Фауст человек стремления
Скачать 3.04 Mb.
|
"То вся видна, то вновь во мгле теряясь, И всюду брызжет свежею росою! Всю нашу жизнь она воспроизводит: Всмотрись в неё — и ты поймёшь душою, Что жизнь на отблеск красочный походит". В красочном отблеске имеем мы жизнь. После этой ночи Фауст достиг того, что не хочет уже как Фауст первой части, броситься в жизнь, которая ввергла его в грех и зло, но обращается к её красочному отблеску, через который мы постепенно восходим к тому, чтобы пережить действительность. То, что затем следует — вторая часть, — есть прежде всего красочный отблеск жизни. Не имеет смысла понимать эту вторую часть чисто реалистически. Перед нами Фауст, который своим высшим "Я", через посредство физического тела, рассматривает жизнь в её красочном отблеске. Он продолжает нести теперь через жизнь это тело, как нечто, сохраняемое им для того, чтобы могло развиться также и то, что, как высшее "Я", предохранит его от того, что выступит впоследствии в инкарнациях. Для Гёте было действительно трудно продолжать своего "Фауста" после того, как прозвучали слова Мефистофеля: "Сюда, ко мне!". "Но мы видели, как Гёте стремился проникнуть в тайны, которые мы знаем теперь, как тайны Духовной Науки, как он к ним приближался. Проследите, как вначале Мефистофель действительно владеет Фаустом, как он вмешан во всё, что происходит при дворе императора и т.д. И как постепенно, под действием живущей в нём инициации, Фауст в течение второй части освобождается от Мефистофеля. Но это уже дальнейшие тайны второй части; Гёте сам говорил, что вложил в неё много тайн. Эти слова принимали недостаточно серьёзно. Благодаря Духовной Науке, их научатся понимать все более и более серьёзно. Но одно можно видеть из сегодняшних рассмотрений — в своём "Фаусте" Гёте стремился выйти из пределов первой части, подняться над нею, он хотел отразить в своём "Фаусте" те настроения, часть того настроения, которое было указано здесь в связи с временем года, образно, когда приближается Пятидесятница, и духи элементарного мира подходят к человеку так, что об этом можно сказать: "В дни, когда весна сияет, Дождь цветов на землю льёт, Поле в зелень одевает, Смертным радости несет, Крошек эльфов дух великий Всем спешит смягчить печаль: Свят ли он, иль грешник дикий, Несчастливца эльфам жаль". Настроение Пятидесятницы: излияние духа, в следующих затем словах, произнесённых хором эльфов, во время четырёх отрезков сна от засыпания до пробуждения. Так, в связи с "Фаустом", мы можем указать также на необходимость Духовной Науки для человечества. Ибо "Фауст", воистину, может показать нам всю сложность того, что кроется в глубинах человеческой природы. В них живёт то, что подвержено ариманически-люциферическим силам, и в них же живёт то, что человек может найти в себе, тогда отдается водительству Христа. Почему мы говорим о Пороге? Почему мы говорим о Страже Порога? Мы говорим об этом потому, что поистине, как бы благодаря милосердию Мудрого Мирового Водительства, от человеческой души было сперва скрыто то, что бушует, враждует и борется в её глубинах и изливается в повседневную жизнь. Она — как бы поверхность, а в глубине идёт борьба, бой, вражда. И даже все наши обычные переживания суть непрерывное преодоление, победа в борьбе. И она должна быть всё снова и снова одержана. В будущем это произойдёт так, что люди будут знать о том, что было закрыто в них Мудрым Водительством Мира и оставалось в бессознательном. Но мы должны овладеть тем, что не сознается в обычной чувственной жизни, но что может быть пережито духовно. Оно лежит в тех глубинах человеческого существа, где человек связан с теми силами мира, которые в своем духовном величии возвышены над добром и злом. Я хотел бы объединить это в словах, связанных с днём Пятидесятницы, в них звучит, что в бессознательных основах душевного существа человека действуют элементарные силы, враждующие между собой, и то, что живет в сознании, есть победа, одерживаемая над враждою этих глубинных сил душевной человеческой жизни. О том, как это развивается в человеческой жизни, мы будем говорить завтра. Сегодня я бы хотел закончить словами, выражающими сущность того, что, как глубочайший нерв, живёт в нашей Духовной Науке и на что мы уже указывали сегодня (медитация): "Только там, где кончается знание чувств, выступают врата, открывающие душе истинную действительность жизни. Ключ к ним душа создаёт, укрепляясь в борьбе, которую в самом её существе ведут мировые силы с силами человека, когда она отгоняет в себе тот сон, что окутывает духовной тьмой силы познанья, удерживая их на их чувственных границах". Лекция четвертая Фаустовское настроение Наше отношение к оккультному знанию должно быть таким, что мы не говорим — мы восприняли его в себя, мы его запомнили, как это бывает с обыкновенной наукой, но мы должны были бы