М. Брокманн
ТЕОЛОГИЯ ЛЮБВИ
Я с охотой берусь за эту тему, поскольку тем самым прикасаюсь к тем двум великим силам, которые занимают меня всю мою жизнь, особенно в те моменты, когда нечто глубоко переживаю, глубоко продумываю: этими силами являются Бог и любовь.
Когда я всеми своими помыслами, чувствами обращаюсь к Богу, когда я переживаю чувство любви и задумываюсь над ним, то тогда я знаю: я действительно живу, живу как чувствующий и мыслящий человек, как теолог и художник-музыкант.
Все мое переживание жизни, все мои чувства и мысли приводят меня к глубочайшему убеждению, что Бог и любовь являются основными силами всей жизни, любой жизни. Они самые глубокие основания нашей жизни, поскольку они одновременно и наиболее иррациональные. Ибо прикосновение к этим силам перед нами открывает такие бездны, перед которыми мы как разумные существа, оказываемся беспомощными. Встреча с Богом ввергает нас в трепет, содрогание или благоговение (Бог свят), это касается наших чувств, наши же мысли при встрече с Богом становятся спекуляциями. И то, и это ненаучно. Встреча с любовью, если она сильна, выталкивает нас из привычных разумных траекторий, незапланированно изменяет. В “Песне Песней” Соломона об этом сказано: “Ибо крепка, как смерть любовь” (Песня Песней 8, 6).
Если я называю Бога и любовь двумя основными жизненными силами, то я имею в виду следующее:
1) Мне думается, если произвести рациональную и эмоциональную редукцию всего многообразия жизни, то мы как раз и получим в основании, в остатке, Бога и любовь.
2) Мне думается, что наше мышление и наши чувства никогда не достигнут этих двух сил, ибо они трансцендентные или трансцендентальные величины (независимо от того, верите ли вы в реальность Бога и любви или нет); уже по этой только причине они относятся к области религии.
3) Я считаю своей мыслительной и художественной задачей попытки ответа на вопрос: как эти две силы, к которым можно свести всю нашу жизнь, соединить воедино? Они действительно нечто единое? Или они вечная двойственность в едином, как мужчина и женщина? Или они отменяют друг друга, и, в конце концов, и в основании оказывается ничто, как в буддизме?
Вот тут я и подошел к конкретизации моей сегодняшней темы. Пару “Бог и любовь” я хочу представить вам как историю любви в истории взаимодействия Бога и людей. Аксиоматически примем два положения:
1) Говоря об истории любви и об истории Бога, я имею в виду, что меняется любовь (о чем знают и что чувствуют любящие) и что меняет Бог, чего не хотят знать догматики;
2) Если я ввожу в эту проблематику человека, то отстаиваю тезис о том, что мы настолько знаем о Боге, насколько знаем и переживаем самих себя как людей. Обо всем остальном нам только остается промолчать в благоговении перед этим остатком. Как у Гете: “Спокойно чти неизведанное”.
Для понимания моего доклада очень важно знать, что наши суждения о Боге и любви ограничены областью только нашего ограниченного знания, конкретно тем, что люди сказали и написали в Библии и потом о Боге, и то, что мы переживаем – что реально и потенциально находится в области бытия, – мы не знаем. Тут Бог может быть одним и тем же, тут Бог тождественен самому себе, а в области наших переживаний и нашего познания он меняется в зависимости от нашей исторической ситуации и опыта. Именно потому Бог может предстать и как любящий, и как наказывающий, и как первооснова, и как цель, и как создатель, и как ничто, и как жизнь, и как Бог немцев, и как Бог австралийских аборигенов, и как Бог прогресса, революции и т. д.
Я думаю, что мы познаем только частичные аспекты Бога так же, как и любви, только то, что происходит с нами. То, что любовь и Бог представляют сами по себе (как вещи в себе), т. е. в бытие, никто не знает.
Мне думается, что здесь Бог – нечто единое, цельное, но и различные суждения о Боге не противоречат единосущности его бытия. Но эту единосущность, его основания мы не знаем, и видимо, узнаем, только уйдя в вечность. И нам остается в нашей конкретной исторической ситуации не только любовь сама по себе, не бог сам по себе, а Бог и любовь для меня, для нас. И потому мы должны пребывать в нашей конкретной ситуации, в нашей традиции, честно жить и честно быть, а не улетать в спекуляции и в вечность.
