Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 7.54 Mb.
|
Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и кнеЛя постройкой своих восковых ачеек посрамляет некоторых людей—архитекторов. 11с и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается гсм. что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил се в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже п начале этого процесса имелся в Представлении человека, т.е. идеально Человек не. только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет имеете с тем и свою сознательную цель, которая, как закон, определяв! способ и хирик iep tro действий и которой он должен подчинять свою волю. К. Маркс I Вопрос о психологической природе сознания настойчиво и умышленно обходится в нашей научной литературе, ЕгЛ стараются не замечать, как будто для новой психологии он| и не существует вовсе. Вследствие этого складывающиеся] на наших глазах системы научной психологии несут в себе] с самого начала ряд органических пороков. Из них назовем . несколько — самых основных и главных, на наш взгляд. 1. Игнорируя проблему сознания, психология сама за-1 крывает себе доступ к исследованию сколько-нибудь слож-1 ных проблем поведения человека. Она вынуждена] ограничиться выяснением самых элементарных связей х<и-1 вого существа с миром. Что это действительно так, легко] убедиться, заглянув в оглавление книги В.М.Бехтерева) «Общиеосновы рефлексологии человека» (1923):«Принцип| сохранения энергии. Принцип непрерывной изменчивости., Принцип ритма. Принцип приспособления. Принцип про-] тиводействия, равного действию. Принцип относительно-] сти». Одним словом, всеобъемлющие принципы,' охватывающие не только поведение животного и человека, но все мировое целое. И при этом ни одного психологического закона, который формулировал бы найденную связь или зависимость явлений, характеризующую своеобразие человеческого поведения, в отличие от поведения животного. i_j;i другом полюсе книги — классический эксперимент йоазования условного рефлекса, один малый опыт, принципиально исключительно важный, но не заполняющий мирового пространства от условного рефлекса первой степени до принципа относительности. Несоответствие крыши [фундамента, отсутствие самого здания между ними легко обнаруживают, насколько рано еще формулировать мировые принципы на рефлексологическом материале и как легко взять из других областей знания законы и применить их к психологии. При этом чем более широкий и всеобъемлющий принцип мы возьмем, тем легче его будет натянуть на нужный нам факт. Нельзя забывать только, что объем и содержание понятия всегда находятся в обратно пропорциональной зависимости. И так как объем мировых принципов -стремится к бесконечности, их психологическое содержание стой же стремительностью умаляется до нуля. И это не частный порок бехтеревского курса. В том или ином виде этот же порок обнаруживается и сказывается на всякой попытке систематически изложить учение о поведении человека как голую рефлексологию. 2. Отрицание сознания и стремление построить психологическую систему без этого понятия, как «психологию без сознания», по выражению П.П.Блонского, ведет к тому, что методика лишается необходимейших средств исследования, не выявленных, не обнаруживаемых простым глазом реакций, как внутренних движений, внутренней речи, соматических реакций и т.п. Изучение только реакций, видимых простым глазом, совершенно бессильно и несостоятельно даже перед простейшими проблемами поведения человека. Между тем поведение человека организовано таким образом, что именно внутренние, плохо обнаруживаемые движения направляют и руководят им. Когда мы формируем условный рефлекс собаки, мы известным образом внешними приемами предварительно организуем ее поведение — иначе опыт не удастся. Мы ставим ее в станок, охватываем ее лямками и пр. Точно так же мы предварительно организуем поведение испытуемого известными внутренними движениями — через инструкцию, пояснение и пр. И если эти внутренние движения вдруг изменяются в течение опыта — вся картина поведения резко изменится. Таким образом, мы пользуемся всегда заторможенными реакциями; мы знаем, что они протекают всегда безостановочно в организме, что им принадлежит влиятельная регулирующая роль в поведении, поскольку 24 25 оно сознательно. Но мы лишены всяких средств для исследования этих внутренних реакций. Проще говоря: человек всегда думает про себя; это никогда не остается без влияния на его поведение; внезапная перемена мыслей во время опыта всегда резко отзовется на всем поведении испытуемого (вдруг мысльх<Не буду я смотреть в аппарат»). Но мы ничего не знаем о том, как учесть это влияние. 