Т. В. Власова
Сексуальные отношения в любви как источник личностного роста
Свои размышления хотелось бы начать с напоминания о библейской притче об Адаме и Еве. После того как Адам и Ева вкусили от древа познания добра и зла, после того как они ослушались Бога и стали людьми, освободившись от животной гармонии с миром, природой, т. е. после их рождения в качестве человеческих существ, они увидели, что “они нагие, и устыдились”. Если понимать эту притчу в викторианском духе, то главной ее сутью может быть рождение людей со стыдливой моралью – они пришли в смущение, увидев, что их половые органы открыты посторонним взглядам. По мнению Э. Фромма, главная мысль притчи в следующем: после того, как мужчина и женщина начали осознавать самих себя и других, они осознали свою отдельность и свою принадлежность к разным полам. Но как только они это поняли, они стали чужими друг другу, так как еще не научились любить друг друга. Переживание отчужденности породило страх, беспомощность, неспособность владеть обстоятельствами, вину и тревогу. Человек осознал свое одиночество, и глубочайшей его потребностью стало стремление преодолеть отчужденность и покинуть тюрьму одиночества. Вопрос – как выйти за пределы своей индивидуальной жизни и обрести единение с другими людьми – во все времена стоял перед людьми. Человечеством испробованы различные средства для преодоления отчужденности: совместная деятельность и развлечения, трансовые состояния, алкоголь, наркомания, сексуальное удовлетворение без любви, направленное только на получение оргазма и т. д. Однако все это лишь частично помогало ослабить ее гнет. И только любовь, считает Фромм, позволяет достичь духовного, межличностного единения, слияния своего “Я” с “Я” другого человека. Лишь она позволяет открыть сокровенное в себе и другом, активно проникнуть в мир другого человека, когда жажда познания удовлетворяется благодаря единению – в акте слияния я познаю себя, я познаю тебя, я познаю всех.
Но любовь – это не только акт духовного единения. Ведь существует и биологическая потребность в соединении мужского и женского начал. Смысл мифа, рассказанного Платоном в “Пире”, достаточно прозрачен: противоположность заставляет искать единства. Половое желание, эротическая любовь – это также проявление потребности в единении и предполагает исключительность соединения двух людей: Я и Ты суть части единого, мы – это одно целое.
Много места эта тема занимает в древней литературе. Например, поэзия чаше всего воспевает тоску влюбленных, которые переживают разлуку друг с другом как разлуку телесную, а когда они наконец обретают друг друга, это одновременно и телесное слияние и встреча. Томление о возлюбленном в античный период означает такую тоску по слиянию.
Девиз: “Я есть ты, и ты – я” в центре древнееврейской “Песне песней”. Сила страсти в эротических напевах говорит о том, что между садом Эдемским и Божьим Царством есть Сад Любви. В экстатической любви, в огне страсти “Я” выходит за собственные пределы и уже приближается к ощущению смерти, когда на помощь приходит спасительное “Ты”. Для автора “Песни песней” любовь полна природной чувственности – любящий неизменно желает раствориться в другом: “Я в тебе, и ты во мне”. Но эрос – это не только слепая чувственная страсть, это еще и устремленность духа к высшему. Любовь между мужчиной и женщиной двулика, – она духовна и телесна, и потому предстает как два направления в возможном совершенствовании человека.
Предметом рассмотрения в докладе будет одно из этих направлений, а именно сексуальное поведение человека в любви. Каким образом оно влияет на решение проблемы отчужденности? Может ли тело человеческое стать одним из источников личностного роста? Способно ли оно к сотрудничеству с духовностью человека?
Вдумаемся в смысл этого словосочетания – “сексуальные отношения”. Слово “отношения” как дериват слов “относиться”, “устанавливать связи”, указывает на тот факт, что люди, вступающие в сексуальную близость, непременно устанавливают некие связи и при помощи собственных тел вступают в диалог, в котором участвуют две равные личности. Человеческая сексуальность была всегда тесно связана с отношением людей к своему телу, так как человек переживал и осознавал его, с одной стороны, как “вместилище” и границу “Я”, а с другой – как экспрессивное начало, средство самовыражения. Для того чтобы понять, насколько люди способны переживать и осознавать свое тело, стоит обратиться к истории и напомнить себе, каково же было отношение к человеческому телу и к сексуальности. Как формировалось это отношение и что влияло на него? Наш экскурс в историю будет содержать лишь некоторые ее фрагменты.