Я хочу попытаться эскизно обрисовать историю Бога и любви в истории человечества, как это представлено в библии и в христианской традиции. Вы спросили меня как христианского теолога о боге и любви. Тогда следуйте за мной. И знайте, не обязательно все понимать.
Два отрывка из Библии нам засвидетельствуют взаимоувязанность таких понятий и реальностей как Бог, любовь, познание, бытие, частичное и полное познание, пребывание в боге.
Сначала отрывок из Первого послания к Коринфянам, глава 13, стих 8–13: “Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.
Ибо мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем: Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое.
Теперь мы видим сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а когда познаю, подобно как я познан.
А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше”.
Обратите внимание на это “отчасти знаем, отчасти пророчествуем”, “настанет совершенное”. Здесь в земной жизни я познаю Бога отчасти, частично, там, в вечности, придет совершенное познание Бога. И это сквозное: “Любовь никогда не перестает”.
Теперь из Первого послания Иоанна, глава 4, стих 7–12:
“Возлюбленные! будем любить друг друга, потому что любовь от бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога;
Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь.
Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь чрез Него.
В том любовь, что мы не возлюбили Бога, но Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши.
Возлюбленные! если так возлюбил нас Бог, то и мы должны любить друг друга”.
“Бог есть любовь...” Но так было не всегда. Или? Давайте проследим историю Бога и любви в человеческом мире до сегодняшних дней, времени после Иисуса Христа. Схематично можно выделить три этапа, три периода в познании и переживании Бога и любви. Первый этап – это Бог и любовь в предыстории человека, до него и вне его частичного познания. Конечно же, этот взгляд в предысторию человека – чистые спекуляции. Но об этом периоде у нас есть свидетельство из Писания. “В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово был Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть” (Иоанн 1, 1–3).
“Да будет все едино: как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, да уверуют мир, что Ты послал Меня... Я в них, Ты во Мне, да будут совершены воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня. Отче! которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со мною, да видят славу Мою, которую Ты дал мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира” (Иоанн 1, 21, 23, 24).
Прежде основания мира Бог полюбил Христа (=слово) мысль (=смысл мира) и в этой любви сохранил все в единое целое? “Ибо все из Него, Им и к Нему” (Римлянам 11, 36). Бог един, а любовь все в едином целом держит.
Но это единство Бога и весь универсум охватывающей любви теряется. И наступит второй этап в переживании этих двух сил: происходит потеря единства Бога и любви в частичном переживании и познании этих сил людьми и народами. Это частичное познание претендует на овладение Богом отдельными личностями, отдельными народами, тут же начинается сужение и мельчание любви.
Относительно Бога это ясно: появляется Бог греков, Бог римлян, якутов и тунгусов, т. е. появляются национальные боги. Все как в сказании о Вавилонской башне в Первой книге Моисеевой. Бог Ветхого завета, Бог евреев – это пример национального бога, от имени которого велись святые войны против других народов. Этот частично познанный Бог может быть и ужасным (он может требовать человеческого жертвоприношения), и ревнующим (я – твой Бог и нет других богов рядом с тобой) и, конечно же, святым. Такой Бог любит свой народ.
Соответственно и любовь теряет свой универсальный, всеохватывающий характер. Заповедь о любви к ближнему встречается и в Ветхом завете, но она имеет силу на своем народе. “Возлюби ближнего как самого себя” – это относится только к своему сородичу. Может быть, резко, но следует сказать, что любовь – самосохранение, самосохранение своей расы, класса. В глубине своей это – не любовь.
Схожая потеря универсальности любви параллельно происходит в эллинизме. Там любовь называется эросом. Но и этот эрос – сужение любви. Эрос – это любовь к равному, тождественному, похожему, к тому, кто мне симпатичен, кто мне обещает больше красоты. Но этот путь ведет из многообразия жизни в царство чистых идей. Многообразие явленности любви не схватывается, отрицается, отставляется.