3. Стирается всякая.принципиальная грань между поведением животного и поведением человека. Биология пожирает социологию, физиология — психолегию. Поведение человека изучается в той мере, в какой оно есть поведение млекопитающего животного. То принципиально новое, что вносит в человеческое поведение сознание и психика, при этом игнорируется. Для примера сошлюсь на два закона: закон угасания (или внутреннего торможения) условных рефлексов, установленный И.П.Павловым (1923), и закон доминанты, сформулированный А.А.Ухтомским (1923). Закон угасания (или внутреннего торможения) условных рефлексов, устанавливает тот факт, что при продолжи-' тельном возбуждении одним условным раздражителем, не подкрепляемым безусловным, условный рефлекс постепенно ослабевает и наконец угасает вовсе. Переходим к поведению человека. Замыкаем у испытуемого условную реакцию на какой-нибудь раздражитель:«Когда услышите звонок, нажмите кнопку ключа». Повторяем опыт 40, 50, 100 раз. Есть ли угасание? Напротив, связь закрепляется —I от раза к разу, ото дня ко дню. Наступает утомление — но не это имеет в виду закон угасания. Очевидно, здесь простое перенесение закона из области зоопсихологии в психологию человека невозможно. Нужна какая-то принципиаль--ная оговорка. Но мы не только не знаем ее, но не знаем даже, где и как искать се. Закон доминанты устанавливает существование в нервной системе животного таких очагов возбуждения, которые притягивают к себе другие, субдоминантные возбуждения, попадающие в это время в нервную систему. Половое возбуждение у кошки, акты глотания и дефекации, обнима-тельный рефлекс у лягушки — все это, как показывают исследования, усиливается за счет всякого постороннего раздражения. Отсюда делается прямой переход к акту вни-.мания у человека и устанавливается, что физиологической основой этого акта является доминанта. Но вот оказывается, что внимание как раз лишено этой характерной черты шнанты — способности усиливаться от всякого посто-него раздражения. Напротив, всякий посторонний раз-житель 0ТБлекаст и ослабляет внимание. Опять переход дР'кОНОв доминанты, установленных на кошке и лягушке, конам человеческого поведения, очевидно, нуждается в существенной поправке. Самос главное — исключение сознания из сферы налой психологии сохраняет в значительной мере весь ду-изм и спиритуализм прежней субъективной психологии. В м'.Бехтерев утверждает, что система рефлексологии не противоречит гипотезе «о душе» (1923). Субъективные или сознательные явления характеризуются им как явления второго ряда, как специфические внутренние явления, сопровождающие сочетательные рефлексы. Дуализм закрепляется тем, что допускается возможность и даже признается неизбежность возникновения в будущем отдельной науки — субъективной рефлексологии. Основная предпосылка рефлексологии — допущение возможности объяснить все без остатка поведение человека, не прибегая к субъективным явлениям, построить психологию психологию без психики — представляет вывороченный наизнанку дуализм субъективной психологии — ее попытку изучать чистую, отвлеченную психику. Это другая половина прежнего же дуализма: там психика без поведения, здесь поведение без психики, и там, и здесь «психика» и «поведение» понимаются как два разных явления. Ни один психолог, будь он даже крайний спиритуалист или идеалист, именно 8 силу этого дуализма, не отрицал физиологического материализма рефлексологии, но, напротив, всегда и всякий идеализм непременно предполагал его. 5. Изгоняя сознание из психологии, мы прочно и навсегда замыкаемся в кругу биологической нелепости. Даже Бехтерев предостерегает как от большой ошибки от того, чтобы считать «субъективные процессы совершенно лишними или побочными явлениями в природе (эпифеноменами), ибо мы знаем, что все лишнее в природе атрофируется и уничтожается, тогда как наш собственный опыт говорит нам, что ьсктивные явления достигают наивысшего развития в наиболее сложных процессах соотносительной деятельности.» Следовательно, остается признать одно из двух: или это 1ствительно так и есть — тогда невозможно изучать по- рДение человека, сложные формы его соотносительной де- 26 27 — тогда психика эпифеномен, пооочнос