Отношение к сексуальности в культуре средневековья, как известно, было амбивалентным. Официальная христианская мораль всегда была аскетичной и антисексуальной. Единственным оправданием половой жизни считалось продолжение рода в рамках церковного брака, но и здесь существовали ограничения: запрещались сексуальные контакты во время многочисленных праздников, табуировались нагота, эротическая техника и т.д. Однако наряду с церковным аскетизмом в народе существовала карнавальная культура, которая подробно описана М. М. Бахтиным. Его концепция карнавальной природы иллюстрирует уровень осознания человеком своего места в живом многомерном пространстве.
Христианство усвоило пришедший из языческой культуры карнавал, и внесло в его дух осознание солидарности с Богом – если Он принял облик человека, значит тело человека свято и Ему угодно. Таким образом, в радости карнавального действа человек становился естественным язычником, в то время как грусть была грустью естественного христианина.
Карнавал всегда возникает на грани миров – того, из которого мы пришли, и того, в который мы ввергнуты, то есть земного, здешнего. Духовная его основа – священное недоумение перед земным, материальным миром, перед его красотой, плодородием, всем материальным и, прежде всего, перед своим собственным телом: там, где мы были раньше, до рождения, подобного тела не было. И вот появляется сознание неуклюжести собственного тела, его громоздкости и, одновременно, неуязвимости. Карнавал становится принятием тела как дара Божьего, как блага и знака доверия Бога. Иными словами, карнавал, который сосредоточен на теле, в то же время, имеет характер и духовного действия.
Гуманисты эпохи Возрождения выработали новый телесный канон, резко отличающийся от бесплотного иконописного лика христианства и, в то же время, не имеющий ничего общего с гротескным, карнавальным телом, в облике которого предпочтение отдается “низу” – вплоть до смакования физиологических отправлений. Новый канон придал телу индивидуальность и выразительность. Но и здесь существовало противоречие: с одной стороны, тело было реабилитировано, его свободно изображали в живописи, отдавая должное телесным переживаниям, с другой стороны – тело осталось в подчинении рационально духовной сущности человека. Поэтому телесный “низ” и все, что с ним связано, обрело оттенок вульгарности. Изображение тела в его природно-физиологическом ключе вызывало моральное и эстетическое осуждение – люди начали стыдиться своего тела.
Параллельно появившемуся табу на телесные отправления, усилилась и цензура над речью. Если раньше телесные переживания обсуждались достаточно свободно, то теперь эти слова подлежали искоренению – языковая цензура неотделима от цензуры над телом. Иначе говоря, был взят курс на “дисциплинирование” языка и тела. Сексуальность стала одним из его объектов, и постепенно способ социального контроля над сексуальностью стал меняться: место “внешних” ограничений и запретов стали занимать собственные “внутренние нормы” человека. Сексуальность стала более интимной, замкнутой на глубоких личных переживаниях, темой, сопряженной с множеством собственных запретов на ее проявление и обсуждение.
Речь здесь идет не столько о “подавлении” или “замалчивании” половой жизни, сколько о формировании нового типа сексуальности. На первый план выдвигались ценности аффективно-психологического порядка. При этом образ любви лишался сексуальности, ее описывали в терминах уважения, нежности, религиозного экстаза. То есть сексуальность стала перечеркиваться, а чувственность стала возвышаться до “обнаружения” Бога. Любовь в этот период обрела романтические черты и была пронизана мистическими настроениями, все меньше места в ней оставалось для обычной чувственности.
Таким образом, антисексуальность морали Нового времени стала вполне закономерным результатом в трансформации взглядов на чувственность. Не только половая жизнь, но и весь телесный “низ” считались грязными и непристойными. Доходило до смешного: женщина, пришедшая на прием к врачу, показывала, где у нее болит не на собственном теле, а на кукле. Всюду свирепствовала цензура, в том числе и в России. Например, эротизм, доведенный до крайнего предела, был обнаружен даже в пьесах А. Н. Островского (“Грозе”, “Воспитаннице”, “На бойком месте”). Вытесненная из высокой культуры эротика находила свое выражение в подпольной субкультуре. Это “сексуальное подполье”, имеющее свои клубы, центры распространения, культивировало именно то, что осуждала официальная культура.