видеть главное в том, чтобы опять и опять углубляться в эти вещи, всё снова и снова производить эту деятельность. Но к этому, в сущности, совсем не склонны люди новейшей культуры. Люди новейшей культуры предпочитают остановиться на том, чего они раз достигли. Они чувствуют себя особенно счастливыми, когда, усвоив какое-либо знание, могут потом носить его всю жизнь в своего рода ранце, "внутреннем ранце", и, при случае, вспоминать о нем. Впасть в такое настроение — вот, в общем то, что угрожает современному человечеству. Это сидение на приобретенном является, я хотел бы сказать прямо, потребностью новейшего времени, вместо того, чтобы привести работу и стремление человека в соответствие с прекрасными словами Гёте в "Фаусте": "Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день за них идёт на бой". Поистине: ничто в такой степени не может пробудить в человеческой душе то, что постепенно вводит её в оккультное настроение. Мы знаем, что Гёте написал первый великий монолог Фауста приблизительно в 70-х годах XVIII века. Для многих теперь это стало уже тривиальным, но в этих словах заключено то, что со всем трагизмом жизни ложится на душу: "Я философию постиг, Я стал юристом, стал врачом... Увы! С усердьем и трудом И в богословье я проник,— И не умней я стал в конце концов, Чем прежде был...Глупец я из глупцов!" Гёте написал это на основании своего чувства, исходя, можно сказать, из своего глубочайшего убеждения в 70-х годах XVIII века. После того пришло время, когда была достигнута высшая точка человеческого философского развития в лице Фихте, Шеллинга и Гегеля. И эта высшая точка философского развития была связана с "юристикой". Фихте написал "Естественное право", Гегель дал "Историю философии", Шеллинг издавал Медицинский журнал. Нечто величественное было создано человеческой душой в связи с тем именно, что привело Гёте к словам: "Я философию постиг, Я стал юристом, стал врачом... Увы! С усердьем и трудом И в богословье я проник,— И не умней я стал в конце концов, Чем прежде был...Глупец я из глупцов!" Но думаете ли вы, что если бы вместо 1772 года Гёте начал своего Фауста в 1840 году, то, изучив все то великое и огромное, что было создано человеческой душой чисто философским путём в культурном развитии человечества, он сказал бы тогда приблизительно так: "Ну вот, слава Богу, я изучал философию, юридические науки и медицину и, само собой, богословие — у Фихте, Шеллинга и Гегеля; я их постиг и стал теперь умным, мудрым человеком, не таким глупцом, как прежде, а совсем мудрым, таким мудрым, насколько это вообще может быть". Думаете ли вы, что он сказал бы это? Но представьте себе, что, если бы в культурное развитие земли вошло еще гораздо большее. Этот начальный монолог Фауста прозвучал бы в 1840 году совершенно так же, как написанный в 1770. "Я философию постиг..." и т.д. Совершенно так же! Все это необходимо нам для истинного понимания Фауста. Эту великую, гигантскую идею нельзя понять, если не охватить ее в отдельных подробностях. И если бы "Фауста" нужно было написать теперь, то его следовало бы начать опять так же, этими же словами. И если бы множество знаний, приобретённых кем-либо из области Духовной Науки побудило бы человека сказать: "Ну вот, слава Богу, с великим усердьем я в совершенстве изучил философию, право и медицину, и слава Богу теологию, и само собой разумеется, так же теософию", — то это никак не было бы фаустовским настроением. Фаустовское настроение имел бы только тот, к кому подходят слова: "Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой". Это настроение, над которым мы должны задуматься, которое в то же время показывает нам, где лежат те импульсы, которые из старой застывшей культуры ведут человечество к новой культуре. Это никогда не успокаивающееся стремление должен прежде всего усвоить себе человек. Все дело именно в этой подвижности, в непрерывном стремлении, в неутомимом, не знающим остановки и отдыха порыве вперед. Можно прямо сказать: когда новейшая культура выдвинула из себя "Фауста", то она, поистине воздала себе мост перехода от чисто внешней материалистической культуры последнего времени к духовной культуре, которая должна наступить для человечества. Лекция пятая 30 мая 1915 г. Фауст, величайшая в мире поэма стремления (Классическая фантасмагория) 2 часть Рождаясь в определённую эпоху, мы являемся зависимыми от нашего окружения, мы вполне зависим от того, что имеется в нашем окружении. Но всё это в свою очередь связано с общим потоком развития. Таким образом, мы родимся в обстановке, которая обусловлена всем предыдущим ходом развития. Продумайте только, как мы поставлены в это. Конечно, мы поставлены в это благодаря нашей карме, но все же мы поставлены именно в то, что окружает нас, как нечто совершенно определённое, как нечто, имеющее определённый характер. И теперь