«Московский государственный университет культуры и искусств» «утверждаю» Проректор по научной
Скачать 3.52 Mb.
|
| Часть 2. Аналитический доклад 2.2.Сравнительный анализ модернизационных моделей в странах Восточной Европы (80-е годы ХХ в. и начало ХХI в.) и Латинской Америки (середина–конец ХХ века) 2.2.1.Специфические особенности модернизации Восточная Европа Главной особенностью модернизации восточноевропейских обществ в конце XX в. – начале XXI в. – особенностью, предопределившей весь ход перемен, в том числе и в социогуманитарной сфере, – является то, что непосредственно перед ней страны этого региона осуществили еще одну модернизацию – коммунистическую. Таким образом, за крайне непродолжительный срок, всего лишь за полвека, Восточная Европа пережила одну за другой две модернизации – сначала коммунистическую, а затем рыночную. И несмотря на то что продолжающаяся рыночная модернизация выставляется полным отрицанием модернизации предыдущей – коммунистической, – перемены последних двух с половиной десятилетий проводятся под колоссальным воздействием факторов, порожденных существованием этих стран в ареале советского влияния после Второй мировой войны. Поэтому обе модернизации следует рассматривать в неразрывной взаимосвязи. Экономические трансформации – прежде всего по созданию мощной индустриальной базы, – которые прошли в этих странах с конца Второй мировой войны и до середины 1960-х гг., привели к качественным переменам в социальной сфере восточноевропейских обществ. Если раньше эти общества являлись преимущественно аграрными с соответствующей социальной структурой, то за указанные два десятилетия основными социальными силами стали высококвалифицированные рабочие и научно-техническая интеллигенция. Перемена совпала с революцией в сфере образования, которая дала ощутимые результаты тоже к середине 1960-х гг. Правда, эта революция проводилась не на пустом месте. Несмотря на в основном аграрный характер рассматриваемых стран (исключение из ряда составляют разве что высокоразвитые в индустриальном отношении и урбанизированные еще до Второй мировой войны Чехословакия и ГДР), значимость образованности и высоко ценимый обществом статус интеллектуала были характерны для восточноевропейских стран еще с XIX в. Культурно-образовательное пространство здесь было традиционно высокоразвитым, причем его уровень прежде – особенно в XIX в. и в первой половине XX в. – часто являлся несопоставимо более высоким, нежели ситуация в социально-экономической и политической сферах. Поэтому как закономерный итог экономических преобразований с 1945 г. и до середины 1960-х гг. качественную трансформацию претерпела и культурная сфера, адаптировавшая эту традицию отношения к образованию к новым коммунистическим реалиям. На протяжении последующих двух десятилетий культура региона пыталась извлечь максимальную выгоду из промежуточного положения Восточной Европы между СССР и Западом. В результате именно в период с середины 1960-х гг. и до середины 1980-х гг. возник и оформился феномен восточноевропейского социализма. Основной особенностью этого феномена является попытка привнести в неизбежно режимный, построенный на основе жестких вертикальных отношений строй «человеческое лицо». Впервые именно в таком виде задача была сформулирована лидерами «Пражской весны» 1968 г. Причем несмотря на прекращение этого эксперимента Советским Союзом, «социализм с человеческим лицом» в том или ином виде в итоге все же был построен не только в Чехословакии, но и в Венгрии, ГДР, Польше, Югославии. И уже при этом – просуществовавшем совсем короткое время – «социализме с человеческим лицом» сложилось новое общенациональное большинство восточноевропейских стран – новый средний класс, идейным лидером которого стала интеллигенция. Восточноевропейский «социализм с человеческим лицом» получил и другое название – «домашний социализм». «Домашний» характер этого режима определялся двумя чертами. Во-первых, нацеленностью на обеспечение высокого уровня социального обеспечения населения, что выражалось в политике по поддержанию семей, жилищном строительстве, разного рода социальных программах, повышенном внимании к образованию и культуре. То есть ко всему тому, что относится прежде всего к сфере частной жизни человека. Отсюда и проистекала «домашняя» особенность социализма. Во-вторых, сложившийся в странах Восточной Европы режим, несмотря на демонстративную лояльность Советскому Союзу, на протяжении всего своего существования тяготел к Европе, наблюдая на своих границах «витринные достижения» западных демократий. Поэтому главным результатом «Пражской весны» стало заключение некоего негласного конкордата между партийно-номенклатурными кругами восточноевропейских государств и их новым средним классом, находившимся под водительством интеллигенции. Этот конкордат сводился к тому, что коммунистические власти не только не пытались преодолевать невысокий уровень общественной поддержки официальной идеологии и ее ценностей, но и всячески старались законсервировать такое положение дел, активно «загоняли» население своих стран в частную жизнь, «домой», уделяя колоссальное внимание обустройству социальной инфраструктуры. В ответ новый средний класс и интеллигенция принимали коммунистическую власть и были лояльны ей. Поэтому «домашний социализм» в Восточной Европе – это обеспечивавшийся государством приоритет частной жизни с латентным оппозиционным потенциалом, который в любой момент мог «проснуться» и заявить о себе. Такими восточноевропейские общества подошли к середине 1980-х гг. К этому времени стало очевидно, что «домашний социализм» исчерпал весь свой потенциал и более не в состоянии обеспечивать дальнейший рост благосостояния населения. Новым средним классом был поставлен вопрос о необходимости нового витка модернизации, причем на этот раз уже на несоциалистической основе. Однако на тот момент отказ от социализма в восточноевропейских обществах еще не означал однозначного приятия ими капитализма – даже в его «витринных» образцах. В общественных дискуссиях, в которых в том или ином виде участвовала и партийно-номенклатурная среда, в качестве реального рассматривался вариант некоего «третьего пути», который мог бы соединить все преимущества высокоразвитой социальной инфраструктуры этих стран и демократические свободы Запада. Но на фоне стремительного «бегства» Советского Союза из Восточной Европы эти дискуссии были свернуты, и безальтернативным стал выбор вхождения в Запад в режиме догоняющей модернизации. Первым ощутимым результатом этой второй за неполные полвека модернизации стал распад нового среднего класса. Когда на уровне стратегии произошел отказ от поиска пути, альтернативного западному капитализму и советскому коммунизму, этот новый средний класс испытал сильную дезориентацию. Его интеллектуальная верхушка утратила прежнюю роль латентного оппозиционного лидера развития и оказалась обойденной не подвергнутой люстрации номенклатурой и обывательским большинством. Это большинство увидело в «возвращении» на Запад возможность прежде всего существенно поднять уровень своего материального потребления. Интеллектуалы, несмотря на их ключевую роль в «бархатных революциях» второй половины 1980-х гг., утратили лидерство. Шоковая терапия фактически разрушила прежнюю социальную инфраструктуру, в результате чего усилилось имущественное расслоение общество. Но главные перемены произошли в области культуры и общественных идеалов. Образованность, являвшаяся с XIX в. непререкаемой ценностью восточноевропейских обществ, существенно обесценилась, так как поначалу, особенно в 1990-х гг., была нарушена прямая зависимость между уровнями образованности и жизни. Особенно острым этот кризис стал для лиц, занятых в бюджетной сфере. Ситуация в каком-то смысле стала меняться лишь к началу XXI в. Но говорить о возрождении прежнего культа образованности уже не приходится. Ценность образования воспринимается молодым поколением восточных европейцев в сугубо прикладном смысле – в качестве инструмента обеспечения высокого уровня потребления и карьерного роста. Утверждение такого подхода к получению образования привел к перерождению интеллектуального компонента нового среднего класса. Если во второй половине XX в. в нем преобладали лица, занимающиеся умственным трудом научно-технической и гуманитарной направленностей, то после проведения рыночных реформ лидирующие позиции заняли менеджеры, юристы, экономисты и представители других специальностей, обслуживающих рынок. То есть те, которые в прежнем новом среднем классе либо вообще отсутствовали, либо занимали в нем весьма невысокое положение. Это обстоятельство уже в конце 1990-х гг. привело к своего рода «левому повороту», вызванному в том числе и тем, что люди, получившие образование при коммунистических режимах и хорошо помнящие меритократические основания нового среднего класса, стали выражать недовольство проводимой в рамках рыночной модернизации политикой. Этому «левому повороту» удалось в целом приглушить остроту проблемы, но не решить ее, так как процесс размывания старой интеллигенции оказался необратимым. К тому же акцент «левого поворота» был сделан преимущественно на адаптации