Кажется, что между этими двумя культурами не может быть ничего общего. Однако они всегда дополняли друг друга и в каждой из них всегда были свои невротические корни. Подпольный издатель и его читатели не могли связать свои эротические переживания с другими сторонами жизни, их сексуальность была расчленена на отдельные физиологические элементы. Человек строгих правил, мистик, напротив, боялся физической стороны секса. Именно существование этих внутренних конфликтов навели, в свое время, З. Фрейда на мысль о том, что “чувственное” и “нежное” влечения по своей природе автономны, и что в основе всех неврозов лежит подавленная сексуальность.
Десексуализация культуры не была изолированным явлением – это был курс на подавление всякой эмоциональности, спонтанности и безыскуственности, искоренения праздничного, игрового начала бытия. Конечно, борьба против репрессивной морали существовала, но это была борьба отдельных просвещенных умов. Например, отчаянные попытки скорректировать христианство с его заунывным отторжением тела от духа предпринимал В. В. Розанов. Он считал, что в христианстве нет никакого аскетизма – дух святой оплодотворил свою избранницу по земному. Воплощение Бога в человека и оплодотворение им земной девушки уже есть полное отрицание “бессеменности” христианства, благословение половой жизни и прямое указание на ее связь с иным миром. Но все это понимали немногие. Основная же масса впитывала то, что ей предлагала официальная мораль.
Из всего сказанного становится ясно, что отношение к телесности, к сексуальным проявлениям человека всегда было неоднозначным и чаще негативным. Прослеживая формирование отношения к сексуальности, к человеческому телу и размышляя над тем, что же изменилось к нашему времени, можно отметить наличие позитивных перемен. Возросла сексуальная просвещенность, оценки сексуальных и телесных проявлений стали более терпимыми даже в христианстве, обогащается сексуальная жизнь, связанные с ней переживания стали более глубокими и интенсивными, постепенно снижается страх перед сексом.
Однако автономия секса в структуре человеческого поведения так же глубока, усиливается межполовое соперничество, еще существует весьма жесткая заданность сексуального поведения. Единственным смыслом интимных отношений часто считается оргазм. В погоне за ним смещаются акценты в системе сексуальных и человеческих ценностей. И самое главное – до сих пор у большинства людей сохраняется чувство скованности и стыда, когда речь заходит о так называемом “телесном низе”. Боязнь впасть в грех в результате любовного влечения до сих пор угнетает определенную часть людей. Вытесненный и бессознательный, этот страх все еще держит человека, в “адской пасти тела”, по выражению К. Юнга. Очевидное доказывать не нужно, – достаточно посмотреть на окружающих людей пристально. Сексуальная непросвещенность, напряженные и скованные тела, нелепые сексуальные “подвиги” – это и есть “работа” стыда за свою природную данность.
Однажды я где-то прочла о том, что тело – это инструмент для достижения наслаждения. И это так, если оно используется как тренажер для отработки сексуальных техник. Тело может быть весьма умелым, однако, “технические навыки” вряд ли могут наполнить секс духовным содержанием, так как набор изощренных техник чаще всего служит цели достижения только физического наслаждения, либо цели самоутверждения у комплексующего самца.
Что-то кощунственное и унизительное есть в таком видении человеческого тела – великолепного творения природы, заслуживающего большей любви и уважения. Тело мудрее сознания, более того, оно часто способно вести сознание за собой. И самое главное его качество – оно не способно лгать. “Мое тело, мой высший разум” – сказал Ф. Ницше, и с этим трудно не согласиться.
И что же люди делают со своим “высшим разумом”? Его язык чаще просто игнорируется, “забалтывается” – его “информирующие сигналы” редко осознаются. А если эти сигналы все-таки прорываются сквозь глухую стену недоверия, то, как правило, искажаются рациональным сознанием. Не понимает человек своего собственного тела, а непонятное всегда страшит и отрицается. И не просто отрицается, но становится объектом агрессии или аутоагрессии. Например, неразумное питание, курение, которые с момента их начала являются и физическим, и психологическим разрушением себя и своего тела. Как следствие небрежности к своему телу появляется небрежность и к телу другого – аутоагрессия порождает агрессию направленную вовне. Это тенденция усиливается сугубо российской традицией – небрежением к индивидуальности.
