Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 7.54 Mb.
|
| и наивной самоуверенности, чтобы не видеть, как нарожда- < ются системы с совершенно другой основой и центром и как в таких системах отходит к периферии то, что профессора считали основой по самой природе вещей. Субъективная психология была основной, или центральной, в целом ряде систем, и надо уяснить себе смысл этого; она теперь утрачивает свое значение, и опять надо уяснить себе смысл этого. Терминологически было бы всего правильнее говорить в данном случае о теоретической психологии, в отличие от прикладной, как это делает Г.Мюнстсрбсрг (1922). Применительно к взрослому нормальному человеку она быта бы специальной ветвью наряду с детской, зоо- и патопсихологией. Теоретическая психология, замечает Л.Бинсвангер, не j есть ни общая психология, ни часть ее, но сама есть объект или предмет общей психологии. Последняя задается вопро- : ;ами, как вообще возможна теоретическая психология, каковы структура и пригодность ее понятий. Теоретическая психология уже потому не может быть идентифицирована с общей, что как раз вопрос о создании теорий в психологии есть основной вопрос обшей психологии. Второе, что можем узнать из нашего анализа с достоверностью: самый факт, что теоретически я психология, а после , другие дисциплины выступали в роли общей науки, обус- Ч ловлен, с одной стороны, отсутствием общей психологии, a J с другой — сильной потребностью в ней и необходимостью временно выполнять ее функции, чтобы сделать возможным научное исследование. Психологин беременна обшей дисциплиной, но еще не родила ее. 54 етье, что мы можем вычитать из нашего анализа,— зли'чие двух фаз в развитии всякой общей науки, ЭГ° ойI общей дисциплины, как показывает история науки дология. Б первой фазе развития общая дисциплина ается от специальной чисто количественным призна-т' ■такое различие, как верно говорит Бинсвангер, свой-енно большинству наук. Так, мы различаем общую и циальную ботанику, зоологию, биологию, физиологию, тоюгию, психиатрию и т.д. Общая дисциплина делает »дметом своего изучения то общее, что присуще всем пйъектам данной науки. Специальная — то, что свойствен-сдельным группам или даже отдельным экземплярам из того же рода объектов. В этом смысле присваивали имя ■пецизльной той дисциплине, которую мы называем теперь фференциальной; в таком же смысле называли эту область индивидуальной психологией. Общая часть ботаники или зоологии изучает то, что есть общего у всех растений или животных, психологии — то; что свойственно всем людям; для этого из реального многообразия данных явлений абстрагировалось понятие той или иной обшей черты, присущей им всем или большинству из них. и в отвлеченном от реального многообразия конкретных черт виде оно становилось предметом изучения обшей дисциплины. Поэтому признак и задачу такой дисциплины видели ь том, чтобы научно представить факты, которые общи наибольшему числу частных явлений данной области. Эту стадию поисков и попытки применения общего всем психологическим дисциплинам абстрактного понятия, составляющего предмет всех их и определяющего, что следует выделять в хаосе отдельных явлений, что имеет для психологии познавательную ценность в явлении,— эту стадию мы видим ярко выраженной в нашем анализе и можем судить, какое значение эти поиски и искомое понятие предмета психологии, искомый ответ на вопрос, что изучает психология, могут иметь для нашей науки в данный исторический момент ее развития. Всякое конкретное явление совершенно неисчерпаемо и онечно по своим отдельным признакам; надо всегда искать в явлении то, что делает его научным фактом. Это именно отличает наблюдение солнечного затмения астрономом от наблюдения этого же явления просто любопытным. Первый выделяет в явлении то, что делает его строномическим фактом; второй наблюдает случайные: задающие в поле его внимания признаки. S5  Что же наиболее общего у всех явлений, изучаемых пси-Л хологией, что делает психологическими фактами самьмИ разнообразные явления — от выделении слюны у собаки Я до наслаждения трагедией, что есть общего в бреде сумаЛ сшедшего и строжайших выкладках математика/ I"радициШ онная психология отвечает: общее то, что все это сутЯ психологические явления, непространственные и достуцИ ные только восприятию самого переживающего субъектая Рефлексология отвечает: общее то, что все эти явления сути факты поведения, соотносительной деятельности, рефлскЯ сы, ответные действия организма. Психоаналитики говсД рят: обшее у всех этих фактов, самое первичное, что ия объединяет.— это бессознательное, лежащее в их основе.! Три ответа соответственно означают для обшей психолоД гии, что она есть наука 1) о психическом и его свойствам или 2) о поведении, или 3) о бессознательном.