наработок построенного при коммунистах «социального государства» к рыночным реалиям – то есть проводился в интересах большинства, не имевшего непосредственной личной заинтересованности в сохранении национальной интеллигенции. Между тем кризис интеллигенции как безусловного лидера развития и авторитета в деле формулирования национального целеполагания чрезвычайно деструктивен для основополагающей ценности восточноевропейских обществ. Такой ценностью еще с эпохи Просвещения является солидарное сосуществование, гарантирующее сохранение идентичности народа. В результате рыночной модернизации Восточная Европа оказалась сообществом, у которого нет признанного всеми лидера. Условия же единой Европы, в которых сейчас оказалась «вернувшаяся» в нее ее восточная часть, в принципе исключают возможность появления такого лидера – тем более на фоне обострения холодной войны, когда региону навязывается роль буфера между Западом и Россией. Догоняющая рыночная модернизация стран Восточной Европы привела к тому, что вместо синхронизации своего развития с Западом страны бывшего Восточного блока вошли с ним в своеобразный ценностно-смысловой диссонанс. Для Западной Европы «выживание» как жизненная ценность и мотивационный ориентир больше уже неактуально. Определенная ментальная революция, которую пережили западные европейцы и которая сняла с повестки вопрос «выживания» как таковой, произошла примерно одновременно с распадом Восточного блока, что для среднестатистического жителя Западной Европы означало окончание холодной войны и прекращение как таковой угрозы вторжения в его мир Советского Союза и советских сателлитов. По наиболее распространенному мнению современных западных экспертов и исследователей, на смену курсу на «выживание» на Западе пришел курс на «самовыражение». Кстати, считается, что более или менее бесконфликтная адаптация Запада к культурной экспансии мигрантов стала возможной именно благодаря этой новой господствующей в сознании западных европейцев установке на «самовыражение», предполагающее мультикультурализм и толерантность. На этом фоне господствующим трендом восточноевропейских обществ в условиях рыночной модернизации оказалось именно «выживание». Разумеется, в данном случае речь не идет о реалиях, аналогичных процессам, происходившим на постсоветском пространстве в 1990-х гг. и во многих секторах этого пространства продолжающимся до сих пор. Но от этого острота мотивационного реверса восточноевропейских обществ в направлении «выживания» оказывается ничуть не менее острой, так как формально эти общества находятся в новой единой Европе, западная часть которой сейчас имеет совершенно другой ориентир. Поколение, участвовавшее в социалистической модернизации Восточной Европы, подобный реверс вверг в состояние непреодолимого жизненного кризиса, который в настоящее время сказывается на общей духовно-психологической ситуации в регионе. Данная проблема не имеет решения, поскольку в реалиях унифицирующего брюссельского «тоталитаризма» нет никаких возможностей конвергенции преимуществ социального строя коммунистических восточноевропейских стран и достижений западной демократии, а значит, отсутствует и какой-либо шанс на возрождение прежнего культа интеллектуализма и образованности. Возможно, что Восточная Европа начнет синхронизироваться с Западной Европой и переходить из режима «выживания» в режим «самовыражения» когда господствующее положение займет поколение, родившееся или выросшее в посткоммунистический период. Латинская Америка Начало модернизации, в результате которой страны Латинской Америки приобрели их сегодняшний вид, относится к 1930–1940-м гг., когда бывшие экспортеры «колониальных товаров», пережившие серьезные социально-политические потрясения из-за кризиса 1929–1933 гг., начали импортозамещающую индустриализацию. По причине сильного социального расслоения населения этих стран, а также вследствие укорененного в политической культуре континента вождизма, эволюционировавшего из каудильизма XIX в., эта индустриализация должна была проводиться под руководством государства и – помимо создания национальной промышленности – обеспечить определенную интеграцию общества. Результаты этой индустриализации проявились уже в середине прошлого века. Важным социокультурным последствием индустриализации стали некоторое сокращение расслоения населения и повышение жизненного уровня горожан. Однако модернизационные преобразования, предпринятые в течение 1930–1950-х гг., не сделали новую реальность необратимой. Примером сворачивания модернизации и связанных с ней проектов национальной