явление, раз все 1 | объясняется и без нее, тогда мы придем к биологическому 1 абсурду. Третья возможность не дана. 6. Для нас при такой постановке вопроса навсегда закры-1 вается доступ к исследованию главнейших проблем — j структуры нашего поведения, анализа его состава и форм. 1 Мы навсегда обречены оставаться при ложном представле-д нии. будто поведение есть сумма рефлексов. I Рефлекс — понятие абстрактное: методологически оно 1 I крайне ценно, но оно не может стать основным понятием I I психологии как конкретной науки о поведении человека. Я ■ Человек вовсе не кожаный мешок, наполненный рсфлекса-1 i ми, и мозг не гостиница для случайно останавливающихся I рядом условных рефлексов. Исследований доминантных реакций на животных, исследование интеграции рефлексов показало с нспререкас- I мой убедительностью, что работа каждого органа, его | рефлекс, не есть нечто статическое, но есть функция от | общего состояния организма. Нервная система работает как | одно целое — это формула Ч.Шеррингтона должна быть j положена в основу учения о структуре поведения. В самом деле, слово «рефлекс» в том смысле, в каком оно j употребляется у нас, очень напоминает историю Каннит- j ферштана, имя которого бедный иностранец слышал в Голландии всякий раз в ответ на свои вопросы:«Кого хоронят? ] Чей это дом? Кто проехал?» и т.д. Он по наивности думал, I что все в этой стране совершается Каннитферштаном, между тем это слово означало, что его вопросов встречные гол- I ландцы не понимали. Вот таким свидетельством в j непонимании изучаемых явлений легко может предста- ] виться рефлекс цели или рефлекс свободы. Что это не ре- I флекс в обычном смысле — в том смысле, как слюнный j I рефлекс, а какой-то отличный от него по структуре меха- I низм поведения, ясно для всякого. И только при всеобщем 1 приведении в одному знаменателю можно обо всем говорить I одинаково: это рефлекс, как: это Каннитферштан. Самое i слово «рефлекс» обессмысливается при этом. Что такое ощущение? — Это рефлекс. Что такое речь, ] жесты, мимика? — Это тоже рефлексы. А инстинкты, об- ] молвки, эмоции? Этот тоже все рефлексы. Все явления, что 1 нащупала вюрцбургская школа в высших мыслительных ] процессах, анализ сновидений, предложенный Фрейдом, I все это те же рефлексы. Все это, конечно, совершенно так ! 28 НО Паучкам июле лидиии в шмпл iwiua липчашри ний совершенно очевидна. При таком методе изучения ка не только не вносит света и ясности в изучаемые ппосы, помогая расчленить, ограничить предметы, фор- явления, но, напротив, заставляет все видеть в тусклом .пп'усвете, когда все сливается вместе и нет отчетливой Капицы между предметами. То рефлекс, и это рефлекс, но «то же отличает этот от того? Надо изучать не рефлексы, а поведение — его механизм, структуру- У нас всякий раз возникает иллюзия при эксперименте над животным или человеком, будто мы исследуем реакцию или рефлекс. В сущности, мы.исследуем всякий раз поведение, потому что мы непременно организуем заранее известным образом поведение испытуемого, чтобы обеспечить за реакцией или рефлексом.преобладание; ина- , че мы ничего не получим. ■ . . - Разве в опытах И.П.Павлова собака реагирует слюнным рефлексом, а не множеством самых различных двигательных реакций, внутренних и внешних, и а разве они не влияют ни протекание наблюдаемого рефлекса? И разве условный раздражитель, присоединяемый в этих опытах, не вызывает сам по себе таких же реакций ^ориентировоч-ные реакции уха, глаза и пр.)? Почему же замыкание условной связи происходит между слюнным рефлексом и звонком, а не наоборот, т.е. не мясо начинает вызывать ориентировочное двиганис ушей? Разве испытуемый, нажимая на кнопку ключа по сигналу, выразил в этом яею свою реакцию? А общее расслабление тела, откидывание к спинке стула, отведение головы, вздох и пр. не составляют существеннейших частей реакции? Все это указывает на сложность любой реакции, на зави- ■ . симость ее от структуры того механизма поведения, в кото-■ рый она включена, на невозможность изучать реакцию в абстрактном виде. Не забудем к тому же, прежде чем делать очень большие и ответственные выводы из классического' эксперимента с условным рефлексом, что исследование еще только начинается, что оно охватило очень узкий круг, что изучены только 1—2 вида рефлексов — слюнный и оборо- • нителько-двигательный, и то только условные рефлексы первого-второго порядка, и в направлении, биологически , невыгодном