Отсюда видно значение такого общего понятия для всей] будущей судьбы науки. Любой факт, выраженный в поняв тиях каждой из этих трех систем поочередно, примет три | совершенно различные формы; вернее, это будут три раз-1 личные стороны одного факта; сше вернее, это будут три , различных факта. И по мере продвижения uaj ки. по мере , накопления фактов, мы получим последовательно три разЛ личных обобщения, три различных закона, три различныЯ классификации, три различные системы — три отдельным науки, которые будут тем дальше от общего, объединяющее го их факта и тем более далеки и различны друг от другая чем успешнее они будут развиваться. Скоро после возник-1 новения они уже будут вынуждены подбирать различные] факты, и уже самый выбор фактов в дальнейшем определив судьбу науки. К.Коффка был первый, кто высказал мыслЛ что интроспективная психология и психология поведения, разовьются, если дело пойдет дальше так, в две науки. Пути обеих наук так далеки друг от друга, что «никак нельзя сказать с уверенностью, приведут ли они действительном одной цели». В сущности, и Павлов и Бехтерев держатся того же мне-1 ния; для них приемлема мысль о параллельном существо-! вании двух наук — психологии и рефлсксологняЯ изучающих одно и то же, но с разных сторон. «Я не отрицает психологин как познания внутреннего мира человека»,-А говорит Павлов по этому поводу. Для Бехтерева рефдексаИ логия не противопоставляется субъективной психологии А ничуть не исключает последнюю, а отмежевывает особуЯ 56 пота, не путем простого присоединения или сложения ча тей, так что каждая часть сохраняет равновесие и самосто-^ ятельность, входя в состав нового целого. Единстве! достигается путем подчиненна, господства, путем отказЛ отдельных дисциплин от суверенитета в пользу одной обЗ шей науки. Внутри нового целого образуется не сосущестЗ вованис отдельных дисциплин, но их иерархическая система, имеющая главный и вторичный центры, как СолЗ нечная система. Итак, это единство определяет роль! смысл, значение каждой отдельной области, т.е. определяет] не только содержание, но и способ объяснения, главнейшее обобщение, которое в развитии науки станет со временем объяснительным принципом. Принять за первичное понятие психику, бсесознатель-j ное, поведение — значит не только собирать три разный категории фактов, но и давать три разных способа объясне-1 ния этих фактов. Мы видим что тенденция к обобщению и объединению; знания переходит, перерастает в тенденцию к объяснению] знания. Единство обобщающего понятия перерастает я единство объяснительного принципа, потому что объяснять] — значит устанавливать связь между одним фактом или группой фактов и другой группой, ссылаться на другой ряд; явлений, объяснять — значит для науки — причинно оЬъ-л яснять. Пока объединение производится внутри одной дисЗ циплины, такое объяснение устанавливается путем причинной связи явлений, лежащих внутри одной области^ Но как только мы переходим к обобщению отдельных дис-1 циплин, к сведению в единство разных областей фактов, к. обобщениям второго порядка, так сейчас же мы должны искать и объяснения более высокого порядка, т.е. связи всей областей данного знания с фактами, лежащими вне их. Тая поиски объяснительного принципа выводят нас за пределы данной науки и заставляют находить место данной области явлений в более обширном кругу явлений. Эту вторую тенденцию, лежащую в основе выделения общей науки,— тенденцию к единству объяснительного принципа и к выходу за пределы данной науки в поискан места данной категории бытия в общей системе бытия и данной науки в общей системе знания — мы обнаруживаем уже в соперничестве отдельных дисциплин за главенство^ Всякое обобщающее понятие уже содержит в себе тенден^ цию к объяснительному принципу, атак как борьба дисцип! лин естъ борьба за обобщающее понятие, то неизбежна 58 59 г обусловлено — в разной степени выражена и вторая. 1\М тому легче и удобнее всего наблюдать вторую тенденцией ее чистом виде — в борьбе принципов и школ внутри однД и той же дисциплины. 3 Можно сказать, что всякое сколько-нибудь значитеД ное открытие в какой-либо области, выходящее за предел этой частной сферы, обладает тенденцией прекратиться» объяснительный принцип всех психологические келений* вывести психологию за ее собственные пределы — в боля широкие сферы знания. Эта тенденция про^иляск,?. в последние десятилетия с такой удивительной закономерцЯ стью, постоянством, с такой правильной одпоои^/шостЯ в самых различных областях, что положительно допуская предсказание о ходе развития того или иного понятия ид открытия, той или иной идеи. Вместе с тем эта правильна повторяемость в развитии различнейших идеи ясно говоря с очевидностью, которую редко приходится кокстатировЯ историку науки и методологу, об объективной ;:. .".чеаимо-сти, лежащей в основе развития науки, о иеоо..ол1мостЯ которую можно обнаружить, если к фактам и;:} ■:; подойти тоже с научной точки зрения. Это говор1.': ■ .. \>:с,.