Конечно, пренебрежение к своим телесным проявлением есть явление исторически обусловленное. Если говорить о России, то необходимо вспомнить многовековое рабство и унижение со стороны завоевателей. Говорить сегодня о чистоте славянской расы почти не приходится: с трудом можно найти человека, чья кровь в десятом-двадцатом колене не перемешалась бы с кровью завоевателей. Подавление национального чувства вошло в России в традицию и отразилось как на уровне общественной жизни, так и на уровне ее отдельного представителя. Не менее пострадала и психосексуальная конституция русского народа: со времен великокняжеского феодализма в ней возобладали мазохистические тенденции, болезненное преклонение перед мучителем-господином. Отголоски этих тенденций можно слышать и сейчас: “бьет, значит любит”. А если это и не проявляется в такой крайней форме, то существует иначе – в примирении с небрежным отношением к себе и к своему телу со стороны партнера, в примирении с его незаинтересованностью в сути происходящего, его важностью и значением для обоих. Такая незаинтересованность уже не оскорбляет, а становится нормой – в человеческих отношениях нормой становится патология, когда телесная любовь не становится продолжением и спутницей любви духовной, и когда нет надежды на единение духовного и телесного начал в человеке. С грустью можно констатировать, что великая иллюзия минувшей эпохи о несовместимости души от тела, о превосходстве духовного “верха” над телесным “низом”.
Как следствие существовавшего (и существующего) запрета на свободные телесные проявления в сексуальном поведении, тело не рассматривается в качестве неотъемлемого элемента структуры одухотворенной сексуальности и используется чаще для получения оргазма, как конечной цели сближения. Оно просто эксплуатируется, и это становится взаимным обманом, так как страдает качество человеческих отношений. Например, если партнеры не равны по степени активности и открытости, то это неравенство закладывает основу для конфликта, потому что более активный партнер будет чувствовать себя фрустрированным, разочарованным и неоцененным и, по большому счету, не получившим желаемого ответа. Менее же активный партнер, скорее всего, будет испытывать чувство вины, собственной немощи и злость, или, что еще хуже, – будет злорадствовать по поводу такого извращенного и неподобающего триумфа.
Эти нездоровые чувства могут быть перенесены в повседневную жизнь партнеров, глубоко укорениться в ней и при общении в острых формах будут заставлять сжиматься их мышцы и повышать кровяное давление. Так они и будут жить годами в физическом и психологическом дискомфорте: свое раздражение будут выплескивать на детей и на окружающих, а их тела начнут уступать напряжению до тех пор, пока в них не найдется слабое место – орган или система, – и не появятся “психосоматические” расстройства.
Наша история и культура мало оставляют надежды на то, что в их недрах можно отыскать опору в поиске ориентиров для укрепления самоценности через собственное тело и тело другого человека. Поэтому приходится всматриваться в культуру других народов: народов Востока, Южной Азии, различных экзотических островов, где обычаи, магия, религия и партнерские узы образуют ту целостность, которая способствует психической гармонии их носителей. Конечно, и этим народам знакомы чувство ревности, измена, извращения, духовные страдания, безответные чувства, разводы, комплексы и т. д. Но все-таки следует признать, что сексуальность здесь связана с гармоничным ее принятием, и служит барьером для стрессогенных и невротических ситуаций.
Вглядываясь в опыт “иных” культур, следует помнить о том, что бездумное его использование без учета сложившихся у нас традиций, верований, стереотипов поведения и прочего, может быть сопряжено с риском. Например, широкое внедрение чужих идей, методик, техник в работе с телом без их критического осмысления, в нашей социокультурной среде способно привести к еще большему разрыву между душой и телом, и к более драматичному отрицанию тела.
И, тем не менее, существуют культуры, в которых человеческой сексуальности придается огромное значение и всячески утверждается ее ценность. Например, в Индии существует древнее эзотерическое учение – тантризм. В течение нескольких тысяч лет тантризм был единственной культурной традицией, которая всегда и полностью принимала секс. Согласно идеям тантризма, человек живет в круге тела, – чистого и святого, служащего освобождению духовной энергии. Не следует бороться с телом, ибо это означает борьбу с самим собой – его следует познать и использовать для перенесения себя в другие измерения. Тело и секс здесь трактуют как путь, движение, а не цель. Они являются наиболее глубокой формой диалога между “Я” и природой. Проповедники тантризма убеждены, что истину необходимо искать не вне себя, а в собственном теле, только так сексуальные отношения приведут к духовным преобразованиям.