консолидации и переформатирования элит стала политика, проводившаяся в Аргентине после свержения Хуана Доминго Перона в середине 1950-х гг. Пример краха модернизационной диктатуры Перона может являться хрестоматийным для иллюстрации силы и влиятельности старых латиноамериканских элит, связанных с экспортом «колониальных товаров». Поскольку Аргентина была встроена в мировой рынок, падение спроса на латиноамериканские «колониальные товары» ввергло сельское хозяйство этой страны в кризис. В результате продолжение модернизации за счет перекачки средств из сельского хозяйства административными методами привело к падению режима. Сталинский Советский Союз, в котором индустриализация также проводилась путем мобилизации ресурсов, изъятых из деревни, избежал подобной участи, потому что на тот момент существовал в режиме экономической автаркии. Модернизацию латиноамериканских обществ осложняла и установка каудильистских режимов континента на хотя и радикальные, но вместе с тем селективные реформы, касавшиеся исключительно индустриальной сферы и городов, но оставлявшие в стороне архаичную аграрную стихию – источник наводнившей города неквалифицированной рабочей силы. Для этой силы риторика классового мира, насаждавшаяся каудильистскими режимами, выглядела гораздо менее привлекательной, чем радикальная левая идеология – особенно на фоне победившей революции на Кубе и нараставшего противостояния Советского Союза и Запада. Между тем стимулирование импортозамещающей индустриализации усилило социальную нестабильность и вынудило правящие режимы континента выбрать иной сценарий модернизации. Начало осуществления этого сценария связано с деятельностью режима Умберту Кастелу Бранку в Бразилии в середине 1960-х гг. Этот режим взял курс на усиление роли государства в экономике, но при стимулировании частной инициативы, на стабилизацию и на модернизацию сельского хозяйства. Эти перемены проводились на фоне ужесточения режима внутри страны в целях изоляции Бразилии от мирового «левого поворота» 1960-х гг. Массовой опорой режима виделся средний класс, заинтересованный в укреплении стабильности и порядка. Бразильская авторитарная модернизация имела целью создание развитой социальной инфраструктуры и сферы образования. Однако формирование технократического общества существенно тормозилось наличием дешевой рабочей силы, позволявшей предпринимателям экономить и не внедрять перспективные высокотехнологические разработки. Тем временем дала свои позитивные результаты и политика борьбы с бедностью. Однако развитию внутреннего рынка препятствовал сохранявшийся культурный разрыв между городом и деревней. Поэтому в целом эта авторитарная модернизация не привела к консолидации среднего класса, она отвечала интересам лишь его верхней прослойки и состоятельных в имущественном отношении лиц. Неудача бразильской модернизационной модели снова привела к необходимости очередной корректировки реформ. Новый курс, к которому страны континента стали переходить в начале 1990-х гг., разворачивался уже в совершенно иной социально-политической обстановке, характеризовавшейся наличием оформившегося в эпоху авторитарных модернизаций гражданского общества на основе отдельных сегментов среднего класса, предпринимательских слоев, квалифицированных рабочих и интеллектуалов. Свою роль в становлении гражданского общества латиноамериканских стран сыграла и Католическая церковь, приходы которой в эпоху попыток построения технократического общества и преследования инакомыслящих становились центрами консолидации оппозиционных сил. В экономическом измерении новый курс модернизации основывался на неолиберализме – а значит, он приводил к серьезным социальным издержкам для подавляющей части населения стран континента. Тем не менее очевидным итогом неолиберальной модернизации в странах Латинской Америки стало укрепление демократических институтов, что свидетельствует о превращении среднего класса, во-первых, в консолидированную в политическом отношении силу, а во-вторых – в главный субъект модернизационных реформ. Однако эти перемены пока еще слабо отразились на менталитете общества, для которого ценности социального патернализма сохраняют свое значение. Такой консерватизм выглядит оправданным на фоне противоречивых процессов, протекающих внутри среднего класса континента. С одной стороны, этот класс по-прежнему остается главной силой, заинтересованной в продолжении модернизации. С другой стороны, он же сам в первую очередь испытывает на себе все негативные последствия происходящих перемен, что в конце XX в. преимущественно выражалось в понижении