\-., что возможна научная методология на исторической ос ноет Закономерность в смене и развитии идей, вовни.кновеци и гибель понятий, даже смена классификаций .. '■.:..— все .это может быть научно объяснено на гсочрх ^-'•-:к ланкой науки 1) с общей социально-культурной иодпс.г.ик эпохи, 2) с общими условиями и законами научного познания, я ;; теми объективными требованиями, которые ир-.-ьявляя к научному познанию природа изучаемых явлений на дай ной стадии их исследования, т.е. в конечном счете с требя-ваниями объективной действительности, изучаемой данни наукой; ведь научное познание должно приспособлять™ применяться к особенностям изучаемых фактов, должш строиться согласно их требованиям. Ц поэтому в измсненЯ научного факта всегда можно век рыть участие;.^ ■;.; и иных фактов, изучаемых этой наукой. Все эти три п"!м: фони* мы постараемся иметь в виду в нашем исследовании. Общая судьба и линии развитии таких .■■.. ■ )<_;:;? ■■ ;лькч идей могут быть выражены схематически. Вначале- леяЯ какое-нибудь фактическое открытие болси и ;;■■■. менее кр™ нога значении, перестраивающее обычно.- nj_ • : .-■ >^яЩ 60 -ей той области явлений, к которой оно относится, и °^° 11'яыходяшее за пределы данной частной группы явлс- ' ОИо наблюдалось и было сформулировано. м цдет стадия распространения влияния тех же идей няние области, так сказать, растягивание идеи на более В'°иоьын материал, чем тот, который она охватывает. При м изменяется и сама идея (или ее применение), появля- Ы более отвлеченная се формулировка; связь с породив- , ..р материалом более или менее ослабевает, и она 0 продолжает питать силу достоверности новой идеи, wotomV "т0 Сйое завоевательное шествие идея совершает ' ак научно проверенное, достоверное открытие; это очень важно. g.третьей стадии развития идея, уже овладевшая более или менее всей данной дисциплиной, в которой она впервые возникла, частью измененная этим, частью сама изменившая строй и объем дисциплины, отделенная от породивших eg фактов, существующая в форме более или менее абстрак-■ тно сформулированного принципа, попадает в сферу борьбы дисциплин за господство, т.е. в орбиту действия тенденции к объединению. Происходит это обычно потому, что идея, как объяснительный принцип, успела овладеть целой дисциплиной, т.е. приспособилась сама, а частью приспособила к себе понятие, лежащее в основе дисциплины, и теперь выступает с ним заодно. Такую смешанную стадию существования идеи, когда обе тенденции помогают . одна другой, мы и нашли в нашем анализе. Продолжая расширяться на спине тенденции к объединению, идея легко переносится в соседние дисциплины, не прекращая ви-, доизменяться сама, разбухая от нового и нового материала, но видоизменяет и те области, куда проникает: В этой стадии судьба идеи всецело связана с судьбой представляющей ее дисциплины, борющейся за господство. В четвертой стадии идеа опять отделяется от основного понятия, так как самый факт завоевания — хотя-бы в виде проекта, защищаемого отдельной школой, всей сферы пси- ■■ ■ дологического знания-, всех дисциплин,— самый факт этот .' толкает идею в развитии дальше. Идея остается объяснительным принципом до тех пор, пока она выходит за пределы основного понятия; ведь объяснить, как мы видели, это и значит выходить за собственные границы'в поисках внеш-ir причины. Как только она вполне совпадает с осковным штием. она перестает что-либо объяснять. Но основное 1 (ятие логически не может развиваться дальше, иначе оно  стало бы отрицать само себя; ведь его смысл в том, чтобД определить область психологического знания: выйти за еЯ пределы оно не может по самому существу. Следовательно опять должно произойти разъединение понятия и объясн^ния. К тому же самое объединение логически предполагает как показано выше, установление связи с более обширно^ сферой знании, выход за собственные пределы. Этой совср. шает идея, отделившаяся от понятия. Теперь пна смязывает психологию с обширными областями, лежащими вне ее,] биологией, физикохимией, механикой, в то время как оМ новное понятие выделяет ее из этих областей. Функцц8 этих временно работавших вместе союзников опять перД менились. Идея теперь открыто включается к ту или иную философскую систему, распространяется, изменяясь и изменяя, на самые отдаленные сферы бытия, на весь мир, ц формулируется в качестве универсального принципа илк даже целого мировоззрения. Это открытие, раздувшееся до мировоззрения, как дя-1 гушка, раздувшаяся в вола, этот мещанин во диорянстве, попадает в самую опасную пятую стадию развития: оно легко лопается, как мыльный пузырь; во всяком случае оно вступает в стадию борьбы и отрицания, которые оно встрЯ част теперь со всех сторон. Правда, борьба иелась против , идеи и раньше, в прежних стадиях. Но то было нормальное противодействие движению идеи, сопротивление