1.4. Сознание «человека-в-мире»
В «Дневниках странной войны»31 философ критически относится к идее прогресса и хочет, чтобы мир оставался таким, как есть, но не потому, что кажется хорошим (это совсем не так), но потому что сам внутри него и не может его разрушить, не разрушив при этом себя. «… я думаю не столько о том, как изменить настоящее положение дел, сколько о том, как выдюжить его, … выдюжить его и понять», отмечает в дневнике Сартр32. Человек заброшен в мире не в том смысле, что остаётся пассивным и покинутым во враждебной ситуации, как доска плывущая по воде, но, напротив, включён в этот мир, за который несёт ответственность, не будучи в состоянии от неё уйти. Проблемы смерти, нищеты, войны, размножения, их, к сожалению, никак ни рационализировать, ни обойти. Быть для человеческой реальности – значит быть-здесь, то есть «здесь на этом стуле», «здесь за этим столом», «здесь на вершине этой горы». Это онтологическая необходимость. Таким образом, бытие человека изначально является не субстанцией, но переживаемым отношением; в мире предлагается занять определённую, выработанную собственными силами позицию.
По воспоминаниям Сартра33, в одном из своих писем, ему адресованных, С. Де Бовуар заметила, что истинная подлинность заключается не в том, что со всех сторон выходишь за рамки своей жизни, или отступаешь от неё, чтобы судить со стороны, или ищешь от неё освобождения, а, наоборот, в том, что в неё погружаешься и составляешь с ней единое целое.
С.Л. Фокин34 подчёркивает, что в годы войны совершается решительный поворот в философском становлении Сартра, ищущего единства философии и жизни. Война разделила его жизнь надвое, но в то же время открыла некоторые аспекты «Я» и мира. Обратимся к дневниковым записям философа35: « …мне легче пережить окопы и постоянную угрозу смерти, чем дезертировать. Дезертировать – значит отвергнуть свой мир и свою эпоху; воевать в окопах – значит принимать эту эпоху, выдюжить своё время». Невозможно избежать того, чтобы быть на войне, как невозможно искоренить Зло, можно лишь выстоять и перенести все тяготы ситуации. Несмотря на то, что ни у кого нет возможности отвергнуть своё бытие на войне, индивидуальные отличия и свобода всё равно обретаются в самом способе бытия для войны, каждая судьба переплетается с новой тканью – войной, но отличается от всякой другой, переплетаясь по-своему. Для Сартра способ защиты от войны – мыслить её, постоянно записывая результаты самоанализа.
Не приведёт ли меня подлинность к духу серьёзности? – задаёт вопрос французский философ. Ни в коем случае, так как воспринимать себя как личность вовсе не значит воспринимать себя, исходя из мира, наоборот. Серьёзность возникает тогда, когда люди исходят из мира или когда мир наделяется большей реальностью, нежели они сами. В произведении «Бодлер» Сартр36 пишет о человеке, который «… проделывает бодлеровский путь в прямо противоположном направлении – движется от мира к сознанию; исходя из неких незыблемых, почитаемых за абсолютные, политических или моральных принципов, он им и подчиняется в первую очередь; собственное тело и душу, всего себя он воспринимает не более как вещь среди вещей, … ощущает себя простым средством для осуществления некоего предзаданного порядка». Люди серьёзны, когда не считают возможным выход из мира, когда он обступает со всех сторон; сами выбирают для себя тип существования, свойственный, например, камню, существование плотное, непроницаемое, неподвижное; серьёзный человек, по Сартру, это застывшее, как лава, сознание. Он не имеет даже представления о своей свободе, он определён как скала, атом или звезда; задаёт себе тип существования утёса, инерции, непрозрачности бытия-в-середине мира. Человек серьёзен, когда себя забывает, принимает себя за украшение мира и из субъекта делает объект, зарывает в глубине себя сознание собственной свободы, полагая себя лишь следствием.
Игра освобождает субъективность, являясь деятельностью, первым источником которой выступает человек и устанавливаемые им принципы. «Как только человек постигает себя в качестве свободного… его деятельность становится игрой; …он устанавливает сам ценность и правила своих действий, подчиняясь только установленным и определённым им самим правилам, замечает Сартр37. Жизнь – не более чем игра для человека, на свой страх и риск созидающего законы, которым он намеревается следовать; идея полезности в этом случае утрачивает всякий смысл. Мир обкладывает сознание, но в то же время от него и ускользает. Таким образом, делает вывод философ, отношение мира к сознанию – это отношение соприкосновения. Необходимо, чтобы протяжённость присутствовала со всех сторон перед сознанием, пересекала его по всей ширине, только тогда сознание сможет уклониться от протяжённости, которая станет затягивать его со всех сторон. Прочувствовав эти «нюансы» философского отношения к миру и жизни, едва ли можно назвать данный вариант экзистенциализма «мрачным» по духу, пессимистичным. Видимо, наоборот, в его основе – глубоко укоренённый оптимизм и вера в человека.
Пребывание в ситуации в мире становится существенным условием для того, чтобы сознание могло воображать. Сартр38 подчёркивает эту мысль в одной из ранних работ: «… сознание, природа которого состояла бы как раз в том, чтобы быть «посреди-мира», было бы совершенно не способно создать что-либо воображаемое». Если бы можно было представить себе сознание лишённым этой способности, оно предстало бы полностью увязшем в сущем, не способным схватить что-либо иное; человек оказался бы раздавлен миром, пронзён реальным и прикован к вещам. Для того, чтобы сознание могло воображать, необходимо его ускользание от мира и возможность в себе черпать силы для движения по отношению к этому миру. Всякий объект может функционировать и как реальность, и как образ. В этой связи, два мира, мир воображаемого и реального, конституирован одними и теми же объектами; по-разному объединяющимися в группы.
Сознание в концепции Сартра39 выступает также в модусе воображающего: «… воображение не является некоей эмпирической и дополнительной способностью сознания, оно есть само сознание в целом, поскольку в нём реализуется свобода сознания; любая конкретная и реальная ситуация сознания в мире наполнена воображаемым в той мере, в какой она всегда представляет собой выход за пределы реального». Философ поднимает актуальную проблему воображаемого мира и его специфики.
Сартр40 замечает, что люди могут быть распределены по двум категориям в соответствии с тем, предпочитают они вести жизнь реальную или воображаемую. Отдавать предпочтение воображаемому означает не только предпочитать ирреальные образы посредственности, но и усвоить «воображаемые» чувства и определённый стиль поведения ради их воображаемого характера; бежать от неисчерпаемости восприятия, его независимости, от способа, которым развиваются чувства. Можно выделить два несводимых друг к другу класса чувств: истинные чувства и воображаемые. Сущность последних состоит в их врождённости, скудости, схематичности. Дело в том, что объект восприятия конституирован множеством всевозможных определений и отношений, он всегда избыточен для сознания; напротив, даже образ, определённый наилучшим образом, содержит в себе лишь конечное число определений, которые мы сознаём, он всегда определяется сознанием.
Анализ сознания как системы отношений позволяет нам сделать выводы о том, что для-себя не рассматривается Сартром самостоятельно, в отрыве от бытия в-себе и мира. В этой связи человек предстаёт как некая целостность, в которой сознание играет ведущую роль. Оно ничем не детерминировано и существует лишь посредством себя самого, извлекая себя из бытия в-себе. Важнейшая особенность сознания его негативный характер. Именно ничто оказывается у французского философа одной из ключевых категорий, во многом определяющей силу и оригинальность данного подхода. Сознание характеризуется интенциональностью и отрывом от самого себя за счёт такой важной особенности, как «присутствие-с-собой».
|