Оба вида любви частичны, национальная любовь и любовь к равному отворачивают меня от других народов и рас, которые воспринимаются как неравные, как чужие, инаковые. Часто это – кровавый путь.
Эротическая любовь к красивому, прекрасному, еще более лучшему, к равному и все более равному отворачивает от многообразия тех, кто неравен тебе, кто воспринимается как некрасивый, чужой. Часто это и трагический путь в одиночество. Всеохватывающее единство любви исчезло.
И, наконец, третий период. Это – возрожденное единство Бога и любви в Иисусе Христе.
В Новом Завете в заповеди “Возлюби ближнего своего как самого себя” Иисус Христос расширяет ее действие, он распространяет ее на другой народ, другую расу, другие классы. Христос говорит: “Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гоняющих вас” (Матф. 5, 44). Любовь вновь получает единообразующий характер, она ломает все границы классов, рас, симпатий-антипатий. Это чрезвычайно трудно, и это знает каждый, русские, немцы и др.
Но для этой любви, не знающей границ, нужно освободиться из пустоты этого мира, рассеченного всевозможными границами. Здесь мы видим укорененность в жизни таких христианских понятий как избавление, примирение и грех.
Грех – это не плохое давление, это разделение, отделение, удаленность от основы смысла нашей жизни, Бога. И необходимо вновь найти этот выход, эту связь с глубиной, с основой, со смыслом жизни, чтобы здесь “наверху” вновь все полюбить. Но для этого нужно освобождение. Для этого необходим прыжок в иную плоскость, прорыв в утерянную глубину. Невозможно прийти к этой не знающей границ, открытой любви ко всему живому, находясь в пределах этого преходящего мира, этого общества. И все же это, и это общество, и природа со своими формами любви указывает на возможность прыжка в другую плоскость, на возможность прорыва в те глубины, в те реальности, которые включают и вбирают в себя все частичные реальности. Этой великой реальностью является реальность Бога, который создал нас и который изначально желал единства и любви в жизни. Из него жизнь черпает любовь к самой себе, из него жизнь стремится к самосохранению. И все же эта любовь даже в своем удалении от единого целого, в своей малости и ограниченности дает нам знак, намекает на нечто великое, на существование Родины любви. И это, видимо, происходит следующим образом: возьмем в качестве примера два самых простых явления любви в этом мире – любовь между мужчиной и женщиной и любовь между отцом, матерью и ребенком.
Любовь между мужчиной и женщиной – это неожиданно возникающее желание обладать богатством жизни в еще большей степени, неожиданное переживание изменения и выхода к новой жизни, тоска по теплу, укрытости, безопасности. Ты любишь другого человека, весь мир становится новым, богатым и прекрасным. Об этом знает каждый. Объятия дают тепло и счастье. Мы говорим спокойно и неуничижительно: Любовь в этой телесной явленности, которая так часто встречается в этом мире, имеет характер указания, намека на нечто большее: это – эротический исход нашей души к Богу, в котором существует все: новая жизнь, бесконечное богатство, теплота, безопасность, счастье. Целью каждой эротической любви является прыжок в тот далекий мир к Богу, в Бога. То, что греки оказались в одиноком царстве чистых идей объясняется тем, что они покинули тело, пренебрегли им. А так они могли бы уже тогда считаться добрыми лютеранами. Любовь заложена во взаимообоюдной зависимости и поддержке, в этом чувственном притяжении божьих творении друг к другу. И эта сила притяжения пересекает в этом мире границы рас, классов и народов. Вы об этом знаете, имея супругом или супругой человека другой национальности.
А любовь матери к своему ребенку? Большей частью она строится на состраданиях к беспомощности ребенка. Ребенок нуждается в тебе и показывает это тебе взглядом, руками, голосом. И как мать или отец ты не можешь не помочь, ты должен всегда быть рядом с ним. Ты не противишься такому поведению, тебе нужно и хочется любить свое дитя. Характер намека на прыжок в иную реальность, на переход границы от одного человека к другому имеет и это: хорошо, твой ребенок – это твой ближний, это – второй ребенок, это не плоть от плоти твоей. Но разве не может быть, что к тебе обращается и взгляд, зов о помощи совершенно чужого человека, человека с иным языком, с иным цветом кожи. Этот человек просит тебя: “Пожалуйста, помогите мне”. “Ты мне нужен”. Умоляющий взгляд чужого. Чужого ли? Это тоже плоть от плоти твоей. Хотя это и не твой ребенок. Лютер говорил: “Мы все из одного пирога”. Обращенный на тебя взгляд другого человека – не только намек на выход в иную плоскость, он уже и выход за пределы собственных границ. Он ведет тебя в эту общую глубину с этим другим человеком, где уже нет этих поверхностных границ.