каждой отдельной области ее завоевательным тенденциям. Первоначальная сила породившего ее открытия оберегала ее сЛ настоящей борьбы за существование, как мать оберегааи детеныша. Только теперь, отделенная совершен по от породивших ее фактов, развившись до логических пределовЯ доведенная до последних выводов, обобщенная сколько воз-J можно, идея, наконец, обнаруживает то, что она в действительности есть, показывает свое истинное лицо. Как это ни странно, но именно доведенная до философской формвЯ казалось бы, затуманенная многими наслоениями и очень далекая от непосредственных корней и породивших ее социальных причин, идея на самом деле только теперь открывает, чего она хочет, что она есть, из каких социалынИ тенденций она возникла, каким классовым интересам служит. Только развившись в мировоззрение или приобретя связь с ним, частная идея из научного факта опит становится фактом социальной жизни, т.е. возвращается в то лоно, из которого она возникла. Только став снов:' частью социальной жизни, она обнаруживает свою социальную '62 ,_ которая все время, конечно, имелась в ней, но оРяР ' "рНТа под маской познавательного факта, в качестве ^ооого она фигурировала М вот в этой стадии борьоы против идеи судьба ее опре-«ется примерно так. Новой идее, как новому дворянину, ре' ша[от на ее мещанское, т.е, действительное, проис-«ение. Ее ограничивают теми областями, откуда она хла; ее заставляют проделать вспять свое развитие: ее пизнают как частное открытие, но отвергают как мировоз-оеяие: и теперь выдвигаются новые способы осмыслить ее как частное открытие и связанные о ней факты. Иначе говоря, другие мировоззрения, представляющие другие социальные тенденции и силы, отвоевывают у идеи даже се первоначальную область, вырабатывают свой взгляд на нее — и тогда идея или отмирает, или продолжает существовать, более или менее плотно включенная в то или иное мировоззрение среди ряда других мировоззрений, разделяя: их судьбу и выполняя их функции, но как революционизирующая науку идея она перестает существовать; это идея, вышедшая в отставку и получившая по своему ведомству генеральский чин. Почему идея перестает существовать как таковая? Потому что в области мировоззрения действует закон, открытый Энгельсом, закон собирания идей вокруг двух полюсов — идеализма и материализма, соответствующих двум полюсам социальной жизни, двум борющимся основным классам. Идея как факт философский гораздо легче обнаруживает свою социальную природу, чем как факт научный; и на этом кончается ее роль — скрытого, переодетого в научный факт идеологического агента, она разоблачена и начинает участвовать как слагаемое в общей открытой, классовой борьбе идей; но именно здесь, как маленькое слагаемое и огромной сумме, она тонет, как капля дождя в океане, и перестает существовать сама по себе. 4 Такой путь проделывает всякое открытие и психологии, имеющеетенденцию превратиться в объяснительный прин-ЧЧп. Само возникновение таких идей объясняется наличи-л объективной научной потребности, коренящейся в к°нечном счете в природе изучаемых явлений, как она рас-кРьшается на данной стадии познания, иначе говоря, при-Р°дой науки и, значит в конечном счете природой 63  психологической действительности, которую изучает этЯ наука. Но истории науки может объясни i n только, почемЯ на данной стадии ее развития возникли потребность, в цде_1 ях, почему это было невозможно сто лет тому назад, и нЛ больше. Какие именно открытия развиваются в мировоззЯ рение, а какие нет; какие идеи выдвигаются, каком иуТЬ0Н(| проделывают, какая участь постигает их — это все зависит! от факторов, лех^ащих вне истории науки и определяющих самую эту историю.Это можно сравнить с учением Г.В.Плеханова об иекус-1 стве. Природа заложила в человеке эстетическую потреб-] ность, она делает возможным то, чтобы у него были эстетические идеи, вкусы, переживания. Но какие имения вкусы, идеи и переживания будут у данного обшественногя человека в данную историческую эпоху — этого нельзя выЯ вести из природы человека, и ответ на это дает толькЛ материалистическое понимание истории. В сущности, этЯ рассуждение не является даже сравнением; оно не метафорически, но буквально принадлежит к тому же общемд закону, частное применение которого сделано Плехановыми к вопросам искусства. В самом деле, научное познание естЯ один из видов деятельности общественного человека в рядд других деятельностей. Следовательно, научное познание! рассматриваемое со стороны познания природы, а не как! идеология, есть известный вид труда, и, как всякий труда прежде всего процесс между человеком и природой, в котов ром человек сам противостоит природе, как сила природЛ процесс, в первую очередь обусловленный сьойстнгши обрабатываемой природы и свойствами обрабатывающей си-1 лы природы, т.е. в данном случае — природой психологических явлений и познавательных условий челоа века. Именно как природные, т.