мир не имеет ничего общего с сущностью христианства. Но, тем не менее, взор Магомета проникает в духовный мир, это элементарный мир, о котором я говорил сегодня. Магомет обещает своим верным, что они вступят в этот духовный мир, после того, как пройдут врата смерти. Но он может им рассказать только об этом духовном мире, какой он познал. Каков же этот духовный мир? Духовный мир, о котором Магомет говорит своим верным, есть люциферический мир, который, однако, он рассматривает, как рай, мир, к которому должно стремиться. И если мы перейдем от абстракций к реальному и раскроем смысл исламистского стремления к духовному миру, то найдём то, о чём говорит также и Духовная Наука. Но в интерпретации ислама — это есть мир, в котором господствует Люцифер, люциферический мир интерпретируется как рай, к которому люди должны стремиться. Я полагаю, что на наши души должно произвести глубокое впечатление, когда мы можем на примере такого значительного явления углубиться в сущность исторического становления. Нас должен заставить задуматься именно тот факт, когда мы узнаём, что в ходе религиозной жизни великий пророк утверждал, что люциферический мир есть рай. Я не хотел бы, чтобы это вошло в вашу душу только как абстрактная истина, я думаю, что это может потрясти душу, когда она воспринимает нечто подобное. Но что делает магометанин для того, чтобы войти в свой духовный мир? Мы могли бы, пожалуй, попросить по окончании лекции оставить у дверей записку каждого из наших, здесь сидящих друзей, которые прочли весь Коран, было бы интересно пересчитать потом эти записки и узнать — сколькие прочли весь Коран. Действительно, не так-то легко прочесть весь Коран, с его бесконечными повторениями, со всем тем, что делает текст его таким невероятно скучным для западного человека. И, однако, среди магометан есть люди, которые захотели прочесть его 70000 раз с начала до конца в течение своей жизни. Это значит: слова, которые были даны, довести до своей души так, чтобы они стояли живыми в душе! И хотя со стороны содержания, в смысле христианства, мы, разумеется, ничему не можем научиться от такого религиозного течения, но мы можем всё же узнать, что в этом течении, даже с религиозным заблуждением, поступают совсем иначе, чем у нас с тем, что мы призваны признать как Дух Истины. Самое большее, что делает европеец, — это он прочтет Фауста и, когда забудет, прочтёт ещё раз, и, если опять забудет, опять перечитает. Но таких, которые прочли бы Фауста хотя бы сто раз, нужно еще поискать! И это совершенно понятно в условиях нашей образованности, разве возможно 70000 раз прочесть всё, что печатается на Западе, это совершенно понятно. Но одно мы всё же должны были бы себе уяснить: одно дело только ознакомиться с каким-либо содержанием, имеющим большое значение для душевной жизни, и совсем другое — жить с ним, всё снова и снова, так, чтобы стать с ним совсем одно. Понимание этого следовало бы приобрести себе прежде всего, но не такое понимание, как об этом привыкли думать у нас. Мы должны были бы размышлять об этих вещах. Не для того только, чтобы вам что-то сказать, но для того, чтобы пробудить нас к размышлению, были высказаны слова, подобные тем, что были высказаны в этом рассмотрении. Сказаны для того, чтобы повысить в нас чувство ответственности перед собой и перед миром, в связи с тем, что может и должна быть для нас Духовная Наука. Мы живем в известном отношении в трудное время. Очень тяжелые события современности суть только внешний знак нашего крайне тяжёлого времени. Было бы неправильно рассматривать это наше тяжёлое время как болезнь в том смысле, как мы обычно говорим о болезни, ибо болезнь часто есть целебный процесс, так как подлинная болезнь предшествует физически проявляющейся болезни. Так и печальным событиям, проявляющимся теперь в мире, предшествовало некоторое заболевание, и мы должны смотреть гораздо глубже, чем склонно смотреть человечество. О, большая боль может лечь на душу того, кто рассматривает наше время с его задачами и с малым пониманием этих задач. Когда видишь, как рассуждают, мыслят, чувствуют и ощущают люди нашего времени, как это мышление, чувствование, ощущение ведёт к внешним событиям, и как эти внешние события малому научают людей, то бесконечная боль ложится на душу. Как малому научились люди после долгих месяцев испытаний, и их суждения и ощущения остались те же. Они считают себя вправе мыслить всё так же, как мыслили восемь месяцев тому назад, и думают даже, что наступившие