для животного (зачем животному выделять слюну на очень отдаленные сигналы, на условные раздражители высокого порядка?). Поэтому остережемся от прямого перенесения в психологию рефлексологических' .29 Подойдем к вопросу извне, не от психологии. Все поведение животного в главнейших формах складывается из двух групп реакций: прирожденных, или безусловных, рефлексов и приобретенных, или условных рефлексов. При этом прирожденные рефлексы составляют как бы биологический экстракт наследственного коллек- ого опыта всего вида, а приобретенные возникают на всэто го наследственного опыта через замыкание новых язей- данных в личном опыте индивида. Так что все по--дени'е животного можно условно обозначить как наследственный опыт, помноженный на личный. Происхождение наследственного опыта выяснено Ч.Дарвином; механизм умножения этого опыта наличный есть механизм условного оефлекса, установленный И.П.Павловым. Этой формулой, в общем, исчерпывается поведение животного. Иначе обстоит дело с человеком. Здесь, для того, чтобы охватить сколько-нибудь полно все поведение, необходимо ввести новые члены в формулу. Здесь необходимо прежде всего отметить чрезвычайно расширенный наследуемый опыт человека по сравнению с животными. Человек пользуется не только физически унаследованным опытом. Вся наша жизнь, труд, поведение основаны на широчайшем использовании опыта прежних поколений, опыта, не передаваемого через рождение через отца к сыну. Условно обозначим его как исторический опыт. Рядом с ним должен быть поставлен опыт социальный, опыт других людей, который входит очень значительным компонентом в поведение человека. Я располагаю не только теми связями, которые замкнулись в моем личном опыте между безусловными рефлексами и отдельными элементами среды, но и множеством таких связей, которые были установлены в опыте других людей. Если я знаю Сахару и 'Марс, хотя ни разу не выезжал из своей страны и ни разу не смотрел в телескоп, то очевидно, что происхождением своим этот опыт обязан опыту других людей, ездивших в Сахару и глядевших в телескоп. Столь же очевидно, что такого опыта у животных нет. Обозначим это как социальный компонент нашего поведения. Наконец, существенно новым для поведения человека является то, что приспособление его и связанное с ним поведение принимают новые, по сравнению с животными, формы. Там — пассивное приспособление к среде; здесь — активное приспособление среды к себе. Правда, и у животных встречаем мы начальные формы активного приспособ-леыия в инстинктивной деятельности (витье гнезд, стройка жилища и пр.), но в животном царстве формы эти, во—первых, не имеют преобладающего, основного значения, а во-вторых, они все еще остаются пассивными по существу и по механизму своего осуществления. 30 31  Паук, который ткет паутину, и пчела, строящая ячейки из воска, делают это в силу инстинкта, машинообразно, rcc , одинаково и не обнаруживают в этом больше активности,, чем во всех остальных приспособительных реакциях. Другое дело — ткач или архитектор. Как говорит Маркс, они раньше построили свое произведение в голове; результат,; полученный в процессе труда, имелся перед началом этого труда идеально. Это совершенно бесспорное пояснение Маркса не означает ничего другого, кроме обязательного, для человеческого труда удвоения опыта. Труд повторяет в , движениях рук и в изменениях материала то, что прежде проделано в представлении работника как бы с моделями этих же движений и этого же материала. Вот такого удвоенного опыта, помогающего человеку развить формы активного приспособления, у животного нет. Назовем условно Этот новый вид поведения удвоенным опытом.Теперь новая часть формулы поведения человека примет такой вид: исторический опыт, социальный опыт, удвоенный опыт. Остается вопрос: какими знаками связать эти новые члены формулы между собой и с прежней ее частью? Знак умножения наследственного опыта на личный для нас ясен: он означает механизм условного рефлекса. Отысканию недостающих знаков и посвящены следующие разделы этой статьи. 1 преЛСТаВЛЯЮТ OVKhiljibHiJ кль иы док. -Инин г>1_1.ии. опит Павлов по этому поводу. Он не закрывает глаза на ^лбычайную сложность протекания рефлекса. Если взять яовнимание,— говоритон,— что данный рефлекс на внешнее раздражение не только ограничивается и регулируется гим внешним одновременным рефлекторным актом, но «массоювнутренних рефлексов,атакжедействием всевозможных внутренних раздражителей: химических, терми-цеских и т.