е. неизменные, эти свойства не могут объяснить развитии, движения, изменения исто-1 рии науки. Это принадлежит к числу общеизвестных истивИ Тем не менее на всякой стадии развития науки мы можем выделить, отдифференцировать, абстрагировать требова-1 ния, выдвигаемые самой природой изучаемых явлений на данной ступени их познания, ступени, определяемой, коЯ нечно, не природой явлений, но историей человека. Именно! потому, что природные свойства психических явлений вя данной ступени познания есть чисто историческая категоч рия, ибо свойства меняются в процессе познания, и сумма! известных свойств есть чисто историческая величина, их можно рассматривать как причину или одну из причин ис торического развития науки. рассмотрим в качестве примера к только чтоописан-йхеме развития общих идей в психологии судьбу четы-и°л йДСН влиятельных в последние десятилетия. При этом ^ei; интересует только факт, делающий возможным возник-Н!1С ие этИХ идей, а не эти идеи сами по себе, т.е. факт, "^йнящийся в истории науки, а не вне ее. Мы не будем К -тедоватъ, почему именно эти идеи, именно история этих *с я важна как симптом, как указание на то состояние, ВптоРое переживает история науки. Нас интересует сейчас к историчсский, но методологический вопрос: в какой сте-,аи раскрыты и познаны сейчас психологические факты и каких изменении в строе науки они требуют, чтобы сделать возможным продолжение познания на основе познанного еже? Судьба четырех идей должна свидетельствовать о потребности науки в данный момент — о содержании и размерах этой потребности. История науки для нас важна постольку, поскольку она определяет степень познанности психологических фактов. Четыре идеи — это идея психоанализа, рефлексологии, гештальтпеихологии и персонализма. Идеи психоанализа родились из частных открытий в области неврозов; был с несомненностью установлен факт подсознательной определяемости ряда психических явлений и факт скрытой сексуальности в ряде деятельностей и форм, которые до того не относились к области эротических. Постепенно это частное открытие, подтвержденное успехом терапевтического воздействия, обоснованного таким пониманием дела, т.е. получившее санкцию истинности их практики, было перенесено на ряд соседних областей — на психопатологию обыденной жизни, на детскую психологию, овладело всей областью учения о неврозах. В борьбе дисциплин эта идея подчинила себе самые отдаленные ветви психологии; было показано, что с Этой идеей в руках можно разрабатывать психологию искусства, этническую психологию. Но вместе с этим психоанализ вышел за пределы психологии: сексуальность превратилась в метафизический принцип в ряду других метафизических идей, психоанализ — в мировоззрение, психология — в метапси-хологию. У психоанализа есть своя теория познания и своя метафизика, своя социология и своя математика. Коммунизм и тотем, церковь и творчество Достоевского, оккультизм и реклама, миф и изобретения Леонардо да Винчи — все это переодетый и замаскированный пол, секс, и ничего вольше. 64 65   Такой же путь проделала идея условного рефлекса. fiC(j знают, что она возникла из изучения психического слюно! отделения у собаки. Но вот она распространилась и на ряд других явлений; вот она завоевала зоопсихологию; вот! системе Бехтерева она только и делает, что прикладывает* ся, примеряется ко всем сферам психологии и подчиняет аи себе; все — и сон, и мысль, и работа, и творчество — окаЯ зывается рефлексом. Вот, наконец, она подчинила себе всЛ психологические дисциплины — коллективную психол&Я гию искусства, психотехнику и педологию, психопатол^Я гию и даже субъективную психологию. И теперД рефлексология уже знается только с универсальными принЯ ципами, с мировыми законами, с первоосновами механиков Как психоанализ перерос в метапсихологию через биолоЯ гию, так рефлексология через биологию перерастает и энем готическое мировоззрение. Оглавление курса, рефлексологии — это универсальный каталог мировых заЯ коков. И опять, как с психоанализом, оказалось, что все Я мире — рефлекс. Анна Каренина и клептомания, классовая -борьба и пейзаж, язык и сновидение — тоже рефлекс.Гештальтпсихология тоже возникла первоначально изЛ конкретных психологических исследований процессов восЯ приятия формы; здесь она получила практическое крещение; она выдержала пробу на истину. Но, так как онЛ родилась в то же время, что психоанализ и рефлсксологизЯ она проделала их путь с удивительным однообразием. ОнЯ охватила зоопсихологию — и оказалось, что мышление ш обезьян тоже гсштальтпроцесс; психологию искусства и эт-1 ническую — оказалось, что первобытное мироиредставлеЯ ние и создание искусства тоже гештальт; лотскувЯ психологию и психопатологию — и пол гешгальт подошлш и развитие ребенка, и психическая болезнь. Наконец, преЯ вратившись и мировоззрение, гештальтпсихология открыв ла гештальт в физике я химии, в физиологии и биологии, Л гештальт, высохший до логической формулы, оказался Л основе мира; создавая мир, бог сказал: да будет гешгальт А и стал везде гештальт. Наконец, персонализм возник первоначально из исслЯ дований по дифференциальной психологии. НеобычайвЯ ценный принцип личности в учении о психологических из-1 мерениях, в учении о пригодности и т.