Это древнее эзотерическое учение представляет для нас определенную ценность и дает обильную пищу для размышлений. Во-первых, поражает обилие анатомических, физиологических названий сексуальной символики. Они гораздо богаче и возвышеннее наших определений, и тонко передают красоту и ценность тела и секса, в то время как наши пропитаны медицинской терминологией и отличаются академизмом. Во-вторых, высокая оценка секса объясняется стремлением к самосовершенствованию человека, его воссоединению с природой, со всей Вселенной. Отсюда поиски гармонии секса с личностью, рассмотрение партнерских уз в космической перспективе.
Наши же культурные традиции скорее ориентированы на борьбу с телом и сексом. Секс рассматривается как цель в себе, которая не связана с общим состоянием духа, с высшим выражением творчества и духовным преобразованием. Отсюда большое распространение сексуальных расстройств, которые у сторонников тантризма являются редкостью.
Таким образом, можно предположить, что началом пути к очеловеченному сексу, может быть изменение отношения к человеческому тела как таковому, и к своему собственному, в частности. Это значит, что его необходимо изучать, совершенствовать, снимать агрессию направленную на него и устанавливать с ним мирные отношения.
Меньше всего хотелось бы говорить здесь о технике телесной любви. Об этом и так много написано в самых различных источниках. Хочу лишь предложить некоторые свои соображения по теме разговора, несмотря на их фрагментарный характер и отсутствие подробностей. Безусловно, эти соображения не подлежат буквальному восприятию.
Итак, можно представить, что тело и его чувствительность, по сути, является переходной сферой между душой и внешним миром. Поэтому, наверное, стоит отправиться в путешествие по собственному телу. Здесь имеется в виду некий временный регресс-возвращение к тому периоду, когда процесс знакомства со своим телом был блокирован взрослыми, в результате чего процесс физической идентификации не завершился, а тело как объект изучения и уважения попало под запрет. Возвращение к аутоэротизму может стать шагом к необходимой самодостаточности тела, к ценностному отношению к различным его частям. Изучение своего лица, выражения глаз, мимики, чувствительности губ и так далее – это своеобразная личная психотерапия.
В процессе изучения неизбежно происходит дифференциация тех или иных элементов тела на животное и очеловеченное начало. Например, у мужчины животное начало – в его половых органах, руки же – передатчики очеловеченного секса. Это по-настоящему очеловечено, если через руки происходит мощный обмен наслаждением. Некоторое развитие сексуальной чувствительности рук у мужчины дает огромный эффект. Для этого существуют сенситивные тренинги как одна из форм рационального воспитания сексуальности, создания рациональных установок, переходящих постепенно в спонтанные, бессознательные действия.
При “освоении” тела, важной задачей является создание своего образа, в котором все элементы составляют “сексуальный гештальт”, позволяющий в конечном итоге снять психологические комплексы, связанные с не очень “удачными” частями тела, а также способствующий целостному принятию себя. Стоит выделить и наиболее значимые для него зоны. Например, лоб – эта часть лица символически сексуальна, и потому необходимо решить вопрос о степени его открытости.
Изучение своего тела и его реакций, формирование своего сексуального образа, его целостное и позитивное принятие, становится основой для понимания и принятия своего партнера. Выстраивается своеобразная цепочка: мое тело + моя личность → тело другого + личность другого. То есть, понимание и принятие своего тела пробрасывает мостик к пониманию и принятию своей личности, а затем, по механизму аналогии, собственная целостность и ценность присваивается другому.
Если говорить о начале межполового (сексуального) сближения, то стоит заметить, что оно не так просто, как может иногда показаться. Ведь человеческое тело голо и уязвимо, в своей мягкости оно открыто любому нападению. То, чего человек с трудом и различными ухищрениями не допускает до себя на близком расстоянии, может настичь его издали. И он защищается от возможной агрессии: старается не углубляться в чувства, подавляет свою сексуальность. Он зажат, скован, недоверчив, поверхностен. Главная цель всех предохранительных мер – это достижение неуязвимости. Поэтому важно создать атмосферу безопасности в любовных отношениях. Существует особый класс высоко контекстуальных коммуникативных сообщений – способы ведения диалога, система “прямых” и “непрямых” взглядов, прикосновений. Слова могут что-то внести какую-то ясность при сближении, но жизненность и глубина чувства общения все-таки выражается непосредственным чувственным опытом.