продумайте, как сильно мы зависим от всего этого в наших суждениях. Это не всегда достаточно отчётливо выступает у нас перед глазами, но осознать это именно важно. Так, что мы, если даже это и связано с нашей Кармой, должны все же сказать: что же было бы, если бы мы родились не в определённый момент в определённом месте, а на 50 лет раньше в другом месте, что было бы тогда? Тогда мы от других условий нашего окружения получили бы форму и внутреннее направление наших суждений точно так же, как мы получили их теперь от тех условий, в которых мы родились, не правда ли? Таким образом, при более точном самонаблюдении мы приходим к признанию того факта, что мы родимся в известной среде и известном окружении, и в наших суждениях, в наших ощущениях зависим от этой среды, так что эта среда как бы вновь проявляется в нас, когда мы составляем суждение. Подумайте только, насколько было бы всё иным, если бы, например, Лютер родился в X веке и совсем в другой местности! Так что даже у такой личности, которая оказывает бесконечно сильное влияние на своё окружение, мы можем видеть, как она воспринимает в свои собственные суждения то, что исходит от эпохи, благодаря чему эта личность действительно передает в сущности импульсы эпохи. И то же самое происходит с каждым человеком, но только те, у кого это проявляется больше всего, меньше всего это замечает. Те, у кого дело обстоит так, что они передают только импульсы своего окружения, в котором они родились, обычно больше всего говорят о своей свободе, о независимости своих суждений, о своей непредубежденности и т.д. Когда же, наоборот, мы встречаем людей, которые не в такой сильной степени, как большинство, зависят от своего окружения, то мы видим, что именно эти люди более всего сознают то, что делает их зависимыми от их окружения. И одним из тех, кого никогда не оставляла мысль о своей зависимости от окружения, был как раз Гёте. Он в полной мере знал, что не был бы таким, каким был, если бы не родился в 1749 году во Франкфурте-на-Майне и т.д. Он знал, что из него говорит некоторым образом его эпоха. Это удивительно пронизывало и оживляло его жизненные отношения. Он знал: благодаря тому, что в доме отца он видел определенного рода связи и отношения, формировал он своё суждение. Благодаря тому, что свои студенческие годы он провел в Лейпциге, формировал он своё суждение. Благодаря тому, что он переехал в Страсбург, формировал он своё суждение. Это и вызвало то, что он хотел вырваться из этих условий и перенестись совсем в другие. Таким образом, в 80-х годах он, можно сказать, вдруг скрылся в тумане ночи и сообщил друзьям о своём исчезновении только после того, как был от них, так сказать, за горами и долами и они не могли уже вернуть его в прежние условия. Он хотел вырваться для того, чтобы из него могло заговорить другое. И, если взять многие высказывания Гёте как раз в период его развития, то мы везде заметим: это чувство, это ощущение зависимости от окружающей среды. Да, но к чему же, собственно, должен был бы стремиться Гёте, если бы в момент, когда он так ясно осознал всю зависимость человека от своего окружения, он привел свои чувства, свои ощущения этой зависимости в связь с теми мыслями, которые мы высказали сегодня? Он должен был бы сказать: да, то, что составляет моё окружение, зависит от всего потока, уходящего в прошлое к предкам. Он должен был бы сказать себе: да, я остаюсь всегда зависимым. И мне нужно было бы в мыслях в душевном переживании перенестись в такое прошлое, где условия были бы ещё совсем не те, что теперь, в такое прошлое, когда существовали совсем другие условия. Тогда, если бы я перенесся в эти условия, то я мог бы прийти к новой форме суждений, и не судить только так, как моё время судит о моём времени, но судить так, как сужу Я, когда совершенно извлекаю себя из своего времени. Но, разумеется, дело обстоит здесь не так, что человек, который чувствует эту необходимость, перенесётся сразу же именно в свою прошлую инкарнацию. Однако же, в основном, он должен все-таки перенестись в такую эпоху, которая связана с одной из прошлых инкарнаций, где он жил совсем в других условиях. И, когда теперь он переносится назад в эту инкарнацию, то он не будет зависимым от неё, так как условия стали уже совсем другими, те, прежние условия за это время разрушились, перестали существовать. Конечно, всё положение меняется, если теперь я переношусь в эпоху, вся среда, вся обстановка которой в настоящее время исчезли. Что же, собственно, тогда мы имеем? Понятно, что мы должны сказать: прежде мы жили в самой жизни, наслаждались жизнью, были включены в жизнь. Но в ту жизнь, которая разрушилась, в жизнь прошлого, которая перестала существовать, в такую жизнь нельзя уже быть включённым, такую жизнь можно ещё только пережить душевно-духовно. Мы видим во второй части "Фауста", благодаря порождению Гомункула (Гомункул, плод ученых усилий Вагнера, направляется путешествовать в Грецию), — выход из настоящего времени. В третьем акте второй части Фауст вступает на классическую арену. Начало Гёте написал уже на исходе XVIII века, важнейшие сцены присоединились только в 1825 году, но сцена с Еленой была написана уже в 1800 году, и Гёте называет её "классической фантасмагорией", чтобы указать этими словами, что он имеет в виду перенесенность в условия прошлого, которые не являются физическими реальными условиями современности. В Гётевой поэме "Фауст" значительно именно то, что она есть творение, выражающее стремление; творение, отражающее борьбу. За последнее время я действительно с достаточной ясностью подчеркивал, что было бы бессмысленно рассматривать поэму "Фауст" Гёте, как законченное, совершенное художественное произведение. Я достаточно сделал, чтобы показать, что о законченном художественном произведении не может быть речи, но, как произведение стремления, произведение борьбы — эта поэма глубоко значительна. Только тогда можно понять, чего достиг Гёте в предчувствии, если мы согласимся принять то, что может пролить свет от Нашей Духовной Науки на такого рода композицию: Фауст смотрит здесь в классическую эпоху, в среду древней Греции, когда в четвёртой послеатлантической культуре условия были совсем другие, чем в нашей пятой послеатлантической культуре. И охватывает величайшее благоговение перед этим стремлением и борьбой, когда видишь, как Гёте в ранней юности уже начал работать над "Фаустом", как он всецело отдался тому, что тогда ему было доступно, но чего, собственно, он хорошо ещё не понимал. Поистине, когда мы подходим к "Фаусту", то мы должны, в сущности, применить эту точку зрения Духовной Науки, так как суждения, которые предлагает порой внешний мир по отношению к "Фаусту", являются слишком неумными. Ибо разве может не показаться странным для Духовной Науки, когда люди, которые считают себя особенно умными, постоянно всё снова и снова ссылаются на то место, где Фауст столь возвышенно выражает свою веру в Бога, приводят это место и говорят: да, по сравнению со всем, что высказывается многими о вере в Бога, следовало бы всегда помнить разговор Фауста с Гретхен: "Всё в чувстве! А имя — только дым и звук, туман, который нам свет неба затемняет". Ну, вы, конечно, знаете, о чем говорит Фауст с Гретхен и что приводится всегда, когда кто-нибудь полагает, что он должен особенно превозносить то, в чем следует видеть не религиозное углубление, а религиозное чувство. Но при этом не принимают во внимание, что в данном случае Фауст оформил своё религиозное убеждение для 16-летней Гретхен, и что таким образом все эти умные профессора требуют собственно, чтобы люди никогда не выходили за точку зрения Гретхен! Как только это высказывание Фауста перед Гретхен выдвигают как нечто особо возвышенное, так тем самым тотчас же требуют, чтобы люди никогда не поднимались выше точки зрения Гретхен. Этого конечно легко и просто достигнуть. И можно также очень легко красоваться тем, что чувство есть все и т.д., но тогда именно не замечают, что это есть точка зрения Гретхен! Гёте, со своей стороны, совсем по-другому стремился сделать своего Фауста носителем непрерывной борьбы и стремления, как я это теперь опять только что показал в связи с его перемещением, в поисках достижения истины, совсем в другую, более раннюю эпоху. Приблизительно в то же время или, может быть, несколько раньше написания этой "классико-романтической фантасмагории", этого перемещения Фауста в Грецию, Гёте хотел ещё раз уяснить себе, как должен протекать его "Фауст", все то, что он хочет дать в "Фаусте". И тогда Гёте написал себе схему. В это время из "Фауста" существовали уже: основная часть, ряд сцен первой части и, вероятно, еще сцена с Еленой. И Гёте записал себе: "Идеальное стремление к тому, чтобы проникнуть и прочувствовать всю природу". Итак, в конце столетия, Гёте, побуждаемый Шиллером снова принялся "за старое лоскутное одеяло, за варварскую композицию", как он это назвал, и справедливо, так как она писалась отдельными сценами. И он сказал себе: что же я собственно сделал? Тогда он представил себе душу этого стремящегося Фауста передвинутой от учёности ближе в глубь природы. Так он записал для себя: следовательно, я хотел показать: 1) Идеальное стремление к тому, чтобы проникнуть и почувствовать всю природу; 2) Явление Духа как Мирового и деятельного Гения. Так он наметил себе явление Духа Земли. Но я уже обрисовал вам, как после явления Духа Земли Вагнер, который затем появляется, есть только средство для самопознания Фауста, как, собственно говоря, Вагнер есть ничто иное как то, что живёт в самом Фаусте, часть Фауста. Что же делает теперь Фауст, когда в нём происходит эта борьба? Он замечает: до сих пор ты жил только