д. перекочевал аперва! в психологию во всем ее объеме, а потом и перешагнул зш ее пределы. В виде критического персонализма он включим в понятие личности не только человека, но животных щ ния. Еще один шаг, знакомый нам по истории психо- расТ а рефлексологии, и все в мире оказалось личностью. ^?аЛпСофия, которая начала с противопоставления лично- *йЛ прши. с отвоевания личности из-под власти вещей, пила тем, что все вещи признала личностями. Вещей не к0НчадОсь вовсе, Вешь — это только часть личности: вес °К «о нога человека или ножка стола; но так как эта часть р£1йТ1> состоит из частей и т.д. до бесконечности, то она — '!,'■-я или ножка — опять оказывается личностью по отно- ' евию v. своим частям и частью только по отношению к ieioMV. Солнечная система и муравей, вагоновожатый и Гинденбур1\ стол и пантера — одинаково личности. Эти судьбы, схожие, как четыре капли одного и того же лождя, влекут идеи по одному и тому же пути. Объем понятия растет и стремится к бесконечности, по известному логическому закону содержание его столь же стремительно падает до нуля. Каждая из этих четырех идей на своем месте чрезвычайно содержательна, полна значения и смысла, полноценна и плодотворна. Но возведенные в ранг мировых законов, они стоят друг друга, они абсолютно равны между собой, как круглые и пустые пули; личность Штерна по Бехтереву есть комплекс рефлексов, по Вертгаймеру — гештальт, по Фрейду — сексуальность. И в пятой стадии развития эти идеи встречают совершенно одинаковую критику, которую можно свести к одной формуле. Психоанализу говорят: для объяснения истерических неврозов принцип подсознательной сексуальности незаменим, но он ничего не объясняет ни в строении мира, ни в ходе истории. Рефлексологии говорят: нельзя делать логическую ошибку, рефлекс — это только отдельная глава психологии, но не психология в целом и уж, конечно, не мир как целое. Гештальтпсихологии говорят: вы нашли очень ценный принцип в своей области; но если мышление Не содержит ничего, кроме моментов единства и цельности, т.е. гештальтформулы, а эта же формула выражает сущность всякого органического и даже физического процесса, то тогда, конечно, является картина мира поразительной законченности и простоты — электричество, сила тяготения и человеческое мышление подводятся под общий знаменатель. Нельзя бросать и мышление, и отношение в один горшок структур: пусть нам сначала докажут, что его место и одном горшке со структурными функциями. Новый фактор управляет обширной, но все-таки ограниченной областью. Но он не выдерживает критики как универсальный 66 67   принцип. Пусть мышлению смелых теоретиков дан 3;ikqJ стремиться ко «всему или ничему» в попытках объяснения осторожным же исследователям и виде мудрого протииовея, приходится принимать во внимание упорство фактов, ВедЛ стремиться объяснить все и значит: не объяснить ничего. JНе показывает ли эта тенденция «сякой поной идеи J психологии к превращениям в мировой закон, что психоло! гия действительно должна опереться на мировые закокц! что все эти идеи ждут идею хозяина, которая придет g поставит на место и укажет значение каждой отдельной! частной идеи. Закономерность того пути, который с удиви! тельным постоянством проделывают самые разные идей! конечно, свидетельствует о том, что путь этот предопреде! лен объективной потребностью в объяснительном принца! пе, и именно потому, что такой принцип нужен и что era нет, отдельные частные принципы занимают его моется Психология осознала, что для нес вопрос жизни и смерти — найти общий объяснительный принцип, и она хватается за всякую идею, хотя бы и недостоверную. Спиноза в «Трактате об очищении интеллекта» описывает такое состояние познания. «Так больной, страдающий смертельной болезнью и предвидящий неизбежную смерти если он не примет средства против нее, вынуждается искатн этого средства с напряжением всех своих сил, хотя бы оно было и недостоверным, так как в нем лежит вся его надеж! да». , ,)Иде;ш. что объяснительный принцип выводит нас за ,елы данной науки и должен осмыслить всюобъединен- область знания как особую категорию или ступень ия е ряду других категорий, т.е. имеет дело с ггоследни- наиболее обобщенными, по-сушестну философскими. ияципами. В этом смысле общая наука есть философия Ё?еияальных дисциплин. i этом смысле Л.Бинсеангер говорит, что общая наука Срабатывает основы и проблемы целой области бытия, .