жизненного уровня на фоне инфляции. Сохраняющиеся в латиноамериканских обществах в качестве негласного социального регулятора патронатно-клиентские отношения привели к тому, что неолиберальная модернизация обернулась усилением коррупции, что – в свою очередь – дискредитировало демократические институты, вызвало в массовом сознании ностальгию по ярким личностям, проводившим на континенте авторитарные модернизации. На этом фоне практически во всех латиноамериканских странах в начале XXI в. произошел отказ от неолиберальной модернизации в виде «левого поворота». Вместе с тем сам по себе такой поворот стал возможен лишь в результате вхождения в общественно-политическую жизнь стран континента нового поколения, высокий образовательный уровень которого обусловлен реформами, проведенными в годы неолиберальной модернизации. К тому же сегодняшний отказ от методов неолиберальной модернизации не имеет революционного характера, а водораздел между этой модернизацией и «левым поворотом» не воспринимается как рубежный. И это несмотря на то что действующие латиноамериканские правительства отказались от рыночного регулирования как безальтернативного способа реформирования и сделали ставку на приоритетное решение социальных проблем. На этом фоне очевидна принципиальная разница между режимами, проводившими во второй половине прошлого столетия авторитарную модернизацию, и некоторыми современными персонифицированными режимами, прибегающими к управляемой демократии и использующими при этом популистскую риторику (например, режимы в Венесуэле или Боливии). Если авторитаризм первых был обусловлен главным образом стремлением нейтрализовать именно левые силы, не допустить складывание широкой народной коалиции, выступавшей против модернизации именно в силу той социальной цены, которую за нее надо было платить, то современные каудильистские режимы становятся как раз проводниками «левого поворота». Эти режимы являются гарантами оптимизации социальной сферы в тех обществах, где народное большинство остается распыленным, неструктурированным, а значит, неготовым для использования демократических институтов. Для таких обществ государство оказывается одновременно и основным субъектом модернизации, и главным модератором групповых интересов, и средой общенационального диалога. Впечатление об авторитаризме подобных режимов возникает именно от складывания перечисленных функций и возникающего в его результате монопольного права власти на формулирование национальной повестки. Принципиальным отличием «левого поворота» от всех предыдущих попыток проведения модернизаций является его органичность для той специфической социальной и этнокультурной среды, которая имеется в латиноамериканских обществах. Такая органичность обусловлена уже хотя бы тем, что сегодняшнюю модернизацию невозможно назвать догоняющей – со всеми издержками последней. Эти издержки как раз и проистекали из того, что прежние догоняющие модернизации исходили из приоритетных перемен в реальном секторе экономики и рассматривали исправление дел в социальной сфере как в лучшем случае второстепенную задачу. Между тем такие специфические особенности латиноамериканских обществ, как значительное социальное расслоение, сохраняющийся разрыв в образовательном и культурном уровнях между жителями городов (а также внутри самих городов) и сельской местности, отсутствие мобильности, диктуют прямо противоположную последовательность модернизационных перемен: стачала – выращивание субъекта модернизации, а уже потом – модернизация экономики с помощью этого субъекта. К тому же в наиболее развитых латиноамериканских обществах сформировался консенсус элит и среднего класса в отношении приоритетного значения именно социальной сферы. Данным обстоятельством обусловлено то, что представители этих слоев не возражают против перераспределения средств в пользу малоимущих с помощью гибкого налогообложения, так как недофинансирование социальных программ препятствует повышению образовательного уровня их соотечественников и вынуждает расходовать дополнительные средства на импорт дорогостоящих квалифицированных специалистов. «Левый поворот» обусловлен также важной особенностью сегодняшней латиноамериканской модернизации, которая сводится к изживанию применявшейся на протяжении десятилетий практики фокусированной опеки, когда государство уделяло внимание лишь наиболее перспективным, как казалось на тот или ной момент, группам общества и инвестировало средства в их развитие, при этом игнорируя остальных «неперспективных». Эта традиция преодолевается с трудом, возвращения к ней регулярно