Каждый из нас обладает специфической потребностью организовывать пространство вокруг себя, соблюдать определенную дистанцию по отношению к другому. При сексуальном сближении это пространство как бы исчезает, установка на соблюдение дистанции рушится и наступает необходимость воссоединения, требующего доверия и безопасности. Неудивительно, что формы интимных отношений говорят об уровне безопасности, доверия и психологической связи между партнерами. Например, прикосновение может быть наполнено различным содержанием. Вначале оно может быть асексуальным (например, прикосновение к голове), затем вносить элемент нежности, эротизма и т.д. Каким бы оно ни было, главное в нем – установка на неагрессивность, постепенное расширение сферы безопасности.
Сам момент начала открытой эротической коммуникации является очень важным моментом, поскольку в нашей культуре всегда существовал вектор ограничения, запрета: нас сковывает реклама первоначальной сдержанности, нас сильно пропитал дух недопущения, дух защиты. Но дежурная улыбка в отношениях ничего не меняет. Запрет на сексуальное поведение должен быть снят, и это проблема скорее не внешняя, а внутренняя. Позволить себе, расковать себя – вот в чем сложность. Безусловно, речь идет не о бездумной раскованности и грубом воздействии на чужую сексуальность всеми возможными и невозможными средствами. Любое воздействие на триггерные механизмы должно отвечать социокультурным нормам.
На мой взгляд, начало сексуального сближения должно начинаться с дружбы. К ней может быть подключена любовь, страстная любовь, но дружба должна преобладать, так как в сексе это является предпосылкой к человеческому контакту. А уж если говорить о брачных отношениях, то без дружбы длительные сексуальные отношения просто не выживут. Сексуальный контакт требует от партнеров сосредоточенности. Наш субъективный сексуальный опыт в значительной степени зависит от того, на чем сосредоточено сознание. Можно сознавать только свой внутренний опыт, или преимущественно опыт внешний, а можно их смесь – в разные моменты полезны разные фокусировки сознания. Но важно, чтобы внутренний и внешний опыт являли собой соответствие именно в момент сексуального контакта, так как это соответствие актуализирует сексуальные переживания в “здесь и сейчас”.
Бывает так, что внутренне рождаемые процессы соответствуют протекающим сексуальным переживаниям, и все-таки они отвлекают от интенсивности переживаний. Например, человек во время половой близости представляет каждый участок тела партнера, которого касается его правая рука и в результате этого может оказаться так, что он будет больше осознавать эти образы сильнее, чем действительные сексуальные переживания. Если же человек представляет себе образ того, как он и его партнер выглядели бы для невидимого зрителя, то он рискует потерять сознавание телесных ощущений производимых непосредственными стимулами. Все мы время от времени становимся зрителями, но важно, в какой степени мы принимаем эту роль – она не должно дробить эмоциональную вовлеченность. Будучи наблюдателем, человек оказывается не способным растворяться в переживании, – определенный уровень восприятия оказывается заблокированным, и полного слияния не происходит.
При настоящем телесном единении рациональность сознания отступает на второй план, уступая место осознанию телесных ощущений и переживаниям. Как бы ни был изощрен интеллект, нельзя обойтись без стихийности момента. Здесь происходит как бы наложение и совпадение двух сексуальных гештальтов – двух целостных фигур на фоне человеческих любовных отношений. Зная свое тело, его реакции, его чувствительность, каждый из партнеров помогает другому познать его и свой сексуальный образ. Предложив свой образ другому, человек еще раз утверждает себя, принимает свое тело через его взгляд и ощущения. Познавая тело и сексуальный образ любимого человека, он может испытать радость открытия его похожести и непохожести на себя. Эта непохожесть принимается, так как обещает многообразие опыта совместных переживаний и заставляет отступать страх перед одиночеством. Прощение “инаковости” и ее принятие – это уже не телесный опыт, но опыт духовный. И это, на мой взгляд, та точка, в которой происходит сплав телесного и духовного начал в любви – новый шаг на пути личностного роста. Ведь без принятия друг друга через телесность любовь оскоплена и обречена на гибель. Настоящая же любовь дает шанс перейти от принятия своего любимого к принятию других людей, не похожих на тебя. Это и есть момент выхода за собственные пределы – из одиночества к людям.
|
