Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 4.21 Mb.
|
М.Л. АЛЬПИДОВСКАЯ Социально-экономическая эвфемизация как способ существования современного экономизма Вместо гигантов, сгибавших подковы и ломавших целковые, явились люди женоподобные, у которых на уме были только милые непристойности. Для этих непристойностей существовал особый язык. М.Е. Салтыков-Щедрин Аннотация. Одним из условий нормального функционирования современной социально-экономической системы, которое не часто увидишь среди факторов экономического роста и повышения уровня жизни и благосостояния населения, является доверие к слову. По этой причине вполне закономерно, что для сохранения «беззаветной», такой модной в наше время, толерантности населения перманентно изобретаются и вводятся в широкий оборот через пропагандистские СМИ все новые эвфемизмы. Ключевые слова: эвфемизм, эвфемизация. капитализм, рыночная экономика, глобализация, средний класс, постмодернизм. Abstract. Тhe trust to a word is оne of some conditions of the normal functioning of the modern social and economic system, which you will not often see among some factors of economic growth and increase of a standard of living and well-being of the population. Actually for this reason and it is quite natural for preservation «selfless» so fashionable presently tolerances of the population it is permanent all new euphemisms are invented and entered into a wide turn through propaganda mass-media. Keyword: euphemism, euphemisation, capitalism, market economy, globalization, middle class, a postmodernism. В эпоху расцвета научно-технической революции, казалось бы, свершаются коренные качественные изменения социально-экономической системы, причем в сторону положительных сдвигов. Однако на протяжении всего «новейшего» периода реформирования России, ее общества и экономики, широко употребительной стала эвфемизация как феномен непрямого, прикрытого, «вежливого» и смягчающего обозначения понятий, объектов, свойств или происходящих событий. Нередко, услышав или увидев сообщения в российских или западных средствах массовой информации о некоторых произошедших, казалось бы, малозначимых экономических явлениях, излишне доверчивая аудитория не склонна осознавать, насколько неприглядна сконструированная реальность, замаскированная словесной декорацией. Так, если появилось сообщение о том, что Банк Японии на прошлой неделе поднял процентную ставку, следует предполагать, что он совершенно отказался от своей политики нулевых процентных ставок. Или, читая в одной из газет заголовок «Евро приподнялся в ожидании роста процентных ставок», следует понимать, что «надежда» заключается в том, что данные о росте инфляции делают повышение ставок более вероятным. Или, скажем, повышение цен на нефть обычно рассматривается как препятствие для экономического роста и угроза инфляции. Тем не менее, согласно интервью одного не столь известного экономиста на британском радио, это — хорошая новость для рынков. Более высокие нефтяные цены замедлят рост экономики, так что ФРС сможет отказаться от повышения процентных ставок. А глава независимого федерального агентства должен молиться каждую ночь, чтобы ОПЕК позволял ценам непрерывно расти12. Совершенно недавно в профессиональной лексике экономистов, финансистов, политических деятелей и журналистов появился новый термин — «количественные смягчения» (quantitative easing). В конце прошлого века он встречался исключительно в узкоспециализированных работах по макроэкономике. Однако практикам был абсолютно незнаком. И, начиная буквально с 2007—2008 гг., в Федеральной резервной системе США, Конгрессе США, Белом доме и т. д. по всему миру все стали употреблять это незамысловатое словосочетание для того, чтобы затуманить истинный смысл явления13. Следует воздать должное власти в лице бюрократии разных уровней, проявляющей «неподдельную озабоченность» положением населения и радеющей о нем. Поскольку истинное значение понятия «количественное смягчение» означает не что иное, как включение на полную мощность печатного денежного станка, т. е. безудержную эмиссию доллара. Одним из условий нормального функционирования современной социально-экономической системы, которое не часто увидишь среди факторов экономического роста и повышения уровня жизни и благосостояния населения, является доверие к слову. «Даже в условиях рыночной экономики доверие является той смазкой, благодаря которой общество выполняет свои функции», — подтверждает нобелевский лауреат по экономике Дж. Стиглиц [3, 343]. Однако господствующий сегодня жесткий индивидуализм в сочетании с явно доминирующим материализмом привел к подрыву доверия, а последовавший системный кризис окончательно обнажил недостатки основной социально-экономической модели. «Слишком много получают» в ней «преимущества за счет других. Чувство доверия было утрачено» [3, 327]. Собственно по этой причине и вполне закономерно для сохранения «беззаветной», такой модной в наше время толерантности населения перманентно изобретаются и вводятся в широкий оборот через