Гуманизм любит вещать: тот такой же человек, как и ты. Но мне чрезвычайно трудно углядеть в другом человеке своего брата, углядеть и полюбить. В этом смысле христиане смотрят на этот мир более реалистично, они знают, что для такой любви они нуждаются в избавлении, спасении.
Взгляд другого может вызывать во мне тоску, томление: вот этот человек беден, он вызывает у меня жалость, ну, конечно же, я должен ему помочь, но не делаю этого. На одной лишь непрерывной траектории разворачивания наших чувств мы далеко не уедем. Нам нужен прыжок, прорыв. И мы совершаем, тогда, когда обращаем наши мысли и чувства на любви к Богу, и она – о чудо! – истекает на нас без наших стараний. Мы позволяем нашему чувству быть чувством, мы свершаем в акте веры поворот к основе всей нашей жизни и всей любви. Может быть, это лучше выразить в следующем образе:
Нам не надо идти против течения любви, нам не надо бесконечно долго, изнурительно и потому безуспешно идти вверх по течению любви. Тут нужен прыжок, полет на самолете, и мы уже у источника, истока этой реки любви, мы у Бога.
Такой полет свершает верующий в своих мыслях о Боге, в молитве, где он, абсолютно беспомощный и смиренный, открывает для себя Бога. “Смотри, вот здесь я, бедный человек, наполни меня своей любовью, Боже. Она течет, и я смогу в этой вечности преодолеть все временные трудности, разлуки и печали, если я останусь с тобой, Боже. Да, я живу в своей семье, в своем народе, в кругу своих друзей, но я не хочу и не могу забыть, что я, ты, мы и всякая другая жизнь из Тебя живем, Боже. И это помогает мне выйти с добрым сердцем, открыто, широко к тем, от кого я удален в этом мире, кто мне чужой”.
Тут мне однажды мой друг возразил: “Но в этой обращенности к вечности человек перестает быть человеком. В тиши молитвы он удаляется от человека”. Хорошее замечание, оно указывает на опасности, присущие всем религиям: в полном одиночестве в мыслях о Боге и мире человек удаляется от жизни, людей, он может стать религиозным, идеологическим фанатиком, фанатиком идеи, той же идеи о Боге. Но именно в этом пункте христианство отличается от многих религий: здесь Бог стал человеком, одиноким, беспомощным, бедным, страдающим, любящим, телесным человеком с живым человеческим сердцем в человеке Иисусе Христе. И потому с появлением фигуры Христа Бог и любовь открываются не только в одиноком изумлении перед бездной звездного неба, не только наедине с самим собой и одиночестве молитвы, а через переживание, через участие в истории человека, которому трудно, в сострадании со страдающим и страждущим сердцем в этом земном мире. Именно здесь через Христа, через страдания креатуры открывается Бог.
Как написано в Первом послании Иоанна (4, 12): “Бога никто никогда не видел: если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас”. И: “В этом любовь, что мы не возлюбили Бога, но Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши” (Иоанн 4, 10), т. е. для преодоления нашей удаленности от Бога, основы всей жизни, которая и держит жизнь как нечто целое, единое.
Основу жизни ты ощущаешь при обращении своего взгляда на другое человеческое лицо, его историю, его страдания. Ибо здесь тебе является Бог, именно потому он стал бедным человеком. Христианство во многом обращено вниз, к телесности, человечности. Именно тут человек открывает для себя глубину жизни и любви.
Кто открывается этой глубине, этой жизни и ее смыслу, коим любовь есть, тот обладает жизнью во всех ее явлениях, поскольку жизнь любит самое себя, и эта любовь Божья пронизывает такого человека.
|