случаются и после «левого поворота». При последовательном осуществлении реформ в рамках «левого поворота» возможно в принципе снять вопрос о социальной цене модернизации и ее издержках для «немодернизируемых» слоев населения путем придания курсу перемен общенационального характера. В Латинской Америке имеются условия для такой «демократизации» модернизации – об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что в последние годы социокультурные перемены в этом мегарегионе по своим темпам значительно опережают изменения технологического и инфраструктурного характера. Наконец, «левый поворот» – это своего рода ответ латиноамериканской цивилизации на вызовы голобализации. Он призван положить конец имеющему давнюю традицию восприятию континента как источника «колониальных товаров», дешевого сырья и еще более дешевой рабочей силы. В сложившемся на сегодняшний день планетарном разделении труда возможны подвижки и коррективы. В настоящее время реальной целью для модернизирующихся латиноамериканских обществ является выход на уровень секторального импортозамещения и на мировые рынки с отдельными образцами высокотехнологичной продукции, примером которой может быть назван, например, бразильский среднемагистральный «Эмбраер», занимающий прочные позиции на авиационных рынках, в том числе и в Евросоюзе. Подобные сегменты конкурентоспособного высокотехнологичного производства не только решают проблему занятости национальных кадров с высоким уровнем профессиональных компетенций, но и становятся очагами постиндустриального развития. Именно на постиндустриальной основе могут быть сняты наиболее острые социальные проблемы, среди которых противоречия между новыми и старыми элитами, большая разница в доходах между состоятельными и малоимущими слоями и неготовность значительной части населения континента к расширению внутреннего рынка. |
Похожие:
 | Фгбоувпо «Марийский государственный университет» Факультет культуры... | | «Томский государственный педагогический университет» (тгпу) «утверждаю» Проректор по научной работе и информатизации А. Э. Калинина |
| Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение... Федеральных государственных требований к структуре основной профессиональной образовательной программы послевузовского профессионального... |  | Российской Федерации Российский государственный университет нефти... «методика подготовки автореферата диссертации на соискание ученой степени кандидата наук» |
| Фгбоу впо «кемеровский государственный университет культуры и искусств»... Анализ потребностей отрасли культуры в квалифицированных кадрах в области библиотечного дела и социально-культурной деятельности | | Фгбоу впо «Орловский государственный университет» утверждаю проректор по научной работе Гражданское право; предпринимательское право; семейное право; международное частное право |
| Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения... О работе уфимского филиала фгбоу впо московский государственный гуманитарный университет | | Выполнение курсовых проектов (работ) по специальности прикладная Алтайский филиал федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «московский... |
| Государственное образовательное учреждение высшего профессионального... Цель курса – совершенствование культуры письменной речи слушателей в интересах повышения эффективности речевого общения | | Фгбоу впо «Орловский государственный университет» утверждаю проректор по научной работе Настоящая программа адресована соискателям ученой степени кандидата юридических наук, ведущим исследования в рамках специальности... |
| Фгаоувпо «Казанский (Приволжский) федеральный университет» утверждаю... Предмет изучения – общеделовое и общепрофессиональное общение на иностранном языке | | Российской Федерации Российский государственный университет нефти... Основная задача дисциплины вооружить студентов теоретическими знаниями и практическими навыками работы с нормативными правовыми актами,... |
| Образовательное учреждение высшего профессионального образования... | | Фгбоу впо «Орловский государственный университет» утверждаю проректор по научной работе Окружающая среда как сочетание природных, антропогенных и социальных факторов. Материальные и психогенные (информативные) факторы... |
| Тюменский государственный университет «утверждаю»: Проректор по учебной работе Рассмотрено на заседании кафедры зарубежной литературы 11. 04. 2011. Протокол №10 | | Тюменский государственный университет «утверждаю»: Проректор по учебной работе Лингвистика, профиль подготовки: Перевод и переводоведение (английское отделение) |