пропагандистские СМИ все новые эвфемизмы. Подобные маскировочные штампы, предназначенные для порождения мифов и соответственно для сотворения глубоко мифологизированного общественного сознания, не позволяют «носителям русского языка» усваивать в какой-либо маломальской форме малорадостный опыт собственного существования в перестроечно-реформаторский14 период, затянувшийся до наших дней. Поскольку «когда мы поймем, что экономическая игра ведется нечестно, положение может стать взрывоопасным» [4, 123]. На протяжении всего реформаторского периода широко употребительной стала социально-экономическая эвфемизация. А экономические категории практически всегда становятся заложниками своего времени. Не стали исключениями подобной закономерной эвфемизации следующие понятия: капитализм, империализация, неоколониализм, средний класс, рабочая сила, безработный, etc. Уместно также констатировать, что и сама экономика как наука потеряла первоначальный смысл, предмет и классическую форму. Наука, призванная обустраивать реальное пространство вокруг человека, превратилась в аристотелевскую хрематистику — экономизм. По своей сути она не является наукой, а представляет собой правила азартной игры, по которым у участника-игрока в итоге всей его коммерческой (никак не хозяйственной) деятельности должно скопиться определенное количество условных игровых фишек, называемых деньгами. Действительно, сегодня с развитием капитализма и обострением основных противоречий социально-экономической системы современная наука уступает место такой субстанции, которая заменяет научное познание социально-экономических явлений описанием их внешней видимости, ставя своей целью их приукрашивание и замазывание возникающих при этом противоречий. В свое время К. Маркс называл такую науку вульгарной15. Во времена «холодной войны» второй половины ХХ в. были начаты поиски неопасной альтернативы термину «капитализм». В США предприняли по пытку применять словосочетание «свободное предпринимательство» — оно не укоренилось. Свобо да, подразумевавшая принятие решений предпри нимателями, не являлась убедительной. Одновременно в Европе появилось словосочетание «социал-демократия» — эклектическое смешение капитализма и социализма, сдобренное жалостью и со страданием. Тем не менее в США слово «социализм» вы зывало в прошлом неприятие (да и сегодня это неприятие осталось). Появившееся в последующий период словосочетание «новый курс» излишне отождествляли с Франклином Делано Рузвельтом и его сторонниками. В итоге в научном мире прижилось выражение «рыночная система», так как оно не имело негативной исто рии. Впрочем, у него вообще не было истории. Вряд ли можно было отыскать термин, более ли шенный всякого смысла — и выбор был сделан. И привычное понятие капитализм было заменено на эвфемизм рыночная экономика с тем, чтобы исключить ассоциацию с эксплуатацией. Известный американский экономист Дж. Гэлбрейт в одной из своих работ отмечает, что «…словосочетание “рыночная система” смысла не имеет, оно ложно, невыразительно и шатко. Оно возникло из желания защититься от ас социаций, связанных с непривлекательным про шлым капиталистической власти и наследием Мар кса, Энгельса и их верных и красноречивых после дователей» [6, 25]. Однако использование ложных имен и понятий заведомо вырывает рассуждения из лона рациональности, превращает их в инструмент манипуляции сознанием. Подобный прием16 был осуществлен с категорией империализм17, точнее — империализация. Укоренившееся в научных, политических и общественных кругах словосочетание «глобализация мировой экономики» к процессу всемирной экономической, политической и культурной интеграции подлинного отношения не имеет. В определениях процесса глобализации18, даваемых во всевозможных словарях, утверждается, что она представляет собой процесс втягивания мирового хозяйства, совсем недавно понимаемого как совокупность национальных хозяйств, связанных друг с другом системой международного разделения труда, экономических и политических отношений, в мировой рынок и тесное переплетение их экономик на основе транснационализации и регионализации. На этой базе происходит формирование единой мировой сетевой рыночной экономики — геоэкономики и ее инфраструктуры, разрушение национального суверенитета государств, являвшихся главными действующими лицами международных отношений на протяжении многих веков. Процесс глобализации есть следствие эволюции государственно оформленных рыночных систем. Не вникая в глубину данного определения, некоторые представители российской политической, экономической и культурной элиты, и не только, склонны путать понятие глобализма с другим понятием — интернационализм. При этом идут дальше в своих заблуждениях, отождествляя интернационализм с космополитизмом, требующим уничтожения государственных границ. Национальная независимость и самостоятельность, государственный суверенитет, национальная безопасность объявляются заинтересованными кругами устаревшими понятиями. Вновь возникает идея «мирового государства», руководящая роль в котором