познания, их проблемы. Это рассуждение,сделанное на основе формально-логических предпосылок, верно только наполовину. Верно, что общая наука есть учение о последних основах, общих принципах и проблемах данной области знания и что, следовательно, ее предмет, способ исследования, критерии, задачи 69   иные, чем у специальных дисциплин. Но неверно, будто она есть только часть логики, только логическая дисциплина, что общая биология — уже не биологическая дисциплина, а логическая, что общая психология перестает быть психологией, а становится логикой; что она есть только критика в кантовом смысле, что она изучает только понятия. Это неверно прежде всего исторически, а затем и по существу дела, по внутренней природе научного знания.Неверно это исторически, т.е. не отвечает фактическому положению вещей ни в одной науке. Не существует ни одной общей науки в той форме, которую описывает Бикс-вангер. Даже общая биология в том виде, в каком она существует на деле, та биология, основы которой заложены трудами Ламарка и Дарвина, та биология, которая до сих пор есть свод реального знания о живой материи, есть, конечно, не часть логики, а естественная наука, хотя и высшей формации. Она имеет дело, конечно, не с живыми, конкретными объектами — растениями, животными, а с абстракциями, как организм, эволюция видов, естественный отбор, жизнь, но все же при всем том она при помощи этих абстракций изучает и конечном счете ту же действительность, что и зоология с ботаникой. Было бы ошибкой сказать, что она изучает понятия, а не отраженную в этих понятиях действительность, как было бы ошибкой сказать об инженере, изучающем чертеж машины, что он изучает чертеж, а'не машину, или об анатоме, изучающем атлас, что он изучает рисунки, а не скелет человека. Ведь и понятия суть только чертежи, снимки, схемы реальности, и, изучая их, мььизучаем модели действительности, как по плану или географической карте мы изучаем чужую страну или чужой город. Что касается таких развитых наук, как физика и химия, то и сам Бинсвангер вынужден признать, что там образовалось обширное поле исследований между критическим и эмпирическим полюсами, что эту область называют теоретической, или общей, физикой, химией и т.д. Так же, замечает он, поступает и естественнонаучная теоретическая психология, которая в принципе хочет быть равна с физикой. Как бы абстрактно ни формулировала теоретическая физика свой предмет изучения, например «учение о причинных зависимостях между явлениями природы*, все же она изучает реальных факты; общая физика исследует самое понятие физического явления, физической причинной связи, но не отдельные законы и теории, на основе которых е явления могли бы быть объяснены как физически ^еаД^1Нйые; скорее самое физическое объяснение есть пред-ПРтИсследования общей физики. М К'!к видим, сам Бинсвангер признает, что его концепция й ей науки расходится с реальной концепцией, как она ° шествлена и ряде наук, именно в одном пункте. Их раз-°с- ст не большая или меньшая степень абстрактности по-Я тяй что может быть дальше от реальных, эмпирических ня ejj* чем причинная зависимость как предмет целой на-В«и их разделяет конечная направленность: общая физи-в конце концов, направлена на реальные факты, которые она хочет объяснить при помощи абстрактных понятий: общая наука в идее направлена не на реальные фак-i но на самые понятия и с реальными фактами никакого дела не имеет. Правда, там, где возникает спор между теорией и историей, где есть расхождение между идеей и фактом, как и данном случае, там спор всегда решается в пользу истории или факта. Самый аргумент от фактов в области принципиальных исследований иногда неуместен. Здесь с полным правом и смыслом можно ответить на упрек в несоответствии идеи и фактов: тем хуже для фактов. В данном случае — тем хуже для наук, если они находятся в той фазе развития, когда они не доросли еще просто до общей науки. Если общей науки в этом смысле еше нет, отсюда не следует, что ее и не будет, что ее не должно быть, что нельзя и не надо положить ей начало. Поэтому надо рассматривать проблему по существу, б се логической основе, а тогда можно будет уяснить себе и смысл исторического отклонения обшей науки от ее абстрактной идеи. По существу важно установить два тезиса. 1. Во всяком естественнонаучном понятии, как бы ни был я высока степень его абстракции от эмпирического факта, всегда содержится сгусток, осадок конкретно-реальной деятельности, из научного познания которой он возник, хотя бы и в очень слабом растворе, т.