д.— как на разные отделы центральной нервной системы, так и непосредственно на самые рабочие тканевые элементы, то таким представлением была бы захвачена вся реальная сложность рефлекторных ответных явлений. Основной принцип координации рефлексов, как он выяснен в исследованиях Ч.Шеррингтона, заключается в борьбе различных групп рецепторов за общее двигательное поле. Дело в том, что приносящих нейронов в нсриной системе намного больше, чем отводящих, поэтому каждый двигательный нейрон находится в рефлекторной связи не только с одним рецептором, но со многими, вероятно, со всеми. В организме всегда возникает борьба за общее двигательное поле, за обладание одним рабочим органом между различными рецепторами. Исход этой борьбы зависит от очень сложных и многообразных причин. Таким образом, выясняется, что всякая осуществленная реакция, всякий победивший рефлекс возникает после борьбы, после конфликта в «пункте коллизии». Поведение есть система победивших реакций. При нормальных условиях, говорит Шеррингтон, если оставить в стороне вопросы сознания, все поведение животного слагается из последовательных переходов конечного поля то к одной группе рефлексов, то к другой. Другими словами, все поведение есть ни на минуту не утихающая борьба. Есть все основания предположить, что одна из важнейших функций головного мозга именно в том и заключается, чтобы устанавливать координацию между рефлексами, исходящими из отдаленных точек, благодаря чему нервная система интегрируется до целостного индивида. Координирующий механизм общего двигательного поля служит, по мнению Шеррингтона, основой коренного пси- ического процесса внимания. Благодаря этому принципу в каждый момент создается единство действия, а это, в свою ■ic-редь, служит основой понятия личности: таким образом, создание единства личности составляет задачу нервной си- 33   стсмы, утверждает Шеррингтон. Рефлекс представляет со-^Я бой интегральную реакцию организма. Каждую мышцу при| этом, каждый рабочий орган приходится рассматривать кага «чек на предъявителя, которым может овладеть любая! группа рецепторов».Общее представление о нервной системе прекрасно вы-] ясняется из сравнения:«Система рецепторов относится к] системе выносящих путей, как широкое верхнее отверстия воронки к ее выходному отверстию. Но каждый рецептом стоитвевязи не с одним, а со многими, может быть, со всеми; выносящими волокнами; конечно, связь эта бывает различ-1 ной прочности. Поэтому, продолжая наше сравнение с во-] ронкой, нужно сказать, что всякая нервная система представляет собой воронку, одно отверстие которой впяте-1 ро шире другого; внутри этой воронки расположены рецеп-j торы, который тоже представляют собой воронки, широкое отверстие которых повернуто к выходному концу общей воронки и покрывает его целиком». И.П.Павлов сравнивает большие полушария головного1 мозга с телефонной станцией, где замыкаются новые, вре-J менные связи между элементами среды и отдельными реак-j циями. Гораздо больше, чем телефонную станцию, наша нервная система напоминает узкие двери в каком-либо большом здании, к которым в панике устремилась много-] тысячная толпа; в двери могут пройти только несколько человек; прошедшие благополучно — немногие из тысячи погибших, оттесненных. Это ближе передает тот катастрофический характер борьбы, динамического и диалектического процесса между миром и человеком и внутри человека, который называется поведением. Из это естественно следуют два положения, нужные для правильной постановки вопроса о сознании как механизме поведения. 1. Мир как бы вливается в широкое отверстие воронки тысячами раздражителей, влечений, зовов; внутри воронки идет непрестанная борьба, столкновение; все возбуждения вытекают из узкого отверстия в виде ответных реакций организма в сильно уменьшенном количестве. Осуществившееся поведение есть ничтожная доля возможного. Человек всякую минуту полон неосуществившихся возможностей. Эти неосуществившиеся возможности нашего поведения, эта разность между широким и узким отверстиями воронки есть совершеннейшая реальность, такая же, как и восторжествовавшие реакции, потому что соответствующие им три момента реакции налицо. ■инком строении конечного оощего поля и. при сложных C-V ексах может иметь чрезвычайно разнообразные фор-ы «6 сложных рефлексах рефлекторные дуги иногда ал-м ' VJoTca по отношению к одной части общего поля и борются друг с другом в отношении к другой его части». Таким образом, реакция может оставаться наполовину не уществленной или осуществленной в некоторой, всякий паз неопределенной своей части. 