в своём окружении, в том, что принёс тебе внешний мир. Лучше всего он может увидеть на той части, что есть в нем самом, на Вагнере, который весьма самодоволен. Сам Фауст подошёл как раз к тому, чтобы приобрести нечто, благодаря чему он может стать свободным от условий, в которых человек родится, но Вагнер хочет остаться именно тем, что он есть, хочет остаться в том, чем он является внешне, что внешне изживает себя, переходя из поколения в поколение, из эпохи в эпоху. Что же это такое? Это форма, в которой запечатлевается человеческое стремление. Над этим работают там, вовне, в бесформенном духи, так что в ряде последовательных эпох в этом запечатлевается то, к чему мы стремимся. Но человек, если он не хочет окостенеть в форме, если он действительно хочет пойти вперёд, должен непрестанно стремиться выйти за предел этой формы — "желание освобождения". (Как достигнуть... Борьба между формой и бесформенным — записывает себе и Гёте). 3) "Борьба между формой и бесформенным". И вот Фауст видит перед собой форму: он, Фауст, там внутри, в Вагнере. Он хочет освободиться от этой формы. Это стремление к созерцанию — в противовес форме. Тогда можно сказать, что "жизнь на отблеск красочный похожа". Да, но что же должно было произойти, когда человек, который хотел изобразить это, стремился выйти из обстановки современности и прийти к объективному суждению, с той точки зрения, которая невозможна в настоящее время? Тогда он должен был бы изобразить это так, что он перенесен совсем в другие условия. Есть ли это в точности его прошлая инкарнация или нет, дело не в этом, а в том, что условия на земле были прежде совершенно другие. Он должен был бы перенестись, так сказать, в своего рода фантасмагорию, идентифицировать себя с той фантасмагорией и жить в ней, жить в своего рода фантасмагории, которая представляет более раннюю эпоху. Но к этому стремится Гёте, когда пишет вторую часть своего "Фауста". Заметьте, что сначала он поставил своего "Фауста" именно в условиях современности, заставил его пережить всё то, что можно пережить в современности. Но при этом он имеет глубоко в себе чувство: и тем не менее это никак не может привести к какому-либо истинному суждению, ибо здесь менее всего побуждает лишь то, что имеется в моём окружении; я должен выйти из него, я должен вернуться в то прошлое, где условия совсем отличны от наших. Поэтому Гёте заставляет Фауста пройти весь обратный путь назад, вплоть до классической греческой эпохи, войти в неё и соприкоснуться с классической вальпургиевой ночью. (Вальпургиева ночь — с 30-го апреля на 1-ое мая). То, что он может пережить в глубочайшем смысле в современности, он изобразил в северной вальпургиевой ночи. Теперь он должен вернуться к классической вальпургиевой ночи, так как со времени северной вальпургиевой ночи до классической все обстоятельства изменились. Что было существенным для классической вальпургиевой ночи — это исчезло, и выступили новые отношения, которые символически даны в северной вальпургиевой ночи. Здесь вы имеете оправдание для возвращения Фауста в Греческую эпоху. Вся вторая часть "Фауста" есть реализация того, о чем можно сказать: "жизнь на отблеск красочный похожа". Сначала дано еще прохождение через условия современности, но эти условия подготовляют уже разрушение. И мы видим то, что разыгрывается при императорском дворе, где чёрт выступает на месте шута и т.д. Во всём поиски нового содержания. Не правда ли, когда мы решили построить здесь Здание для Духовной Науки, то мы могли бы, как это делали многие строители XIX века, пересмотреть всевозможные формы, изучить всевозможные стили и построить затем новое здание, подобное тем, что мы находим везде. Тогда из формы, которая сложилась в мировом развитии, мы не создали бы ничего нового, не внесли бы ничего нового в развитие формы. В этом проявилась бы натура Вагнера в нас. Но мы предпочли взять именно бесформенное содержание, мы старались из первоначально бесформенного, из того, что есть только содержание, взять живо пережитую Духовную Науку, и влить её затем в новую форму. Этого желает Фауст, когда возражает: "Не будь шутом в звенящем колпаке! Когда есть ум и толк у нас, роль хороша и без больших прикрас". 4) "Предпочтительность бесформенного содержания". Так записывает дальше Гёте. Таким образом сцена, которую он написал, возражая Вагнеру, есть: "предпочтительность бесформенного содержания перед пустой формой". Ибо форма становится пустой с течением времени. Если бы через 100 лет кто-нибудь захотел возвести такое же здание, какое мы строим сейчас, то это была бы опять-таки пустая форма. Это то, что мы должны принять во внимание. Поэтому Гёте записывает: 5) "Содержание несет с собой форму". Я хотел бы, чтобы мы это себе усвоили, ибо это есть то, чего мы хотим в нашем здании — содержание несёт с собой форму. И Гёте пишет: форма никогда не бывает без содержания". Разумеется, она никогда не бывает без содержания, но "Вагнеры" не видят в ней содержания, поэтому они берут только пустую форму. Форма, несомненно, имеет полное право на существование, но развитие заключается в том именно, что старая форма преодолевается новой. 