е. всякому, даже самому предельно отвлеченному, последнему понятию соответствует какая—то черта действительности, представленная в понятии и отвлеченном, изолированном виде; даже чисто фиктивные, не естественнонаучные, а математические понятия в конечном счете содержат в себе некоторый отзвук, отражение реальных отношений между вещами и реальных процессов, хотя они возникли не из опытного, реального знания, а чисто априорным, дедуктивным путем логиче- 71    не из самого себя, не из математической абстрак-ности, ий1(5*' «это верно по отношению к математической абстрак-т с к максимально возможной, то насколько это оче-Ц11И' ее' н приложении к абстракциям реальных вИД твенныхнаук;ихуже, конечно, надо объяснять только ССТ рйствительности, из которой они заимствованы, а ее из Ких себя, не из абстракции. 7 Второй тезис, который нсооходимо установить, чтобы 1 прШщи1шальный анализ проблем общей науки, обрат-й первому. Если первый утверждал, что в самой высокой Личной абстракции есть элемент действительности, то тооои как обратная теорема гласит: во всяком непосредственном, самом эмпирическом, самом сыром, единичном естественнонаучном факте уже заложена первичная абстракция. Факт реальный и факт научный тем и отличается ДРУГ tlT зруга, что научный факт есть опознанный в известной системе знания реальный факт, т.е. абстракция некоторых черт из неисчерпаемой суммы признаков естественного факта. Материалом науки является не сырой, но логически обработанный, выделенный по известному признаку природный материал. Физическое тело, движение, вешество — это все абстракции, Самое названиефакта словом есть наложение понятия на факт, выделение в факте его одной стороны, есть акт осмысления факта при помощи присоединения его к прежде опознанной в опыте категории явлений. Всякое слово есть уже теория, как давно заметили лингвисты и как прекрасно показал А.А.Потсбня. Все описываемое как факт — уже теория, вспоминает гетевское слово Мюнстербсрг, обосновывая необходимость методологии (1922). Сказав, встретив то, что мы называем коровой: «Это — корова»,— мы к акту восприятия присоединяем а к т мышления, подведения данного восприятия под общее понятие; ребенок, называя впервые вещи, совершает подлинные открытия. Я не вижу, что это есть корова, да этого к нельзя видеть. Я вижу нечто большое, черное, движущееся, мычащее и т.д., а понимаю, что это есть корова, л этот акт есть акт классификации, отнесения единичного явления к классу сходных явлений, систематизация опыта ит.д. Так, в самом языке заложены основы и возможности научного познания факта. Слово и есть зародыш науки, и в Этом смысле можно сказать, что в начале науки было слово. Кто видел, кто воспринимал такие эмпирические факты, Эк скрытая теплота парообразования? Ни в одном рсаль- 72 73  ном процессе ее воспринять непосредственно нельзя, но ^ IIможем с необходимостью умозаключить об этом факте i jj умозаключать — значит оперировать понятиями. i Хороший пример наличия во всяком научном факте a6cff тракций и участия мышления находим у Энгельса. У Mv] i равьев иные глаза, чем у нас; они видят химические лучя ^ невидимые для нас. Вот факт. Как он установлен? Как моЗ1* жем мы знать, что «муравьи видят вещи, которые для нас ^ невидимы»? Конечно, мы основываем это на восприятиях]! нашего глаза, но к нему присоединяются не только другие! чувства, но и деятельность нашего мышления. Таким обра^*" зом, установление научного факта есть уже дело мыщдеЗ I ния,т.е. понятий. «Разумеется, мы никогда не узнаем томВ! в каком виде воспринимаются муравьями химические лучи!!! Кого это огорчает, тому уж ничем нельзя помочь». | Вот лучший пример несовпадения реального и научногаж фактов. Здесь это несовпадение представлено в особенно!^ ярком виде, но существует в той или иной мере во всяком.^ факте. Мы никогда не видели химических лучей и не восп-1» ринимали ощущений муравьев, т.е. как реальный факт нен $ посредственного опыта видение химических лучаН муравьями не существует для нас, но для коллективного; опыта человечества это существует как факт научный. Hoi что тогда сказать о факте вращения Земли вокруг Солнца?] Ведь здесь факт реальный, чтобы стать фактом научным должен был в мышлении человека превратиться и собствен-] ную противоположность, хотя вращение Земли вокруг Сол-] нца установлено путем наблюдений вращения Солнца^ вокруг Земли. Теперь мы вооружены для разрешения проблемы всем] нужным и можем идти прямок цели. Если в основе всякого.! научного понятия лежит факт, и обратно: в основе каждого 1 научного факта лежит понятие, то отсюда неизбежно сле-1 дуст, что различие между общими и эмпирическими наукан ми в смысле объекта исследовании чисто количественное, Я пе принципиальное, это различие степени, а не различии природы явления. Общие на) ки имеюп дело не с реальными предметами, а с абстракциями; они изучают не растения и> животных, а жизнь; их объект — научные понятия. Но и, жизнь есть часть действительности, и эти понятия имеют* прообразы в действительности. Частные науки имеют предН] метом реальные факты действительности, они изучают нее* жизнь вообще, а реальные классы и группы растений я« животных. Но и растение, и животное, и да же берега итигрЛ |