отводится ведущей мировой державе. Недалеко ушли современные теоретики и практики в своих научных изысканиях от английского экономиста Томаса Мальтуса, жившего и творившего в конце XVIII — начале XIX столетий. Они также считают, что свойственная рыночной экономике (читай — капитализму) нищета широких масс населения мира обусловлена тем, что люди размножаются быстрее, чем может увеличиваться количество средств к жизни, приносимых природой. А необходимое соответствие между численностью населения и количеством природных ресурсов устанавливается голодом, эпидемиями, войнами, а также кризисами… «Единственным способом разрешения… (нищеты населения)… является принуждение бедного населения к сокращению его численности» [8, 6]. Если же заглянуть в глубь истории проблемы, на 95 лет назад, то те характеристики, которые более всего подходят к описанию современного процесса глобализации мировой экономики, были изложены в систематическом и развернутом виде в работе В.И. Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма» [9]19. Дав анализ экономики капиталистических стран конца XIX — начала XX вв. и выделив экономическую сущность империализма, автор популярного очерка указал на пять его основных признаков, а именно: 1) концентрация производства и капитала доходит до такой высокой степени развития, что возникает предпосылка к созданию монополий; 2) слияние банковского капитала с промышленным капиталом приводит к образованию финансового капитала, финансовой олигархии; 3) вывоз капитала в отличие от вывоза товаров приобретает особо важное значение; 4) процесс монополизации доходит до образования могущественных международных монополий, между которыми происходит экономический раздел мира; 5) закончен территориальный раздел мира между крупнейшими капиталистическими державами и ведется борьба за его передел. Далее в работе при характеристике империализма как новой, высшей стадии капитализма определяется его историческое место. Империализм представляет собой капитализм — монополистический, паразитический и умирающий. С последним определением империализма трудно не согласиться, несмотря на еще бытующие мифы и небылицы о капитализме, который, как оказывается, может быть и с «человеческим лицом». Современные «бояны» капиталистических былин решительно забывают о существовании нищей и убогой периферии, воспевая благодатную и роскошную жизнь метрополии… Теперь же, с наступлением эры глобализации, этому «всеобщему благоденствию», сопряженному с ограблением «третьего мира» и безудержным кредитованием, приходит конец. А с ним умирают иллюзии миллиардов жителей планеты Земля о том, что существующий миропорядок способен решить проблемы человечества. Все громче и настойчивее звучат голоса представителей западных экономических и философских школ о том, что мир стоит на пороге глобальных перемен, капитализм практически мертв. Эвфемизация современной социально-экономической терминологии не обошла вниманием такие экономические категории, как класс и рабочая сила. В отечественной экономической науке суждение о классе как экономической категории заключалось в ленинском определении его как большой группы людей, различающихся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Понятие класс употреблялось и в домарксистской науке об обществе экономистами — А. Смитом, Д. Рикардо и историками — Ф. Гизо, О. Тьерри. В разработанной ими распределительной теории в обществе выделялись три класса: 1) собственники земли, получающие ренту; 2) владельцы капитала, получающие прибыль; 3) рабочие, располагающие только своим трудом и получающие заработную плату. В современной экономической науке социально-экономическая категория класс употребляется в качестве своего эвфемизма, заимствованного из социологии, — страта (слой, пласт). Страта, в свою очередь, — понятие, являющееся основополагающим в определении социальных различий и неравенства, социальной дифференциации в современной социально-экономической системе (см.: [10, 391]). Причина такой «мимикрии» заключается в игнорировании современными представителями научной элиты отношений собственности как главного признака классового деления общества. Вместо основных признаков противостоящих друг другу классов ими выделяются производные и вторичные характеристики20. При этом смежные слои мало чем отличаются друг от друга. На эмпирическом уровне современная экономическая наука тем не менее фиксирует социальное неравенство, подходя к этой проблеме исключительно только описательно. Однако при переходе к исследованию и изучению причин данного явления применяются исключительно методы социологической науки, поскольку место человека (групп людей) в «исторически определенной системе общественного производства» объясняется через индивидуальное поведение. Одновременно с отказом в социально-экономической терминологии от употребления понятия «класс» входит в употребление новая категория «средний класс». Причина данного деяния заключается в насущной заинтересованности правящего класса Запада в определенной «послушности» основной массы населения