6) "Форма никогда не бывает без содержания". Итак: 1. Идеальное стремление к тому, чтобы проникнуть и прочувствовать всю природу; 2. Явление духа, как мирового и деятельного гения; 3. Борьба между формой и бесформенным; 4. Предпочтительность бесформенного содержания перед пустой формой; 5. Содержание несет с собой форму; 6. Форма никогда не бывает без содержания. И далее тезис, которой Гёте записывает для себя, чтобы дать так сказать, импульс своему Фаусту. В высшей степени характерный тезис! Ибо "Вагнеры" так рассуждают над этим: "Как могу свалить я это в одно — форму и содержание, как могу я это связать?". Они вполне могут представить себе современного человека, который хочет быть художником и говорят себе: Ну да, духовная наука — прекрасно! Но дальше меня нисколько не касается то, что эти путаные головы измышляют как духовную науку. Но они хотят построить себе дом, который совмещает в себе, как я думаю, классический стиль, ренессанс, готику, и тогда я вижу, какие мысли они вносят в этот дом, который они себе строят, что содержание соответствует форме. Нечто подобное вполне может случиться. И оно должно непременно случиться, если люди думают о том, как истребить противоречия, между тем, как мир составлен именно из противоречий и дело в том, чтобы уметь сопоставить эти противоречия. И Гёте записывает себе: 7) "Эти противоречия, вместо того, чтобы их объединить, сделать их более диспаратными (несопоставленными)". Это значит — в своём "Фаусте" он хочет представить их так, чтобы они выступили как можно сильнее. И чтобы этого достигнуть, он еще раз противопоставляет две фигуры, одна из которых живет в форме и довольна, когда цепляется за форму, жадно ищет сокровищ знания и радуется, когда находит дождевых червей. В наше время мы могли бы сказать: жадно стремится открыть тайну происхождения человека и радуется, когда что-нибудь находит. Так недавно один из значительнейших философов современности с радостью провозгласил, что человеческое существо возникло из образования, которое было подобно ему и кролику. Что человеческий мир происходит от обезьяны, от полуобезьяны и т.п., — для науки это уже пройденный этап, теперь нужно пойти еще дальше назад в поисках соответствующей животной породы. Там имелись когда-то еж, кролик и, с другой стороны, человек. Не так ли? Ведь человек в известных частях своего мозга наиболее подобен кролику и ежу. Эти последние сохранились, остальное вымерло! Итак: жадно искать сокровищ и радоваться, когда находишь кролика и ежа! Таково одно стремление, стремление только к форме. Гёте хотел показать это в Вагнере, и он хорошо знает, что это стремление "разумное, эти люди не глупы, они умны. Гёте называет это: "светлое, холодное, научное стремление". И добавляет: Вагнер. 8) "Светлое, холодное, научное стремление: Вагнер". Другое, диспаратное этому, есть тогда то, что всеми фибрами души стремится добыть из глубины внутреннего существа, после того как не нашли его в форме; глухое, горячее, научное стремление — называет это Гёте. Он противополагает его первому и прибавляет: ученик. После того, как Фаусту был противопоставлен Вагнер, теперь ему противостоит также ученик. Фауст вспоминает, как он сам был прежде учеником, изучал философию, право, медицину, и, увы, также богословие, и как, будучи учеником, мог, подобно ему, сказать: "Все дико мне: в мозгу моем всё завертелось колесом". Но это уже прошлое. На эту точку зрения теперь он также не может перенестись уже. Но когда-то все это подействовало на него. 9) "Глухое, горячее научное стремление: ученик". И это именно продолжается. Ибо с этого момента мы видим, что Фауст действительно становится учеником и еще раз проходит все то, что может дать современность. Все дальнейшее в первой части, поскольку оно было уже готово и должно было быть закончено, Гёте называет: 10) Наслаждение личности жизнью, видимое извне: в смутном сознании и страсти — первая часть. Так объясняет себе Гёте то, что он создал. И затем он хочет сказать: что же дальше? Как может Фауст действительно выйти из этого "наслаждения личности жизнью" и перейти к объективному созерцанию мира? Он должен тогда прийти к форме, но форму он должен теперь охватить всем своим существом, И мы видели, как далеко он должен был вернуться назад, в прошлое, где существовали совсем другие условия. И форма выступает здесь перед ним так, что он воспринимает её, соединяясь с истиной в том виде, какой она была в те времена, и отбрасывает всё то, что затем совершилось, вплоть до его эпохи. Другими словами: он пытается перенестись в то далёкое время, поскольку оно не было еще пронизано силами Аримана. Он пытается вернуться к Божественной точке зрения древней Греции. И когда внешний мир переживают так, что входят в этот внешний мир всем своим существом, но не вносят в него с собой ничего из тех условий, в которых человек вырос, тогда достигают того, что Гёте в высшем смысле назвал красотою. Это уже не наслаждение личности, не наслаждение Жизнью, это наслаждение делами, выход вовне, постепенное отделение от себя самого. Вживание в мир есть наслаждение делами во внешнем, осознанное наслаждение. 