печальные события утвердили за ними право считать себя правыми в тех воззрениях, какие они имели восемь месяцев тому назад. Я не могу выразить, как бесконечна та боль, которую чувствуешь при виде того, как мало изменились человеческие души за последние месяцы, которые дали предпосылки для необходимости этого изменения, предпосылки того, чтобы наше время стало действительно временем испытания, временем научения. Но от тех, кто стоит внутри Духовной Науки, хотелось бы пожелать, чтобы они восприняли, именно, как то, от чего можно научиться, когда предлагаются рассмотрения, подобные тем, какие были даны здесь в связи с Фаустом. Все снова и снова хотелось бы указать душам на глубокую серьёзность и высокое стремление к правде, которые должны быть связаны с нашим Духовным Научным Воззрением. И именно в таком движении должно отметать от себя все, что не исходит из глубокой честности, из глубокого чувства правды. Всё, о чём можно сказать: "Простите! Что-то декламировали мы сейчас!" — все это мы должны стремиться преодолеть. И не знаменательно ли, когда теперь, по сценическим традициям, мы видим Вагнера часто разгуливающего по сцене, то учёные, современные рационалисты и умники сильно издеваются над Вагнером, вместо того, чтобы постучаться в свое сердце и увидеть в Вагнере — себя. Этот Вагнер сидит на всех кафедрах, во всех лабораториях, и наша научная, наша философская литература, проявила бы глубокую правдивость, если бы большинство авторов избрало себе псевдоним "Вагнер". Ибо они, эти философии современности, написаны Вагнером. Я совершенно уверен, что также и иной из тех, кто живёт в области Духовной Науки, имеет достаточно оснований постучаться в свою грудь и в самопознании проверить себя — сколько в его душе из простой декламации перед самим собой, и сколько из абсолютной честности, из абсолютного чувства правды. Этим призывом, обращенным к вашему сердцу, к глубочайшим силам вашей души, я заканчиваю это рассмотрение. |
Похожие:
 | Пояснительная записка Современное значение анималистики. Проблема «природа и человек» Результат нерационального, потребительского природопользования все чаще сказывается на физическом здоровье людей. Именно поэтому... | | Методические рекомендации и планы семинарских занятий раскрывают... «человек – природа (Космос)», «человек – общество», «человек государство», «человек – человек». И очень важно подчеркнуть, что жизненное... |
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... В I ступени-16 человек, во II ступени-17 человек, в III ступени- 14 человек. Итого по школе: 16 человек | | Faust. Der Tragödie erster Teil1 Фауст. Первая часть трагедии Господь). Die himmlischen Heerscharen (небесные воинства; das Heer — войско, воинство + die Schar — отряд, множество) |
| Воспитание толерантности ... | | Метод проекта на уроке литературы Трагедия И. В. Гете «Фауст» «компетентности». Освоение учащимися современных технологий, практическая направленность получаемых знаний, умение ставить цель,... |
| Требования к знаниям и умениям Для обсуждения: «Фауст» («Пролог на небесах», сцены из 1 части по выбору). Смысл жизни, назначение человека — центральная проблема... | | Тема урока Тип урока ... |
| Литература эпохи Просвещения. Связь с другими искусствами: «Фауст» Учителем определено количество часов по разделам программы. В соответствии с государственным стандартом по литературе отведены 2... | | Общая характеристика работы актуальность исследования Не менее актуальной является проблема, касающаяся стремления женщин-предпринимателей сотрудничать друг с другом |
| Русский народ в поэме Н. В. Гоголя Великий писатель-реалист Гоголь отразил прогрессивные стремления русского общества, настроения и чаяния своего народа | | Сценарий гала концерта и церемонии награждения лауреатов областного... Предполагаемое количество участников 600 человек (500 человек (делегации всех муниципальных образований Тверской области) и 100 человек... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Обобщение знаний о синтаксисе; формирование стремления обучающихся к ведению здорового образа жизни | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Воспитание стремления преодолевать трудности. Желание познавать новое, умение работать в паре, в группе |
| Комплексный план оздоровления обучающихся средней школы №31 на 2011 2012 учебный год Цель: формирование стремления к здоровому образу жизни, как одного из главных жизненных ценностей | | Тема. "Урок толерантности". Цели ... |