2. Благодаря чрезвычайно сложному равновесию, устанавливаемому в нервной системе сложнейшей борьбой рефлексов, нужна часто совершенно незначительная сила нового раздражителя, который решил бы исход борьбы. Так в сложной системе борющихся сил и ничтожная новая силз может определить собой результат и направление равнодействующей; в большой войне и маленькое государство, присоединившись в одной из сторон, может решить победу и поражение. Это значит, что легко можно себе представить, как незначительные сами по себе реакции, даже малоприметные, могут оказаться руководящими в зависимости от конъюнктуры в том «пункте коллизии», в который они вступают. 34 35 пев называет подотчетными и неподотчетными -рефлек сами. , ' Проблема сознания должна быть поставлена и решена -яхологией в том смысле, что сознание есть взаимодействие, отражение, взаимовозбуждение различных систем ре-АлёксоВ. Сознательно то. что передается в качестве ' )3дпажителя на другие системы и вызывает в них отклик. Сознание всегда эхо, ответный аппарат. Приведу три ссылки на литературу.
«В отличие от рецепторов экстеро-иинтерорецептивко-го полей, рецепторы проприорецептивного поля возбуждаются лишь вторичными явлениями, идущими из внешней ерчдм. Их раздражителем является деятельное состояние тех или иных органов, например, сокращение мышцы, которое в свою очередь служит первичной реакцией на раздражение поверхностного рецептора факторами внешней среды. Обычно рефлексы, возникающие благодаря раздражению проприорсцептивных органов, сочетаются с рефлексами, вызванными раздражением экстерорецептивных органов». Сочетание вторичных рефлексов с первичными реакциями, эта «вторичная связь» может соединять, как показы-  пает исследование, рефлексы как аллиированното, так и антагонистического типа. Другими словами, вторичная реакция может усиливать и прекращать первичную. В этом и заключается механизм сознания.3. Наконец, И.П.Павлов в одном месте говорит, что воспроизведение нервных явлений в субъективном мире является очень своеобразным, так сказать, многократно преломленным, так что в целом психологическое понимание нервной деятельности в высшей степени условно и приблизительно. Едва ли здесь Павлов имел в виду что-то большее, чем простое сравнение, но мы готовы понять его слова в буквальном и точном смысле и утверждать, что сознание и есть «многократное преломление» рефлексов. -h совершен но другие нервные пути, другие механизмы, ^угие раздражители. ™v. ЭТ1,м теснейшим образом связан и сложнейший вопрос ■их о логической методики: о ценности самонаблюдения. Прежняя психология считала его основным и главным источником психологического знания. Рефлексология отвергает его вовсе или вводит под контролем объективных занных как источник дополнительных сведений. Изложенное понимание вопроса позволяет понять в самых приблизительных и общих чертах то значение (объективное), какое может иметь для научного исследования словесный отчет испытуемого. Невыделенные рефлексы (немая речь), внутренние рефлексы, недоступные прямому восприятию наблюдающего, могут быть обнаружены часто косвенно, опосредованно, через доступные наблюдению рефлексы, по отношению к которым они являются раздражителями. По наличию полного рефлекса (слова) мы судим о наличии соответствующего раздражителя, который в настоящем случае играет двойную роль: раздражителя по отношению к полному рефлексу и рефлекса по отношению к предыдущему раздражителю. При той огромной и первостепенной роли, которую в системе поведения играет психика, т.е. невыявленная группа рефлексов, было бы самоубийством для науки отказываться от обнаружения се косвенным, путем через ее отражения на других системах рефлексов. Ведь учитываем же мы рефлексы на внутренние, скрытые от нас раздражители. Логика здесь та же и тот же ход мысли и доказательства. В таком понимании отчет испытуемого ни в какой степени не является актом самонаблюдения, который якобы примешивает свою ложку дегтя в бочку меда научно-объективного исследования. Никакого самонаблюдения. Испытуемый не ставится вовсе в положение наблюдателя, не помогает экспериментатору наблюдать скрытые от него рефлексы. Испытуемый до конца — ив самом своем отчете
R методику психологического исследования необходимо |