11) Наслаждение делами во внешнем, осознанное наслаждение. Вторая часть. "Красота". И то, чего Гёте уже не мог достигнуть в своём стремлении, именно потому, что его время ещё не было временем Духовной Науки, он всё же бегло набрасывает себе на рубеже XVIII—XIX столетия. Ибо крайне значительными словами заканчивает он этот набросок, первая часть которого содержит краткий перечень того, что им сделано. Он намеревался написать ещё третью часть, но были написаны только две, так как для третьей была бы необходима Духовная Наука. То, что он хотел в ней представить, есть переживание всего творения вовне, когда человек выходит за пределы личной жизни. Это переживание всего творения вовне, в объективности внешнего мира, так что творение переживается, исходя из внутреннего, причём подлинно внутреннее переносится вовне, это именно намечает себе Гёте, — я хотел бы сказать, в неясных, отрывочных словах: "Наслаждение творением из внутреннего..." Это значит, не со своей точки зрения, но, когда человек вышел за предел своей личности. 12) "Наслаждение творением из внутреннего". И вместе с "наслаждением творением" Фауст вступил не только в классический мир, но в мир духовного. Далее в конце стоит еще нечто, весьма знаменательные слова, которые указывают на сцену, которую Гёте хотел создать, но не создал, однако он хотел её дать и он дал бы её, если бы жил в наше время, она уже рисовалась ему в воображении. Он записал: 13) "Эпилог в хаосе на пути в преисподнюю". Я слышал очень умных людей, которые говорили о том, что значат эти слова. Эти люди говорили: "Итак, в 1300 году у Гёте действительно была еще мысль, что Фауст направляется в ад, и предварительно, прежде, чем вступить в ад, проходит эпилог в хаосе — следовательно, он лишь гораздо, гораздо позднее решил не отправлять Фауста в ад". Множество самых ученых разговоров слышал я об этом. Но никто не подумал о том, что эпилог проходит не Фауст, а, разумеется, Мефистофель, после того, как Фауст ушёл от него в небо! Эпилог проходят на пути в ад, мы сказали бы теперь, Люцифер и Ариман, тогда на пути в ад они обсуждали бы то, что им пришлось пережить со стремящимся вперед Фаустом. Я хотел еще раз обратить ваше внимание на этот перечень и на эту заметку Гёте по той причине, что они в превосходной степени показывают нам, как со всем тем, что Гёте мог найти в свое время, он действительно стремился к тому пути, который мог поднять его непосредственно вверх в область Духовной Науки. Мы воспримем Фауста в правильном смысле, если спросим себя: почему же, собственно, "Фауст" в своем глубочайшем ядре остался всё-таки несовершенным произведением, несмотря на то, что он является поэмой величайшего стремления в мире, и сам Фауст становится представителем человечества, благодаря тому, что стремится вырваться из своего окружения и переносится даже в более раннюю эпоху? Почему он остался все-таки не вполне удовлетворяющим нас произведением? Потому именно, что оно показало только стремление к тому, что должна внести в человеческое культурное развитие Духовная Наука. Будет хорошо, если мы остановим на этом своё внимание и задумаемся над тем фактом, что на рубеже XVIII— XIX столетия возникла поэма, центральная фигура которой, Фауст, должна была быть извлечена из всех, узко ограничивающих мыслей, которые окружают человека благодаря тому, что он проходит через отдельные земные жизни. Ибо в Фаусте замечательно как раз то, что, будучи порождением своей народности, выросши целиком из народа, он столь же интенсивно перерастает рамки народности и врастает в общечеловеческое. Ничего от узких мыслей народности нет в "Фаусте", но весь он стремится вверх к общечеловеческому, так что мы находим в нём не только "Фауста" новейшей эпохи, но во второй части мы находим в нём "Фауста", который, как грек, стоит среди греков. Был сделан огромный шаг назад по сравнению с "Фаустом", когда в наше время в идее человеческого развития XIX века снова начали придавать особое значение "национальной идее" и даже видеть в ней нечто, могущее способствовать развитию культуры нашей эпохи. А между тем человечество могло бы прекрасно приблизиться к пониманию того, чем должно стать сокровенное знание, если бы захотело понять то, то скрыто вложено в "Фауста". Гёте не напрасно говорил Эккерману, что скрыто вложил в своего "Фауста" много такого, что будет раскрываться лишь мало-помалу. Герман Гримм заметил, что Гёте будет понят вполне только через тысячу лет. Должен сказать, что и я думаю так же. Чем больше углубится способность восприятия в людях, тем больше они поймут то, что заложено в Гёте — и прежде всего, без сомнения, то, к чему он стремился, чего искал, чему не мог дать выражения. Так как, если бы они спросили Гёте, выражено ли во второй части "Фауста" то, что он в неё вложил, то Гёте сказал бы — нет! Но, с другой стороны, мы можем быть вполне убеждены, что, если бы мы его теперь спросили: находимся ли мы с Духовной Наукой на том пути, к которому ты тогда стремился и которого искал возможными в то время средствами? То он ответил бы, что то, чем является духовная наука, движется в направлении его путей. И после того, как Гёте, желая показать своего Фауста как того, кто понимает современность, заставил его вернуться в прошлое, вплоть до Греции, позволительно уже сказать: глубокое уважение к истине, уважение к знанию, которое стремится выйти из узких границ своего окружения, своей среды, — вот то, что мы должны себе приобрести. И, поистине, это есть как бы зов современных событий, которые именно говорят нам, что человечество устремляется как раз в противоположную сторону, в сторону как можно более близорукого суждения о вещах, и охотнее всего хотело бы объяснить событиями 1914 года то страшное, что мы теперь переживаем. Но кто хочет понять современность, тот должен судить об этой современности с более высокой точки зрения, чем та, на которой теперь стоит современность. Ощущение этого я и хотел именно положить в ваши души в эти дни, как то ощущение, относительно которого я старался вам показать, как оно возникает из действительно внутреннего живого понимания Духовной Науки и как к нему стремились такие величайшие гении прошлого, как Гёте. Только, если то, что выступает перед нашей душой в этих рассмотрениях мы воспримем не как что-то просто теоретическое, но переработаем это в своей душе, дадим ему жить в медитациях нашей души, — только тогда оно станет в нас живой Духовной Наукой. Будем же так поступать с этим, со многим, даже можно сказать, со всем тем, что, как Духовная Наука, проходит в нашей душе. |
Похожие:
 | Пояснительная записка Современное значение анималистики. Проблема «природа и человек» Результат нерационального, потребительского природопользования все чаще сказывается на физическом здоровье людей. Именно поэтому... | | Методические рекомендации и планы семинарских занятий раскрывают... «человек – природа (Космос)», «человек – общество», «человек государство», «человек – человек». И очень важно подчеркнуть, что жизненное... |
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... В I ступени-16 человек, во II ступени-17 человек, в III ступени- 14 человек. Итого по школе: 16 человек | | Faust. Der Tragödie erster Teil1 Фауст. Первая часть трагедии Господь). Die himmlischen Heerscharen (небесные воинства; das Heer — войско, воинство + die Schar — отряд, множество) |
| Воспитание толерантности ... | | Метод проекта на уроке литературы Трагедия И. В. Гете «Фауст» «компетентности». Освоение учащимися современных технологий, практическая направленность получаемых знаний, умение ставить цель,... |
| Требования к знаниям и умениям Для обсуждения: «Фауст» («Пролог на небесах», сцены из 1 части по выбору). Смысл жизни, назначение человека — центральная проблема... | | Тема урока Тип урока ... |
| Литература эпохи Просвещения. Связь с другими искусствами: «Фауст» Учителем определено количество часов по разделам программы. В соответствии с государственным стандартом по литературе отведены 2... | | Общая характеристика работы актуальность исследования Не менее актуальной является проблема, касающаяся стремления женщин-предпринимателей сотрудничать друг с другом |
| Русский народ в поэме Н. В. Гоголя Великий писатель-реалист Гоголь отразил прогрессивные стремления русского общества, настроения и чаяния своего народа | | Сценарий гала концерта и церемонии награждения лауреатов областного... Предполагаемое количество участников 600 человек (500 человек (делегации всех муниципальных образований Тверской области) и 100 человек... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Обобщение знаний о синтаксисе; формирование стремления обучающихся к ведению здорового образа жизни | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Воспитание стремления преодолевать трудности. Желание познавать новое, умение работать в паре, в группе |
| Комплексный план оздоровления обучающихся средней школы №31 на 2011 2012 учебный год Цель: формирование стремления к здоровому образу жизни, как одного из главных жизненных ценностей | | Тема. "Урок толерантности". Цели ... |