Европы, создающей общественный продукт, в их согласии с существующим строем. Средний класс становится социолого-политологическим понятием, используемым для обозначения промежуточных социальных слоев, располагающихся между элитой, господствующей в обществе, с одной стороны, и пролетариатом (рабочим классом) вкупе с маргинальными социальными группами, — с другой. Являясь основной социальной группой, средний класс развитых стран выполняет ряд очень важных социальных функций, базовой среди которых выступает функция социального стабилизатора [11]. «Этот мифический “средний класс” — одна из выдумок буржуазной пропаганды, призванной всеми мерами снижать напряженность в социальных, межклассовых отношениях труда и капитала» [12]. Представителям среднего класса внушается чувство псевдостабильного бытия, ложное чувство приобщенности к собственности на средства производства, участия в прибылях, в частности, через неограниченную куплю-продажу акций, создание открытых акционерных обществ. Первоначально многие ошибочно воспринимали предоставленные «блага» как расширение своей экономической свободы. Однако обладание несколькими акциями не освобождает работника от необходимости продажи своей рабочей силы. Принадлежность к основным классам, прежде всего, определяется — является ли пользователем, распорядителем или владельцем одновременно, т. е. собственником средств производства (эффективных источников производственного накопления) данный субъект, или он временно допускается к ним ради текущего заработка для себя и извлечения прибыли для хозяина на ранее строго оговоренных условиях. Сама концепция среднего класса является вульгарной трансформацией давно существующей на Западе вышеупомянутой теории социальной стратификации. Смещение главнейшего признака с «отношения к средствам производства» на «приличный доход» легко объяснимо. Это осуществляется в интересах правящей элиты. Возможность потреблять вполне по-буржуазному превратила отдельных представителей рабочего класса высшей квалификации, «офисный планктон», государственных служащих и т. д. в заурядных гедонистов и сибаритов21. Эти люди обычно гонят от себя мысль об упомянутых выше фундаментальных гарантиях (собственность на средства производства) перспективной обеспеченности существования при капитализме, тех гарантиях, которых у них, по существу, нет. Одновременно современная экономическая мысль «обнаруживает» новую экономическую категорию — интеллектуальный капитал и идеологически вооружает ею представителей рабочего класса, выполняющих социально-экономические функции, требующие высокой квалификации и знаний [5, 210—219]. Однако К. Маркс, указывая на существенное различие между основными рабочими на фабрике, которые заняты при машинах, и рабочими подсобными, определял, что наряду с главными категориями выступает количественно незначительный22 персонал, занятый контролем за всеми машинами и постоянной их починкой, например, инженеры, механики, столяры и т. д. Это — высший, частью научно-образованный, частью ремесленного характера «слой рабочих»23, стоящий вне круга фабричных рабочих, просто присоединенный к нему. И подобное разделение труда является чисто техническим и не более того. Современное определение интеллектуального капитала как капитала24, воплощенного в знаниях, умениях, опыте, квалификации людей, никак не противоречит а, напротив, соответствует Марксовым признакам потребительной стоимости товара рабочая сила — способности-возможности создавать более продвинутые потребительные стоимости. Впоследствии эти признаки стали выделяться и даже «открываться» как интеллектуальный капитал. Существующие же мнения о способности эффективного применения персонального интеллектуального капитала в условиях глобального системного экономического кризиса, стагнации производства, гиперинфляции и безработицы обращаются в иллюзии и заблуждения. Поскольку в процессе реализации персонального интеллектуального капитала одновременно осуществляется и рабочая сила, иначе определяемая как способность к труду. В случае невозможности ее (их) продажи ее (их) владельцу нет никакой пользы. «Он (владелец) делает тогда вместе с Сисмонди следующее открытие: “Способность к труду… есть ничто, раз она не может быть продана”» [5, 217]. В аналогичной ситуации оказались сегодня миллионы представителей так называемого среднего класса не только России, но и развитых стран Европы, ощутивших на себе последствия снижения реальной заработной платы и урезания финансирования всевозможных социальных программ. И осознание того, что они являются владельцами капитала, пусть даже и интеллектуального, не дает им надежды на какие-либо перспективы, кроме одной — «продавать свою собственную шкуру», которую, по словам все того же К. Маркса, будут дубить. Рассмотренные в данной статье «эпизоды» мифотворческой игры лексики языка, в итоге переходящей в тотальную экономическую войну с обществом, выявляют всю фальшь и лицемерие современной социально-экономической системы и обслуживающего ее идеологического аппарата «постмодерна». Литература
|
